ЕСЕНИНСКАЯ ТЕТРАДЬ
АЛЕКСАНДР ПОТАПОВ
СЕРГЕЙ ЕСЕНИН И АЛЕКСАНДР МАРИНЕСКО
В годы Великой Отечественной войны случалось, что советские солдаты носили листочки со стихами Есенина в левом боковом кармане гимнастёрки или шинели рядом с партийным, комсомольским билетом или красноармейской книжкой. А однажды заветные строки рязанского самородка оказались на борту подводной лодки С-13 под командованием Александра Маринеско, отправляющейся в боевой поход...
Однажды в библиотеке
В научной библиотеке Института русской литературы Академии наук СССР, в народе называемого Пушкинским Домом, было сумрачно и прохладно. Дело понятное: Ленинград только-только избавился от фашистской блокады, и тут уж, как говорится, не до жиру...
Виктор Андроникович Мануйлов, обретающий известность литературовед, рылся на книжных полках, поёживаясь от холода и поплотнее натягивая на плечи поношенное пальто. Нередко бывало, что он оставался в библиотеке на ночь — в стылую квартиру идти не хотелось, а среди знакомых книжных томов казалось уютнее и спокойней. Да и роль добровольного сторожа библиотеки была учёному по душе.
Вдруг Мануйлов услышал, как хлопнула входная дверь, а затем послышались голоса и приближающиеся шаги. Огонёк настольной лампы замигал от сквозняка, и в дверях комнаты показались знакомые матросы-подводники:
— Добрый вечер, Виктор Андроникович! Всё науку грызёте?
— Здравствуйте, ребята. С чем пожаловали?
Вперёд выступил командир подлодки. Сухощавый, подтянутый, он заговорил так, будто отдавал приказ:
— Товарищ Мануйлов, я командир подлодки С-13 Александр Иванович Маринеско. Матросы доложили мне, что в библиотеке есть стихи Сергея Есенина. Просим выдать нам книгу. — И добавил, как о чём-то обыденном: — Мы завтра в боевой поход отправляемся...
Мануйлов оторопело окинул взглядом подводников. Многих из них он знал. Боевая подлодка С-13 стояла в Ленинграде на ремонте, и матросы, коротая время, частенько захаживали в библиотеку Пушкинского Дома, благо, она была неподалёку. Виктор Андроникович любезно встречал гостей, давал им читать книги. Как-то раз проговорился о своём знакомстве с Сергеем Есениным... Дело в том, что после смерти певца “страны берёзового ситца” его стихи, нечасто издаваемые, было трудно достать. Зато с лихвой хватало пасквильных книжонок с названиями: “Гибель Есенина (Как Есенин пришёл к самоубийству)”, “Драма Есенина”, “Лики Есенина от херувима до хулигана”, “Чёрная тайна Есенина”, “Проделки есенистов” и тому подобное. И только благодаря хлопотам Софьи Андреевны Толстой, жены Есенина и внучки Л.Н.Толстого (до самого Михаила Ивановича Калинина дошла!), несколько стихотворений рязанского чародея были включены в сборник стихов о Родине, выпущенный в годы войны и ставший известным на фронте.
Что слышали раньше о Есенине матросы экипажа С-13? Что Есенин — кулацкий поэт-забулдыга. Вёл распутную, богемную жизнь, вследствие чего и покончил с собой. А стихи писал хулиганские, оттого их долгие годы после его смерти и не печатали. Мануйлов же открыл перед подводниками живой мир поэзии Есенина — чистый, искренний, сердечный. Читая в библиотеке томик Есенина, матросы поражались: и где он такие слова выискивал, которые достают до самого сердца?
Заметался пожар голубой,
Позабылись родимые дали.
В первый раз я запел про любовь,
В первый раз отрекаюсь скандалить...
Матросы читали “Письмо к матери”, и каждый вспоминал о своей родимой, ждущей сына с фронта домой, и каждому казалось, именно от его имени написал Есенин проникновенные строки:
Ты жива ещё, моя старушка?
Жив и я. Привет тебе, привет!
Пусть струится над твоей избушкой
Тот вечерний несказанный свет...
Кстати, в годы войны Татьяна Фёдоровна Есенина, мать поэта, жила в родном селе Константиново. Случалось, что её навещали бойцы Красной Армии, знавшие и ценившие стихи певца Руси и “золотой бревенчатой избы”.
В тот вечер в осаждённом Ленинграде матросы загорелись желанием переписать есенинские стихи и попросили Мануйлова поведать им о своём знакомстве с поэтом. Виктор Андроникович с радостью повёл рассказ:
— Впервые я увидел Есенина 4 августа 1921 года в Москве в кафе имажинистов “Стойло Пегаса”, которое располагалось на Тверской улице. Ему тогда было около двадцати шести лет, и поэт был полон сил и молодого задора...
Мануйлов был на восемь лет моложе Есенина. В тот год он приехал в столицу с путёвкой Новочеркасского отдела народного образования для поступления на факультет общественных наук Московского университета, но опоздал. Зачисление в университет уже закончилось, и тогда Виктор решил не терять время даром и начал посещать всевозможные литературные вечера, мечтая увидеть и услышать Сергея Есенина. Наконец долгожданная встреча состоялась.
— В то время в “Стойле Пегаса” за столиками собиралась публика, которую можно было резко разделить на два разряда, — продолжал свой рассказ Виктор Андроникович, — юных любителей и любительниц поэзии и спекулянтов-нэпманов, появлявшихся в кафе со случайными спутницами. Первые внимательно следили за всем происходящим и бурно реагировали на выступления поэтов, вторые же вели себя нагло и бесцеремонно: переговаривались, гремели ножами и вилками, да и мало обращали внимания на эстраду... Что и говорить, я относился к первому разряду посетителей. Мы, молодёжь, легко знакомились, с интересом слушали и обсуждали только что прозвучавшие стихи. Не помню уже, как завязался разговор с Рюриком Ивневым, Сусанной Мар и Наталией Бернар, молодыми поэтами, сидевшими по соседству. В перерыве между выступлениями к их столику своей удивительной крылатой походкой подошёл Сергей Есенин... — Погрузившись в далёкие воспоминания, Мануйлов замолчал.
Но нетерпеливые слушатели поторопили рассказчика:
— Ну и как Есенин вам показался? Как он выглядел?
— Он был среднего роста, широкий в плечах, потому и показался мне ниже, чем был на самом деле. Подвижный, ладно сложенный, поэт производил впечатление здорового, уверенного в своей силе человека, очень красивого русского человека...
— Ну а дальше-то что? — прозвучал нетерпеливый голос.
— А дальше-то и случилось для меня самое важное. Есенин разговаривал с поэтами и с любопытством поглядывал на меня. Потом первым заговорил: “А ты, братик, откуда?”. Я ответил. Есенин присел рядом на красный диванчик и спросил, пишу ли я стихи. Представляете, какая это была для меня удача — познакомиться с любимым поэтом! К счастью, у меня была с собой тетрадочка своих стихов, и Есенин вызвался их посмотреть. Он прочёл, нет, бегло просмотрел несколько стихотворений и заговорил не о мелочах, а о самом главном — о том, что составляет суть поэзии. Доброжелательно, никак не подчёркивая своего превосходства, сказал, что мои стихи пока ещё такие, какие пишут многие, но продолжать писать всё-таки стоит, может, что-нибудь и получится. Главное, надо овладеть своим голосом, ничего не выдумывать, а писать своё и о себе... Стоит ли говорить, что я полюбил Есенина с первого взгляда, а его внимание меня просто окрылило?..
Ободрённый вниманием Есенина, Мануйлов с провинциальной непосредственностью попросил разрешения почитать в “Стойле Пегаса” свои стихи. Молодому поэту позволили выступить, а Есенин ещё и пообещал ему 25 тысяч рублей гонорара, хотя и не имел права в одиночку решать финансовые дела.
Перед Виктором Мануйловым выступал Вадим Шершеневич, который прочёл стихотворение, заканчивающееся заумной, вычурной строфой:
И, право, не надо злополучных бессмертий,
Блестяще разрешаю мировой вопрос, —
Если верю во что — в шерстяные материи,
Если знаю — не больше, чем знал Христос.
Виктору Мануйлову стихотворение “самого образованного” имажиниста не понравилось, и он тут же сочинил экспромт, в котором были такие строки:
Тебе бы любви немножечко
Да десятка два папирос,
А мне вот узка дорожечка,
По которой пришёл Христос...
Услышав своеобразную пародию на Шершеневича, публика дружно поприветствовала никому не известного молодого поэта и потребовала повторения стихов. Разразился небольшой литературный скандал, однако Есенин остался доволен озорными стихами своего нового знакомого, а после выступления вручил Мануйлову обещанные 25 тысяч рублей.
“Мы вместе вышли на улицу, — впоследствии писал Мануйлов. — Я спросил: “Разве вы не останетесь, ведь вечер ещё не кончен?” — “А ну их!” — ответил Сергей Александрович. И мы пошли по Тверской, а потом по каким-то незнакомым для меня тогда переулкам, разговаривая о стихах. Накрапывал дождик, но мы как-то не обращали на него внимания”.
Знакомство юного провинциала с “гремевшим” по всей Москве поэтом состоялось. Позже Мануйлов встречался с Есениным и в Ростове-на-Дону, и в Баку. Когда Виктор Андроникович рассказал матросам, как Есенин делал гимнастику и накачивал мышцы, используя привезённый из Америки эспандер, те удивлённо и одобрительно закивали.
Учёный рассказал подводникам и о том, как в августе 1921 года в Москве Сергей Александрович поддерживал его, начинающего стихотворца. По рекомендации Есенина Мануйлова приняли в Союз поэтов, по записке Есенина его беспрепятственно пропустили на вечер в Дом литераторов, представлявший собой закрытый писательский клуб, где Есенин читал только что законченную драматическую поэму “Пугачёв”.
Особенно заинтересовал слушателей рассказанный Мануйловым эпизод, как он 3 октября 1924 года в Баку пытался прорваться на вечер поэзии Сергея Есенина, проходивший в студенческом клубе имени Сабира Азербайджанского университета. Молодому почитателю творчества рязанского словотворца помог сам поэт, передавший Мануйлову записку, адресованную администратору клуба:
“Прошу пропустить тов. Мануйлова на сегодняшний вечер моих стихов.
Сергей Есенин.
3/Х-24”.
А ещё Мануйлов рассказывал о бакинских встречах с поэтом, с гордостью говорил о есенинском сборнике стихов “Трерядница” 1921 года издания, который подарил ему поэт с дарственной надписью: “Дорогому Вите Мануйлову С.А.Есенин. 21.IХ.24. Баку”.
В тот же день охваченный восторгом и вдохновением Мануйлов, которому в ту пору было немногим более двадцати лет, написал стихотворение “Сергею Есенину”:
Есенин, здравствуй! Снова, снова
Идущий впереди меня,
Ты даришь солнечное слово,
Российской удалью звеня!
Ты помнишь? Русой головою
Ты первый мне кивнул слегка,
Когда за строчкою кривою
Хромала каждая строка.
И вот твоей зарёй разбужен,
Твоими строфами бурля,
Я сразу понял: ты мне нужен,
Как воздух, солнце и земля.
Ты знаешь сам — когда устанем
От суеты в пустой борьбе,
С какими жадными устами
Идём за песнями к тебе.
Будь завсегда благословенен
За каждую твою строку,
Тебя приветствует, Есенин,
Наш вечно пламенный Баку.
Мануйлову было что рассказать о Есенине. Не забыл Виктор Андроникович упомянуть и о ещё одном автографе, оставленном поэтом на книге “Берёзовый ситец”: “Дорогому Вите Мануйлову с верой и любовью. Сергей Есенин”.
Матросы слушали рассказы Мануйлова с восхищением, а Сергей Есенин стал для них с тех пор любимым поэтом. На лодке у кого-то был видавший виды, расхристанный баян, и с тех пор в тесных отсеках субмарины часто слышались песни на стихи Есенина: “Ты жива ещё, моя старушка...”, “Клён ты мой опавший...”
И вдруг приказ: “Готовиться к боевому походу”. Ну разве можно там, в тревожных глубинах Балтики, обойтись без стихов любимого поэта! Матросы обратились к командиру подводной лодки: так, мол, и так, что хотите делайте, а книжка Есенина на борту должна быть. И тогда Маринеско, недолго раздумывая, заявился с матросами в библиотеку.
Мануйлов пытался объяснить, что библиотека научная, что книг отсюда не выдают, а томик Есенина вообще раритет, в библиотеке он единственный...
Но Маринеско, казалось, никаких доводов и слышать не хотел. В его глазах сверкал неуступчивый, решительный огонёк:
— Знаем мы ваши раритеты. Но поймите и нас: мы не в куклы играем. Мы в бой идём. Понятно?
Поникший было Мануйлов вдруг встрепенулся, охваченный волнением:
— А знаете что? Я, кажется, нашёл выход...
Усталая машинистка всю ночь перепечатывала на машинке сборник стихов “всесветного рязанца”. Мануйлов сидел рядом, поил её чаем и ненавязчиво поторапливал:
— Вы уж, голубушка, постарайтесь. Это нужно для моряков...
К рассвету машинопись была готова.
Маринеско, строго-подтянутый, зашёл в библиотеку, с тревогой и надеждой в голосе спросил:
— Виктор Андроникович, ну как там Есенин?
— Да вот он ваш Есенин, всю книжку за ночь на машинке перепечатали...
— Вот спасибо! Вовек не забудем.
Приняв из рук Мануйлова машинопись, Маринеско чётко вскинул правую ладонь к форменной фуражке:
— Прощайте. Мы не подведём.
Крепко пожал учёному руку и обнял на прощание.
С Есениным в сердце
Ранним утром отремонтированная С-13 вышла в поход со стихами Есенина на борту, словно с талисманом....
30 января 1945 года “есенинская” подлодка под командованием капитана третьего ранга Александра Ивановича Маринеско совершила подвиг, который позднее нарекут “Атакой века”.
Дело было так. Советские войска вплотную подошли к городу Данцигу, крупному порту гитлеровской Германии на побережье Балтийского моря (ныне это город Гданьск, принадлежащий Польше). Здесь на верфях стояло много недостроенных, почти готовых к боевым действиям фашистских субмарин. Кроме того, в Данциге находился учебный центр подводного плавания. Опасаясь угодить в плен, гитлеровцы решили эвакуировать экипажи подводных лодок, а также находившихся в городе фашистских солдат и офицеров, представителей нацистской элиты в город Киль. Эвакуацию решено было провести на гигантском лайнере фашистского флота “Вильгельм Густлов” водоизмещением 25484 тонны, который служил плавбазой для школы подводного плавания.
На многопалубном лайнере-гиганте находилось свыше пяти тысяч гитлеровцев (по другим данным, свыше семи тысяч). Отступающие фашисты заняли не только каюты, но и рестораны, танцзалы, плавательный бассейн, зимний сад, даже помещение палубной церкви. Незанятой осталась только личная каюта фюрера. Среди спасавшихся от натиска советских войск гитлеровцев на борту теплохода-гиганта было около тысячи трёхсот подводников. Обученные экипажи для семидесяти–восьмидесяти новейших германских подводных лодок представляли собой солидную военную силу. Известно, моряка-подводника обучить труднее, чем лётчика. Поэтому понятно, какой ценный груз должен был доставить в Киль “Вильгельм Густлов”.
Теплоход вышел в рейс из порта в сопровождении миноносца “Лёве” и катера-торпедолова. На выходе из бухты “Вильгельма Густлова” ждал сильный конвой фашистских судов. Но гитлеровские стратеги не могли предположить, что в Данцигскую бухту уже пробралась советская подводная лодка С-13...
Поздним вечером гидроакустики подлодки засекли мощный шум винтов. Субмарина осторожно всплыла. Погода была — хуже не придумаешь. Над бухтой стлалась промозглая мгла. Ветер крепчал. Мороз усиливался. Вскоре белые буруны на поверхности моря возвестили: начинается шторм.
Лодка шла в позиционном положении: корпус под водой, а над кипящими морскими волнами возвышалась только рубка. Потоки воды на морозе застывали, перископы покрывались льдом. Но Маринеско оставался на командирском мостике и зорко всматривался в промозглую мглу. Опасность состояла в том, что лодка, находящаяся в позиционном положении, в любое мгновение могла под напором волн и ветра непроизвольно уйти на большую глубину, и тогда рубка с командиром оказалась бы под водой. Это грозило бы Маринеско неминуемой гибелью, потому что рубочный люк, согласно морским правилам, был бы захлопнут экипажем лодки моментально, ибо живучесть судна превыше всего. Однако Маринеско не думал о грозящей ему опасности. Он лишь смахивал с лица ледяные брызги и всматривался в мутную темноту, словно охотник, идущий по следу зверя.
Вскоре в ночной мгле набухла чёрная туша лайнера. Подкравшись поближе, Маринеско скомандовал:
— Приготовиться к торпедной атаке!
Подводники замерли у приборов в тревожном ожидании. Наконец прозвучало долгожданное: “Пли!”. Три торпеды тут же плюхнулись в воду и, словно спущенные с поводка быстроногие гончие, пробежали по воде и с ходу врезались в борт фашистского лайнера. Страшные взрывы потрясли воздух и озарили ночную тьму яркими вспышками смертоносного огня. Четвёртая торпеда не вышла из аппарата. Но “Вильгельму Густлову” и того оказалось достаточно. Вскоре охваченная пожаром громада лайнера сильно накренилась и пошла ко дну.
Подводники хотели уже праздновать победу, но тут экипажу С-13 пришлось несладко: конвойные фашистские суда начали охоту за дерзкой подводной лодкой. Как потом выяснилось, в море было выброшено около двухсот пятидесяти глубинных бомб. И всё же, умело маневрируя, Маринеско увёл свою субмарину из западни.
А спустя несколько дней, 10 февраля, бороздя просторы Балтики, С-13 напала на след ещё одного крупного корабля. Это шёл фашистский транспорт “Генерал фон Штойбен”, переоборудованный во вспомогательный крейсер ВМФ Германии, в сопровождении трёх миноносцев. На его борту, кроме нескольких сотен беженцев и медицинского персонала, находилось более 3000 немецких солдат и офицеров, среди которых были опытные вояки из танковой дивизии, перебрасываемые с Курляндского плацдарма на оборону Берлина.
Приблизившись к судну с тёмной стороны горизонта, С-13 произвела залп двумя торпедами. Обе угодили в цель.
Так за один боевой поход подводная лодка под командованием Маринеско отправила на дно целую дивизию живой силы противника. Так воевали против фашистов подводники-”есенинцы”!
Есть сведения, что Гитлер, узнав о трагедии, произошедшей на Балтике, объявил по всей Германии трёхдневный траур, а командира дерзкой советской подлодки нарёк своим личным врагом. Напомним, подобный трёхдневный траур Германия объявляла после гибели под Сталинградом 300-тысячной армии фельдмаршала Паулюса.
Шипы и тернии героя
Как же сложилась дальнейшая судьба капитана 3-го ранга Александра Ивановича Маринеско? Он привёл подлодку С-13 на родную базу без потерь, где был восторженно встречен сослуживцами. Однако звание Героя Советского Союза ему получить не удалось: штабники сослались на то, что в Румынии, союзнице гитлеровской Германии, у отважного капитана проживают родственники. (Кстати, настоящая фамилия героя-подводника была чисто румынской: Маринеску.) Да и ершистый, неуступчивый характер Маринеско был хорошо известен высокопоставленным флотским шаркунам...
Долгое время подвиги героя-подводника всячески замалчивались, как в своё время замалчивалось имя Сергея Есенина. Более того: в 1949 году А.И.Маринеско был необоснованно осуждён и угодил за решётку “за разбазаривание социалистической собственности”. Спустя два года освобождён, а в 1953 году судимость с него была снята. Скончался А.И.Маринеско 25 ноября 1963 года в Ленинграде.
На волне “демократизации” и “либерализации” общества появились утверждения некоторых журналистов, что никакого траура по поводу гибели “Вильгельма Густлова” германский фюрер не объявлял, а командира С-13 своим личным врагом не называл. Как тут не напомнить досужим “изыскателям”, что первоначально лайнер носил иное название — “Адольф Гитлер”, а потому гибель этого “именного” судна была для фюрера чрезвычайно болезненной...
Любопытно, что оценки специалистов в количестве и водоизмещении фашистских судов, потопленных подлодкой Маринеско, сильно разнятся. Количество судов называют от двух до восьми, их тоннаж — от 40 до 52 тысяч брутто-регистровых тонн. На мемориальной доске, установленной на здании Одесского мореходного училища в память об учившемся здесь А.И.Маринеско, значилось, что подводная лодка С-13 потопила за годы войны вражеские суда общим водоизмещением 52884 тонны.
Возможно, разночтения в цифрах получились из-за того, что подлодкой С-13 с начала войны командовал капитан-лейтенант Маланченко, и субмарина под его руководством потопила три немецких судна: “Гера” (водоизмещением 1378 тонн), “Юсси-Х” (2373 тонны) и ещё один транспорт водоизмещением 2600 тонн.
С июня 1941-го по апрель 1943 года Маринеско командовал подлодкой “Малютка” М-96, которая потопила фашистский транспорт водоизмещением 1850 тонн.
С апреля 1943 года Александр Иванович заступил на командирский мостик подводной лодки С-13 и одержал несколько побед в боях с фашистскими судами. Но сколько вражеских кораблей он отправил на дно? Ведь не секрет, что случалось, когда фашистские суда, торпедированные советскими моряками или получившие значительные повреждения в ходе боя, в конце концов дотягивали до берега...
В последнее время исследователи склоняются к мнению, что легендарная субмарина под командованием Маринеско провела три победных атаки. 9 октября 1944 года С-13 артиллерийским огнём привела в негодность немецкий корабль “Зигфрид” водоизмещением 5000 тонн (позже судно было восстановлено); 30 января 1945 года подлодка С-13 торпедировала лайнер “Вильгельм Густлов” (25484 т) и в феврале — транспорт “Генерал фон Штойбен” (14660 т). В итоге получается четыре корабля общим водоизмещением 46994 тонны.
“Дело не только в потопленном тоннаже, хотя и его нельзя сбрасывать со счетов, — писал вице-адмирал Герой Советского Союза Г.И.Щедрин. — Дело в том, что в критический для фашистского государства момент германскому флоту был нанесён мощный удар, один из тех, от которых он уже не смог оправиться”.
По-разному оценивается и число жертв “Атаки века”: от 9343 до 10572 человек. Причём некоторые авторы публикаций сообщают, что около 4600 из погибших составляли раненые солдаты вермахта и беженцы, среди которых находились женщины и дети, и упрекают Маринеско в том, что он потопил мирное судно.
Однако даже немецкие исследователи признают, что “Вильгельм Густлов” не был госпитальным судном, предназначенным для перевозки беженцев, которые обязательно должны обозначаться красным крестом. Судно служило плавучей учебной базой для подготовки подводников, имело камуфляжную окраску, шло с выключенным освещением, в сопровождении боевого корабля, имело на борту зенитные орудия и значительное количество военнослужащих вермахта, следовательно, представляло собой военную цель.
Действительно, на борту судна находились беженцы, но они были взяты на борт с разрешения германского командования, которое должно было сознавать, какой опасности оно подвергает людей, помещая их не на мирный теплоход, а на вспомогательный корабль ВМФ Германии. Что же касается женщин на борту “Вильгельма Густлова”, то это были, по одним источникам, военнослужащие из состава вспомогательного женского батальона СС, по другим — служащие из состава ВМФ Германии (вспомогательного морского корпуса). Разные источники называют и разное число погибших женщин — от 250 до 400, а то и до двух тысяч; также разнится число погибших детей, находившихся на лайнере.
Когда к месту трагедии подошёл эскадренный миноносец “Лёве”, его экипажу удалось поднять на борт из ледяной воды более 1000 человек. К этому времени лайнер “Вильгельм Густлов” уже лежал на дне Балтийского моря...
Обратим внимание, что лайнер был назван в честь ярого нациста, основателя и руководителя швейцарского отделения гитлеровской национал-социалистической рабочей партии Вильгельма Густлова. В 1936 году он поплатился жизнью за свои “подвиги” и был объявлен фашистами “мучеником” Третьего рейха.
Говорят, как судно назовут, так оно и поплывёт. В данном случае имя лайнера говорит само за себя: нося такое “громкое” нацистское имя, оно никак не могло быть сугубо гражданским.
Примечательно, что Маринеско отправил корабль на дно ровно в пятидесятую годовщину со дня рождения Вильгельма Густлова и ровно через двенадцать лет после прихода Гитлера к власти 30 января 1933 года, когда президент Германии Гинденбург назначил Адольфа рейхсканцлером. Бывают же такие совпадения!
“То, что я знал об Александре Ивановиче, тогда ещё Саше, а впоследствии слышал от его друзей, полностью сходится. Среди моряков он остался в памяти как человек мужественный, всей душой преданный морю и своей советской родине, как добрый товарищ и талантливый командир, — свидетельствовал вице-адмирал Г.И.Щедрин. — Характер у него был непростой, были в его жизни и ошибки, но было в нём и подлинное величие”.
Жизнь свою организатор и исполнитель подводной “Атаки века” закончил почти в неизвестности. Молчанием хотели вытравить в народе память о славном подводнике, потопившем за годы войны вражеские суда общим водоизмещением в десятки тысяч тонн... Ну чем не судьба Сергея Есенина, чьи литературные подвиги долгие годы оставались под замком?
Но время всё ставит на свои места. В 1980-х годах в результате расследования сотрудников прокуратуры было установлено, что в отношении А.И.Маринеско имело место беззаконие. Постановлением президиума Ленинградского городского суда от 27 апреля 1988 года прежние судебные приговоры были отменены, а “дело” в отношении Маринеско прекращено за отсутствием состава преступления. Более того: Указом Президента СССР от 5 мая 1990 года Александру Ивановичу Маринеско посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.