АНАСТАСИЯ КАРПОВА НАШ СОВРЕМЕННИК №8 2023

        БАБОЧКИН ДЕНЬ

        рассказ

        После обеда Оля — за калитку. Её кудрявая коса болтается, как хвостик маленького жеребёнка. Над головой проплывают яблоневые ветки, облезлая слива и куст набухающей черноплодки. Оля любит фенечки, ловить ящериц в трёхлитровые банки и танцевать на пнях под ретроволну, разливающуюся из гаража, но не сегодня; она мелко перебирает ногами, жёлтые босоножки упрямо вдавливаются в щебень; сегодня похороны… Оля остановилась у поворота, выбирая место: “В канаву или в песок?”
— Чего задумала? — Баба Алла срезает ветки орешника над газовой трубой и с насмешливым интересом косится на девочку.
— Бабочку хороню.
Бледные крылышки в ладошке Оли повисли на чёрном трафарете усиков и лапок. Бабочка почти растворяется в воздухе, и едва заметно серебрится над нею цветная пыльца. Девочка положила бабочку на раскалённый песок, накрыла камнем. Она приготовила для неё букет из подорожника и земляничных ягод. Оля долго стоит над “могилкой”, расчёсывает комариные укусы на ногах и смотрит на дорогу. Вдалеке мерцающим силуэтом, будто отражение в воде, плывёт Рая. Оля не любит её. Рая живёт на холме, и у неё много собак. Она никогда не улыбается и скупает все йогурты в автолавке. И мороженое тоже. Ну её!
Туман опускается к лесу, обдавая прохладой в ногах. Пора домой.

— Котлеты или сосиски? — баба Алла обувает сланцы. — Кыш, говорю. Пошла-пошла, малая.
Пепельно-рыжая кошка недовольно проносится мимо Оли и исчезает под столом. Оля сидит на веранде. На девочке фиолетовые штанишки с тугой резинкой, от которой потом будет след — его очень приятно чесать перед сном.
— Интересно, а мухи вкусные? — Она разглядывает мух в плафоне. — Пять, семь. Их семь!
Пахнет горелым маслом и рыбой, неприятно шипит. Оля открывает окно — баба Алла одной рукой полощет укроп и ослизлые листья в ванне у колодца. Она сидит на пластиковом ведре и разговаривает по мобильнику:
— А она чего?.. Да ты чё... Прямо так и сказала? Нет, ну, ты даёшь, конечно, надо звонить этому, ну, как его... Ну, этому, прости Господи... Ну, да. Вот те на-а…
У бабы Аллы мобильник-раскладушка. О таком мечтает не только Оля, но и все её куклы.
— Баб, я толстая?
— Тьфу ты. Дрянь какую сказала, — баба Алла захлопывает мобильник и убирает в задний карман. — Ты мне скажешь или нет: сосиски? котлеты?
У бабы Аллы страшные пальцы. Она работает в огороде без перчаток, и за такие ногти, как у неё, мама Олю убила бы. Каждое утро баба Алла бьёт себя по лицу и пользуется кремом “Любава”.
— Рай-я-я, ну, возьми её. Рай, я прошу тебя, — уже откуда-то из другого угла кричит баба Алла. — Хотя бы своим отвезёшь в город, возьми рыбки... Мало ли, какую они там едят, а это наша будет. Своя-своя, говорю. Бери, ну!
Сказочный, неизъяснимый свет из полуслепого банного окошка. Оля сидит в пластиковом зелёном тазу. Из щёлки двери потягивает прохладным вечером. Запах от воды тяжёлый, горячий — вдыхать трудно. Девочка смотрит на термометр, но ничего не видит. На бабушкиной попе берёзовый лист. Баба Алла обдаёт каменку водой, и пар поднимается выше. Деревянные лавки раскалены, кажется, что и вода их не возьмёт. Оля играет с муравьями в едва освещённом углу бани. Ужасно хочется писать. Маленькая струйка спускается к печке по бетонному полу, и кажется, что бабушка обязательно выделит её среди других потоков.
— “Плывет-плывет кораблик...” Ой, щипки-щипки, баб! — Оля роняет мыльницу и вытягивается вверх. Горячий воздух затягивает плечики, поджимает кожу. Пар. На потолке дохлые мухи и сенокосцы.
Оля сидит, закутавшись в полотенце. Её маленькая грудь-пуговка неловко оголяется сверху. Оля смотрит в запотевшее зеркало — алая, круглая и задумчивая. Вот на зеркале туловище, голова, усики... Два крылышка в редкий горошек.

Стрекочут вечерние кузнечики. Комары жмутся к окну — тянутся на тепло веранды. Свет над столом зависает волшебным облачком и отражается в клеёнке. Оля ест бутерброд с колбасой и смотрит телевизор: “Семейство чешуекрылых, нимфалиды, насчитывает более шести тысяч различных видов. Продолжительность жизни невелика; так, жизненный цикл бабочки-репейницы около...”
Баба Алла ставит ночное ведро у входной двери и, наконец, ложится.
— Выключаем дурку. — Бабушка тянет руку к телевизору, замирает, смотрит, не мигая, и, чрезмерно удивив этим Олю, засыпает, будто её прежде телевизора выключили.
Неловко скрипнула дверь. Кто-то невидимый подошёл и посмотрел на Олю.
Баба Алла спит в розовой ночнушке, чуть запрокинув голову. Храпит. Невидимый ушёл, но Оля всё равно не может заснуть и смотрит на бабушку. Её кудрявые волосы в темноте напоминают мочалку. Губы сомкнуты тяжело, будто стянутый бархатный мешочек. Старческие усики волнисто покачиваются при вдохе. Чёрный силуэт бабушки растворяется на фоне мигающего телевизора, активная тётя в жёлтой панаме беззвучно поливает цветы.
Вдруг жёлтая бабочка вспыхивает у лица Оли, озаряя всё вокруг удивительным светом и ароматом. Девочка крупно вздрагивает всем телом и счастливо засыпает.