АЛЕКСАНДР ПОТАПОВ НАШ СОВРЕМЕННИК № 1 2024

НИКОЛАЙ РУБЦОВ В ЕСЕНИНСКОМ КРАЮ


“Муза не прошлого дня”

Сергей Александрович Есенин был одним из любимейших поэтов певца “тихой родины” Николая Михайловича Рубцов.
Широкую известность приобрело стихотворение Рубцова “Сергей Есенин”, датируемое 1962 годом, в котором автор развенчивал злокозненные слухи о великом русском поэте и признавал его звонкоголосое песнопенье высшим мерилом для своего творчества:

Слухи были глупы и резки:
Кто такой, мол, Есенин Серёга,
Сам суди: удавился с тоски
Потому, что он пьянствовал много.

Да, недолго глядел он на Русь
Голубыми глазами поэта.
Но была ли кабацкая грусть?
Грусть, конечно, была... Да не эта!

Вёрсты все потрясённой земли,
Все земные святыни и узы
Словно б нервной системой вошли
В своенравность есенинской музы!

Эта муза не прошлого дня,
С ней люблю, негодую и плачу.
Много значит она для меня,
Если сам я хоть что-нибудь значу.

Валентину Сафонову довелось нести службу на Северном флоте, где судьба свела его с Николаем Рубцовым. Вместе с другими начинающими поэтами и прозаиками из числа моряков они посещали литературное объединение при флотской газете “На страже Заполярья”.
“В те годы флотской нашей юности Рубцов был общительным человеком, — вспоминал Валентин Иванович. — С отчаянной смелостью врубался в любой разговор о литературе, тем паче о поэзии. Если сам читал стихи или вслух размышлял о чьих-то — тут Колю не переслушать. И замыкался он лишь в том случае, когда невзначай или с назойливым интересом касались его жизни: где родился? возле кого рос? Коснуться этих самых начал — всё равно что открытую рану зацепить: Рубцов или молча злился, или отвечал грубостью... Справедливости ради замечу, что мы с ним дружили на равных, не обижая друг друга, и, наверное, я знал его больше, чем другие наши ребята в литературном объединении, и был он со мной открытее и откровеннее... Мы жили литературой, жили поэзией — обострённо, взволнованно, взахлёб”.
В 1950-е годы началось возрождение Сергея Есенина, возвращение его творчества к читателю. Справедливости ради отметим, что русский народ всегда хранил в сердце своего звонкоголосого певца, но тут Есенина удостоили вниманием и власти предержащие.
В конце 1948 года в Рязань вместе с группой опытных административных работников прибыл новый первый секретарь обкома КПСС Алексей Николаевич Ларионов. Рассказывали, что Ларионова на высокую должность назначил лично Сталин.
— Поезжай и ликвидируй эту помойную яму под Москвой, — напутствовал Иосиф Виссарионович своего назначенца.
И Ларионов развил в есенинском краю бурную деятельность.
В 1957 году в Рязани в рекордные сроки был возведён вместительный концертный зал, получивший имя С.А.Есенина, а в его фойе установлен беломраморный бюст певца “страны берёзового ситца”. Всерьёз заговорили о необходимости открытия дома-музея С.А.Есенина на его родине — в приокском селе Константиново.
Алексей Николаевич Ларионов созвал специальное бюро обкома партии, посвящённое увековечению памяти знаменитого рязанца — Сергея Есенина. В течение четырёх часов шла настоящая словесная битва с ретроградами за восстановление доброго имени певца “рязанских раздолий”. К счастью, как впоследствии вспоминал известный литературовед Юрий Львович Прокушев, “в те, ныне далёкие пятидесятые годы у Есенина нашлись надёжные защитники, особенно на родине — в земле Рязанской”.
В 1958 году в Рязани была создана областная писательская организация, открылось книжное издательство, начал выходить альманах “Литературная Рязань”, в котором увидел свет очерк Юрия Прокушева о Сергее Есенине.
В то время Валентин Сафонов, овладевавший военной специальностью в Североморске, во флотском учебном отряде, получил бандероль из Рязани от брата Эрика. Развернул коричневую упаковочную бумагу и — о радость! — обнаружил долгожданный альманах. С жадностью принялся читать книгу и 20 марта 1956 года записал в дневнике: “Заслуживает внимания публицистика Прокушева о С.Есенине. Наконец-то начинают менять мнение об этом пока ещё не признанном большинством поэте”.
В декабре 1956 года, когда Сафонов уже нёс службу на эсминце “Смышлёный”, в его кубрик заглянул Рубцов, который, по словам Валентина Ивановича, “соскучился” по Есенину.
Валентин показал другу хранившуюся в рундуке тетрадь, в которой были тщательно переписаны стихи Есенина, вырезки из газет, рязанский альманах...
“Коля прочитал всё, что было у меня о Есенине, — вспоминал Сафонов, — а тетрадь, не открывая, спрятал за пазуху, под суконку.
— Это я один читать буду, дома, — сказал, по справедливости разумея под домом свой кубрик...
Какими-то днями позже брат прислал мне двухтомник Есенина... Светло-сиреневый переплёт, зелёное пятно неприхотливого пейзажа на обложке. Вот это был праздник!”
По словам Валентина Ивановича, “к Есенину у Рубцова отношение особое”. “Взрослели мы — взрослело наше знание о Есенине, — вспоминал Сафонов. — Память народа и время сняли запрет с имени поэта. И точно плотину прорвало!”
Как-то раз, уже работая во флотской газете “На страже Заполярья”, Сафонов где-то вычитал, что Есенин бывал в северных краях, в Мурманске. Решил выяснить, действительно ли этот факт имел место, и обратился за помощью к Рубцову, памятуя о том, что корабль, на котором служил его вологодский друг, базировался неподалёку от Мурманска. Николай поддержал Валентина в его желании выяснить подробности пребывания любимого поэта на Севере и стал думать, с какого боку подступиться к этой волнующей теме.
В своей всепоглощающей любви к творчеству самобытного певца Руси Николай Рубцов признавался в письме к Валентину Сафонову от 2 февраля 1959 года: “...невозможно забыть мне ничего, что касается Есенина. О нём всегда я думаю больше, чем о ком-либо. И всегда поражаюсь необыкновенной силе его стихов. Многие поэты, когда берут не фальшивые ноты, способны вызывать резонанс соответствующей душевной струны у читателя. А он, Сергей Есенин, вызывает звучание целого оркестра чувств, музыка которого, очевидно, может сопровождать человека в течение всей жизни.
Во мне полнокровной жизнью живут очень многие его стихи. Например, вот эти:

...Кто видал, как в ночи кипит
Кипячёных черёмух рать?
Мне бы в ночь в голубой степи
Где-нибудь с кистенём стоять!

Так и представляется, как где-то в глубокой сумрачной степи маячит одинокая разбойная фигура. Громкий свист... Тихий вскрик... И выплывает над степью луна, красная, будто тоже окровавленная...
Что за чувства в этих стихах? Неужели желание убивать? Этого не может быть! Вполне очевидно, что это неудержимо буйный (полнота чувств, бьющая через край, — самое ценное качество стиха, точно? Без него, без чувства, вернее, без неё, без полноты чувства, стих скучен и вял, как день без солнца) — повторяю: это неудержимо буйный (в русском духе) образ жестокой тоски по степному раздолью, по свободе. Неважно, что образ хулиганский. Главное в нём — романтика и кипение, с исключительной силой выразившие настроение (беру чисто поэтическую сторону дела). Вообще в стихах должно быть “удесятерённое чувство жизни”, как сказал Блок. Тогда они действенны”.
К сожалению, в те годы друзьям выяснить подробности о поездке Есенина на Север не удалось. Позже, уже во время учёбы в Москве, в Литературном институте имени М.Горького, Николай Рубцов не раз общался с братьями Валентином и Эрнстом Сафоновыми, и можно не сомневаться, что в разговорах друзей имя Есенина упоминалось не раз.
По свидетельству современников, Николай Михайлович Рубцов по характеру был человеком прямым, упрямым, а порой непокладистым и ершистым, и однажды случилось так, что ему довелось пострадать за свою несдержанность, а вернее — за яростное выражение любви к Есенину.
Неприятный инцидент произошёл 3 декабря 1963 года. Будучи студентом Литинститута, Рубцов каким-то образом “просочился” в ЦДЛ, хотя в это элитарное заведение допускались только члены Союза писателей СССР. В одном из залов в тот день проходило какое-то дежурное мероприятие. Выступающий нудно наставлял слушателей (очевидно, это были преподаватели литературы), каких поэтов нужно изучать. Звучали имена Суркова, Уткина, Щипачёва, Сельвинского, Джека Алтаузена и иных “певцов социализма”.
Рубцов заглянул в зал и прислушался к длинному перечню имён. О том, что произошло дальше, рассказывал со слов друзей Валентин Сафонов:
“Список показался ему неполным.
— А Есенин где? — крикнул Рубцов через зал, ошарашивая оратора и слушателей. — Ты почему о Есенине умолчал? По какому праву?
Тут и налетел на Колю коршун в обличье деятеля из ресторана, ухватил за пресловутый шарфик, повлёк на выход...”
Очевидно, заместитель директора ресторана был дюжим мужчиной: он схватил невзрачного на вид Рубцова за шиворот и поволок к выходу. Завязалась драка. Был составлен протокол. О скандале известили руководство Литинститута, и на другой же день был подготовлен приказ, в котором говорилось о “хулиганском поступке” студента-второкурсника Рубцова, его отчислении из вуза и выселении из общежития. К счастью, институт в эти дни готовился к своему тридцатилетию, и в честь юбилея руководство вуза помиловало яростного защитника творчества Сергея Есенина...
В другой раз Рубцов — напротив! — прибег к помощи любимого поэта, когда обратился с письмом к ректору Литературного института Владимиру Фёдоровичу Пименову.
Так случилось, что в апреле 1965 года студент Рубцов в Москве затеял ссору с водительницей такси и угодил в отделение милиции. Как тогда водилось, из милиции накатили тяжёлую “телегу” в институт, в результате чего поэт был переведён с дневного обучения на заочное. В своём письме, объясняя злополучную ссору с таксисткой, Рубцов сообщал: “Когда, выходя из машины, я попросил сдачу, водительница отказалась вернуть её. Она с нескрываемым нахальством стала утверждать, что никаких денег у меня не брала. Тут стоит помянуть Есенина: “…такую лапу не видал я сроду!”
Как Владимир Фёдорович воспринял откровения вологодского студента — неизвестно. Во всяком случае, он не мог не оценить ссылку Рубцова на любимого поэта и далее — ещё на одного классика, Гоголя.
Поэт был в очередной раз прощён.
Дипломной работой Рубцова стал сборник стихов “Звезда полей”, вышедший в издательстве “Советский писатель” в 1967 году, и подборка новых стихотворений “Зелёные цветы”, ставшая основой для будущего одноимённого сборника.

Вологодский поэт в “стране берёзового ситца”

В общежитии Литературного института по адресу: улица Добролюбова, дом 9/11 Николай Рубцов был частым гостем в комнате у младших собратьев по литературному творчеству — рязанца Бориса Шишаева и поэта из Барнаула Василия Нечунаева.
Как-то раз в мае 1966 года Шишаев пригласил Рубцова в мещёрские места, но в тот раз поэт-странник отправился на Алтай.
Впоследствии Николаю Михайловичу удалось побывать в Рязани и Константинове, на родине Сергея Есенина. К сожалению, этот факт биографии певца “тихой родины”, — впрочем, как и многие иные события его жизни, — оброс различными мифами и кривотолками. Обратимся к свидетельствам очевидцев.
“Вспоминаю Колин приезд в Рязань, — писал Валентин Сафонов, — вовсе неожиданный и затеянный им ради Есенина — с Константиновом знакомства ради. Было это в марте 1968 года... (По другим сведениям, Рубцов побывал в “стране берёзового ситца” в начале марта 1969 года. — А.П.) Таял снег, дули пронзительные ветра. Подняв воротник старенького пальто и кутая шею в шарф, Рубцов ходил по сырым улицам и сокрушался, что не сохранилось зримых примет пребывания Есенина в городе”.
Позднее рязанский поэт Борис Иванович Жаворонков рассказывал, что Рубцов приезжал в Рязань по приглашению своего давнего товарища Эрнста Сафонова, который в ту пору был ответственным секретарём Рязанской писательской организации.
“Однажды он (Э.И.Сафонов. — А.П.) пришёл с Николаем Рубцовым. Николай жил в Вологде. Был широко известен в стране. Его стихами зачитывались всюду. Нам, рязанцам, было приятно, что Николай Рубцов считал Эрнста Сафонова своим заступником и надёжным покровителем”.
Специально к приезду Рубцова Эрнст Иванович собрал в помещении писательской организации (улица Ленина, 35) рязанских поэтов. Состоялся интересный разговор с гостем. Вместе с Николаем Рубцовым свои стихи читали рязанцы Борис Жаворонков, Александр Архипов, Анатолий Сенин и другие поэты.
После окончания встречи Эрнст Сафонов пригласил гостя к себе домой. Однако Рубцов сначала пожелал прогуляться по городу и осмотреть Рязанский кремль. Тогда Сафонов поспешил домой, чтобы помочь жене готовить званый обед, а сопровождать Рубцова отправился Борис Жаворонков, поскольку он, выпускник историко-архивного института, был знатоком рязанской старины.
Как впоследствии рассказывал Борис Иванович, на улице Рубцов пожаловался на лёгкое недомогание. Тогда поэты по пути к кремлю купили в магазине бутылку кефира. Николай Михайлович выпил целебный напиток и почувствовал себя гораздо лучше. Поэты прогулялись по кремлю, где вологодский поэт с удовольствием осмотрел древние храмы, и отправились пешком в гости к Эрнсту Сафонову, который в то время жил на Затинной улице.
Когда проходили по улице Свободы, Борис Иванович обратил внимание гостя на два старинных деревянных дома, которые были обращены друг к другу резными балкончиками:
— Вот, обрати внимание, — указал Жаворонков на дома, украшенные затейливой резьбой, — когда мне случается проходить мимо, вспоминаю разговор с Эрнстом Сафоновым. “Представляешь, — не раз фантазировал Эрнст, — вот на том балконе когда-то стоял молодцеватый купеческий сын, а на противоположный балкон выходила совсем юная, скромная учительница, и молодые люди подолгу о чём-то разговаривали... Впору повесть об этом написать...”
У Сафоновых поэтов встретила хозяйка — Лариса Тиграновна. Застолье было дружеским, непринуждённым. Опять читали стихи и рассуждали о литературе.
Жаворонков впоследствии писал: “Сели. Разговоры. Тосты. Стихи. К счастью, эти разговоры — спустя день — я записал в блокнот. Мы все трое — Эрнст, Николай и я — служили в своё время в армии... Мы вспоминали однополчан. Говорили о героизме и жертвах нашего народа в лихую военную годину... Перешли на литературные темы. Восхищались гражданским мужеством Михаила Лермонтова... От Михаила Лермонтова перешли к Сергею Есенину”.
О дальнейших событиях рассказал Валентин Сафонов: “Поздним вечером, точнее, в ночи даже, пришли мы, несколько человек, на территорию кремля, к могиле Полонского. И долго стояли у хлипкой решётки, отгородившей от нас мраморную глыбу надгробия”.
Потом писатели отправились на кремлёвский вал, где обнаружили целую гору выброшенных деревянных ящиков и разожгли костёр, около которого и просидели почти до утра, читая стихи по кругу и споря о литературе. Не обошлось и без словесной перепалки, когда Рубцов выказал свой неуживчивый характер и отнюдь не лестно высказался о стихах одного рязанского поэта.
На следующий день Валентину Сафонову предстояло нести “газетную вахту” в областной “Приокской правде”, а Николай Рубцов отправился в Константиново. По словам Валентина Ивановича, гостя сопровождал его брат, Эрнст Иванович. Возможно, писатель не знал подробностей этой поездки, а может быть, за давностью лет что-то запамятовал, но вот какую картину рисует в своих воспоминаниях Анатолий Сиваков, работавший в ту пору в Рыбновском райкоме комсомола.
“С июня 1966 года я работал заведующим отделом комсомольских организаций Рыбновского райкома ВЛКСМ. Это было время, когда “хрущёвская оттепель” потихоньку сходила на нет. Ростки демократии так и не выросли. Но у нас, у молодёжи, всё-таки сохранилась определённая смелость в суждениях и поступках... Были яркие встречи. Я жил с женой в одной комнате трёхкомнатной квартиры, в другой — Володя Мордасов, в то время замредактора районной газеты и поэт, и в третьей — Зоя Иванова, наш завучётом. В это время уже открылся музей С.А.Есенина в Константинове (дом-музей поэта распахнул двери для посетителей 2 октября 1965 года. — А.П.). Мне посчастливилось внести свой скромный вклад в это дело...
Однажды с запиской от Эрнеста Сафонова к Володе Мордасову: “Прошу принять и обогреть”, — появился человек лет тридцати. Одет он был в потёртое пальто, без шапки. Был бледен, худ, на лице какая-то беззащитная, виноватая улыбка. На дворе стоял март, и ему, наверное, было холодно. Это оказался Николай Рубцов, для многих тогда неизвестный. Стихи его мы знали совсем немного, и то в перепечатке. Один день Николай Рубцов с Мордасовым съездил в Константиново, а потом мы два дня общались в тесном кругу, и поэт читал свои стихи. Они поражали тогда глубиной пережитого и резко отличались от произведений известных и признанных поэтов.

С моста идёт дорога в гору.
А на горе — какая грусть! —
Лежат развалины собора,
Как будто спит былая Русь.
Былая Русь! Не в те ли годы
Наш день, как будто у груди,
Был вскормлен образом свободы,
Всегда мелькавшей впереди!

Какая жизнь отликовала,
Отгоревала, отошла!
И всё ж я слышу с перевала,
Как веет здесь, чем Русь жила!

Это стихотворение Николай Рубцов сочинил здесь, в селе Константиново, и прочитал нам в те дни:

Его увидев, люди ликовали,
Но он-то знал, как был он одинок,
Он оглядел собравшихся в подвале,
Хотел подняться, выйти и не смог.

И понял он, что вот слабеет воля,
А где покой, среди больших дорог,
Что есть друзья в тиши родного поля,
Но он от них отчаянно далёк.

И в первый раз поник Сергей Есенин,
Как никогда, среди унылых стен...
Он жил тогда в предчувствии осеннем
Уж далеко не лучших перемен.

Несколько лет назад я впервые прочитал эти стихи в только что изданном сборнике Н.Рубцова...”
Очевидно, стихотворения Николая Рубцова произвели неизгладимое впечатление на комсомольского работника Сивакова, и позднее Анатолий Петрович писал:
“В начале девяностых годов я услышал песню:

В горнице моей светло.
Это от ночной звезды.
Матушка возьмёт ведро,
Молча принесет воды...

Дремлет на стене моей
Ивы кружевная тень...

Я просто оторопел и некоторое время сидел, как оглушённый. Такие стихи нельзя придумать искусственно. Автор пережил это сам, в чисто русской деревне.
Во времена моих приездов в отпуск или на два-три дня в Белоречье было всё абсолютно то же. Ночью я приходил с улицы, мама вставала с постели, брала ведро и шла к роднику, я догонял её, если успевал, и шли вместе. А когда ложился спать, напротив, на стене, чётко был отпечаток окна с кружевом листьев.
Это были стихи Николая Рубцова, с которым в молодости у меня была мимолетная, но тёплая встреча. Он даже прожил три дня в нашей квартире в городе Рыбное”.
Родина Есенина потрясла певца “тихой родины”. “В Константинове, рассказывали мне, — писал Валентин Сафонов, — Коля был угрюмо сосредоточенным и резким. Экскурсовода слушать не пожелал, по комнатам музея ходил в одиночку. Вздрагивая, оборачивался на каждый звук: кашлянет ли кто-то, ступенька скрипнет... О чём он думал в те минуты — можно только догадываться, сочинять нельзя...”
По мнению председателя совета Московского Рубцовского центра Юрия Кириенко-Малюгина, именно по свежим впечатлениям от поездки “к Есенину” Рубцов написал стихотворение “Поэзия”, которое датируется 18 марта 1969 года:

Теперь она, как в дымке, островками
Глядит на нас, покорная судьбе,
Мелькнёт порой лугами, ветряками —
И вновь закрыта дымными веками...
Но тем сильней влечёт она к себе!
...............................................................
Железный путь зовёт меня гудками,
И я бегу... Но мне не по себе,
Когда она за дымными веками
Избой в снегах, лугами, ветряками
Мелькнёт порой, покорная судьбе...


“Твоё осталось слово на земле”

Жизнь — во всех её радостных и горьких проявлениях — Рубцов неизменно любил. В одном из писем он обращался к Шишаеву, рязанцу, младшему собрату по творчеству: “Боря, а как ты чувствуешь себя? Понял ли ты, наконец, что ещё слишком и слишком рано и совершенно бессмысленно сочинять завещания? Куда интереснее и веселее сочинять (ну, писать) стихи. Летом земля (вообще жизнь) особенно красива. А сколько ещё впереди этих лет?..”
Как оказалось, лет жизни у Николая Рубцова оставалось совсем немного. Жуткая трагедия произошла в Вологде, в крещенскую ночь на 19 января 1971 года.
Считается, что поэт сам предсказал свою кончину в стихотворении:

Я умру в крещенские морозы,
Я умру, когда трещат берёзы...

Известие о смерти Рубцова было подобно нежданному грому, разразившемуся в лютые крещенские морозы, вот только в том году на Крещение хозяйствовала оттепель, словно сама природа исходила слезами...
Борис Шишаев, принимавший участие в горестной процедуре похорон Рубцова, рассказывал, что по приезде в Вологду он застал местных писателей совершенно разбитыми нежданно свалившимся на них горем. Шишаев вместе с приехавшими из Москвы собратьями-поэтами отправился на квартиру писателя Астафьева, и Виктор Петрович сразу повёл гостей на кухню и наполнил стаканы водкой. Оба рубцовских товарища — старший и младший — никак не могли прийти в себя и поверить в случившееся, и даже привычное для русского человека “лекарство” не помогало...
Похоронили Николая Михайловича Рубцова на новом кладбище на окраине Вологды, которое в ту пору представляло собой заросший будыльником пустырь, растянувшийся вдоль Пошехонского шоссе, отчего и кладбище получило своё название “Пошехонское”.
За истекшие со дня гибели Рубцова годы кладбище разрослось, на могиле поэта установлен памятник, на подножии которого запечатлён завет поэта: “Россия, Русь! Храни себя, храни!” Ныне место упокоения певца Руси выглядит ухоженно и пристойно, хотя нет-нет да и раздаются голоса, желающие нарушить покой поэта и перенести его прах в Прилуцкий монастырь — поближе к туристическим маршрутам...
Неподалёку от входа на Пошехонское кладбище ныне можно видеть мемориальный камень, установленный на месте Кирико-Иулитовской церкви некогда существовавшего здесь села Толстикова. Храм был возведён в 1730 году и долгие годы созывал прихожан к богослужению. По какому-то неизъяснимому знаку судьбы случилось так, что в этой церкви в 1917 году состоялось венчание великого певца России Сергея Александровича Есенина с Зинаидой Николаевной Райх. К сожалению, во времена богоборчества церковь была закрыта “пламенными революционерами”, а в 1968 году и вовсе разрушена...
Табличка на памятном камне гласит: “Здесь стояла церковь свв. Кирика и Иулиты в селе Толстикове, где 30 июля ст. ст. 1917 г. венчался поэт Сергей Есенин с Зинаидой Райх”. Под надписью на плите выбита ветка берёзы с серёжками, которая — так и кажется! — печально шелестит о былом и невозвратном.
Так судьбы поэтов пересеклись самым невероятным образом. Мог ли Николай Рубцов предполагать, что он будет упокоен неподалёку от того места, где когда-то был счастлив Сергей Есенин?
...В годы флотской юности Валентин Сафонов писал стихи, а в зрелом возрасте “остыл” и приобрёл известность как прозаик и публицист. Однако, когда до него докатилась весть о трагической гибели Рубцова, он откликнулся на смерть товарища стихами:

То ль от кнута, то ль от лихой погони
В суровый день, в холодный день зимы,
Навеки ускакали наши кони
За снежные, высокие холмы.
Попробуй догони каурку с сивкой!..
Будь всех хитрей — и то не превозмочь,
Лишь ржанья неуёмного обрывки
Над сонным полем тихо носит ночь.
И оттого мне странно и досадно,
А попросту сказать, печально мне,
Что не промчится больше поздний всадник
Лихим аллюром по родной стране.
...........................................................
Умчались кони — нет им укорота,
И ржанье их растаяло во мгле.
Но, слава Богу, зельем приворотным
Твоё осталось слово на земле...

Задумываясь о судьбе Николая Рубцова, невольно прихожу к выводу, что глубокая любовь певца “тихой родины” к Есенину, певцу “рязанских раздолий”, была живительной силой творчества вологодского поэта, а самобытное слово классиков русской поэзии способно объединять поэтов последующих поколений.

г. Рязань