ДЖОЙ
Автор данного повествования, как и большинство детей, в своё время зачитывался рассказами о необыкновенных способностях “братьев наших меньших”, коротающих своё земное существование в облике собак, в изложении известных мастеров пера, таких как Джек Лондон, Эрнест Сетон-Томпсон, Гавриил Троепольский и многие другие. Кому из представителей советской эпохи не знакомы Белый Клык, Бэк, Джерри-островитянин или Белый Бим Чёрное ухо? Автор представленных ниже историй является геологом со значительным стажем за своими уже сутулыми плечами. Ему довелось быть свидетелем событий, происходивших в один из полевых сезонов, иллюстрирующих проявление хорошо обученной охотничьей собакой по кличке Джой удивительных навыков и необычайного интеллекта, которые оставили в памяти автора не меньшие впечатления, чем прочитанные прежде произведения, и которые он пронёс через всю последующую жизнь.
Необходимо отметить, что все события и персонажи представленного повествования в значительной степени являются реальными. Всех описанных на его страницах людей — друзей и просто сотрудников — автор искренне любит и глубоко уважает, как и каждую частичку собственной жизни. В связи с чем автор просит их простить его за, возможно, вольную интерпретацию описанных событий, не очень глубокое понимание той или иной темы или какие-то неточные оценки, данные при изложении отдельных ситуаций, что, по его мнению, необходимо воспринимать как допустимый и простительный художественный вымысел, призванный наиболее ярким образом отобразить описываемые в повествовании истории.
Это наша Родина, сынок.
А Родину не выбирают!
Народное творчество
Миссия выполнима?
Рабочий день Спасской партии вяло катился к своему завершению. Самые благоприятные для проведения полевых работ летние деньки протекали не как обычно — по непроходимым таёжным горношорским тропам, — а стремительно пролетали по асфальту вымытых летними грозами городских улиц, надолго застревая в духоте кабинетов и смраде прокуренных коридоров камералки. Хроническая сезонная болезнь всех геологов — “весенний зуд” (сродни инстинкту перелётных птиц, весной стремящихся на север), — выражающаяся в стремлении как можно скорее вырваться в поля*, была в грубой форме излечена, как оказалось, бесконечными садово-огородными хлопотами; сезон заготовки колбы (горношорский дикий чеснок) и орляка (вид съедобного и удивительно полезного папоротника) уже отошёл, а на открытых полянах южных склонов сопок вокруг города начала наливаться “кровью и сахаром” земляника; в свои законные права уже вступил календарный июль.
Дела Шалымской экспедиции уже третий год шли ни шатко ни валко. Об истинном экономическом состоянии предприятия руководство коллектив особенно и не информировало, но, судя по всему, у экспедиции не было ни достаточных объёмов работ, ни, как следствие, денежных средств на счетах. У геологов работы как таковой — с определёнными целями, задачами и сроками выполнения — практически не было, как и ежемесячной зарплаты — единственного источника существования их семей. Как начальник партии, Владимир Михайлович Корбан (для всех — просто Михалыч), больше по инерции, воодушевлял коллектив на решение бесконечных задач по изучению и обобщению геологических материалов по южной части Горной Шории, являющейся объектом работ по геологическому доизучению Таштагольского двухсоттысячного планшета; государственное финансирование данных работ было “то ли прекращено, то ли заморожено”; чёткой информации по данному вопросу ни у кого из геологов не имелось. В геологической среде ходили слухи, что все геологоразведочные работы, выполняемые за счёт государственных средств, в ближайшее время будут переданы для исполнения единому для всего юга Западной Сибири специализированному предприятию — Западно-Сибирской геологосъёмочной экспедиции, базирующейся в посёлке Елань в пригороде Новокузнецка.
В практически пустой на рассматриваемый момент времени камералке** трудилось лишь несколько человек — геологов Спасской партии. На каждого сотрудника приходилось по “личному” рабочему кабинету, что в прежние времена казалось невозможным даже для начальника партии или отряда. В одном из них, по соседству с кабинетом начальника партии, обложившись отчётами и картами, привычно корпел достаточно молодой мужчина лет слегка за тридцать, который привычно откликался на данное ему с рождения имя Алексей. Для того чтобы паляще-слепящее июльское солнце не мешало работать, окна в кабинете были затянуты рулонами уже использованной “аммиачки”*, прикрепленной к рамам окон канцелярскими кнопками; заменить пришедшие в негодность шторы родная экспедиция позволить себе в настоящее время не могла.
Алексей являлся ведущим специалистом партии и, негласно и неформально, был правой рукой Михалыча во всех его начинаниях. В экспедиции он считался вечным “молодым”, несмотря на то что ему, как уже опытному специалисту, неоднократно поручались организация и выполнение геологоразведочных работ по самостоятельным проектам, которые были благополучно выполнены и результаты по которым нашли отражение в отчётах за его авторством. Клички к нему не прилипали, и для всех он был просто Алексей-Молодой. Почему “молодой”? Так это потому, что даже после более двенадцати лет работы в Шалымской экспедиции, в которую Алексей и пришёл молодым специалистом по распределению после окончания геолого-географического факультета Томского университета, он оставался самым молодым по возрасту сотрудником. Все прочие молодые специалисты-геологи, ежегодно после него поступавшие по распределению в экспедицию, в ней не задерживались и транзитом отправлялись в поисках кто чего: кто б’ольших денег, кто более густого “тумана” или другого “запаха тайги”, кто к папам-мамам под надёжную “юбку” материально-бытовых благ с возможностями быстрого карьерного роста, а кто торговать на рынке колготами. Вот и закрепилось за ним среди сотрудников предприятия шуточное клеймо “молодого специалиста”. Алексей к этому относился просто: как к факту!
В партии, помимо общегеологических задач, Алексей специализировался на проблемах интрузивного магматизма и золотоносности как изучаемого планшета, так и всей территории Горной Шории. Владимир Михайлович, помимо организации деятельности партии, плотно занимался вопросами стратиграфии геологических образований региона и прочими полезными ископаемыми с наибольшим акцентом на марганцевое оруденение. При постановке задач Михалыч проявлял недюжинную интуицию и креативность, вызывавшие у коллектива живой интерес и естественный геологический энтузиазм. И такой подход, казалось бы, к простой и рутинной работе, давал свои позитивные результаты.
В процессе незавершённых работ по доизучению южной части Горной Шории коллективом “геологических могикан” были получены новые данные, позволяющие несколько по-иному взглянуть на перспективы территории на целый ряд весьма востребованных для промышленности региона полезных ископаемых. Многочисленные объективные показатели и целый ряд выявленных поисковых признаков свидетельствовали о более широком, чем ранее представлялось, распространении в рассматриваемом районе продуктов древней коры химического выветривания. В связи с данными геологическими образованиями были установлены, а также спрогнозированы нетрадиционные для региона типы оруденения марганца, ванадия и золота. Выполненная количественная оценка прогнозных ресурсов данных полезных ископаемых, с учётом всех имеющихся по ним сведениям и ещё только “нащупываемым” геологами закономерностей их формирования и локализации, свидетельствовала о высоких перспективах выявления в рассматриваемом районе промышленных объектов дефицитного минерального сырья.
Разработанная геологами партии модель формирования гипергенных месторождений ряда полезных ископаемых, отражающая свежий взгляд на историю геологического развития территории и особенности образования полезных ископаемых, до сих пор не была никем востребована и до поры была известна только узкому кругу специалистов экспедиции. Да и могла ли эта сугубо геологическая информация быть востребованной в новых коммерциализированных структурах Южно-Сибирского регионального комитета по геологии и использованию недр (“Южсибгеолком”) — правопреемника Западно-Сибирского производственно-геологического объединения (ПГО, а затем и ГГП “Запсибгеология”)? В рассматриваемый период времени руководство “Южсибгеолкома” занималось не своими прямыми обязанностями, а делёжкой внезапно упавшей на него бешеной халявы — финансов, оборудования и снаряжения, недвижимости и прочих материальных благ, доставшихся ему практически в собственность в результате разрушительной для страны перестройки. Да что говорить про отдельно взятую геологоразведочную экспедицию, когда вся Россия стояла на коленях среди руин Великой империи…
* * *
Необходимость взбодриться от бесконечной бумажной работы и расплавляющей мозг духоты заставила Алексея подняться и заварить себе крепкий чёрный чай. Взяв кружку с обжигающим напитком, Алексей вышел в пустой коридор и приблизился к лестничному пролету с огромным окном, открывающим вид на прилегающую к тыловой стене камералки часть базы экспедиции: здесь располагалась площадка, на которой была свалена вся вышедшая из строя буровая и автомобильная техника, уже покрывшаяся махровой ржавчиной. Эта удручающая во всех отношениях картина, отражающая текущее положение дел в Шалымской экспедиции, заставила Алексея погрузиться в тяжёлые раздумья.
Текущий 1996 год с самого начала складывался очень непросто. А если быть точным, то очень-очень хреново, даже по сравнению с предыдущим. В год Огненной Крысы, суливший, по китайскому гороскопу, благополучие и умиротворение для всех жителей планеты Земля, жизнь для Алексея, его семьи и б’ольшей части знакомых — друзей и сослуживцев по геологоразведочной экспедиции — складывалась отнюдь не по фэншую*.
Такой привычный для всех мир рухнул, почив навсегда и похоронив на неопределённое время надежды на достойную жизнь. Произошедшие в начале года выборы под лозунгом “Голосуй или проиграешь!” не вызывали ничего, кроме отторжения. Для большей части народа разваливающейся на глазах страны всё происходящее было просто невероятной трагедией.
Непрекращающаяся Чеченская война, которая уже перешла границу и обрушилась в виде террора на гражданское население в глубине страны, не прибавляла оптимизма и гордости за свою страну. В начале лета всех потрясли теракты в московском метро и на транспорте. По факту оказалось, что нигде и никто из жителей страны не защищён от этой напасти.
Всё больше по инерции в стране было ещё много спорта. Да, наши — красавчики, порадовали на летних Олимпийских играх в американской Атланте! Был футбол. Увы, теперь можно с уверенностью констатировать, что — был!
Беспросветно всё оказалось для геологов и в профессиональном плане — сумерки опустились на геологическую отрасль. Реальное финансирование региональных геологических работ по объектам экспедиции было фактически прекращено. Поисково-оценочные же работы, выполнявшиеся за счёт регионального фонда ставок воспроизводства минерально-сырьевой базы, были приостановлены “Южсибгеолкомом” с формулировкой “ввиду отсутствия новых убедительных положительных результатов по ранее выполненным работам”, которые фактически несколько лет должным образом не финансировались. Денежные поступления на счета предприятия были в основном за счёт оплаты договорных работ по бурению технических скважин большого диаметра на многочисленных угольных шахтах и разрезах Кузбасса. Да и те приходили нерегулярно и не в полном объёме, часто заменяемые взаимозачётами с другими организациями, представляющими собой некоторые продукты питания и прочие товары, часто не первой необходимости. Реальная зарплата всех сотрудников экспедиции задерживалась более чем на календарный год.
Всё было довольно грустно. Наличие семьи — жены, также являющейся геологом, и двоих уже не очень маленьких детей (дочь — в третьем, а сын — в четвёртом классе), требовало от Алексея каких-то неординарных действий для преодоления сложившейся негативной ситуации. Пока же семье приходилось выживать за счёт “подножного корма” — овощей и ягод, выращенных собственными руками на даче, и таёжных даров. Дача — это, конечно, громко сказано: всё было, как у всех, — шесть стандартных соток, которые использовались, как говорят в народе, “не для удовольствия, а для продовольствия”. Конечно же, семьям работников Шалымской экспедиции, естественно, хотелось не выживать, а жить достойно, хотя бы, с учётом положения дел в стране, не хуже других!
В жизни же маленького городка Таштагола, являющегося районным центром, расположенным на самом юге Кемеровской области, надо отметить, происходило что-то, напоминающее “пир во время чумы”. Предприятия в ближайшем околотке хирели и практически ничего не производили, а на многочисленных, выросших из ниоткуда рынках-базарах шла бойкая, чуть ли не круглосуточная торговля. Половина населения городка что-то продавала, а вторая что-то у них покупала! В основном торговля шла китайским и турецким ширпотребом, который челноки* баулами** и машинами везли со всех концов некогда необъятной страны и ближнего зарубежья, подрывая своё здоровье и психику. С горькой гримасой на лице населением приобреталась, за неимением других возможностей, “фирменная” спортивная одежда с гордым лейблом “adidas”. Шальные деньги и восхваление идеалов свободы “цивилизованного запада”, лившееся по всем каналам “сбросивших оковы тоталитаризма” радио и телевидения, за несколько лет напрочь изменили нравы местного, не избалованного столичным изобилием и лишённого соответствующих понтов*** населения. Картины пышных, на публику, кутежей и криминального беспредела, творимого “новыми русскими”, резко контрастировали с нищетой значительной части жителей городка: возле мусорных баков постоянно копошились невесть откуда массово появившиеся бомжи, а по квартирам слонялась вереница попрошаек — цыган, детей, “мамок с младенцами”. В общем, всё население страны стало невольными свидетелями зарождения и утверждения нового миропорядка — “либерального капитализма”, который, без сомнения, должен был “осчастливить” всех россиян. Вот только всё происходящее воспринималось большинством населения городка как дурной сон и накладывало на повседневную жизнь какую-то жуткую, непреходящую безысходность.
Большая часть основных специалистов экспедиции, кто-то раньше, а кто-то — ещё надеявшийся, что это безобразие закончится и страна обратит внимание на столь важную для неё отрасль, — позже подалась на более “хлебные” места, каким-то образом появляющиеся на весьма ограниченном рынке труда районного центра в дебрях Горной Шории, находящегося вдалеке от относительно благополучной экономической жизни, теплившейся лишь за счёт угольных предприятий на севере региона. Реально же в геологии остались либо полные пофигисты, либо нигде не востребованные алкоголики, либо “отмороженные на всю голову” — напрочь замороченные на геологию специалисты, к которым относились Алексей и его непосредственный начальник и друг, руководитель Спасской партии Владимир Михайлович Корбан. Партия — это звучит громко! От партии, в которой до перестройки трудилось на постоянной основе более двадцати-двадцати пяти инженерно-технических работников (геологов, техников, маркшейдеров), осталось лишь шесть человек, в том числе руководитель, два ведущих геолога, из которых один — пенсионер со стажем, и три геолога — женщины, две из которых — жёны Алексея и Владимира Михайловича. Вот и вся “королевская рать”!
Из всего вышеизложенного можно понять, что на описываемый момент времени жизнь геологического сообщества Шалымской экспедиции замерла в ожидании очевидного финала, и окружающая атмосфера отличалась полной беспросветностью...
* * *
Оправившись от охвативших его грустных мыслей о метаморфозах бытия, Алексей, допивая незаметно остывший чай, направился на терапевтические процедуры в кабинет Михалыча, желая поделиться с ним новыми рабочими соображениями, как-то согревающими душу геолога на фоне бытовой безнадёги. В это время, когда друзья обсуждали очередные нюансы текущей работы, и произошла встреча, ставшая собственно завязкой последующих событий, изложенных в данном повествовании.
В какой-то момент беседа геологов была прервана громким шумом, нарушившим умиротворённую атмосферу геологического отдела Спасской партии: дверь кабинета была довольно грубо распахнута, и её проём на секунду заслонила чья-то неясная фигура. На секунду остановившись и оглядевшись по сторонам, разобравшись, кто и где находится, “пришелец” прошёл в кабинет и громогласно поздоровался. К великому удивлению находившихся в отделе Михалыча и Алексея, это был “Челентано” — генеральный директор Шалымской экспедиции Барковский Сергей Михайлович. Кличка “Челентано” прилипла к нему, как банный лист к заду, за его необыкновенное внешнее сходство с популярным итальянским актёром и певцом Адриано Челентано. Надо отметить, что геологический отдел Спасской партии находился в отдельно расположенном здании, стоящем по соседству с главной конторой экспедиции и объединяющем лабораторию и камералку. “Челентано” до сих пор в этом здании ни разу геологами замечен не был, потому что все и всегда по любому поводу приглашались к нему “на ковёр” в главную контору через секретаря.
Барковский прошёл в комнату, энергично пожал присутствующим геологам руки и присел к столу Михалыча.
— Ну что, геологи! Будем работать или разбежимся, кто куда? Сколько будете тут свои бумажки перебирать и штаны протирать? — ехидно начал “Челентано”.
— Сергей Михайлович, что ты здесь митинг устроил? Говори толком — с чем пришёл и чего от нас хочешь? — с улыбкой остановил его озадаченный Михалыч.
“Челентано”, поняв, что его кавалерийский наскок не имел должного эффекта, продолжил уже в непривычном для себя, просительно-извиняющемся тоне. Основным посылом его монолога было то, что, по его компетентному мнению, в настоящее время экспедиция находится на грани развала, хотя это и так было понятно всем присутствующим. Далее он пространно и эмоционально изложил суть проблемы, заключающейся в том, что имеющихся на счетах предприятия незначительных средств недостаточно ни для нормальной деятельности предприятия, ни для стабильных и достойных зарплат сотрудникам предприятия, ни для перспективы дальнейшего существования экспедиции. Самым простым решением для руководства предприятия, по словам Барковского, было бы формальное переориентирование экспедиции в буровую контору, каковой она на текущий момент фактически и являлась. Соответственно, для развития предприятия и сохранения какой-либо минимальной геологической направленности его деятельности экспедиции нужны свободные финансовые ресурсы, в достаточно приличном количестве стабильно поступающие на её счета. Но такие поступления возможны только со стороны государства, так как от подрядчиков текущих договорных работ ожидать расчёта за выполненные работы в “живом” наличном выражении, как показала жизнь, не приходится.
— Нам бы пару лет продержаться и закрепиться в регионе на рынке геологических услуг. А уж потом-то мы развернёмся вовсю! — пламенно вещал бывший комсомольский активист, возомнивший себя Львом Троцким на заседании ЦК ВКП(б).
Далее он отметил, что для получения государственного финансирования, в том числе за счёт средств регионального фонда*, нужно срочно, до конца текущего года подготовить “железное” геологическое обоснование (программу) необходимости проведения геологоразведочных работ по одному-двум перспективным объектам на территории деятельности Шалымской экспедиции и защитить эти материалы на НТС** “Южсибгеолкома” и фонда для включения их в перечень работ с последующим бюджетным финансированием. Завершая свой монолог, он сообщил, что у него с этими “всё решающими и руководящими органами” есть предварительная договорённость и что если у экспедиции такие объекты есть и на рассмотрение НТС будут представлены исчерпывающие геологические обоснования, серьёзных возражений по финансированию проведения геологоразведочных работ с их стороны не будет. Конечно же, при этом имеется много “если”, но это его, генерального директора, трудности, которые он, конечно же, решит.
— А теперь вопрос к вам, геологи: есть у вас что-нибудь ст’оящее в загашнике? Такие объекты, которые могут железобетонно сработать — заинтересовать НТС? Мужики, надежда только на вас! Если всё срастётся — я про вас не забуду! Можете рассчитывать, что у вас будут самые лучшие в экспедиции зарплаты! Я сделаю всё от меня зависящее, чтобы вы получили за счёт предприятия новые благоустроенные квартиры. Да что квартиры, Михалыч, я тебе бронзовый бюст перед зданием экспедиции поставлю! Если же ничего достойного предложить у вас нет, то хоть завтра можно отправлять всех оставшихся геологов по домам!
Было понятно, что многое из сказанного “Челентано” — “проверка на вшивость” и “провокация”! Но надо отметить, что всё происходившее — поведение и речи Сергея Михайловича — было чем-то из ряда вон выходящим. Барковский являлся одним из главных представителей башибузуков*** в геологической отрасли региона периода перестройки: он был одним из первых руководителей экспедиций, поднявших бунт на корабле — в Западно-Сибирском производственно-геологическом объединении. На заре перестройки в стране — “Россия молодая!” — повсюду формировались новые структуры управления народным хозяйством. Подписание договоров о передаче части полномочий и собственности предприятий, а также избрание руководителей в такие организации — в головные геологические структуры регионов (по югу Западной Сибири, включая Кемеровскую область, это было Западно-Сибирское производственно-геологическое объединение) — происходило путём прямого голосования на собраниях и съездах представителей коллективов, ранее структурно входивших в их состав. Но руководители отдельных экспедиций, вкусившие все блага свободной хозяйственной деятельности в период первой, а затем второй формы хозрасчёта, уже не хотели делиться заработанными средствами с вышестоящим Центром. Ведь суммы полученной прибыли по новым схемам хозяйственной деятельности были просто космическими по сравнению с лимитами советского времени.
В итоге несколько предприятий, включая Шалымскую геологоразведочную экспедицию, первыми откололось от объединения и стали практически полностью самостоятельными с новой правовой формой хозяйственной деятельности — открытое акционерное общество (ОАО), а все члены экспедиции внезапно сделались её хозяевами — акционерами! Понятно, что б’ольшая часть свободных акций была выкуплена руководством экспедиции за счёт средств, заработанных всеми работниками предприятия, но присвоенных руководством по малоизвестным схемам, наполовину узаконенным в тот период времени.
Новым руководителям геологических предприятий — генеральным директорам “ОАОшек” — поначалу казалось, что всё закончилось отлично, то есть так, как они и задумали! Вот только было одно, но очень существенное НО! Всё было бы совершенно замечательно, если бы при новой, частной форме собственности сохранялось стабильное государственное финансирование предприятий: всем ясно, что хорошо осваивать государственные средства, гарантированно поступающие в виде государственного заказа на проведение геологоразведочных работ, а полученную прибыль распределять частным образом — по своему усмотрению. То есть не только на развитие производства или зарплату сотрудникам предприятия, а для удовлетворения собственных меркантильных интересов. При таком раскладе, когда у предприятия имеется коллектив квалифицированных специалистов, стабильный заказ на производство работ и своевременная их оплата при сохраняющихся налаженных всех необходимых для производства работ межведомственных и межпроизводственных связях, включая стабильное снабжение горюче-смазочными материалами, необходимым оборудованием и расходными материалами, продовольствием и прочим, всем понятно — управление предприятием не представляет собой невыполнимую задачу для любого мало-мальски подготовленного специалиста.
Руководство экспедиции, в том числе “Челентано”, на первых этапах перестройки, очевидно, думали, что такая система (кормушка) продолжит своё существование и дальше, но они сильно ошибались. Разрушенные производственные связи как в государстве, так и в отрасли, а также отсутствие государственного заказа со стабильным поступлением средств на счета предприятия привели к деградации производства. Естественно, в тот период времени, когда руководители экспедиции чувствовали себя кувейтскими шейхами, им не было дела до каких-то “геологов-бездельников”, которых, как считалось, они “кормили” практически из своего кармана.
К слову сказать, и свои генералы* объединения также не справились с организацией производства в условиях нестабильности государства. На что они, как оказались, были способны, так это только на распродажу недвижимости и имущества, оказавшегося, по стечению обстоятельств, практически в их собственности. Конечно же, аналогичная схема со своими всевозможными нюансами работала в тот период времени как в других отраслях народного хозяйства России, так и на международном уровне — во вновь образованных, исключительно самостоятельных и, несомненно, независимых государствах уже бывшего Советского Союза.
* * *
Выслушав монолог “Челентано”, геологи немного опешили, но это состояние у них продолжалось недолго. Михалыч, обладая необыкновенной природной смекалкой, моментально оценил все плюсы и минусы предложений “генерала”. Он, конечно же, сразу сообразил, что это обстоятельство может принести геологам в текущих условиях: во-первых, это хороший шанс проверить на практике все новые наработки геологов партии; во-вторых, возможность реально поднять статус геологов в рамках предприятия; в-третьих, кардинально решить вопрос с мизерными зарплатами подопечных-геологов, да и просто подзаработать и подхарчеваться за счёт полевых работ в это непростое время. Не выказывая пионэрского энтузиазизьма”, он помял своими богатырскими ручищами окладистую а-ля Иван Сусанин бороду и начал характерную для него, взвешенную и неспешную ответную речь.
— Сергей Михайлович, конечно же, такие объекты у нас есть! И предложения есть! И желание есть! Только для того, чтобы наши объекты были одобрены на научно-техническом совете “Южсибгеолкома”, требуется ещё очень хорошо постараться и вам, и нам — геологам! Наиболее перспективными для представления на НТС, на мой взгляд, являются объекты с богатыми по содержанию оксидными марганцевыми рудами, остро востребованными на металлургических предприятиях Кемеровской области. Для начала же, я считаю, необходимо на двух-трёх перспективных участках провести заверочные полевые работы. Для этих участков нами разработаны прогнозно-поисковые геологические модели марганцевого оруденения, правильность которых необходимо подтвердить новыми геологическими данными. Основными задачами заверочных работ, я думаю, должны быть уточнение геологического строения продуктивных образований в коре химического выветривания и отбор из них представительных валовых проб для подтверждения промышленной значимости данного типа марганцевых руд, нетрадиционного для нашего региона. Работа эта непростая.
Продуктивные на оксидные марганцевые руды залежи перекрыты чехлом пустых* рыхлых осадков мощностью более пяти-восьми метров. Следовательно, помимо основного объёма шурфов глубиной три-пять метров, требуется проходка шурфов с крепью глубиной до двенадцати-пятнадцати метров. Кроме этого, есть очень перспективные, но малоизученные участки и на золото, но это — объекты второй очереди.
Затем, сделав паузу и помяв в кулачищах взъерошенную бороду, начальник партии продолжил:
— Я думаю, что пока надо сосредоточиться на чём-то одном. И это марганцевые объекты района, так как основной объём марганцевой руды металлурги Кузбасса везут за валюту из Казахстана, а деньги сейчас все научились считать. Следовательно, местное сырьё может привести к существенному росту экономической устойчивости региона, и это, я полагаю, будет положительно воспринято НТС “Южсибгеолкома” и “Фонда”.
— Кроме того, — в завершение добавил Михалыч, — в партии из-за таких низких зарплат, сами знаете, практически не осталось геологов — все подались на вольные хлеб’а! Женщин, конечно же, сейчас в поля не отправишь — у детей каникулы завершаются, и школа уже на носу! Да и пенсионеров отправлять в поля на документацию и опробование глубоких шурфов — это не реально, да и рука не поднимется. Вот как-то так получается.
— Понятно, — внимательно выслушав всё, изложенное Михалычем, заключил “Челентано”. — Вы уж, мужики, своими силами обходитесь! Где я вам сейчас нормальных геологов добуду? А “пассажиры”* вам и самим не нужны! Ну, а остальное, что от меня требуется, всё обеспечу в объёме, достаточном для решения обозначенных тобой задач. Давай, Михалыч, срочно сегодня подготовь предложения и список всего необходимого, и завтра утром со всем этим — ко мне!
* * *
Дальше медленно, но верно закрутился маховик подготовки партии к полевым работам. Обычно такого рода подготовка ведётся в зимне-весенний период и продолжается не один месяц. Естественно, в данном конкретном случае всё происходило в авральном порядке. Все подразделения экспедиции при полном содействии руководства заработали в нужном направлении — закрутились, как детали единого, хоть и несколько подзаржавевшего, как старая техника на площадке за камералкой, механизма.
Отдел кадров экспедиции в очередном выпуске местной газеты разместил объявление о наборе на сезонные работы маршрутных рабочих и горняков для проходки поверхностных горных выработок. В мехцех и стройцех предприятия были поданы заявки на подготовку горняцкого инвентаря (кайл, кувалд, лопат), сварку дополнительных металлических печек для обогрева палаток, разделок и труб к ним, приготовления необходимого объёма и ассортимента пиломатериала для обустройства полевого лагеря и прочее. В радиоцентре были подобраны радиостанции и наборы антенн к ним, определены диапазоны волн, позывные и время для связи с экспедицией, поставлены на зарядку основные и запасные аккумуляторные батареи.
Подготовка геологических материалов к полевым работам не вызвала никаких затруднений. Всё было давно приготовлено: составлены обзорные карты закономерностей размещения марганцевого оруденения территории, разработаны геолого-поисковые детальные планы перспективных участков с элементами прогноза на марганцевое оруденение, намечены первоочередные поисковые линии горных выработок и прочее.
Основные проблемы составляли вопросы с обеспечением работ полевым снаряжением, не пополнявшимся ещё с “жирных” советских времён, и продовольствием, для покупки которого требовались наличные средства, являющиеся для предприятия большим дефицитом. Для подбора снаряжения были подняты многолетние залежи пыли и перетряхнута вся ветошь на многочисленных складах экспедиции. С миру по нитке и — минимально необходимый объём снаряжения и продовольствия достаточно оперативно был собран и передан в подотчёт начальника партии. Когда надо и если на то есть добрая (и не очень) воля руководителя, всё в родной для Алексея экспедиции происходило в штатном, а если требуется — и оперативном порядке. Специалисты предприятия, даже в оставшемся составе, конечно же, были достаточно высокой квалификации, позволявшей в советские времена открывать месторождения различных полезных ископаемых любого типа сложности.
Вся суета со сборами накладывалась на такие же бесконечные, как и естественные, семейные проблемы на фоне описанной выше безнадёги. Алексей в послерабочие часы предпринял все усилия, чтобы завершить срочные текущие работы на даче и по дому.
Жёны геологов, также являвшиеся квалифицированными геологами и имевшие за плечами не один полевой сезон, как никто понимали, что на этот период времени все семейные проблемы ложатся на их плечи. Конечно же, им было известно, что принятие их мужиками такого вызова — проведение полевых работ и подготовка обоснования для государственного финансирования новых геологических объектов минимальными силами и средствами и в крайне ограниченные сроки — является, возможно, одной из крайних и полуавантюрных попыток сломать уже устоявшееся безнадёжное материальное положение своих семей. Женщины, безусловно, поддерживали своих мужчин в необходимости воспользоваться возникшим шансом и верили в то, что они-то уж постараются сделать всё возможное в сложившейся ситуации, точно зная, что при полном отсутствии “коммерческой жилки” их мужчины на многое способны в геологической сфере. Мужчины-геологи же, безусловно, во всём доверяли своим “половинкам” и со спокойной душой полностью были погружены в производственный процесс. Эта взаимная вера и надежда, помноженные на любовь, позволяли надёжно сохранять не всегда простые, но тёплые и доверительные семейные отношения.
* * *
Можно описывать и бесконечно смаковать все нюансы данного процесса — организации выезда на полевые работы, но в контексте данного повествования это будет не совсем в тему. Тем более данные вопросы скрупулёзно и широко были освещены ещё в середине прошлого века в двухтомной работе “Справочник путешественника и краеведа” такого классика-профессионала, как Сергей Владимирович Обручев — доктора геолого-минералогических наук, профессора и лауреата Сталинской премии, — которой автор данного повествования зачитывался во время обучения по специальности.
По сути же вопроса, для решения поставленных перед партией геологических задач было решено, что Михалыч с мобильной группой горняков и рабочих выполнит ревизионные работы на наиболее перспективных на марганцевое оруденение участках, разбросанных по всей южной части Горной Шории, а Алексей в качестве руководителя самостоятельного отряда проведёт детальные поиски на одном, самом перспективном Курсагашском участке Селезеньской площади и рекогносцировку пространственно сближенного с ней Антроповского участка. Отряд Михалыча будет действовать методом многодневных выкидушек с базы экспедиции, а Алексей — со стационарного долговременного лагеря на реке Селезень.
Лёд тронулся, господа геологи
Соответственно, где-то в середине июля сборы были закончены и назначен час “ХЭ” — время выезда отряда Алексея. К концу предыдущего рабочего дня со складов экспедиции и из камералки было погружено в выделенные бортовые грузовики типа ЗИЛ-157 всё полевое снаряжение и продовольствие. Для предохранения от возможных осадков подготовленное снаряжение было закрыто прорезиненными тентами, а сами автомобили поставлены под охрану в гараже экспедиции. Утром следующего дня, после раскомандировки колонна из трёх машин — два грузовика и вахтовка на базе Урал-375 — отправилась в путь.
Утро было серым, туманным, с мелким моросящим дождём.
“Хорошая для выезда погода”, — подумал про себя Алексей, верный каким-то своим, ведомым только ему приметам. Хотя местным аборигенам и опытным геологам, конечно, известно, что в Шории утренний летний дождь идёт только до обеда. Опытные водители прекрасно знали дорогу на Селезень, проходившую через посёлки Габовск и Алтамаш. Так что Алексей под монотонную дробь капели дождя по кабине машины и скрип работающих дворников ветрового стекла погрузился в лёгкое дремотное состояние.
* * *
В голове Алексея, как в калейдоскопе, прокручивались события предшествующих дней и наиболее запомнившихся событий. Неожиданно, но наибольшей проблемой стал подбор на полевые работы рабочих кадров.
По объявлению, размещённому в городской газете, в камералку к геологам потянулась бесконечная вереница желающих устроиться на сезонные работы. Была одна проблема: все они раньше никогда не работали на полевых работах, а брать “пассажиров” было себе дороже. Раньше, в советские времена, опытные горняки (или проходчики) на полевых работах негласно являлись элитой среди сезонных рабочих. Геологи очень дорожили ими и обхаживали, каждый своего или своих, весь межсезонный зимний период. В межсезонье горняки работали разнорабочими в цехах экспедиции: кто в стройцехе, кто кочегарами в котельной, кто грузчиками на складе. Ближе к весне они всё чаще наведывались в камералку к геологам, напоминая о себе. И шли они на эту тяжёлую работу потому, что проходка вручную поверхностных горных выработок (шурфов, канав) оценивалась сдельно и имела очень высокие расценки. Зарплата же разнорабочего на базе экспедиции была очень низкой. При должной квалификации и работоспособности проходчик в полевой сезон мог заработать за месяц в полтора-два раза больше, чем квалифицированный геолог. А за весь полевой сезон, включая немалое полевое довольствие, получалась весьма кругленькая сумма, которая позволяла проходчикам удовлетворять естественные семейные запросы; в большей своей массе они (проходчики) были обычными нормальными людьми, несмотря на то что многие из них какие-то периоды своей жизни провели в местах с существенным ограничением свободы личности.
Кроме этого, с опытными проходчиками, тем более знакомыми не один год, у геологов практически не было проблем в организации и проведении полевых работ. Всегда была уверенность, что поставленные геологические задачи все и в срок гарантированно будут выполнены и никто из работяг не получит каких-либо травм при выполнении этих очень травмоопасных работ. Даже если в дополнение к стабильно работающему контингенту принимались неопытные проходчики, работа в коллективе матёрых полевиков быстро их обтесывала, они приобретали все необходимые навыки для работы, коммуницирования и выживания в таёжных условиях. Те же из новичков, кто не смог, в силу своих эгоистичных индивидуальных наклонностей, войти в коллектив геологов и горняков, объединённых общими взаимовыгодными интересами, довольно быстро его покидали.
Из всего изложенного выше со всей очевидностью становится ясно, что и геологи, и проходчики были кровно заинтересованы друг в друге. Алексей лично обошёл и объездил всех знакомых ему горняков. Но в сложившейся ситуации, когда полевые работы организовывались в середине летнего сезона, большая часть ещё действующих опытных проходчиков уже трудилась на какой-нибудь работе, которой в текущих условиях всем приходилось очень дорожить. То есть подобрать достаточное количество опытных горняков было практически невозможно. Приходилось цепляться за любого более-менее нормального и работящего человека, надеясь, что он сумеет достаточно быстро постичь основные принципы предстоящей работы.
Как было сказано выше, проходчики требовались в два отряда. Б’ольшая часть принятых опытных горняков была определена в отряд Михалыча. Алексею же перепало всего двое из данной категории рабочих. Один из них — Василий по прозвищу Хохол, который имел соответствующую фамилию Омельченко, — отличался непревзойдённой хитростью. Много лет работая на сезонных работах в Шалымской экспедиции, он был отличным проходчиком, но мелочным и скандальным человеком, ладившим далеко не со всеми геологами.
Василий и привёл с собой своего дружка Степана, который, по его словам, также являлся опытным проходчиком, ранее неоднократно работавшим в других экспедициях региона. Когда парочка появились в камералке, Алексей, готовивший в кабинете геологические материалы и необходимые канцелярские принадлежности к полевым работам, наблюдал следующую картину. Василий, мелкий, но шустрый и жилистый мужичок лет за сорок, быстро поднялся по лестнице на второй этаж, где находился кабинет начальника Спасской партии. Он уже исчез за дверью кабинета, пока Степан, высокий, но сухощавый и сутулый мужик лет под пятьдесят, с огромными ширококостными ручищами и рыжей козлиной кержацкой* бородкой, только преодолел первый пролёт лестницы. Он шёл медленно и тяжело, не глядя по сторонам, как будто у него заклинило шейный позвонок.
“Ну вот, подфартило с работничком, — подумал раздраженно Алексей, — мы его хоть до участка-то довезём? Ну, довезти-то довезём, конечно, только вот какой из него работник?! Ему бы впору на печи сидеть, как Илюша Муромец, только подвяленный, да лапти плести!”
Василий и Степан, за неимением кого-то лучшего, были одобрены Михалычем и направлены в отдел кадров для дальнейшего оформления на работу в качестве проходчиков четвёртого разряда. Степан, за свой мрачный вид и неразговорчивость, был награждён для внутреннего обращения кличкой Угрюмый.
Остальная братия, принятая в качестве горняков, была новичками. Их выбор из массы пришедших устраиваться на работу производился преимущественно по субъективным признакам: прежнему месту работы по данным трудовой книжки, внешнему физическому состоянию и отсутствию явных следов нездорового образа жизни (алкоголизма и наркомании). Среди принятых основной контингент был из числа работяг, сокращённых с постоянного производства, а также из представителей касты “вечных скитальцев” — людей неопределённого рода деятельности, долго не задерживающихся ни на одном месте работы. Одним из них был матёрый сиделец Гоша (Георгий), очевидно, не единожды “гревший нары на киче”, зататуированный “под хохлому” на всех открытых, доступных для обзора местах. Он сразу негласно получил среди геологов кличку Синева.
Изрядно повеселил геологов один “крендель”, опрятно упакованный “под интеллигенцию” и слегка картавящий, который с порога поразил присутствующих своей ненормативной лексикой типа: “hello”, “ok, boss”, “very well”, “excuse me”.
— Ты чё, француз, что ли? — лукаво щурясь, поинтересовался Михалыч, чем вызвал у всех присутствующих неудержимый смех.
Тот, потупив взор, смущённо вымолвил: “No, sir”, — чем вызвал уже гомерический хохот всей компании.
Понятное дело, с этого момента никого из присутствующих больше не интересовали ни фамилия, ни имя данного индивидуума, всем было понятно, что это просто Француз.
Поразил всех присутствующих своими непропорциональными габаритами невысокий, но с неимоверно развитой мускулатурой “мужчина в самом расцвете сил” из касты шахтёров.
“Годзилла какой-то!” — подумал про себя Алексей; в последующем для простоты речи среди геологов к нему прилипло погоняло, которое распространилось и на рабочую братию, в виде аббревиатуры известного завода советского автопрома — ЗиЛ. Тому же, судя по всему, это прозвище даже льстило. Но в ситуациях, когда данный индивид вёл себя не как джентльмен, его кликуха легко трансформировалась и произносилась как первая составная часть данного ему изначального определения — просто Гад.
Вся эта пёстрая братия в связи с отсутствием у каждого из них специфического опыта работы была оформлена в качестве проходчиков третьего разряда.
Маршрутным рабочим Алексей взял для себя Валерку — местного бездомного и безработного мужичка лет двадцати пяти. Молодой шорец уже год-два назад перебрался в город из одной из опустевших деревень района. Не имея специальности, он перебивался случайными заработками, делая за вознаграждение, часто представляющее собой продукты питания, мелкую работу по хозяйству типа колки дров, разгрузки угля, копки огорода и прочего. Постоянно улыбчивый, дружелюбный и безотказный, он, со своей детско-шорской хитринкой, вызывал всегда положительные эмоции и хорошее к себе расположение. Имея в виду его добродушный характер, деревенское воспитание и, как у любого аборигена, навыки выживания в родной ему тайге, Алексей и позвал его в отряд маршрутным рабочим. Валерка с большущим удовольствием согласился, ведь это сулило ему безбедное существование (питание и проживание) в течение довольно продолжительного времени и возможность что-то заработать, помимо дармовых таёжных прелестей, заготовка которых им также учитывалась. Тем более что Алексей пообещал, что походатайствует перед начальством о трудоустройстве Валерки в экспедиции на зимний период, если тот без проблем отработает весь сезон. На том “высокие договаривающиеся стороны пришли к взаимовыгодному консенсусу”.
Самой большой проблемой, как и в прежние времена, были поиски на сезонные работы повара, основной трудностью для которого являлась обязательная необходимость довольно продолжительное время трудиться на удалении от дома и семьи. Всем известно, что хорошие специалисты в данном деле всегда имеют постоянную занятость на предприятиях общепита, а плохие, в общем-то, никому и не нужны, даже на полевых работах. Ведь нормальное питание — это одно из главных условий беспроблемного выполнения планируемых работ. Также понятно, что поварское дело имеет довольно специфическую гендерную особенность — большинство специалистов поварского дела имеют женский пол. И сложно представить себе, чтобы нормальная женщина согласилась оставить свою семью на продолжительное время, тем более в чисто мужской, такой неоднородной и неоднозначной по составу компании. Обычно такая проблема всегда решалась за счёт студентов и студенток, которые проходили в составе полевых отрядов производственную геологическую практику. Но понятное дело, что на рассматриваемый момент времени все заинтересованные студенты-практиканты уже давно мочалили лямки своих рюкзаков на бескрайних просторах Сибири и Дальнего Востока.
Возникшая проблема разрешилась самым неожиданным и наилучшим образом. Всё случилось в обеденный перерыв за два-три дня до выезда на участок. Алексей на “обеденный перекус” всегда ходил домой. Ходил — мягко сказано! Путь от базы экспедиции до дома в жилом микрорайоне посёлка Усть-Шалым (или просто Поспелова) был неблизкий — километра полтора в одну сторону. Но для Алексея это был повод размяться после многочасовых бдений за рабочим столом. После скорого обеда на выходе возле дома произошла обычная встреча двух старых знакомых. Его сосед по стандартной многоподъездной пятиэтажке — дому геологов — Михаил Иванович Шамиров был старым знакомым по Шалымской экспедиции. Он являлся классным специалистом в буровом деле и уже давно работал в инженерно-технологическом отделе предприятия в тот период времени, когда Алексей только прибыл молодым специалистом для трудоустройства в экспедицию по окончании геологического факультета Томского университета. Михаил — уже немолодой мужчина лет сорока пяти, выдающихся физических форм, широкоплечий атлет ростом под два метра.
В “бесхлебные” годы, как и большинство специалистов экспедиции, он уволился в поисках лучшей доли. В последующем редкие встречи с ним Алексея заканчивались общими приветствиями и дежурными фразами. Какой-то довольно продолжительный период времени Михаила Ивановича не было видно. И вот на выходе из дома Алексей нос к носу столкнулся с ним возле соседнего подъезда — Михаил выгуливал свою собаку.
Привет-привет, общие стандартные, ничего не значащие фразы...
В процессе общения выяснилось, что Михаил Иванович временно нетрудоспособен, причиной чему стала его природная, не всегда контролируемая, сила. Ну, конечно, не в прямом смысле, а в том, что первыми “ломаются” здоровые и крепкие от природы мужики, чему есть куча примеров из реальной жизни. “Ломаются” потому, что, уверенные в своей силе, такие мужчины не очень берегутся и зачастую берутся в одиночку за дело, которое и двум-трём средним мужским особям не под силу. Вот и Михаил вдвоём со своим старшим братом — мелким и плюгавеньким мужичком — строили из подручного материала в тайге охотничью избушку. А что под рукой в тайге? Это деревья, которые нужно свалить, обработать, дотащить и скатать из полученных многосоткилограммовых брёвен сруб в виде небольшой избёнки. В процессе этого строительства Михаил перестарался и здорово повредил себе спину, что в дальнейшем привело к довольно непростой операции на позвоночнике и временной потере трудоспособности. В настоящее время, по словам Михаила Ивановича, он фактически находился на реабилитации и нигде не трудился, получая миз’ерное пособие по безработице; группу инвалидности ему ещё не оформили, и пособия по этому случаю он не получал.
Вынужденной кормилицей в семье стала его жена Валентина Ивановна, также бывший геолог Шалымской экспедиции, которая в описываемый момент времени работала рядовым сотрудником в Таштагольском отделении пенсионного фонда.
Затянувшийся диалог с Михаилом уже начал напрягать Алексея, потому что заканчивался обед и была целая куча нерешённых текущих дел по организации выезда на полевые работы.
— Ладно, Михаил Иванович, поправляй своё здоровье. Я побежал — спешу, — прощаясь, бросил Алексей.
— Слушай, я не спросил, — вдруг “проснулся” Михаил, — ты-то чем занимаешься? Куда бежишь?
Алексей из вежливости коротко рассказал про свои насущные дела. В том числе о том, что столкнулся с буквально неразрешимой проблемой — невозможностью найти повара в полевой лагерь на сезонные работы. И вдруг заметил явную заинтересованность товарища к его информации. От него посыпались уточняющие вопросы о характере ожидаемой работы и основных требованиях к ней, количестве едоков в отряде, ожидаемом уровне зарплаты и главное — о местонахождении участка работ. Все ответы, по-видимому, удовлетворили Михаила, и Алексея пронзила смутная надежда, что его страданиям может наступить конец.
— Михаил, а как твоя спина! Ты не боишься всё усугубить?
— Да, в общем, с ней вроде бы всё нормально. Уже не раз ходил в тайгу на охоту. Просто нормальной работы пока не могу найти. Вот и не спешу сниматься с учёта в собесе и получаю пособие по временной нетрудоспособности. А деньги, сам понимаешь, всегда нужны. Кроме того, дочь в Томске заканчивает институт, а нам с Валей — одень, обуй и накорми её. Как говорит Виктор Степанович, “учителя и врачи хотят есть практически каждый день!” Да что там, скоро твои подрастут, и сам всё поймёшь! А тайга — это хорошо. Участок, говоришь, где-то на Бийской Гриве? Это здорово, что далеко от человекообразных. Там наверняка живность не такая пуганая.
— Про “сам всё поймёшь” — это ты зря, Михаил Иванович! Проблемы у меня те же, и хватает их даже с мелкими детьми, которым невдомёк: что же не так с их родителями и почему они не живут, а выживают? И что вина их родителей лишь в том, что они оказались не в то время и не в том месте, а все их знания и опыт не востребованы в новых условиях. Твой любимый Виктор Степанович говорит ещё, что “курс у нас один — правильный”. Понятно, что для них он правильный! А для нас, которых не спросили и за которых всё решили, этот курс хоть и не единственный, но в большинстве случаев — хреновый!
— На счёт “твой любимый”, ты, конечно, очень сильно заблуждаешься. Так всё происходящее достало, что хочется спрятаться подальше где-нибудь в тайге, как Агафья Лыкова*, и затихариться, чтобы не видеть всего этого бардака!
— Да уж, это так, но Родину не выбирают.
Затем Алексей, прощаясь, ещё раз напомнил Михаилу:
— В общем — Родина зовёт! Если не передумаешь, а я на это очень надеюсь, давай до завтра! Приходи лучше с утра, ведь надо будет медкомиссию проходить да спецодежду получать. Отвечаю: всё у нас будет замечательно, и твою спину мы будем беречь, как вазу китайского фарфора. Для неси-грузи работяг у нас уже хватает. Так что — зубри “Кулинарную книгу”, студент!
— Я-то не передумаю, — ответил Михаил Иванович. — Только у меня есть одно условие: ты будешь хоть иногда отпускать нас поохотиться. А то мы кусаться начнём, да ведь, Джой?
Тут только Алексей обратил внимание на скучающего рядом пса. Алексей давно слышал, что Михаил, как и все местные аборигены, являющиеся продуктом перекрещивания нескольких волн переселенцев из европейской части России и местных представителей шорско-алтайских племён, заядлый охотник. Но что такое настоящий охотник, для Алексея до сих пор было неведомо. В полевом отряде всегда, как переходящее красное знамя в бригаде коммунистического труда, находился человек — или геолог, или работяга, — озабоченный охотой и/или рыбалкой. Только толку от этого, как правило, не бывало ни для отряда, ни для самого владельца оружия и замороченных рыбацких приблуд. Кроме, конечно, бесконечных и утомительных историй у костра об удивительных случаях на охоте и рыбалке, о необыкновенных добытых ими трофеях, достойных “Книги рекордов Гиннесса”.
И поэтому Алексей принял большое желание Михаила поохотиться на участке без излишнего восторга. Но он знал по себе, что каждый человек должен находить хоть какой-то свой интерес в добровольной долговременной самоизоляции в тайге. А то, что в полевом лагере, кроме всего прочего, будет постоянно огнестрельное оружие и собака — это не только дополнительный бонус к нормальному повару, а просто счастливый лотерейный билет, который ему вместо медной сдачи всучили на дешёвой распродаже.
Пёс безмятежно и покорно стоял рядом с Михаилом, пока тот беседовал с Алексеем. Он был совсем непримечательным: непонятной породы, вероятно, помесь кого-то с лайкой, ростом чуть выше среднего большинства представителей данной породы собак, с невнятным рыжевато-серым окрасом — со светлыми подпалинами на животе и бедрах, с тёмно-серым верхом от хвоста и спины до морды и ушей. Джой отличался довольно широкой для пса такого размера грудью.
Алексею показалось странным полное безразличие пса ко всему происходящему вокруг. Тот не обращал никакого внимания ни на хозяина, ни на Алексея, ни на проходящих людей и снующих рядом кошек и собак, даже если кто-то из них с лаем рвал поводок своего хозяина в направлении скучающего Джоя. На всё это — ноль внимания, скучающий вид и отсутствующий взгляд.
Естественной реакцией Алексея на относительно дружелюбного и внешне неагрессивного пса было желание потрепать его по холке. Он уже было потянул свою руку в сторону Джоя, но какая-то внутренняя сила остановила его: он увидел, как у пса сузились глаза и шерсть на холке слегка поднялась дыбом, что вызвало у Михаила мгновенную реакцию. Он потянул поводок с собакой в сторону, как бы заслоняя собой Алексея, и с неестественной улыбкой, в которой ещё таился неподдельный испуг, серьёзно предупредил:
— Алексей, не шути — без пальцев останешься.
Чему Алексей сразу поверил и тут же сменил свою безмятежную фамильярность по отношению к псу на вежливую, но напряжённо-выжидательную позу по стойке “смирно”.
Михаил Иванович, конечно, перебдел. На Джоя телодвижения Алексея большого впечатления не произвели, кроме отмеченных выше незаметных признаков настороженности. Через секунду-другую он уже опять равнодушно созерцал окружающий мир, но какая-то природная, дикая сила, внутренняя уверенность и достоинство незримо ощущались в этом невзрачном, на первый взгляд, создании. Алексей и раньше неоднократно обращал внимание на то, как Валентина Ивановна, супруга Михаила, выгуливала вечером с видимым удовольствием и гордостью этого, казалось бы, дворового пса среди молодёжи, прогуливавшейся со своими породистыми, часто огромными красавцами — догами, немецкими и шотландскими овчарками. У Алексея эта картина неизменно вызывала недопонимание и определённый внутренний диссонанс: “Ну чем тут гордиться?” Как оказалось, чему Алексей в последующем стал непосредственным свидетелем, пёс действительно был необыкновенным. Удивительным способностям этого пса посвящено в большей степени дальнейшее повествование.
Таким скомканным оказалось первое знакомство с Джоем. Алексей ещё не знал, что это только пролог. Он попрощался с Михаилом, сказав, что очень ждёт его завтра в экспедиции со всеми необходимыми для трудоустройства документами, и, довольный, скачками понёсся на работу.
Дорожное недоразумение
В прежние годы проезд по дороге через посёлок Алтамаш был свободным, и поэтому непредвиденная остановка головной машины колонны оказалась неожиданной для всех, в том числе для находившегося в полудрёме Алексея.
“Что за станция такая — Дибуны или Ямская?” — сбивая зевоту, спросил он водителя.
Тот раздражённо ответил:
— Да хрен его знает! Иди, сам узнавай, в чём там загвоздка.
Алексей, попрощавшись с тёплой и такой уютной кабиной автомобиля, накинув капюшон штормовки, под мелким моросящим дождём потопал в голову остановившейся колонны. Оказалось, что на въезде в посёлок половина дороги была перегорожена бетонным блоком, а остальная часть перекрыта самодельным шлагбаумом. Перекрытая часть дороги располагалась напротив находящейся рядом конторы колонии. Подошедший через некоторое время мужичок, окинув взглядом колонну автомобилей геологов, спросил: “Кто старший колонны?” Увидав, что все кивают на Алексея, он сказал, что тому следует пройти в управу к начальнику отряда.
Алексею ничего не оставалось, как взять свою полевую сумку со всеми сопроводительными документами и направиться к рядом стоящему административному зданию, аккуратно огороженному забором из выкрашенного в ярко-синий цвет штакетника. Управление представляло собой довольно большое одноэтажное здание, добротно сложенное из кедрового кругляка, с чистым крыльцом, большими свежевыкрашенными окнами с резными ставнями и дверью, рядом с которой располагалась большая вывеска, сообщающая, что здесь находится администрация исправительно-трудовой колонии Алтамашского отряда. Пройдя в управу вслед за сопровождающим, Алексей оказался в чистом просторном коридоре-фойе, стены которого были увешаны многочисленными информационными стендами. Мужичок, сообщив, что сейчас подойдёт дежурный офицер, ретировался. Алексей же начал прохаживаться по фойе, изучая информацию на стендах и содержание вывесок на четырёх дверях, извещающих о принадлежности кабинетов.
И в предыдущие сезоны геологам Спасской партии приходилось так или иначе сталкиваться с контингентом исправительно-трудовой колонии, которая базировалась в посёлке Алтамаш на берегу реки Мунжа. Эти контакты с обеих сторон были, по большей части, визуальные; очень редко колонисты обращались к геологам с просьбой подбросить кого-то из них попутным транспортом от Алтамаша до деляны лесозаготовки в пределах Селезеньской площади или обратно. Эта колония-поселение была с облегчёнными условиями содержания людей, которые уже отсидели большую часть своего срока в закрытой зоне и теперь “доматывали” его остатки — кто год, а кто и два — в относительной свободе. Понятное дело, что сам посёлок был основан золотодобытчиками довольно давно — в период золотой лихорадки, охватившей регион в середине ХIХ века. В описываемый же период времени основными его жителями были семьи кержаков и шорцев, занятых кто на золотодобыче в местных артелях Алтайского прииска, а кто и на лесозаготовках. Довольно значительную часть населения посёлка составляли служители Фемиды, занимающиеся организацией и наблюдением за соблюдением подневольной братией режима исполнения наказания.
Судя по всему, в период происходящей перестроечной смуты колонистам и их охранникам — и по ту, и по другую сторону условного в данной ситуации забора — было, как и всем в стране, тяжело. Никто, в том числе наше родное государство, не собиралось более-менее достойно содержать никому не нужных людей, которые, существенно ограниченные в свободе, практически полностью были предоставлены самим себе в вопросах выживания в период времени до своего освобождения. Колонисты брались за любую работу, доступную в имеющихся условиях, приносящую не то что доход, а просто позволяющую более-менее сносно питаться и одеваться. Всем известно, что преимущественно востребованными для них были работы на лесоповале и на имеющейся в колонии пилораме, продукция которой являлась основным средством выживания бедолаг. Реализация древесной продукции шла и на содержание всей инфраструктуры колонии. Дополнительным приработком и прикормом колонистов был довольно обширный скотный двор — стадо коров, овец и полтора-два десятка рабочих лошадей. Благо, дармовых “скотников” было в неограниченном количестве. Соответственно, помимо прочего, для выживания колонистов требовалось много сена и овощей, заготовкой и выращиванием которых весь летний сезон занималось значительное их количество. Для заготовки сена организовывались долговременные лагеря-поселения на пологих и открытых участках территории, где встречались широкие и тучные луга — покосы, пригодные для их обработки с применением примитивных сенокосилок на конной тяге; такие участки в условиях Горной Шории — довольно редкое явление.
Вскоре появился дежурный офицер в форме младшего лейтенанта и прошёл в один из кабинетов. Бросив взгляд на вошедшего Алексея, дежурный поинтересовался, кого тот представляет, о цели и конечном пункте движения колонны. Алексеем было представлено личное служебное удостоверение и сопроводительное письмо от экспедиции, подписанное руководителем, сообщающее о назначении отряда, его руководителе и месте проведения Шалымской экспедицией геологоразведочных работ. Кроме этого, в письме содержалась просьба оказывать предъявителю “сего письма” при необходимости содействие и помощь для осуществления геологоразведочных работ для нужд государства. Ознакомившись с документами, дежурный позвонил по внутренней связи и попросил Алексея подождать прихода начальника отряда, а пока пройти для собеседования к особисту, кабинет которого находится по соседству.
В кабинете Алексея встретил “человек в штатском” — субтильный тип с неприятной, очевидно, намеренно выраженной ехидной гримасой на бесцветном лице. Поздоровавшись, он задал Алексею те же вопросы, что и дежурный офицер. Ознакомившись с документами и выслушав устные комментарии, особист начал длинно и нудно излагать информацию о запретах и строгостях режима на вверенном ему объекте. Привычка, выработанная при общении с контингентом, полностью зависимым от его воли и мнения, делала его речь назидательной и чрезмерно устрашающей.
Ожидаемого эффекта его речь на Алексея не произвела; он тут же не преминул сообщить оппоненту, что она направлена несколько не по адресу, так как Алексей и его подчинённые не относятся к категории людей, для которых предназначены все перечисленные “условности”. Затем Алексей так же пространно, как и его вынужденный собеседник, поведал о том, что Шалымская экспедиция и их партия уже не один год занимаются геологоразведочными работами на Селезеньской площади. Были приведены факты, что за весь период работ к деятельности партии никаких вопросов и претензий от администрации колонии не возникало, а сосуществование с колонистами происходит в параллельных вселенных и общение ограничивается лишь формальными приветствиями друг друга при редких встречах.
Особист, почувствовав в речи собеседника зачатки инакомыслия и неповиновения на подконтрольной ему территории, выслушал Алексея и приступил, видимо, к устрашению оппонента — психологическому воздействию второго уровня. Им было безапелляционно заявлено, что, поскольку отряд будет находиться в пределах режимной территории, необходимо произвести досмотр работников и перевозимого груза на предмет возможной перевозки запрещённых предметов вроде незарегистрированного оружия и ножей, а также некоторых продуктов, как то: спиртное, наркотики и прочее.
Алексею пришлось взять себя в руки и без лишних, уже накатывающих эмоций аргументированно ответить зарвавшемуся типу. Им было замечено, что, во-первых, колонна едет не на режимную — “слава Богу” — территорию, а на участок работ в тайгу, о чём и сообщается в сопроводительном письме. А поэтому, если есть необходимость, то колонна готова проехать через посёлок-колонию под любой необходимой, по мнению особиста, охраной или конвоем. Во-вторых, Алексей обратил внимание особиста на то, что и в его организации тоже имеются определённые правила и ограничения, в том числе касающиеся обращения и допуска к находящимся в его подотчёте секретным материалам (крупномасштабная топоснова) и дорогостоящему спецоборудованию (радиометры, рация, ракетницы и прочее), перевозимому в составе снаряжения. Соответственно, шмонать постороннему лицу снаряжение отряда и личное имущество работников предприятия, он — Алексей — позволить не может. В-третьих, отметил Алексей, если колонна не будет допущена к проезду на участок работ и будет вынуждена вернуться на базу, то правомерность действий администрации колонии будет оценивать уже прокуратура со всеми вытекающими для неё последствиями, включая компенсацию материальных издержек за срыв полевых геологоразведочных работ, выполняемых для государственных нужд.
Уверенность особиста была существенно поколеблена логичными и обоснованными доводами ещё молодого, казалось бы, геолога, но попытки оказания психологического давления не заканчивались до тех пор, пока на пороге кабинета, наконец, не появился Хозяин — директор всего этого цирка. Начальник колонии — крупный, дородный, седовласый мужчина в возрасте за полтинник — тоже был в штатском и, судя по вывеске на его кабинете, которую раньше успел изучить Алексей, в чине майора МВД. Представившись, он вежливо и приветливо попросил вкратце изложить суть и цель мероприятия. Выслушав ответ, он начал довольно пространно сетовать на развал системы исполнения наказаний в контексте развала всего государства, жаловаться на трудности в поддержании на плаву вверенной ему колонии, нескончаемые проблемы в снабжении и денежном содержании офицерско-сержантского состава отряда.
Полное согласие Алексея со всем произнесённым, сопровождаемое эмоциональными комментариями по теме, помогло сразу установить дружеские и доверительные отношения с Хозяином, спич которого незаметно перетёк в скрытую мягкую форму вымогательства. Было очевидно, что в их системе чётко работала известная по криминальным фильмам форма общения по типу “плохой-хороший полицейский”: особист со своим грубым наездом непосредственно ассоциировался с “плохим полицейским”, а начальник колонии — весь из себя такой “плюшевый” — представал эдаким “своим парнем”. В процессе неспешной беседы Хозяин проявил скрытый интерес к финансово-экономическому состоянию экспедиции, к её руководящему составу и материально-техническим возможностям.
Алексей “включил дурака” и начал рассказывать о своём предприятии всякую хрень, которую смело можно отнести к категории ОБС*, акцентируя внимание на незначительности своего стасуса в сложившейся общей иерархии родного предприятия. Он также сообщил, что все вопросы взаимодействия и оказания колонии посильной материально-технической помощи им необходимо адресовать, конечно же, руководству экспедиции. В его же, Алексея, силах, если будет стоять такой вопрос, посильна помощь в закупке и попутной доставке автотранспортом из города в посёлок Алтамаш необходимых товаров или продуктов.
Всё изложенное было воспринято Хозяином с пониманием. Последующие ничего не значащие рассуждения происходили из вежливости и на общежитейские темы — о погоде, о прогнозах по ожидаемому урожаю кедрового ореха, количестве дичи и рыбы на обсуждаемой территории. Хозяин лишь ненавязчиво рекомендовал “не предпринимать” самому и “пресекать на корню” все попытки работников отряда по нарушению режима содержания колонистов, с которыми возможны пересечения геологов на территории совместного временного проживания. Он поставил в известность, что такие нарушения могут повлечь за собой и уголовную ответственность.
— А нарушения, если они будут, обязательно будут нами выявлены, — вступил в разговор особист. — У нас везде имеются свои “глаза и уши”! У нас всё под контролем!
После завершения выяснения всех официальных и не очень позиций друг друга, Алексей почти душевно распрощался со “сторожевыми псами Фемиды”. Все неожиданные препятствия были благополучно устранены, и колонна двинулась дальше, к конечному пункту своего назначения, потеряв на все эти шуры-муры/трали-вали более часа времени. Всю эту историю можно было бы опустить, как не очень существенную, но Алексей для себя понял, что некоторые запланированные на участке мероприятия необходимо скорректировать с учётом произошедшей дорожной истории.
Дождь, как и ожидалось, благополучно прекратился, и дальнейший путь прошёл без происшествий, не считая того, что предстояло преодолеть шесть бродов-переправ по реке Мунже и один по реке Селезень. Мосты, ранее построенные колонистами для транспортировки заготовленного в тайге леса на пилораму в посёлок Алтамаш, давно были разрушены сезонными паводками, и переправа через реку была возможна лишь по необорудованным бродам. Опыт водителей экспедиции и имеющиеся автомобили-вездеходы позволяли профессионально и вполне безопасно преодолевать имеющиеся броды.
За крайним бродом через реку Селезень, по левому борту долины, взору открылся пологий увал, представляющий собой широкие поля, во все времена бывший для местных жителей шикарным покосом. На высокой надпойменной террасе долины реки, переходящей в увал, расположился стан колонистов-покосников. Он представлял собой компактный лагерь, состоящий из трёх десятиместных армейских брезентовых палаток, огороженного загона для лошадей и площадки для сельхозтехники, представленной двумя примитивными сенокосилками и целой горой железного хлама — пришедших в негодность деталей техники и запасных частей к ней. В непосредственной близости от лагеря располагалось поле с цветущим картофелем — “стратегическим продовольственным запасом” колонистов.
На шум автомобилей колонны геологов из палатки вышел лишь один человек, видимо, дежурный по лагерю или повар, в сопровождении голосящей “блохастой сигнализации”. Из традиционной таёжной вежливости Алексей остановил колонну “покурить-отлить”, а сам подошёл к вышедшему навстречу человеку.
После обычного приветствия стороны обозначили своё предназначение, и после дежурных фраз о житье-бытье Алексей ретировался, подав команду к дальнейшему движению колонны по намеченному маршруту — к участку работ на ручье Курсагаш. Для того чтобы минимизировать не очень благоприятное соседство, Алексей отвёл колонну вверх по реке на максимально возможное удалённое расстояние от временной базы колонистов и минимально возможное до участка работ.
Полевые будни
Транспортировка отряда к месту проведения работ, в конце концов, завершилась в максимально благоприятном для геологов варианте. Место для установки стационарного полевого лагеря было выбрано весьма удачно, в очень удобном для проживания и живописном месте, на террасе по левому берегу реки Селезень; это было, возможно, единственное такого рода место на протяжении пяти-шести километров долины реки. Пойменная терраса, возвышающаяся на два-три метра над летним уровнем воды в реке, представляла собой практически идеально ровную поляну площадью тридцать на шестьдесят метров, чистую от валежин и заросшую таёжным разнотравьем высотой более человеческого роста. Правый берег реки был полной противоположностью описанного выше левого. Он представлял собой довольно крутой склон небольшой горы, поросший черневой тайгой — пихтовым лесом с осинами, берёзами и отдельно стоящими кедрами, закоряженный валежником с густым подлеском из рябины и черёмухи, заросшим, ко всему прочему, кустарником — калиной, акацией и прочей подобной “бякой”.
Выбранная площадка позволяла удобно расположить все жилищно-бытовые временные сооружения полевого лагеря. Всё остальное действо происходило по отработанной за долгие годы в полевых экспедициях схеме. Вся поляна, в первую очередь, была выкошена от уже начинающей семениться травы в целях пожарной безопасности и для уменьшения несметных полчищ гнуса, незамедлительно приступивших к массовому кровопусканию у всей геологической братии. На участке террасы, непосредственно примыкающем к реке чуть выше по течению от жилых, камеральных и складских палаток, была оборудована кухня-столовая каркасно-навесного типа с небольшой кирпичной печью и высокой вытяжной трубой из тонколистового железа. Помимо массивного стола и длинных скамеек с обеих его сторон, главным атрибутом столовой стал небольшой кусок рельса, торжественно водружённый на опорный столб и ставший своеобразным мерилом, определяющим время начала (завтрак) и завершения (ужин) очередного рабочего дня.
Также на берегу, только ниже по течению от всех бытовых сооружений, была собрана палатка-баня “по-белому” с железной сварной печью и оборудованной на ней мини-каменкой. В летний полевой сезон она обычно топилась нечасто и то преимущественно для согревания воды при стирке одежды. Ежедневные же ополаскивания сводились к купанию в реке, чему благоприятствовала прогретая до вполне комфортной температуры вода. А в камерально-выходные дни летом и осенью топилась баня “по-чёрному”, что будет описано ниже.
Полукругом, по краям поляны, были поставлены палатки различного назначения. Командирскую палатку Алексей поставил возле стройной молоденькой берёзки, которая послужила своеобразным шестом для водружения антенны радиостанции по типу “наклонный луч”. Палатки повара Михаила Ивановича с Джоем и продовольственная были расположены максимально близко к рабочему месту — непосредственно возле столовой. Возле столовой был вырыт и оборудован погреб для хранения овощей (картошки, свёклы, моркови) и некоторых скоропортящихся продуктов (сливочного масла, солонины). Склад для хранения запасного снаряжения и хранения геологических проб Алексей расположил рядом со своей палаткой для удобства их обработки, оформления и упаковки заказов.
Сразу за открытой поляной, весьма кстати, располагалась берёзовая роща, которая избавляла дополнительных транспортных затрат по заготовке дров для нужд столовой и обогрева жилых палаток. Кроме этого, роща послужила очень удобным местом для обустройства помойной ямы и туалета на удобном для использования расстоянии и соблюдения необходимых в данном случае санитарно-гигиенических норм и интима.
Установившаяся солнечная погода способствовала быстрому возведению полевого лагеря. На второй день после приезда, оставив Михаила Ивановича “за главного” по окончательному обустройству лагеря и заготовке дров для кухни, Алексей отправился на рекогносцировку участка для уточнения месторасположения проявлений марганца, привязки его на местности и прорубки первоочередных профилей для проходки поисковых шурфов.
Всё же благоустройство и облагораживание полевого лагеря заняло около трёх дней. В это время Алексей со своим “топороносцем” Валеркой разметили тропу до участка детальных работ — участка проходки глубоких заверочных шурфов, а затем и до первых поисковых профилей. Пришлось очень плотно поработать и топором, и ногами с самого утра и до сумерек, поскольку проходчиков было много, и для обеспечения их бесперебойной работой на последующие три-пять дней необходимо было сделать некоторый задел, так как выполнение Алексеем непосредственной геологической работы никто не отменял.
Тяжёлый по проходимости участок заставил Алексея с напарником сразу включить режим “ломовой лошади”, так что даже неприхотливый и привычный ко всему Валерка часто проявлял несвойственное ему недовольство. Во время очередного обеда или остановки для оформления маршрута он начинал бузить, постоянно гундося себе под нос: “А вот почему все мужики в лагере работают, а я нет? Сейчас, наверное, уже все давно отдыхают, а я, как проклятый, тут с тобой кувыркаюсь!”
На что Алексей шутил: “Валерка, понимаешь, — ты же избранный! Ты для всех остальных работяг фронт работ готовишь. Они же без тебя и без работы, и без заработка останутся. Так что ты для них — уважаемый человек! Кормилец практически!
На третий день Валерка совсем погрустнел, и на его незатейливом детсковатом лице была нарисована “картина маслом”, однозначно отражавшая весь происходивший в его голове сложной мыслительной процесс: он не радовался прелестям родной для него природы, не сразу реагировал на обращённые к нему слова, часто производя действия совсем не обязательные и не связанные с полученными от геолога указаниями. Валерка, конечно же, сообразил, что быть проходчиком — это больше похоже на то, что ему нужно: это и заработок значительно выше, да и сам себе в большей степени хозяин! Ведь работа маршрутным в паре с Алексеем — это работа с утра до сумерек с барражированием по валежнику и непролазной траве, а то и возвращение в лагерь “по звёздам”. Кроме этого, в его мыслях теплилась надежда, что без присмотра геолога будет возможна более основательная заготовка “таёжной валюты” — рыбы, ореха, жив’ицы (пихтовой смолы) и прочего, того, что в городе послужит, помимо реальных свободных денег, определённой взяткой для нужных людей, решающих вопросы по трудоустройству в экспедиции, когда после окончания полевого сезона наступит время поиска работы на зимний период. Такими “решалами”, всем известно, являлись заведующий стройцехом, заведующий котельной, заведующий складом и прочие “завы”. А штатное рабочее место, помимо зарплаты, сулило и место в общежитии, и прочие в ином случае недоступные блага для джентльмена, не обременённого семьёй и домом…
Уже вечером, после ужина Валерка подошёл к Алексею, смущённо почёсывая затылок, и сообщил: “Начальник, переводи меня на шурфы. Я вместе с мужиками хочу работать”.
— Хорошо, а кто со мной профили рубить будет да в маршруты ходить? — поинтересовался давно готовый к капитуляции Валерки Алексей.
— Ну, я не знаю, — продолжая смущённо мяться, пробубнил Валерка. — Но я больше с тобой в маршрут не пойду. Я от работы не отказываюсь — переводи меня к мужикам.
— Так ты же раньше шурфы не копал. Да и работа эта тяжелее, чем со мной по лесу гулять, — ухмыляясь про себя, продолжал гнуть свою линию Алексей.
— Да я научусь. Мужики же справляются, значит, и я справлюсь! — продолжал настойчиво бубнить Валерка.
— Будь по-твоему. Вот только если твоя выработка будет меньше, чем у остальных проходчиков, то я тебя выпру с участка — “пассажиры” мне не нужны! — выставил условия Алексей.
— И ещё: если замечу, что “мышкуешь” в рабочее время, — выгоню, даже моргнуть не успеешь.
На том диалог был закончен, и Алексей, как это бывало практически каждый предыдущий сезон, остался одинокой боевой геологической единицей, не обременённой ни помощниками, ни дополнительным балластом в виде малахольного студента или немощного биндюжника.
* * *
Начались бесконечные полевые будни, такие же однообразные и часто повторяющиеся, как детский стишок “У попа была собака...”. Разношёрстная по своему составу горняцкая братия тяжело и неспешно приступила к своей непосредственной работе. Валерка действительно активно включился в работу, хвостиком следуя за опытными горняками и пытаясь досконально вникать во все тонкости своей новой работы. Большинство же “пассажиров”, случайно или осознанно запрыгнувших не в свой маршрутный автобус, пытались просто “отбывать номер”*: проходя за день чуть более одного погонного метра шурфа, они, очевидно, представляли, что, как в шахте или на шарашке (в местах, где раньше они чаще всего кантовались), им будет начисляться хорошая зарплата “за компанию” — только за их присутствие в таёжных условиях и героически переносимые моральные страдания на геологическом поприще.
К примеру, Француз отличался лишь непревзойдённым балобольством, чем обыкновенно веселил всю мужицкую компанию, но реальной работы практически не производил. Он, как блоха, скакал с шурфа на шурф по профилю, находя для этого самый незначительный повод: то прикурить, то рассказать анекдот, то обсудить погоду или время завершения работы и совместного перехода с участка в полевой лагерь.
В проходке же шурфов большинство из новичков этого дела проявляло необыкновенное разнообразие и креативность, хотя Алексей с самого начала обозначил необходимые требования к параметрам геологической выработки. У некоторых “умельцев” шурф напоминал барсучью нору, а у кого-то — могилку для безвременно усопшего хомяка, спуститься и работать в которой просто не представлялось возможным. Алексей водил их на мастер-класс к Хохлу и Угрюмому, но отсутствие у “пассажиров” и желания, и физических возможностей не приводило к требуемому результату; так называемая работа части так называемых горняков по факту напоминала узаконенный туризм, так как данная категория работников проедала больше, чем зарабатывала! Погашение же затрат на столовую ложилось на плечи всего отряда, так как общие затраты на использованные продукты расписывались на всю полевую братию, а часть “горе-работников” практически не могла погасить свою долю из мизерного заработка. Увещевания и уговоры бывали, как правило, бесполезными и бессмысленными ввиду устоявшего жизненного кредо данной категории людей, которое можно охарактеризовать одной фразой: “Работа, ты меня не бойся — я тебя не трону!” От такого балласта Алексей избавлялся через неделю-другую без сожаления, отправляя “определившихся туристов” с участка на перекладных или ближайшим экспедиционным транспортом, который изредка запрашивался для подвоза необходимых продуктов или выезда начальника отряда на базу для оформления нарядов, табелей и актирования объёмов выполненных за отчётный, как правило ежемесячный, период работ.
Алексей, поработавший более десятка лет с самым разнообразным человеческим контингентом в многочисленных экспедициях и считавший себя довольно сносным психологом-самоучкой, который без проблем сможет отличить “белое от твёрдого”, в душе признал ошибочность своей первоначальной оценки возможностей Степана. Алексей был безмерно приятно удивлён тем, как работал Угрюмый. Внешне производивший впечатление медлительного и обескровленного жизненными обстоятельствами человека, на работе Угрюмый преображался в неукротимого и неутомимого монстра, производительность которого просто поражала и была сопоставима с возможностями маленького портативного экскаватора. Помимо того, что его проходка превосходила объём выработки любого из присутствовавших на участке горняков чуть ли не в два раза, так его выработки представляли классический образец геологического шурфа, только несколько большего размера.
Алексей впервые столкнулся с горняком, который выбрасывает грунт вручную лопатой из забоя шурфа с глубины четырёх метров; обычно горняки для проходки глубоких шурфов — при проходке на глубинах более двух с половиной, трёх метров — объединяются в пары и, попеременно сменяя друг друга на проходке и подъёме грунта из забоя ведром на верёвке, доводят его, при необходимости сопровождая упрощённой венцовой крепью, до необходимой глубины — до коренных пород. Соответственно, для выброса грунта с такой глубины необходим более длинный рычаг, что понимал Степан и сразу всегда закладывал несколько более удлинённый в горизонтальном сечении шурф; при этом, что Алексею было так же неведомо, Степану удавалось выдерживать идеальную вертикаль всех стенок выработки. Ежедневная проходка Степана составляла не менее трёх-четырёх метров несмотря ни на погоду, ни на прочие объективные и субъективные факторы. Угрюмый, как всегда, еле волоча ноги, последним добирался до участка работ, последним заканчивал работу и, запинаясь о каждую соломинку, последним возвращался в лагерь.
Тот же ЗиЛ, к примеру, несмотря на свои габариты атлета-штангиста тяжёлой весовой категории, на шурфе быстро спекался. После проходки первого с поверхности, самого лёгкого метра выработки он начинал всё больше заниматься околорабочими моментами: править рабочий инструмент, заготавливать сушняк для костра-дымокура и пить чай. Его дневная проходка почти всегда уступала другим проходчикам, значительно уступавшим ему в физических габаритах; как и следовало ожидать, его трудовая деятельность на геологическом поприще не продлилась и месяца, он был отправлен очередным попутным транспортом домой поправлять пошатнувшееся здоровье и восстанавливать опустившееся ниже плинтуса реноме “крутого мужика”.
Так что Алексей чуть ли не молился на Степана, поскольку на того приходилась б’ольшая часть объёма проходки шурфов на участке. За Угрюмым безуспешно гнались Хохол и незаметно втянувшийся в это непростое дело Валерка; не отставал от середнячков и проходчик по кличке Кержак — простой деревенский мужичок лет сорока, очевидно, с детства привычный к тяжёлому физическому труду и знавший цену заработанному рублю.
* * *
В первую пору на фоне этой бесконечной и однообразной череды рабочих будней, происходивших на участке Курсагаш Селезеньского месторождения марганцевых руд, Алексею не представлялось возможности хоть на какой-то момент остановиться, поднять голову и оглядеться по сторонам. Естественно, никаких контактов между Алексеем и Джоем не происходило, поскольку большую часть времени Алексей проводил на участке работ.
Находясь же в лагере, Алексей обратил внимание, что Джоя практически не было видно: он либо дремал под пологом палатки хозяина, либо тенью бродил за Михаилом, либо, распластавшись на земле и положив свою морду на лапы, наблюдал за его работой на кухне. Да и сам хозяин, как казалось, не слишком внимательно следил за ним — не баловал словесным общением или какими-то особыми знаками внимания. На остальных же присутствующих пёс не обращал никакого внимания, индифферентно реагируя на всё происходящее в лагере.
Наиболее запомнившимся был случай, произошедший где-то на четвёртый-пятый день пребывания в лагере, когда Алексею срочно понадобился Михаил Иванович, и он без каких-то сторонних мыслей энергично направился к палатке повара. Когда он уже протянул было руку, чтобы приподнять полог входа в палатку, его как будто что-то остановило, и он неожиданно почувствовал холодок в районе затылка... Из-под полога сначала раздалось тихое, отрезвляющее рычание, и лишь затем Алексей разглядел два холодных, сверкнувших, как взведённые курки двустволки, глаза. Не сказать, что Алексею хватило соображения остановиться. Просто в этот момент все двигательные функции тела были блокированы каким-то животным страхом кролика, неожиданно столкнувшегося с незнакомым удавом.
Больше не производя никаких резких движений, Алексей принял уже знакомую по первой встрече с Джоем стойку “руки по швам” и негромко окликнул Михаила. Его не оказалось в палатке, и Алексей медленно ретировался, не поворачиваясь спиной к псу, как и положено себя вести холопу в присутствии царской особы…
Со смехом он потом рассказал об этом случае при встрече Михаилу, но тот к произошедшему отнёсся со всей серьезностью. Он настоятельно посоветовал предупредить всех рабочих, чтобы они придерживались элементарных предосторожностей при общении с Джоем: не гладить, не заигрывать с псом (“он этого не любит!”) и не приближаться слишком близко к их совместному “логову”. Что Алексей благоразумно и сделал при ближайшей предоставившейся возможности — во время ужина.
Бенефис Джоя, или Первая кровь
Надо отметить, что первое время Михаил Иванович особенно и не выказывал желания во что бы то ни стало бежать при возможности на охоту в тайгу. Очевидно, сказывалась не совсем привычная свалившаяся на него нагрузка. С работягами — это ведь, как с малыми детьми: вечером заготовь все необходимые продукты на утро (собери вещи ребёнку в школу); встань ни свет ни заря, часов в шесть — шесть тридцать и приготовь завтрак (ведь выход горняков на работу — это семь тридцать — восемь утра); прибери в столовой и вымой посуду (стирка подгузников...) и прочее, прочее. То же самое и вечером! А первые три-четыре дня после заезда — это ещё и подготовка обеда на пятнадцать ртов. Естественной нагрузкой ко всему, описанному выше, было дежурство, то есть неотлучное нахождение в одной и той же обстановке в лагере в качестве сторожа.
Так что первые неделю-полторы Михаил Иванович был грустным и каким-то подавленным, вероятно посчитав, что, кроме пахоты в “горячем цеху”*, никаких ништяков ему не светит. Пропали и его фирменные тонкие “аглицкие” шуточки и подколы с неизменной улыбкой от уха до уха, не оставлявшей сомнений в том, что это точно лишь безобидная дружеская шутка в качестве терапевтического укола для поднятия духа и поддержания живого дружеского общения.
Шутки и подколы он сам, кстати, также понимал и принимал с невозмутимостью слона на водопое. Да и трудно было себе представить, чтобы кто-то из присутствующих мог попытаться серьёзно унизить или оскорбить Михаила: одно созерцание его могучего торса производило останавливающий эффект, подобный хуку Майка Тайсона. При всём этом какой-либо агрессии или неуважении “к ближнему своему” он при Алексее никогда не проявлял, и Алексей о подобном факте ни от кого не слышал.
Джой тоже хирел: он бледной тенью слонялся за хозяином с понуро опущенным хвостом и скучной мордой.
Вспоминается примечательный случай, когда вся честн’ая компания завершила завтрак приёмом крутого бодрящего чая, расположившись в столовой и попутно вкушая все прелести раннего таёжного утра. Неожиданно на сухую ветку одиноко стоящей пихты прямо на противоположном берегу реки метрах в пятнадцати от столовой прилетел и сел рябчик. Оглядевшись по сторонам, он, радуясь тёплому солнечному утру, начал самозабвенно издавать свои трели, очевидно, пытаясь привлечь очередную подругу к совместному времяпрепровождению.
Компания обеспокоилась тем, что такое добро — и не в супе. Зная, что Михаил Иванович обучен и вооружён, все присутствовавшие разом обратили к нему свой законный вопрос: почему он не метнулся за ружьём и почему не добывает такую лёгкую дичь, которая сама просится в кастрюлю? Михаил, не переставая творить свою обычную работу, ухмыляясь, сообщил, что тратить патрон, который, “между прочим, денег ст’оит”, на этот “носок с перьями”, он “не намерен ни при каких раскладах”.
— Он же ещё молодой и мелкий. Я же, если выстрелю, из него фарш с дробью сделаю! Это вон Валерка пусть время потратит и петлю на рябиновую ветку поставит. И уже завтра этот цыплёнок будет у вас на столе без каких-либо материальных затрат.
Компания продолжала изгаляться:
— А ты его из рогатки шмальни или камнем! Ха-ха-ха!..
— Рогатка вам в руки, хлопцы, — невозмутимо отвечал Михаил, не отвлекаясь от своей работы. — Только друг друга не перестреляйте, охотнички!
Лишь через неделю, видимо, войдя в свой какой-то внутренний рабочий ритм, Михаил подошёл между делами и “включил работягу”:
— Начальник, однако, отпусти на охоту. Вспомни, ты ведь сам мне обещал!
Естественно, Алексею пришлось перейти на “режим начальника”: он уклончиво ответил, что о чём-то таком была речь, но сейчас это невозможно, а вот через два-три дня, когда он, Алексей, подтянет свою работу на шурфах, тогда, наверное, это может и случиться...
Как вы понимаете, вся проблема выхода Михаила в тайгу для охоты заключалась в том, что в лагере всегда должен находиться дежурный или просто сторож, что в полевом лагере практически всегда вменялось по совместительству повару. Данное положение, психологически очень непростое, со стороны старшего геолога (начальника отряда) всегда стимулировалось дополнительными денежными знаками (табелировался ненормированный рабочий день, работа в выходные и “в горячем цеху”, оформлялась доплата за совмещение и прочее).
Михаил Иванович ехидно ухмыльнулся и промолчал. Но уже вскоре каждый день он начинал и заканчивал намёками и разговорами на эту тему, а в последнее время даже перешёл на неприкрытый шантаж (в шутку, конечно), намекая, что готов незамедлительно уволиться и на следующий день, посыпая голову пеплом, пешком уйти в город.
Час “ХЭ” в сознании Алексея ещё не наступил, когда в один из вечеров в лагере его, возвращающегося с шурфов, встретил уже во всей охотничьей экипировке Михаил, который просто поставил его перед фактом:
— Ужин готов — стоит на печи. На столе всё накрыто. Приду — уберу! Ведро с водой с плиты не убирайте — пусть греется. Вперёд! — это было уже псу.
Джой, замерший в позе египетского сфинкса посредине поляны, на самом удобном для обзора месте, не сводя глаз, смотрел только на хозяина, точнее, на его рот, чутко прислушиваясь к каждому его слову. После команды: “Вперёд!” — Джой будто испарился в ближайших кустах, окаймлявших поляну, не оставив даже запаха серы, как это бывает у нечистой силы.
Сумерки наступили довольно скоро, часа через полтора по времени. В лагере всё происходило по заведённому ранее порядку, только без Михаила. Где-то через полчаса после заката солнца в отсветах костра на краю поляны бесшумно мелькнула серая тень — это безмолвно и буднично проскочил к своей палатке Джой. Минуты через три на поляне появился Михаил Иванович со счастливой, как у оп’исавшегося ребёнка, улыбкой.
Первые его слова были следующими:
— Да тут прямо скотный двор какой-то! Всё вокруг вытоптано! Без мяса мы точно не останемся!
Сказав это, он отнёс своё охотничье снаряжение в палатку и вернулся к костру, присев рядом на берёзовую чурку. Ему тут же была поднесена кружка горячего чая. Отставив её, он в первую очередь сходил за миской Джоя, наполнил её кашей и поставил рядом остывать. Лишь затем чай был использован по прямому назначению, и то с перерывами на кормёжку пса.
Дальше пошло неспешное и незатейливое изложение увиденного Михаилом, суть которого сводилась к тому, что “наглое и незапуганное сапиенсом зверьё” стадами бродит практически вокруг лагеря геологов и вскоре, если это безобразие не остановить, начнёт регулярно приходить на завтрак и ужин вместе со штатным составом отряда. Михаил сообщил, что для предотвращения однообразия продовольственного пайка вверенного ему коллектива нужно предоставить им с Джоем для охоты побольше светлого времени суток, что со стороны слушателей, а присутствующих было немного — Алексей, Угрюмый и Валерка (горняки, намаявшиеся за день и накормленные “от пуза”, уже спали или отходили ко сну в своих палатках) — каких-либо возражений не последовало. Такая заманчивая перспектива заставила Алексея несколько скорректировать, не в ущерб работе, конечно, свои планы на ближайшие дни по времени работы непосредственно на участке (на шурфах и в маршрутах).
* * *
В начале-середине августа погода в районе установилась необыкновенная: сухая и тёплая, днём солнечная и совершенно безоблачная, ночью — слегка прохладная; кратковременные дожди, в целом, не ломали график ритмичного и продуктивного рабочего процесса. Листва на отдельных деревьях начала желтеть, а высокотравье полностью созрело — осеменилось и задубело настолько, что делало невыносимым передвижение в маршруте: созревшие семена при малейшем прикосновении к стеблю горстями осып’ались, попадая и за шиворот энцефалитки, и за голенища сапог, и в глаза, вызывая неимоверный зуд и раздражение кожи, а также слезоточивость и резь в глазах при нарушении слизистой оболочки глазного яблока.
Вода в реках опустилась до самого возможного нижнего летне-осеннего меженного уровня. Рыба в реке, в основном хариус и чебак, скатилась в оставшиеся наиболее глубокие ямы и активно кормилась, пользуясь благоприятными погодными условиями. Поэтому добыча рыбы в этот период была очень простым и приятным процессом, тем более что для этого не требовалось каких-то дополнительных усилий, кроме желания и времени. Была только одна-единственная проблема — в отряде не было рыбаков! Имеется в виду — настоящих рыбаков!
В полевом отряде, как правило, люди представляют собой весьма разнородный конгломерат индивидуумов, в обычной жизни не пересекающихся друг с другом ни по характеру, ни по интересам, ни по образу жизни. В большинстве своём, как и в другие полевые сезоны, работяги были “пионэрами”, то есть первоходками, которые, возможно, первый раз были в тайге и слабо представляли правила жизни и выживания, оказавшись, по стечению обстоятельств, в специфических условиях шорской тайги.
Рыбаков не было, но был добытчик! Один добытчик — Валерка! Как и все аборигены, он на генетическом уровне знал, как, и — главное — умел добыть рыбу, как говорится, “из любой лужи”. Понятное дело, что времени у него для серьёзного промысла не было, но каждый день, возвращаясь с шурфов, а путь пролегал вдоль берега реки по зверино-рыбачьей тропе, он между делом регулярно приносил в лагерь по десять-пятнадцать хариусов. Рыба тут же засаливалась в приспособленной для этого ёмкости (кане) и в дальнейшем коллективно употреблялась при совместном столовании. Из рыбачьих снастей у Валерки был моток лески да два-три крючка, которые береглись как зеница ока, так как при ужении случались регулярные зацепы за кустарник, траву, донные камни и коряги, и, как следствие, происходила непредвиденная потеря основного рыбацкого инвентаря.
Дополнительным прибытком была рыба, выловленная с использованием “мордушки”*, сплетённой умельцами из алюминиевой проволоки в прежние времена, которая, как автомат Калашникова, всегда безотказно работала в любую погоду, любой сезон и на любом участке (речке). Благо, в шорских реках полно чебака, пескаря и менее “промысловой” рыбы — гольяна. И эта мелочь с удовольствием шла на корки хлеба, который в условиях постоянной повышенной влажности долго не хранился — плесневел, — и был непригоден к употреблению.
Алексей же, воспитанный “замороченными на геологии” специалистами, не признававшими личные забавы при проведении геологоразведочных работ, не был фанатом ни рыбалки, ни охоты. Да и просто элементарное отсутствие свободного времени не позволяло Алексею часто выкраивать время для подобных удовольствий. Ведь помимо документации горных выработок и маршрутных поисков на участке, приходилось постоянно подготавливать фронт работ для горняков — прорубать профили для проходки поисковых шурфов и прочее. Хотя такие минуты и часы, без сомнения, периодически случались.
Конечно, и раньше при перемещениях по участку как Алексея, так и групп рабочих регулярно происходили неожиданные встречи с различной пернатой дичью: из высокой травы или с ветвей деревьев шумно вспархивали и со свистом разлетались то стайки молодых рябчиков и глухарей, то взлетали отдельные капалухи (самок глухаря) и черныши (матерые громадные самцы с красными “очками” из перьев вокруг глаз). Подстрелить тех же глухарей даже для подготовленного человека с оружием представляется довольно сложным занятием, так как в высокой траве пернатую дичь практически не видно, а при чьём-либо приближении она, как оголтелая, срывается с места и разлетается в разные стороны, так что вовремя среагировать и предпринять какие-то действия практически невозможно. С обученной же собакой, по рассказам сведущих людей, всё значительно упрощается: чувствуя дичь на значительном расстоянии, собака, обнаружив её, останавливается, делает стойку в направлении обнаруженного объекта и ждёт хозяина. У охотника появляется возможность заранее определиться с возможным месторасположением дичи и приготовиться к выстрелу.
Кроме этого, вдоль борта долины реки и по ложк’ам впадающих в неё ручьёв действительно наблюдались настоящие тропы, набитые копытами рогатой живности. По этим тропам на влажных участках часто встречались каждый день подновляемые поверх следов от сапог следы лосей и мелких козлов, реже — следы “хозяина тайги” — медведя. Но на это никто из геологов и работяг не обращал большого внимания, поскольку всем слабо представлялось, как добыть всю эту ещё живую и никак не желающую добровольно идти на забой снедь.
Дальнейшие события показали, что для реального профессионального охотника с подготовленной собакой проблемы решить положительно такую задачу не представляет большого непосильного труда. Уже на следующий день всё население полевого лагеря стало свидетелем первого триумфа Михаила и Джоя.
* * *
Ещё с самого утра Алексей начал замечать, что как бы подспудно стал постоянно поторапливать себя на участке, исключая из производственного процесса не совсем обязательные дела: потребление с горняками в обед крепкого чая (“некогда!”), окончательное оформление на месте журнала документации и опробования шурфов (“дооформлю в лагере!”) и прочие мелочи.
Так что после насыщенного рабочего дня Алексей несколько раньше, чем обычно, вернулся с участка работ в лагерь. Ужин, как было оговорено, стоял приготовленным на плите, а Михаил и Джой не заставили себя долго упрашивать и моментально исчезли в береговых зарослях тальника.
Алексей успел только разобрать отобранные за день пробы и умыться, как с участка в лагерь парами начали возвращаться горняки. Перед тем как отправиться в палатку-баню для ополаскивания и необходимой стирки робы, все прибывшие расположились под навесом в столовой выпить кружку горячего чая и выкурить дежурную сигарету под разговор о том о сём.
Не успела догореть крайняя сигарета и последняя капля никотина украсить чернотой безжизненный ландшафт лёгких курильщиков, как один за другим раздалось ровно два выстрела, а через минут пятнадцать на краю поляны промелькнул пёс, который устремился к своей посудине с водой, а следом за ним через несколько минут появился и его хозяин.
С довольной улыбкой на хитроватом азиатском лице ловким несуетливым движением Михаил достал из заплечного рюкзака двух молодых, но уже нагулявших тело капалух.
После восхищённых возгласов, сопровождавших данное действо, все присутствующие обратили внимание на то, что у дичи отсутствовали лапы и головы.
— Михаил Иванович, ты их чё, в супермаркете отхватил? — заржали присутствующие. — А чё они не ощипанные!? Гы-гы-гы!
— Ну ладно, хватит изгаляться, паяцы! — не переставая разбирать свои охотничьи принадлежности, добродушно огрызнулся Михаил. — Это тузики-балбесы бесплатно за своим хвостом бегают, а работника за хорошо проделанную работу надо всегда поощрять! Так ведь, Джой? — и далее, без промежутков. — Кто будет чистить перо, тот и будет это есть!
Далее в массе работяг началось гнилое брожение: “Да ты же повар... мы же с работы — устали... нам некогда...”
— Я что вам, мать вашу, мать ваша?! Вы работаете на себя! А жрать-то будете то, что добыл я! Поучаствовать не желаете?
Писк комаров и — тишина!
— Я так и думал! Хрен с вами — сварю как есть! — сказал Михаил Затем взял капалух, связал их петлей и на время подвесил на жердь, поддерживающую крышу столовой.
Далее последовал обязательный ритуал, который и в последующем никогда не менялся: Михаил наложил в миску Джоя еду, остудил некоторое время и отнес её псу, который безмятежно растянулся на своём обычном месте — под пологом Мишиной палатки. И лишь затем сам приступил к трапезе.
Наблюдая за сим, Алексей отметил для себя, что ни разу не видел, чтобы пёс слонялся где-то поближе к еде или проявлял какие-то явные признаки голода. Тем более чтобы он выпрашивал у кого-то, даже у хозяина, что-то из еды. Возле кухни, где постоянно царили дразнящие запахи, перманентно привлекающие народонаселение отряда, он не появлялся от слова “вообще”. А когда Михаил приносил ему еду на место, Джой как бы нехотя, с достойной “театральной” паузой приступал к поглощению еды, не проявляя излишней жадности и поспешности.
За кружкой чая и чашкой вечерней каши с тушёнкой Михаил поведал, что сегодняшнюю стайку капалух он подметил ещё вчера, но не стал её тревожить, поскольку обнаружил её уже в сумерках и немного напугал. А уж сегодня он просто подкрался к месту их обитания с подветренной стороны, а Джой однозначно обозначил их точное месторасположение. Остальное — “дело техники”: два выстрела и вот уже они, два холодеющих тельца в перьях, лежат в густой траве! Дальше же гонять по опушкам напуганную стаю — потеря времени и сил без очевидного положительного результата. Да и губить всех и вся под корень — это не наш метод: всем надо оставлять шанс на жизнь!
Конечно же, Михаил и не думал “тратить бензин” на ощипывание дичи. Когда работяги подались на покой, перо вместе со шкурой было мешком снято и выброшено в выгребную яму, а обмытые тушки дичи в ведре с водой отправлены на печь, чтобы утром не тратить времени на их приготовление. В последующем, когда Михаил ещё больше осмотрелся на участке, отходы от разделки дичи и рыбы использовались им в качестве приманки на колонка, для добычи которого он использовал небольшие капканы, установленные непосредственно на берегу реки в импровизированных домиках из камня и коряг, расположенных метрах в двухстах друг от друга. Данное приспособление хорошо срабатывало даже в непосредственной близости от лагеря.
Следующим утром было продолжение вечерней истории. Михаил Иванович, собственно, как и Алексей, практически всегда садился за стол одним из последних: Михаил выполнял необходимую в столовой обслуживающую функцию, а Алексей в это время осуществлял ежедневный утренний сеанс связи с базой экспедиции. Зачастую приготовленную пищу каждый накладывал себе сам в необходимом, по его мнению, количестве. Как было отмечено ранее, первыми харчевались горняки, в большей своей массе — “пионэры”. В результате, когда пришла очередь Михаила поработать половником в ведре с супом, оказалось, что “в твёрдом осадке” от двух глухарей осталась лишь пара рёберных костей пернатых, на которые бы не позарился и Джой.
Михаил со свойственной ему деликатностью пошутил: “Начальник, ну, жди сегодня повышение производительности труда в два раза!” А потом, заглядывая в ведро с супом и театрально округлив глаза, спросил, оглядывая остолбеневшую компанию:
— Вы что, пух и перья тоже схомячили?!.. Я же птицу не теребил — всё вместе, как было, так и сварил! Смотри, начальник, как бы массовый заворот кишок в отряде не приключился...
“Пионэры” в первую секунду затихли, ошарашенные, а потом, переварив “шутку юмора”, стыдливо опустив очи, быстро ретировались из столовой, а потом и из лагеря, поспешно скидав “тормозки”* в свою поклажу. А ведь этот процесс — сбор продуктов на обед — был самым важным и значимым ритуалом для работяг при сборах на участок, часто занимавшим по времени не один десяток минут.
* * *
Ментальный урок, преподанный Михаилом Ивановичем, пошёл на пользу “пионэрам”. Во-первых, они начали принимать элементарное участие в работе на кухне, а во-вторых, проявлять меньший эгоизм при “самообслуживании” в столовой. Особенно при подготовке своих “тормозков”, так как, кроме обычной консервированной каши, тушёнки и рыбы, бравшихся каждым работником полевого отряда в индивидуальный “забор”, в них шла и пища, остававшаяся от ужина или завтрака. А её необходимо было, по негласной договоренности, делить на относительно равные доли для всех желающих.
Михаил Иванович почувствовал существенные изменения, произошедшие в лучшую сторону, и с неизменным юмором уже безапелляционно предлагал тому или иному “пионэру” поучаствовать в некоторых практических, полезных для общества деяниях, которые “Бог и благодарная общественность” никогда не забудут.
Воспитательный процесс “пионэров” продолжался постоянно и по всем направлениям. В один из первых августовских дней Алексея, да и жителей всего полевого лагеря, глубокой ночью разбудил злобный лай Джоя и грохот падающей утвари со стороны кухни-столовой, за которыми последовала несусветная человеческая брань. Лай и отборный мат не прекращалась, так что Алексею пришлось выползти из тёплого спальника и, прихватив фонарик, направиться к месту продолжающейся свары. На место происшествия уже подоспели Михаил Иванович и несколько горняков, решивших посмотреть бесплатное представление и заодно выкурить дежурную сигарету.
Алексей застал такую картину: уже успокоенный Михаилом Джой контролировал пространство около поленницы дров возле кухни, к которой спиной был прижат Синева, державший в вытянутых руках деревянный кол — выдернутую подпорку от растяжек тента, накрывающего столовую. Возле Синевы как факт, иллюстрирующий цель его ночного визита, лежала кучка колотых дров, предназначенных для приготовления на кухне пищи для всего полевого отряда.
Михаил Иванович, как всегда, ровным голосом отчитывал ночного скитальца:
— Ты зачем общественные дрова тыришь? Ведь всем не раз было сказано, что для личных нужд каждый сам готовит себе дрова. То, что находится на кухне, — это неприкосновенный запас.
Перевозбуждённый и глубоко возмущённый Синева орал, перемежая мат и более-менее понятную и осмысленную речь, суть которой сводилась к следующему:
— Миша, ты по-хорошему держи свою тварь на цепи, мало ли что! Ведь если он ещё раз на меня кинется — зарублю пса, ей-богу!
Тут уже включился и Алексей:
— Гоша, ты что разбуянился! Что случилось? — спросил он, хотя и с первого взгляда ему всё было понятно.
— Что-что, — уже успокаиваясь, продолжил Синева. — Печка прогорела, а дрова закончились — подкинуть было нечего. Вот я и пошёл на кухне взять охапку. А что, ведь эти дрова мы все готовили! Что, нельзя что ли? Они ведь общие! Я же весь день на участке горбачусь, когда мне дрова готовить?
— Общие, конечно, — начал Алексей, — но это для общих нужд! Это же для столовой, чтобы каждый день было, что каждому из нас поесть! Вот если каждый из нас возьмёт по такой охапке для своей печки, то завтра утром все мы будем лапу сосать! А что насчет “горбачусь”, так это ты на себя работаешь — тебя никто силой не заставляет. Вон лежит целая куча распиленных чурок: одной сигаретой вечером меньше выкури — и целая ночь в тепле! В общем, будем считать этот эксцесс законченным. А ты, Гоша, имей в виду, что это в последний раз: дрова возьми — не мерзнуть же, но завтра утром всё, сожжённое тобой, восполнишь! И впредь, ещё раз повторяю для всех: дрова для личных нужд готовим индивидуально. Для общих нужд готовим вместе — в выходной или камеральный день. А теперь прекратили базар, и всем в койку!
Петля для зайца
Чем больше притирался друг к другу народ полевого отряда — в самом начале разношёрстный сброд, тем больше он становился похожим на подобие коллектива, объединённого примитивными зачатками человеческих взаимоотношений, обусловленных необходимостью жить и работать в необычных и относительно ограниченных условиях. В песнях бардов эта ситуация описывается простой и ёмкой фразой-формулой: “Тайга = Закон!” Да, Тайга (понятие объединяет как специфические природные, так и социальные условия), хочешь ты этого или не хочешь, обуславливает необходимость соблюдения свода писаных (техника безопасности при проведении геологоразведочных работ) и неписаных (общечеловеческих) правил, определяющих возможность сосуществования и выживания группы совершенно разных людей, собранных волей случая и жизненной необходимости в одном месте и в одно и то же время.
Как это обычно происходит, пообтесавшись и войдя в рабочий ритм, коллектив обрёл простую человеческую потребность — собраться у вечернего костра, который был обустроен посередине поляны в центре полевого лагеря, за кружкой чая и что-то обсудить. Круг же обсуждаемых вопросов был самый разный. Помимо перетирания новостей, которые приносила электромагнитная волна посредством приёмника, постоянно работающего в столовой, кому-то было необходимо поделиться своими жизненными радостями или, что превалировало, неурядицами, приведшими к теперешнему положению рассказчика. А байки! Байки и анекдоты могли сыпаться хоть всю ночь!
В общем, все потихоньку притирались друг к другу и к начальнику отряда — Алексею. Несмотря на то, что большая часть работяг в отряде была старше Алексея по возрасту, по отношению к нему у всех сложилось уважительное и доверительное отношение, поскольку он никаких личных требований, кроме необходимых рабочих моментов, никогда не предъявлял и, если требовалось организовать что-то по лагерю, сам первым брался за любое дело и последним его заканчивал, часто подсказывая подопечным, как проще и эффективней его выполнить.
Пообвыкся к жизни в отряде и Джой. Он стал более терпимым по отношению к Алексею, поскольку тому больше всех приходилось общаться с Михаилом. Когда на участке наступила самая горячая рабочая пора, Алексей чаще всего возвращался в лагерь уже под сумерки. Понимая, что псу надо гулять, Михаил Иванович что-то про себя посоображал и как-то в один из вечеров спросил:
— Алексей, что, возьмёшь завтра Джоя с собой на участок, а то он в лагере уже совсем закис?
— Да, с удовольствием. Только он меня слушаться-то будет? И пойдёт ли со мной?
— Пойти-то пойдёт. А зачем тебе, чтобы он тебя слушался? Он просто будет где-то рядом с тобой крутиться. Если надо будет, крикни — он подойдёт. Не надо — так у него своих дел хватит. А если ему надоест, так он и сам, без провожатых в лагерь вернётся. Так что ты не переживай, по ходу разберёшься. И если вдруг Джой не откликается, то не ищи и не жди его — он не потеряется!
Вот так как-то незаметно, без договоров и актов приёма-передачи “движимого имущества”, начались у Алексея совместные с Джоем геологические маршруты. И Алексею уже с самого начала стало как-то веселее от того, что рядом будет находиться какое ни на есть живое существо. Ведь Валерка, устраивавшийся маршрутным рабочим, по причинам, изложенным выше, благополучно “свинтил” на проходку шурфов.
* * *
Следующим утром, как обычно, после завтрака работяги вереницей потянулись на намеченные для них линии шурфов. Плотный сизый туман, накрывший долину Селезеня, предвещал очередной тёплый и солнечный день, знаменующий наступление ранней осени. После того как горняки ушли на участок, Алексей оставшиеся утренние часы посвятил обработке проб и оформлению заказов в лабораторию; за несколько дней их скопилось немало. Джой, проводив горняков, расположился посередине поляны возле кострища неподвижно, как каменное воплощение крылатого льва-человека (сфинкса), охраняя вверенное ему пространство и наблюдая за всем происходящим.
Туман медленно опустился на землю и в виде обильной росы накрыл всё окружающее: траву, кусты, деревья, палатки. На бесконечно чистом бирюзовом небе не было ни облачка. Наступающий день приготовил Алексею очередную знатную потогонку: предстояло принять десяток уже пройденных шурфов и прорубить пару дополнительных поисковых линий с попутным маршрутированием на фланге Курсагашского участка.
Алексей ещё раз проверил содержимое полевой сумки и заплечного рюкзака: карта, компас и канцелярские принадлежности на месте, топор, “тормозок” с обедом, в достаточном количестве пробные мешочки и этикетки... Пристроив всё это на своём “мозолистом горбу” и попрощавшись с Михаилом, Алексей зашагал на участок. Джой в выжидательной позе, ожидая команды от Миши, сидел, насторожив уши. Услышав команду: “Пошёл!” — он, едва не сбив Алексея с ног, ринулся вперёд по тропе.
Хотя формально Джой пошёл с Алексеем, практически его не было видно б’ольшую часть времени. Лишь изредка, когда, очевидно, траектория его рысканья пересекалась с траекторией движения напарника, пёс возникал в поле зрения на несколько секунд, приостанавливался, глядел на Алексея, как бы показывая, что он где-то рядом, и тут же исчезал из виду.
Занимаясь своими делами, Алексей, собственно, и забывал о существовании пса, тем более что ему было неведомо, ушёл ли он в лагерь или ещё гуляет где-то рядом. Уже ближе к полудню, когда Алексей заканчивал прорубку просеки для одной из намеченных линий шурфов, где-то довольно далеко раздался лай Джоя. В тайге очень сложно определить удалённость и точное месторасположение произведённого звука, тем более в долине реки, где эхо долго гуляет, многократно отражаясь от её бортов. Да Алексею не очень-то и хотелось отслеживать местонахождение пса: пусть развлекается, как и где хочет. Лай пса продолжался, и его местоположение изменялось по весьма замысловатой, неведомой для стороннего наблюдателя траектории.
Закончив намеченную работу, Алексей спустился по вновь прорубленному профилю в долину Курсагаша. Передвигаясь вдоль ручья к следующей намеченной для прорубки линии, он попутно выбирал удобное место для обеда. Лай Джоя между тем начал приближаться и где-то почти рядом внезапно прекратился.
Алексей выбрал для вр’еменной стоянки место возле старой сухой валежины, скинул с плеч изрядно надоевшую поклажу и, умывшись из ручья, занялся разведением костра. Затем, набирая в котелок воду из ручья для чая, он боковым зрением разглядел на открытом, свободном от растительности месте метрах в тридцати-сорока пса, стоящего и недоумённо, вопросительно смотрящего на него.
— Джой, пошли обедать! Ну, куда же ты?!
Джой же опять исчез в кустах и вскоре, минуты через три вновь раздался его удаляющийся лай.
Алексей занялся своими насущными делами: пристроил над костром на вырубленную рогулину котелок с водой, открыл ножом и прислонил к раскалённым углям для разогрева банку консервированной каши с мясом. Сам же, не теряя времени, удобно расположившись на валежине, приступил к описанию в пикетажке маршрута и оформлению образцов пород, отобранных по только что отработанному профилю.
Заваренный чай и разогретая каша уже давно остыли, когда Алексей закончил свою писанину. Поднявшись с валежины и стряхивая остатки концентрации на осмысление увиденного в маршруте и описанного в пикетажке, Алексей огляделся вокруг, любуясь окружающей картиной, которая из-за небрежности Создателя, обронившего над южной Сибирью ведёрки с жёлтой, красной и голубой краской, поражала обилием лишь этих ярких цветов палитры. Мысли про пса ушли в процессе работы на самый дальний план, и его лай, который то начинался вновь, то прекращался, присутствовал в сознании лишь как какой-то естественный элемент окружающей обстановки.
В тот самый момент, когда Алексей вернулся от созерцания небесной красоты на грешную землю, в очередной раз совсем недалеко раздался короткий лай Джоя, который тут же прекратился. Алексей обернулся в сторону раздавшегося шума и обалдел: метрах в пятнадцати-двадцати от него на открытом месте, свободном от валежин, зарослей тальника и кустарника, сидел заяц. Он, оглядываясь по сторонам, испуганно шевелил своими огромными ушами; его линяющая шуба была неясной, какой-то пегой окраски, напоминающей сильно поношенную дублёнку, однозначно свидетельствующую о неотступно приближающейся зиме.
Трудно оценить время, которое он демонстрировал Алексею свой не очень презентабельный гардероб, но так же внезапно, как и появился, заяц исчез в зарослях кустов. Через минуту-другую, пока Алексей приходил в себя от увиденного, с той же стороны, откуда возник заяц, на поляне появился удручённый Джой. Он с невыразимым презрением и показным равнодушием окинул Алексея взглядом и, постояв некоторое время на месте дефиле зайца, подошёл и улёгся рядом. Расположился рядом он лишь потому, что здесь было самое удобное для отдыха место — ровное и покрытое густой и мягкой травой. Пёс демонстративно расположился задом к Алексею, распластав свою морду на передних лапах и устало закрыв глаза.
Только теперь к Алексею пришло осознание того, что Джой, возможно, несколько часов безустанно работал для него: он охотился за зайцем, загоняя (выгоняя) его на удобную для любого охотника дистанцию — на расстояние “пистолетного выстрела”, при этом оповещая об этом конкретными и однозначными сигналами — интонациями своего лая! Очевидно, когда первый раз Джой довёл “клиента” на относительно большую дистанцию, то подумал, что, наверное, “не доработал”, и это недоразумение надо исправить, раз дичь ушла от охотника целой и невредимой; в тот заход Алексей зайца-то даже и не увидел, а разглядел лишь пса! Джой же пошёл на второй круг и подогнал ушастого прямо под самый нос! Но и тут этот, который не его Хозяин, охотник-лопух так и не сумел завалить преподнесённую ему практически на блюде дичь. “Ну, полный кретин!” — наверное, подумал по Алексея пёс.
Осознавая свою “неизгладимую” вину, Алексей кинулся вываливать из банки б’ольшую часть каши с мясом на лист тут же сорванного речного лопуха. Остудив, он протянул кашу поближе к псу, приговаривая извиняющимся тоном:
— Джой, идём обедать. Ну, идём же! Вот сейчас ещё сальца с хлебом тебе отрежу. Хватит обижаться — ешь уже. Нам дальше пора двигаться — работа не ждёт!
Выдержав театральную паузу, что ему с успехом всегда удавалось, Джой подошёл и спокойно — без жадности, но споро — поглотил свою “пайку” каши. Не отказался он и от десерта — нескольких кусочков сала, после чего, оценив, что больше ему ничего не светит, вернулся на своё прежнее место.
Запив чаем свой неожиданно поскромневший обед, Алексей решил про себя, что в следующий раз нужно будет предусмотреть еду на обед с учётом запросов Джоя. Затем, упаковав и рассовав все вещи в рюкзаке по своим местам, он двинулся дальше; Джой безропотно последовал за ним, что удивило и порадовало Алексея. Если точнее, то пёс отправился вперёд, рыская в разные стороны по ходу маршрута, но уже сильно не отдаляясь от Алексея. Он, очевидно, понял, что с этим типом — не Хозяином — ему нет смысла работать на полную катушку, так как всё равно толку не будет!
Прогулка на троих
Очередная неделя пролетела незаметно в насущных трудах и заботах. Горняки поднаелись на шурфах и запросили выходной: отдохнуть, постираться, отремонтировать вороток для подъёма грунта из глубоких шурфов и прочий рабочий инструмент: оттянуть кайла, подготовить черенки на замену лопатам-подборкам и прочее. Выработка у всех горняков в среднем была удовлетворительной, так что Алексей особо не возражал. Да и у самого накопилось много камеральной работы, так как в помощь у него не было ни студентов, ни рабочих — всё необходимо было делать самому: разобрать штуфы и мешки с бороздовыми пробами, разнести сведения по журналам опробования, оформить заказы на различные виды анализа, запаковать пробы в подготовленные для этого ящики и коробки, вынести пройденные шурфы и точки маршрутных наблюдений на геолого-поисковый план участка, отстроить рабочие разрезы по пройденным линиям шурфов и прочее-прочее. Надо отметить, что посильную помощь по разбору проб при наличии свободного от прямых обязанностей времени в виде профессиональной солидарности иногда оказывал Михаил Иванович.
В общем и целом, выходной назрел для всех, и коллектив решил его провести плодотворно во всех смыслах. Сразу после завтрака б’ольшая часть работяг была отряжена на заготовку и колку дров для кухни; для личного использования каждый колол дрова себе сам. Двое горняков под чутким присмотром Алексея были командированы для сооружения и протапливания бани “по-чёрному” — это простое, но довольно тонкое и ответственное дело, в котором необходим, как правило, хоть какой-то мало-мальский опыт. А опыт говорил о том, что в этом деле нет предела совершенству. Выдумка конструкции такой бани у каждого конкретного исполнителя зависела в основном от наличия на участке тех или иных подручных материалов и технических возможностей отряда. Алексей камералил, разложив все свои образцы, журналы и планы на столешнице в столовой, отвлекаясь по возможности лишь для организации сооружения бани.
Для установки бани была выбрана обширная коса на пологом берегу реки ниже по течению от места расположения столовой. Для бани использовалась шестиместная палатка, пошитая из толстого и плотного брезента, практически не используемая в качестве жилой, так как была тяжёлой для установки и практически совсем не пропускала ни солнечного света, ни свежего воздуха. На относительно ровном месте из довольно толстых жердей тут же был сооружён под неё каркас, установка которого была не совсем простым делом: под все вертикальные опоры каркаса в галечной косе необходимо было ломами проделывать специальные отверстия. Кроме этого, значительное время заняли поиски и сбор необходимого каменного материала под импровизированную печку-каменку.
Естественная трудность этого состояла в том, что река Селезень протекала в поле развития пород спасской серии, сложенной преимущественно плитчатыми доломитами, сланцами различного состава, кварцитами и прочими разновидностями пород, непригодными для сооружения печи-каменки: при сильном нагревании все эти породы, часто со взрывом, теряют свою сплошность, что может привести (и часто ранее приводило) как к разрушению всего сооружения, так и к нанесению ран всем находящимся рядом. По тем же причинам для каменки не годились и среднезернистые гранитоиды и габброиды, изредка встречающиеся в аллювии реки. Для печи-каменки пригодны лишь валуны и галька эффузивных, субвулканических и дайковых мелко-тонкокристаллических массивных пород среднего-основного состава, выдерживающие самые высокие температуры горения дров; они, как зеленовато-чёрные и тёмно-серые редкие вкрапления изюма в узбекском плове, разнообразили светло-серую рисоподобную основную массу галечника в пойме реки. Алексей строго и ответственно производил отбор материала для возведения печи-каменки.
В её основании, посередине возведённого для палатки каркаса, были заложены самые крупные валуны, определяющие размеры будущей топки: её размер должен был позволять топить печь-каменку не хворостом, а достаточно крупными дровами — половинками и четвертинками чурок, которые могут дать и больше жара и при этом дольше гореть. С торца печи-каменки, противоположного топке, устанавливалась ёмкость под воду — стандартная двухсотлитровая металлическая бочка, которая заполнялась водой лишь на две трети всего объёма. Затем на валуны поперёк возводимой каменки в виде арматуры размещались обрезки металлических предметов — ломов, уголков и труб, на которые водружались в виде пирамиды камни для каменки — от б’ольших по размеру в её основании, перекрывающих промежутки между железным каркасом, до самых маленьких в её вершине.
Для доведения печи-каменки до кондиции требовалось в зависимости от сезона и погоды от двух-трёх до четырёх-пяти часов непрерывного поддерживания в ней огня. Печь начинали топить, как правило, после полудня — с расчётом, чтобы она была готова к концу рабочего дня, часам к пяти-шести, чтобы завершить основные запланированные дела и успеть дотемна (до ужина) и помыться, и постираться. Жар в печи настолько сильно раскалял камни, что они приобретали светящийся красноватый оттенок, как болванки металла, остывающего у доменной печи. Перед натягиванием палатки на приготовленный для неё каркас из топки выгребались всё ещё тлеющие угли, после чего она заливалась водой из ковшика; водой так же сбивалась и вся зола с каменки, а ёмкость заполнялась холодной водой до краев, чтобы вода в ней не закипала и не образовывала в палатке-бане влажный обжигающе-горячий пар. Сверху палатка дополнительно накрывалась прорезиненным брезентовым тентом, который удерживал в импровизированной бане пар не хуже, чем в бане, рубленной из дерева. “Первый пар” в такой бане могут выдержать лишь подготовленные люди, да и то без резких лишних движений, вызывающих болезненные ожоги кожи и сбивающих нормальное дыхание. Большинство же работяг, впервые столкнувшихся с такой баней, физически могли зайти в баню только через час-полтора после первой партии “страждущих”, да и то в том лишь случае, когда полог, закрывающий вход в палатку-баню, был открыт настежь.
* * *
Большая часть намеченных камеральных и хозяйственных работ до обеда была благополучно выполнена. Алексей с необходимыми отвлечениями подтянул имеющиеся по работе “хвосты”. Разнеся на поисковом плане всю полученную за текущий период информацию, Алексей обратил внимание, что имеются слабо изученные участки, на которых ему нужно сосредоточить внимание в ближайшее время: на плане были вынесены дополнительные линии шурфов и намечены маршруты в местах возможного выхода коренных пород из-под чехла перекрывающих рыхлых осадков. Геологическое строение Курсагашского участка из-за недостатка фактических геологических данных и значительной закрытости площади рыхлыми осадками, которые не всегда удавалось пересечь даже шурфами (они часто упирались в крупные валуны кварцитов или заливались грунтовыми водами) представлялось на текущий момент весьма смутно — в виде отдельных пазлов, казалось бы, относящихся к фрагментам разных иллюстраций. Все эти разнородные и пёстрые элементы пока ещё до конца непонятной картины геологического строения и марганценосности территории постоянно крутились в голове Алексея, как в калейдоскопе, вызывая только ментальный ступор.
Наиболее слабым звеном взятой за основу модели марганценосности Селезеньской площади на текущий момент времени было отсутствие прямых наблюдений проявлений первичных руд, являющихся основным возможным источником образования в пределах изучаемой территории многочисленных валунов и довольно крупных скоплений обломков оксидных марганцевых руд с промышленными концентрациями металла. Ведь по факту вся площадь бассейна реки Селезень практически на все девяносто процентов состоит лишь из углеродисто-кремнисто-сланцево-карбонатных пород спасской серии верхнего рифея — венда. Опробованием коренных пород в береговых обнажениях рек бассейна Селезень и керна единичных, ранее пройденных буровых скважин повышенных концентраций марганца, представляющих хоть какой-то промышленный интерес, в образованиях данной серии установлено не было. Ссылки всех предыдущих исследователей марганценосности территории на корообразовательный процесс также не позволяли однозначно ответить на все имеющиеся вопросы. Основными нерешёнными вопросами являлись: установление источника первичных концентраций марганца, причина большого количества обломков кварцита и маршаллита совместно с оксидными марганцевыми рудами, закономерности формирования рудных тел и основная форма их залегания, промышленная значимость марганцевого оруденения “селезеньского типа”. Пока вопросов было больше, чем ответов на них!
Алексей задумчиво ворочал ложкой, вычёрпывая остатки обеденного борща, как обычно, сваренного из консервированного субпродукта, приправленного тушёным консервированным мясом, когда его “пробудило” от размышлений обращение Михаила Ивановича:
— Алексей, ещё не надоело эту жижу хлебать? Отпусти поохотиться, может быть, мы мясом к ужину разживёмся. А с тебя — магарыч!
— Ну, магарыч сегодня к ужину всем перепадёт! А вот мясо — это хорошо бы, — ещё в полузабытьи согласился Алексей. Чуть погодя, совсем очнувшись, спросил:
— А меня с собой возьмёшь немного от работы развеяться?
— Да пошли, — хмыкнул Миша, — если тебе в лагере не сидится да ног своих ног не жалко. Раз так, говори — где здесь рядом видел хороший кедрач?
— Так ты за шишкой собираешься или охотиться?
— Эх ты, Алексеюнька! В кедраче шишкарят не только двуногие — вся живность там жирует: кто умеет — наверх взбирается, а кто нет — их объедками, упавшими на землю, пользуется. Нам всех не надо, а вот глухаришку-другого неплохо было бы там застать. Ну, так что, рассказывай большой-большой секрет, “куда идём мы с Пятачком”? Ты ведь, поди, уже всё вокруг обрысачил!
— Не всё, конечно, но кое-что успел оглядеть, — начал размышлять вслух Алексей. — Все места, более-менее доступные для подъезда и вывоза леса, практически напрочь вырублены, остался только молодняк пихты и березняк. Эти паразиты (заготовители леса) всю тайгу испоганили: сплошь выруба, да ещё так захламлённые, что ни проехать, и ни пройти — всё завалено вершинником, вывороченными корнями и брошенными штабелями некондиции кругляка. Обычно, как попадёшь на старую деляну, так потом все ноги в синяках да сапоги в дырах. Хорошо, думаешь, хоть голова цела, а то ведь в этой траве и на шаг вперёд ничего не видно, что там тебя ждёт: или валежина, или сучок, или яма от сваленного с корнями дерева. А вот что касается первичной тайги, так видел пару мест: одно находится слишком далеко — это на Майре, а вот второе, более-менее доступное по расстоянию, — это на водоразделе Селезеня и Калтырака, где-то километра три-четыре от лагеря.
Слово — дело. Сборы были недолгими, и вскоре троица во главе с Джоем выдвинулась из лагеря, оставив последние напутствия и указания для остающихся в лагере. Далее всё произошло как-то буднично, как поход за продуктами в супермаркет. Алексей с Михаилом, привычные к безошибочному ориентированию и спорому передвижению в шорской тайге, в охоточку, незаметно для себя, проскочили путь до намеченного места. Джой, как обычно, барражировал где-то впереди. И уже на подходе к кедрачу впереди по ходу движения Михаил углядел Джоя, который замер в напряжённой стойке перед небольшой поляной среди пихт и кедров, поросшей высокой травой, ещё не успевшей пожухнуть от заморозков.
Михаил неспешно приготовил ружьё, взвёл курки и медленно, как бы обходя поляну сбоку, начал приближаться к обозначенному Джоем месту. Затем, чуть шумнув, он поднял на крыло пять-шесть капалух и пару чёрных самцов с характерными ярко-красными очками вокруг ошалелых глаз, устремившихся в разные стороны, преимущественно в противоположном от вспугнувшей их троицы направлении. Раздалось два выстрела, и пока Алексей с Михаилом выискивали в высокой траве и буреломе убиенную дичь, Джой скрылся в кустах, сопровождая устремившихся вглубь чащи глухарей. Уложив два остывающих тельца капалух в рюкзак к Алексею, дабы они не мешали Михаилу далее охотиться, парочка двинулась в направлении редко раздававшегося вдалеке лая, которым пёс обозначал направление перелёта глухарей или одного из них.
Михаил сообщил, что путь не будет близким, так как глухарь, пугаясь лая, будет менять место остановки не один раз, пока не поймёт, что это лающее существо, находящееся внизу, ничем не угрожает ему, сидящему высоко на дереве, почти на вершине пихты или кедра.
Да уж, паре преследователей пришлось пройти не менее полутора километров, что было очень хорошо, потому что глухарь решил далеко не улетать от места своей постоянной кормёжки. Через какое-то время (трудно определить, так как на охоте время практически останавливается на месте и в зачёт срока жизни не идёт!), охотнички осторожно, пытаясь не шуметь, вплотную приблизились к месту лая Джоя.
— Слушай, Михаил, я вот и сейчас не вижу: кто там сидит и где прячется на кедре. Как Джой находит место, где глухарь прячется? У него что — охрененное зрение?
— Да нет, конечно! Зрение у него — так себе! А вот нюх — это его всё! Он, к примеру, увидел направление, куда полетел тот же глухарь (а глухарь, он как ракета, летит практически по прямой!), и идёт в том же направлении. А остальное — только нюх! Глухарь сел на ветку и топчется на ней, разглядывая, приближается ли к нему опасность и что это такое? А Джой по запаху, оставленному птицей на фрагментах упавшей из-под её лап коры, однозначно находит то дерево, на котором его ждёт “клиент”. Потом лаем сообщает место, где дичь затаилась. Та же самая схема и с соболем. Сколько мы с ним так на Мустаге соболей взяли — не счесть!
— Теперь понятно!
— Ну, а сейчас, Алексей, давай, иди один не спеша вокруг кедра, а то я тоже ещё не разглядел, где глухарь затаился. Он, когда будет за тобой наблюдать, пошевелится и выдаст себя! Вот тогда я его и сниму!
Алексей двинулся в сторону кедра, под которым продолжал лаять пёс, и начал медленно обходить его по дуге... Раздался выстрел, и сверху с диким треском, цепляясь за ветки кедра и ломая распахнутыми крыльями его сучья в попытках взлететь, на землю рухнул огромный глухарь-самец. С невероятной сноровкой Джой ухватил его пастью за шею и пару раз резко тряхнул из стороны в сторону. Больше и не потребовалось — глухарь затих, но пёс продолжал с азартом терзать его, пока Михаил не дал команду: “Фу!” — а затем не оттащил со словами: “Джой, хватит, брось уже!”
Угостив пса честно заработанными вкусняшками (традиционно головой и лапами птицы), Михаил, выпустив из туши через перерубленную тесаком шею кровь, прибрал тушу дичи в большой брезентовый прорезиненный мешок, предназначенный для отбора бороздовых проб. Потом, хитро ухмыльнувшись, передал мешок Алексею.
— Клади в свой рюкзак! Ты молодой, здоровый, а я старый и больной — у меня спина больная, и меня девочки молоденькие не любят! Меня беречь надо! — и потом добавил: — Давай, Джой, веди домой. Что-то я притомился!
День удался на славу. Вечером были баня, суп из дичи под сто граммов полевых и неспешные разговоры у костра... Накопленная за неделю усталость осталась там же — в прошедшей неделе. А завтрашние труды уже не воспринимались как что-то беспросветное и невыполнимое. Конечно же, Алексею было немного и скучно, и грустно в такой компании, потому что, когда в прежние времена в поле выезжал полнокровный отряд с пятью-шестью геологами и молодёжью в лице студентов-практикантов, камерально-выходные дни происходили гораздо интереснее и веселее. Помимо общих необходимых мероприятий, принятых в такие дни, геологи развлекались и бесконечными песнями у костра под “рюмку чая”, и шахматными баталиями, и расписыванием “пули” до утра... Всё это, в силу объективных причин, было в данный момент времени недосягаемым, и Алексей смиренно принимал действительность такой, какая она есть. Тем более что и в ней, в реальной действительности, были свои неожиданные прелести. Михаилу же с Джоем в дальнейшем выпадало не более одного раза в неделю-полторы совершать очередные вылазки на подобную “прогулку” в тайгу; они продолжали регулярно баловать полевую братию таёжными деликатесами — глухарём или двумя за каждое посещение “Селезеньского супермаркета”.
Дебют на рыбалке
Совершенно замечательный случай, иллюстрирующий очень высокий интеллект и необыкновенную обучаемость Джоя, произошёл в один из дней во время совместного возвращения Алексея и Джоя с участка в лагерь. Алексею удалось в этот день пораньше закончить все намеченные дела, и появилась нечастая возможность отдохнуть от работы посредством рыбалки, которую он любил “безответной любовью”. Алексей покинул набитую зверьём и горняками тропу, проходящую по надпойменной террасе, не затопляемой в паводки, часто случающиеся в Горной Шории в весенне-осенний период и во время затяжных летних дождей, и спустился непосредственно в русло реки Селезень. Уровень воды был очень низкий — меженный: река изобиловала косами и протяжёнными мелкими перекатами, по которым можно было без особого труда передвигаться в полностью развёрнутых болотных сапогах, которые опытными таёжниками при передвижении по тайге для удобства максимально возможно сворачивались до колена. Алексей думал, что Джой, как обычно, будет кружить по тайге, занимаясь своими бесконечными делами. Пёс же, видимо, тоже набегавшись за день, почёл для себя за лучшее сопровождать по реке своего временного партнёра; он немедленно нашёл рыбачью тропу, вышел на неё и остановился, ожидая от Алексея дальнейших действий.
Нехитрая снасть, состоящая из мотка лески, нескольких крючков, кусочков свинца для грузила и обрезка пенопласта в качестве поплавка, всегда находилась в боковом кармане заплечного рюкзака. Подобрав и срезав ножом в ближайших зарослях талины (сибирской ивы), буйно произрастающей на всем протяжении реки, молодой отводок, подходящий для удилища, Алексей соорудил простейшую удочку. Благо, что на поиски и заготовку наживки (типа кузнечиков, бабочек, дождевых червей) не было нужды тратить ни силы, ни время: в этот период времени практически под каждым камнем в русле любого водотока можно было без труда добыть ручейников различного вида. Наиболее распространённым и массовым по количеству был ручейник тёмно-зелёного цвета с характерной, достаточно жёсткой хитиновой продолговато-вытянутой головой-носом чёрного цвета, в простонародье называемый “зеленухой”. Эта водяная живность традиционно является любимым лакомством не только хариуса, но и чебака, пескаря, гольяна.
Перевернув несколько галек и валунов на речной косе, Алексей запасся необходимым количеством “зеленух” и начал осторожно, без лишнего шума, спускаться по воде вниз по течению реки, присматривая наиболее перспективные для заброса снасти места. Джой несмотря на то, что ему не нравилось находиться в воде и что практически рядом — по берегу — идёт сухая и хорошо проходимая тропа, шлёпал по воде посередине реки впереди своего придурковатого напарника. Алексей впереди приметил очень перспективный перекат: струя воды ударялась в подмытый высокий берег надпойменной террасы и заканчивалась довольно глубокой ямой с нависающими ветвями талины, переходящей в неглубокий, но продолжительный плёс, поросший вдоль берега обильной водной растительностью.
Алексей начал спускаться к перекату, но беда пришла, откуда её не ждали. Джой, следуя заложенной в нём многолетней охотничьей практике — безусловное требование следовать впереди своего хозяина — профессионала-охотника (это только домашние барбосы обязаны следовать “за” или “рядом” с хозяином-любителем), невозмутимо и мужественно, превозмогая отвращение к водной стихии, прошлёпал по перекату и затем по краю струи и самой ямы. Забросы снасти с наживкой были пустые, при том, что в прозрачной воде Алексей, приблизившись к яме, визуально наблюдал значительную по количеству хвостов стаю довольно крупного промыслового хариуса. Шумное вторжение непонятных существ в место их обитания напоминало вторжение слонов в посудную лавку и, понятное дело, вызвало естественную настороженность всей местной ихтиофауны. Она, естественно, нашла предпочтительным временный переход на диету, оставив предлагаемые вкусняшки до более благоприятных, безопасных времён.
Как только Алексей ни шипел и ни призывал Джоя остановиться и следовать за ним сзади, вновь и вновь всё заканчивалось одним и тем же: пёс, дождавшись Алексея и пропустив его вперёд, через некоторое время опять оказывался перед ним. Очередные увещевания вызывали у Джоя немой вопрос и явное недоумение; было уже пропущено две очень хорошие рыбные ямы, а ведь расстояние между такими местами зачастую составляло двести-триста метров и более. Так что довольно неприятное и опасное перемещение по мокрым и скользким от тины валунам и глубоким стремительным перекатам, часто перегороженным валежником и зарослями тальника, не приносило хоть какой-то компенсации за все эти переносимые трудности.
— Ну, прямо тупик какой-то! — почесал затылок Алексей, но не стал спешить сдаваться возникшим обстоятельствам. Весь путь по реке до следующей ямы Алексей посвятил обучению пса азам поведения на рыбалке. Он применил все свои скудные педагогические и артистические способности. Несколько раз подряд он сначала выходил на рыбацко-скотскую тропу, пролегающую вдоль берега, и шёл по ней какой-то небольшой отрезок. Пока Алексей брёл по берегу, Джой выпархивал перед ним вперёд и бодро семенил лапами по тропе, помахивая своим слегка закрученным каралькой хвостом. Сворачивая к воде, Алексей, как только мог, и жестами, и словами, и демонстрацией требуемых от пса телодвижений (только что не на карачках), показывал псу, куда и как ему следует двигаться. Джой из первого ряда партера недоуменно наблюдал за этой пантомимой в лице ведущего актёра театрального кружка из клуба в колхозе “Верный путь”.
Не дождавшись понимания и заслуженных аплодисментов от единственного, но неблагодарного зрителя, Алексей, поразмыслив, начал экспериментировать, примером чему послужили неизгладимые детские воспоминания о посещении уголка Дурова в столице нашей Родины. В процессе эксперимента он скормил псу порезанный на кусочки добрый шмат сала: как только Джой выходил следом за Алексеем на тропу, ему сразу перепадал очередной кусочек лакомства. И так несколько раз!
Очередную — третью — яму Алексею опять пришлось пройти вхолостую, но вот на следующем отрезке пути произошёл тот самый, ожидаемый положительный эффект от уже почти получасовой дрессуры. Так хотелось думать Алексею. Но может быть, просто Джой смекнул, что от него не требуется героических усилий по приёму водных, очень неприятных — “бр-р-р!!!” — процедур в угоду этому придурковатому типу, временно исполняющему обязанности хозяина.
Когда в очередной раз Алексей погрузился в воду по колено и начал спускаться вниз по течению, Джой проводил его неодобрительным взглядом, немного постоял, облизнулся (вот он — венец дрессуры!) и один побрёл по тропе вдоль реки, неуверенно виляя своей лохматой “каралькой”. А у Алексея появилась надежда, что рыбалка всё же, хоть и с задержкой на побочные мероприятия, может сегодня состояться.
Пока Алексей понемногу сплавлялся вниз по течению, облавливая интересные для засады хариуса места — завихрения водной струи за крупными валунами, закоряженные ямы и борозды на перегибах реки, — Джой перемещался то параллельно движению напарника, то где-то чуть впереди, часто теряясь из поля зрения. Потом, очевидно, ему надоело болтаться без дела, и он начал работать, решив: а какая разница, что добывать! Если напарника интересует не рябчик, глухарь или заяц, то помогу добыть ему того, кто живет там, в воде, и заставляет лезть его в эту мразь!
Подходя к очередной отличной яме, открывающейся за поворотом (излучиной) реки, Алексей увидел сидящего возле неё на тропе Джоя. Весь его вид — напряжённая стойка, выпрямленный палкой чуть приопущенный хвост, морда, обращённая к яме, в то место, где речная струя сталкивается с огромной коряжиной, выступающей из воды, и рассыпается на мелкие водовороты, говорили о том, что он обращает внимание партнёра на то, что здесь (или там) есть то, что он ищет. Заметив Алексея, пёс повернулся и, посмотрев ему в глаза, опять, как бы кивая, повернул морду к затону, при этом не делая резких движений и не производя никакого лишнего шума.
Первая же проводка наживки закончилась подсечением “черныша” — крупного хариуса с тёмной, почти чёрной чешуёй на спине и огромными яркими спинным, парусообразным, как у золотой рыбки в сказках, и хвостовым плавниками.
— Вот это красавец! — обрадовался Алексей, снимая рыбу с крючка. В охватившем его азарте он, судорожно поменяв наживку, вновь забросил снасть, аккуратно проводя её вниз по течению в направлении коряжины.
Следующие три проводки рыболовной снасти также закончились выловом трёх крупных, но несколько меньшего размера, чем первый, хариусов. Дальше — тишина! Следовательно, в этой яме рыба либо закончилась, либо напугана и на время затихарилась под защитой коряжины, являющейся для неё и домом, и крепостью. Хариус — рыба осторожная. Так что разглядеть в яме наличие рыбы среди свисающих ветвей тальника и бликующей на солнце поверхности воды, не приближаясь на расстояние, на котором спугнёшь рыбу, не представляется возможным. Поэтому почти единственным критерием определения присутствия рыбы в данном месте в период её жора является наличие или отсутствие клёва.
Дальше чудеса не закончились, и рыбалка продолжилась по уже отработанной схеме. Джой, перемещаясь по тропе вдоль берега реки, чётко понял задачу и останавливался в уже привычной стойке возле заводей, где он обнаружил достойные для внимания экземпляры харисуса, не пугая его так, как если бы то был человек. И это происходило каждый раз абсолютно безошибочно. В ямах, где он не останавливался, рыбы или не было, или клевали мелкие её представители, которых Алексей выпускал обратно в реку.
После довольно продолжительной ловли, осуществлявшейся по ходу движения в сторону полевого лагеря, это мероприятие резко надоело Алексею, и, сняв с импровизированной удочки снасть, он оглядел свой улов. Старая полевая сумка, используемая Алексеем под “тормозок”, была почти полной хариусами, что было для него — рыболова самого низкого любительского уровня — очень хорошим результатом. Подозвав Джоя, Алексей хотел угостить его рыбой, чем вызвал у того полное недоумение! Но это не остановило Алексея: в порыве благодарности и восхищения он в очередной раз угостил пса салом. Затем, оба довольные друг другом, они бодро начали выбираться вверх по пологому склону, поросшему кустарником и отдельными деревьями, к натоптанной горняками дороге в лагерь. Чуть погодя, поняв, что они уже идут домой, в лагерь, Джой прибавил ходу и вскоре скрылся из виду, проартикулировав помахиванием своей “каральки”, несложную фразу: “Давай дальше сам — не маленький! Без поводыря, поди, дойдёшь, не потеряешься”.
В лагере за чаем Алексей поведал Михаилу обо всём произошедшем на рыбалке. Тот, ухмыляясь, сказал:
— Да, конечно, я немного удивлён! Ведь Джой хорошо понимает, что если, к примеру, на охоте со мной он окажется рядом или, не дай бог, за мной, то отхватит такого пинка под хвост, что сразу потеряет желание сачковать! Его прямое предназначение — это работать впереди хозяина и предупреждать обо всём, что происходит вокруг, обнаруживать и держать дичь до его подхода. Ну, а рыбу я не люблю! Зачем есть эту гадость, когда мы себе мясо всегда добудем, сколько потребуется! Джой, так вообще её никогда не ел ни в сыром, ни тем более в жареном-варёном виде: сам понимаешь — костями может подавиться!
Со всем вышесказанным не поспоришь! И тем более удивительной с учётом услышанного от Михаила казалась Алексею сообразительность и обучаемость Джоя. К тому же экстерном полученное обучение по правильному поведению собаки на рыбалке было повторено им не единожды и закреплено на практике в последующем при совместных маршрутных рейдах по тайге. Но рыбой Алексей пса больше угощать не пытался, памятуя о словах хозяина. Да и вполне хватало другой снеди, уважаемой псом, которую брал Алексей с собой на обед.
Дела подневольные
Жизнь в полевом лагере протекала своим чередом, и о том, что где-то совсем рядом находится стан “людей около света”, практически никто в лагере не вспоминал, и всех это не очень тревожило, благо в отряде имелись какие ни на есть средства защиты в виде двустволки Михаила Ивановича и самой совершенной охранной системы в лице Джоя. Существование этих двух миров происходило, как обычно, где-то в параллельных вселенных: редкие спорадические встречи их представителей заканчивались дежурными приветствиями без каких-либо более тесных контактов. Представителями “геологического мира” изредка наблюдались как отдельные особи подневольного “мира острожников и бродяг”, так и целые их группы, которые также занимались своими повседневными делами. Основная масса колонистов была занята на покосе и уборке сена. Другие, очевидно, блатные или искусные умельцы в конкретном деле, промышляли рыбалкой и заготовкой различных таёжных даров. Речка от устья и практически до лагеря геологов была перегорожена различными самодельными рыбацкими снастями — сетями, корчажками и мордами.
Кроме заготовки кедрового ореха, довольно прибыльным делом у них был сбор пихтовой смолы — жив’ицы, которая принималась в заготконторах района по очень приличной цене. Довольно часто в своих маршрутах Алексей встречал вдоль дорог и троп участка пихты, обработанные собирателями драгоценной смолы. Кора деревьев до высоты, доступной для сбора живицы с земли, а иногда и до самого верха, была сплошь надрезана и покрыта свежими подтёками смолы. Собиратель живицы выбирает обычно дерево (пихту), ствол которого покрыт молодой, достаточно эластичной корой, под которой рассеяны небольшие “шишки”, представляющие собой скопления довольно жидкой смолы. Самодельное приспособление представляет собой стандартную стеклянную бутылку ёмкостью четверть литра — “чекушку” — с воронкообразным (желобообразным) наконечником из металла консервной банки, изолентой притороченному к горлышку, по которому смола при прокалывании “шишки” на коре стекает в бутылочку. В тайге можно найти такие места, как правило, более переувлажнённые, где большая часть пихт буквально “мироточит” смолой; в таких местах можно за световой день одному человеку собрать, как большой пчёлке, более полулитра дорогостоящего продукта.
Один раз Алексей был свидетелем того, как по дороге от стана покосников до лагеря геологов колонисты гурьбой человек до десяти загоняли стаю молодых капалух, ещё не умевших хорошо летать. На этом отрезке на довольно открытых полянах в долине реки Селезень “паслось” не менее трёх подобных выводков капалух. Судя по тому, что эти стайки перестали нам попадаться на глаза, было очевидно, что они завершили своё земное существование в кастрюле с супом на кухне у колонистов.
Довольно часто колонисты проезжали по тропе мимо лагеря геологов верхом на лошадях. Джой довольно спокойно реагировал на появление незнакомцев: он непродолжительным лаем оповещал об их приближении, а затем, обозначив край поляны, на которой располагался лагерь геологов, как передний край обороны, в ярко выраженной напряжённо-угрожающей стойке молча ожидал прохождения группы незнакомцев. Проводив незваных гостей, пёс возвращался на свой традиционный наблюдательный пункт — на середину поляны, с которой открывался идеальный обзор всей подотчётной ему округи.
* * *
В один из дней, когда почти все горняки уже покинули лагерь, выдвинувшись на участок, Алексей, уже облачившись в полевую робу, камералил — обрабатывал материалы предыдущего дня. Уже привычную тишину лагеря неожиданно нарушил лай Джоя, который делал это очень редко. Через некоторое время в палатку заглянул Михаил Иванович и сообщил:
— Начальник, выходи, к тебе там целая делегация пришла.
Покинув тёплую палатку, Алексей разглядел в центре поляны у чайного, чуть тлеющего костра, группу из четырёх мужиков в цивильной гражданской одежде; по их суровым лицам Алексею сразу стало понятно, кто эти люди. Алексей подошёл к ожидавшей его компании и поздоровался, не протягивая руки, зная, что среди данной братии это не всегда приветствуется. Среди пришельцев несколько выделялся своим представительным прикидом и форсом один мужик, видимо, бригадир отряда колонистов-покосников, который первым и начал разговор.
— Володя, — представился он и первым поздоровался за руку. — Это ты здесь бугор? — обратился он к Алексею.
Алексей невольно рассмеялся, сказав, что у них нет ни “бугров”, ни “кочек”, а сам он является начальником геологического отряда, следовательно, старшим в этом полевом лагере.
— Ну, по тебе сразу не скажешь, что ты начальник, — роба и хаза, как у всех.
Алексея разговор, конечно, здорово веселил, но он не стал слишком открыто демонстрировать свои эмоции: кто знает, как на это отреагируют “каторжане”. Он лишь пояснил, что он собирается на работу, и ему, как и подчинённым ему горнякам, приходится по роду своей деятельности спускаться в одни и те же шурфы. А глине нет никакой разницы, к чему прилипать, — к “робе” или к цивильной одежде. Так что щеголять в цивильной одежде при его работе не имеет никакого смысла.
— А зачем ты сам лазишь в эти ямы? — последовал вполне логичный, по их меркам, вопрос от Володи.
— Видишь ли, я, кроме того, что начальник, ещё являюсь и геологом, — попытался разъяснить Алексей. — Это основная моя специальность и работа. А в отряде больше нет геологов. Так вот, всё, что мы копаем, — шурфы, канавы — это не для того, чтобы здесь яма была, а чтобы узнать и задокументировать всё, что касается геологии и полезных ископаемых исследуемого нами участка.
Удовлетворив первичное любопытство “пришельцев”, Алексей пригласил компанию отобедать “чем бог послал”. Колонисты все категорически отказались.
— Ну, чай-то будете? — поинтересовался Алексей.
— Чай будем. Но только можно... это... мы сами его заварим, — скромно заявили новоявленные гости.
Раз самим было предложено, отказать было просто невозможно. Михаил Иванович, присутствовавший тут же, сходил на кухню и принёс только что начатую стограммовую пачку чёрного байхового чая. Из рядов колонистов выдвинулся самый старый по возрасту и, очевидно, самый авторитетный мужичок. Неуловимым движением неведомо откуда он извлёк на свет своими беспалыми руками закопчённую стандартную литровую эмалированную кружку. Пока другой бродяга колдовал над затухающим костром, авторитет, трепетно зажав пачку чая одной культёй, второй зачерпнул кружкой воду из ведра на кухне и пристроил её над разгорающимся пламенем костра.
Пока велась неспешная беседа “обо всём и ни о чём”, над закипающей кружкой воды производились “ритуальные танцы”, напоминающие камлание якутского шамана. Авторитет засыпал из пачки в закипающую воду всю чайную заварку и несколько раз, когда она в очередной раз закипала, одев верхонку, он убирал в сторону “чифирбак” с огня, чтобы жижа не выкипала из кружки. После трёх-четырёх аналогичных манипуляций “чифирбак” был накрыт металлизированной обёрткой от использованной пачки чая и торжественно водружён на полено рядом с костром.
Пока “чифир” остужался, “бугор” колонистов перешёл к главной теме своего визита.
— Слушай, Алексей, — начал Володя, — у нас приключился небольшой форс-мажор: в отряде закончились основные продукты, а машину с заказанными продуктами мы ожидаем только через три-четыре дня. В отряде нас около двенадцати рыл, и уже второй день без хлеба — хоть берёзу грызи. Да и остальные продукты уже на пределе. Нам как-то надо перекантоваться это время. Сможешь чем помочь? Всё, что дашь, вернём без базара, как только придёт машина. Об этом, начальник, даже не переживай.
После этого все колонисты напряглись, вперившись взглядами в Алексея.
— Да я и не переживаю — не последнюю рубашку с себя снимаем! Чем сможем — поможем. Сейчас мы с поваром разберёмся с состоянием нашего продуктового склада, а вы пока пейте чай.
Алексей отозвал Михаила Ивановича в сторону, и они обсудили данную тему с учётом того, что на следующей неделе ожидался приезд на участок машины с базы экспедиции, с которой можно будет дозаказать необходимые продукты и прочие наиболее расходуемые товары.
— Да у нас всего хватает, — поведал Михаил. — Мы же на два месяца всем затарились — крупами, лапшой, солью, сахаром, консервами. Основной расходник у нас — это хлеб, сливочное масло, чай и курево, которые долго не хранятся в наших условиях. Так что спрашивай, чего и сколько им требуется.
Алексей направился к костру, где совершали свой священный обряд колонисты: из пущенной по кругу (из рук в руки) кружки с “чифиром” каждый из них делал один-два глотка горячего напитка и передавал посудину следующему. Как только Алексей подошёл к компании, кружка с “живительным нектаром” тут же была передана ему. Неспешно сделав глоток-два этого терпкого, сводящего челюсти и вызывающего спазмы в желудке напитка, Алексей передал ёмкость дальше по кругу.
— А вы во-о-он тех двоих что к костру не зовёте, — спросил Алексей, разглядев двух колонистов, расположившихся на краю поляны на куче нераспиленных брёвен, заготовленных на дрова. И даже махнул им рукой.
Парочка поднялась с брёвен и недоумённо уставилась на подающего им сигналы человека.
— Начальник, успокойся, им сюда не хочется идти, им и там хорошо, — остановил Алексея “бугор” колонистов.
На лицах остальной братии “пришельцев” появились кривые ухмылки, по которым Алексей сразу понял, что сделал что-то не то. Уже задним умом он смекнул, что отщепенцы — это, наверное, нерукопожатные или “петухи”.
— Ну и ладно, вам видней, — согласился Алексей. — По продуктам давай, Володя, отойдём и обсудим, чего и сколько вам требуется и что из этого у нас есть в наличии.
Когда они отошли, Алексей продолжил: “Ну, сам понимаешь, что есть проблемы, которые не зависят от нашей воли. Вот, например, хлеб есть, но он не свежий: уже третья неделя пошла после завоза продуктов на участок. Так что хлеб начал плесневеть, чт’о бы мы ни делали. Вот, смотри, что на столе, — сами едим его, отрезая совсем непригодные части буханок. Так что, с учётом сказанного, мы можем выделить булок восемь хлеба и возвращать его не надо, он просто не доживёт до его употребления по прямому назначению. Чая у нас тоже впритык, но у нас не такой расход, как у вас!”
Бугор колонистов, довольный, заулыбался по поводу этого замечания Алексея.
— Слушай, Володя, а как к вам — к остальным — обращаться?
— Если случится обращаться, лучше по именам. Ну, это тебе делать не надо — всё через меня. И руку жать всем не торопись. А то по незнанию масть попутаешь — придётся ответить!
— Так ведь я не блатной и по вашим законам не живу, слава Богу! — возмутился Алексей.
— Как говорил мне один знакомый прокурор: “Незнание законов не освобождает от ответственности”, — невозмутимо сообщил Володя. — Я вот тоже не блатной и работаю с администрацией колонии; вот поэтому и “бугор”! Здесь на покосе выше меня только “смотрящий”; но он блатной, а им работать запрещено по “закону”! Хоть я и не придерживаюсь всех блатных “законов”, но вынужден их учитывать. Так что лучше для тебя и всех вас держаться подальше от нашей братии.
Закончив с определением “красных линий” во взаимоотношениях, Алексей с “бугром” отправились к Михаилу Ивановичу на кухню, чтобы подготовить заявленные продукты. Пока они занимались этим важным делом, Синева, который задержался с выходом на участок, направился к группе колонистов. При подходе к костру походка его кардинально преобразилась, как у глухаря на току: плечи откинулись назад, и руки, как крылья, были чуть разведены в стороны. Подойдя, он развязно поприветствовал присутствующих:
— Здорово, зёмы! Как житуха?
Авторитет, не поворачиваясь в сторону подошедшего, смачно сплюнул и достаточно громко и жёстко отбрил его:
— Я лично с тобой не чалился и не знаю, какой ты по жизни масти. А зёмы твои, баклан, давно на юг улетели — догоняй! Ну, а за здоровье мы с тобой покалякаем, когда ты к нам в хату заедешь!
Синева резко “сдулся”, переменившись в лице и походке; он как-то незаметно собрал свои манатки и скрылся из лагеря на участок. Но на это уже никто не обратил никакого внимания...
Все сложенные на столе в кухне-столовой продукты — хлеб, соль, сахар, крупы, масло, чай и сигареты — были аккуратно уложены колонистами в появившиеся практически из ниоткуда кули и распределены между “свитой” “бугра”. После этого, пожав уже руки Алексею и Михаилу Ивановичу и ещё раз поблагодарив, и пообещав всё вскорости вернуть, Володя последовал за своими подопечными. Так начались вполне дружеские и взаимовыгодные отношения геологов с колонистами.
* * *
Нет нужды говорить о том, что колонисты, безусловно, выполнили все взятые на себя обязательства. Более того, колонисты производили впечатление абсолютно нормальных и адекватных людей. Где-то даже возникали сомнения в том, что эти люди действительно уголовники и бандиты. Задачи что-то изменить в их жизни никто из геологов себе и не ставил, а вот хоть как-то помочь этим людям скрасить её тяготы — это было в некоторых случаях вполне выполнимым делом. Тем более что колонисты держали себя с геологами очень дружелюбно и взаимоуважительно.
И после первого случая у Володиной “бригады” возникали мелкие проблемы по снабжению товарами и продуктами первой необходимости — сигареты, спички, соль, чай, — которые без проблем и задержек решались Алексеем в рабочем порядке; обязательства по возврату занятых товаров и продуктов соблюдались колонистами безукоризненно.
Изредка Володя с одним-двумя “нукерами”* подходили просто пообщаться, в том числе и имея в виду возможность попить халявного крепкого чая — “чифира”, который им неизменно предлагали геологи; есть с геологического стола они каждый раз категорически отказывались.
Часто бывало так, что когда группа колонистов двигалась на лошадях мимо лагеря вверх по реке, очевидно, с целью заготовок тех или иных таёжных даров, ими всегда предлагалась посильная услуга — попутная доставка кого-либо или чего-либо до намеченного ими конечного пункта своего вояжа; пару раз Алексей воспользовался такой опцией для экспрессного перемещения на очередной участок намеченных маршрутных поисков; ответным жестом благодарности был презент колонистам в виде самых желанных для них товаров, являющихся в их кругу валютой, — пачки чая или сигарет.
* * *
Дружба с колонистами неожиданно принесла Алексею весьма значимую, можно сказать, неоценимую помощь. Это произошло уже ближе к завершению работ на Курсагашском участке, где в результате большеобъёмного опробования глубоких шурфов скопилось около шестидесяти бороздовых проб общим весом более полутонны; вес только одной бороздовой пробы, запакованной в специальный мешок, составлял от пяти-восьми до десяти-тринадцати килограмм. Вопрос по транспортировке всего этого добра в полевой лагерь или, что то же самое, — к дороге для последующей доставки автотранспортом на базу экспедиции был в последнее время основной головной болью Алексея.
При планировании работ предполагалось решить вопрос с вывозкой проб с Курсагашского участка с использованием трелёвочного трактора. Однако во время очередной связи с базой экспедиции было сообщено, что необходимая техника полностью занята на других, более важных объектах работ экспедиции и что необходимо решать данную задачу собственными силами отряда.
Алексей сам совершил одну пробную ходку с двумя пробами с участка до полевого лагеря по натоптанной тропе протяжённостью более двух километров и понял, что это не очень удачный вариант решения возникшей проблемы. Алексей по топокарте с применением компаса пробил прямую тропу с участка в полевой лагерь; тропа сокращала расстояние более чем на один километр, но проходила через буреломы и долины мелких заболоченных логов, что значительно усложняло переноску тяжёлых геологических проб.
Так как иного пути не было, Алексей организовал для переноски проб оставшихся на участке горняков — Угрюмого и Валерку, — пообещав закрыть им в нарядах побольше дорогостоящей “повремёнки”.
Первая ходка с грузом проб по “прямушке” чуть не закончилась травмой Угрюмого: Степан, оступившись на косогоре в зарослях акации, подвернул ногу и с трудом, облегчив свою поклажу наполовину, смог дойти до полевого лагеря. Ситуация, в глазах Алексея, становилась критической.
Мокрые и измождённые “шерпы”* — Алексей и горняки — сидели после совершённой ходки в лагере у костра и отдыхали, согреваясь горячим чаем и наполняя свои чакры светом холодного осеннего солнца и последними, ещё не задействованными, внутренними ресурсами организма. Перспектива несколько дней затратить на перетаскивание этой нескончаемой кучи проб приводила всех в полное уныние, близкое к депрессии.
Раздался “сигнально-оповестительный” лай Джоя и на поляне, как обычно, в сопровождении своей “свиты” появился Володя. Поздоровавшись с присутствующими, он подошёл к кучке проб и с нескрываемым интересом спросил у Алексея: “Что это за хрень такая?” Алексей популярно объяснил, что это геологические пробы для определения в них количества марганца и что для их отбора экспедицией, собственно, и были организованы работы на данном участке.
— А нам немного марганца ты можешь отсыпать? — наивно спросил Володя, пытаясь приподнять один из полных пробных мешков, чем вызвал смешок даже у горняков. — Тут же в каждом около десяти-пятнадцати килограммов!
— Если хочешь, возьми, сколько надо! — ответил Лёха и, улыбаясь, открыл один из мешков, удовлетворяя любопытство колонистов.
— Так здесь же одна глина с камнями! — удивлённо вымолвил Володя.
— Обижаешь! Почему одна — много глины! — смеясь, ответил Алексей и затем продолжил: — В этих мешках — марганцевая руда. Чтобы получить медицинскую “марганцовку” — перманганат калия — требуется проделать целый ряд физических и химических преобразований этой руды! Хотя основной потребитель подобной марганцевой руды — это металлургическая промышленность. Для того чтобы выплавить высококачественную сталь, необходимы добавки большого количества прочих химических элементов и их соединений, среди которых одним из основных в качестве легирующей присадки является оксид марганца. В общих чертах как-то так!
Потом, попросив Михаила Ивановича угостить друзей традиционным “чифиром”, Алексей дал команду горнякам к сборам для очередного похода за пробами на участок.
— Вы что, это на своём горбу таскаете? — искренне удивился Володя. — И ты сам, начальник, это делаешь?
На утвердительный ответ Алексея Володя недоумённо покрутил пальцем у своего виска и в крайней степени возмущения сообщил, что такой хернёй даже они не занимаются и никогда заниматься не будут. После коллективного “приговора” дежурной кружки “чифира”, Володя, немного подумав, сказал:
— Это же не дело, начальник! Давай я тебя сведу со “смотрящим” от “хозяина” хаты, объясню ситуацию, а дальше — сам договаривайся! У нас на покосе часто не все лошади заняты, да и покос мы практически закончили; план уже давно выполнили — четыре скирды поставили; осталось несколько мелких покосов прибрать. “Смотрящий” знает, что вы нас много раз выручали; поди, войдёт в положение и выделит пару лошадей на один день.
— А чем я буду с ним рассчитываться? — заинтересовался такой перспективой Алексей. — Ничего особенного или интересного для вас у нас нет.
— Не переживай, нам всё сгодится, — успокоил Володя. — Я предварительно покалякаю с ним, узнаю, что и как. Если всё нормально, то кто-нибудь из наших подъедет и сообщит, что он тебя ждёт для базара по твоей теме.
Алексей не без внутренней радости приостановил сборы на переноску проб; перспектива дальнейшего продолжения подобного издевательства над собой и рабочими не вызывала ничего, кроме физического и психического неприятия данной экзекуции. Тем более исходя из количества остающихся на участке проб, это сомнительное удовольствие, сопряжённое с вероятным травматизмом, могло продлиться бесконечно долгое время, исходя из негативного опыта первой ходки по “прямушке”.
Утром следующего дня из стана колонистов-покосников на лошади приехал посланец (гонец), вместе с которым Алексей направился на встречу со “смотрящим”. С собой он прихватил чистый пробный мешок для бороздовых проб, в который были сложены все возможные “ништяки”, имевшиеся в его распоряжении. Это были пара двухсотграммовых пачек чая, пара банок консервированных персиков и блок сигарет. Ещё раньше Володя советовал, что даже если есть водка, её лучше “не светить”, а то могут “стукануть выше”, и это может закончиться не очень приятными разборками с администрацией колонии.
“Смотрящий” располагался в отдельном помещении, отгороженном от общего пространства палатки, занятого нарами и тумбочками основной массы колонистов. В помещении, простом и чисто прибранном, аккуратно располагались заправленная панцирная кровать, стол, тумбочка, пара стульев и вешалка, занятая верхней одеждой. Сам “cмотрящий” — невзрачный седоватый мужичок лет сорока пяти, невысокого роста, с жёстким взглядом серых глаз и тихим, но твёрдым голосом, — пожав протянутую Алексеем руку, скромно представился: “Юрий Степанович!”
Не откладывая цель своего визита “в долгий ящик”, Алексей изложил Юрию Степановичу возникшую перед ним проблему и поинтересовался, есть ли у него возможность помочь геологам с лошадьми. Так же сообщил, что он, Алексей, думает управиться со своими делами за один день.
“Смотрящий” ответил, что Володя ему уже всё рассказал и что если бы не было возможности, то он бы и не приглашал Алексея к себе, и что поскольку геологи в лице Алексея не раз выручали его отряд и нигде не перешли дорогу его подопечным, он не может отказать Алексею в его просьбе.
— Только об этом, Алексей, тебе и твоим подчинённым следует везде и всегда молчать в тряпочку, — продолжил Юрий Степанович. — Если это дойдёт до “хозяина” или “кума”, то мне прилетит по самое не балуй, хотя у нас в отряде козлов нет, и все наши, конечно, в курсе происходящего.
Со словами благодарности и уверениями, что от них-то точно ничего и никуда “не протечёт”, Алексей вытащил из рюкзака и передал Юрию Степановичу свою “благодарность”. “Смотрящий” не отказался, но и не выразил каких-то особых эмоций по этому поводу, приняв все происходящее как должное. Потом, переложив содержимое мешка в свою тумбочку, сказал Алексею: “Всё в цвет”*, — и пожал, прощаясь, протянутую ему руку.
Уже на выходе из помещения “смотрящий” сказал, что две лошади с провожатым будут в лагере геологов через час. “Можешь пользоваться ими весь световой день, — добавил он. — Вечером они должны быть на месте! Седого, сопровождающего лошадей, отблагодаришь сам”.
Перекинувшись на ходу общими фразами “про погоду и про жизнь”, ещё раз поблагодарив за содействие, Алексей, удовлетворённый результатом своего похода, отправился в свой лагерь.
Весь период времени, пока не прибыли гривохвостые помощники, “Лёша & Cо” усиленно соображали, каким образом наиболее рационально было бы перевозить пробы с использованием лошадей и какие для этого потребуются приспособления. Понятное дело, что в отряде отсутствовали вьючники и прочие специальные приспособления, предназначенные для перевозки грузов на лошадях. Всё имевшееся в отряде снаряжение — тенты, куски кошмы, верёвки, деревянные бруски — было вытащено из складской палатки на свет Божий и разложено на свободной части поляны. Без должного опыта задача для всех присутствующих оказалась не совсем тривиальной; в конце концов, по общему мнению “зондеркоманды”, наиболее оптимальной казалась следующая схема транспортировки проб: связанные гроздью мешки с пробами с одной стороны лошади будут с помощью толстой верёвки соединены с такой же гроздью (для равновесия) с другой её стороны; на спину и бока лошадей, чтобы не поранить животных, будет брошена кошма и при необходимости дополнительно — свёрнутый тент. Было понятно, что хоть и не на себе носить пробы, но придётся очень плотно поработать всем. Для контроля прочности увязки проб, предотвращения соскальзывания “гроздей” и раскачивания “гривохвостого транспортного средства”, для сопровождения лошадей Алексей предусматривал задействовать всех, имеющихся в наличии работников, включая и себя.
Точно по договоренности, где-то через час по времени в лагерь геологов прибыли “гривохвостые помощники” в количестве двух штук в сопровождении одного сопровождающего. Колонист по кличке Седой — действительно седой мужичок неопределённого возраста держал под уздцы двух лошадей: одна — крупная кобыла гнедой масти по кличке Хряпа — хромала на одну ногу; другая — старая, слепая на один глаз лошадь серовато-чёрного окраса по кличке Чернушка. Сопровождающему традиционно был предложен чай, от которого тот отказался, сообщив что: “Лучше, если это всё будет потом”.
Загрузив и закрепив необходимое для транспортировки, по мнению геологов, снаряжение на лошадей, спецотряд двинулся по тропе-”прямушке” вверх по склону горы; Степан и Седой пошли впереди каравана, а Алексей с Валеркой следовали сзади; определив места, где лошадям на тропе было тесно, где их проходу мешали валежины или заросли кустарника, “бойцы арьергарда” топорами расчищали и расширяли “дорогу жизни”.
Первая загрузка на лошадей партии бороздовых проб заняла неожиданно много времени: лошади не понимали, что им нужно делать, и, пугаясь всего, крутились на месте, усложняя и так не совсем отработанный процесс погрузки; гроздья связанных проб сползали с крупа животных, и всё, что удавалось с большим трудом соорудить, валилось в разные стороны. Существенно скорректированная по ходу схема увязки проб также представляла собой весьма сырую конструкцию. После погрузки груда проб на участке уменьшилась, на первый взгляд, совсем незначительно.
С горем пополам караван, гружённый первой партией проб, двинулся в обратную сторону — в лагерь геологов; впереди колонны шёл Алексей, ведя за узду Чернушку; Хряпу сопровождал Седой с паспортным именем, как выяснилось, Николай; а Валерка и Степан шли рядом с лошадьми и следили за сохранностью увязки поклажи.
Но, как оказалось, транспортировка столь нестандартного груза оказалась ещё более трудозатратной, чем его погрузка. Чернушка, испуганно вращая своим единственным глазом, всё пыталась сбросить свою поклажу и свернуть в сторону от намеченной тропы, часто наступая на пятки Алексею. Он сдерживал все эти попытки Чернушки с помощью палки и всех святых, упоминаемых в его устах не в очень лестной для них форме. Этой одноглазой твари всё же удалось пару раз залезть в непролазные кусты и сбросить с себя эту неудобную и ненавистную поклажу; её водворение на прежнее место вымотало всех сопровождающих больше меры. Надо отметить, что и Хряпа не обошлась без непредвиденных разгрузочно-погрузочно-увязочных работ.
Наконец, с многочисленными трудностями измотанный караван прибыл к конечной точке своего пути. Первая ходка далась так тяжело, что Алексей в какой-то момент даже подумал, что лучше было бы перенести все пробы на своём горбу. Но эта мимолётная слабость, жирной безобразной гусеницей заползшая в его голову, в результате мысленных рассуждений окуклилась и вскоре, как беззаботный мотылёк, упорхнула прочь, только ещё больше укрепив его слегка покачнувшийся моральный дух.
После разгрузки проб был объявлен большой перекур; во время традиционной чайной церемонии участниками спецоперации была обсуждена и утверждена, с учётом всех выявленных проблемных мест, наиболее рациональная схема погрузки и перевозки проб. После чего Алексей, взяв на кухне четвертинку буханки хлеба, подошёл к Чернушке и, поглаживая её по шее, угостил, очевидно, нечастым для неё лакомством; лошадь с удовольствием приняла его угощение.
Сделанные после первой ходки выводы и применённые изменения в “конструкцию транспортного средства” дали свои “плоды” — процесс и погрузки и перевозки проходил более организованно и без неприятных эксцессов; за оставшееся световое время дня “Лёше & Cо” удалось проделать ещё три ходки и перевезти с участка все оставшиеся пробы. Чернушка полностью доверилась Алексею и вела себя прекрасно, слушая все голосовые приказы и следуя в нужном направлении — в сторону натяжения узды; при случавшихся остановках Чернушка обнюхивала и облизывала руки Алексея, очевидно, ещё пахнущие хлебом.
Перевозка проб с участка к концу короткого осеннего дня была благополучно завершена, и с плеч Алексея свалился тяжкий, саднящий каждый день последние пару недель груз. Чернушка и за компанию Хряпа были вознаграждены Алексеем шматками подпорченного плесенью хлеба. Есть с геологами Николай категорически отказался; ему с благодарностью была вручена двухсотпятидесятиграммовая пачка чая и две пачки сигарет. Довольные добровольно-принуждённые помощники отправились в свой стан, а уставшие и голодные геологи набросились на ожидавший их ужин.
На Антропе много троп
Алексей долго откладывал и морально готовился к этому сложному многодневному маршруту, который был давно им запланирован и который ему, несмотря ни на что, необходимо было пройти. Маршрут, предстоящий в бассейн верхнего течения реки Антроп (левый приток реки Кондомы), представлял собой настоящий квест: с геологической точки зрения — существенно закрытый чехлом рыхлых осадков район, затрудняющих его изучение, а в смысле доступности — очень удалённая, значительно заболоченная территория без дорог и каких-либо обжитых хотя бы местными аборигенами-шорцами мест. Такое положение площади определялось её расположением на стыке административных образований юга Сибири, и, как это часто бывает, она оказалась без должного внимания как с одной (Кемеровская область), так и с другой (Республика Алтай) стороны. Таким образом, территория и в геологическом и в социальном плане являлась terra incognita — в буквальном смысле “неизведанной землёй”.
В бассейне реки Антроп, расположенном на фланге прогнозируемой Селезеньской марганценосной площади, ранее выполненными геологосъёмочными работами было установлено широкое развитие кор химического выветривания позднемелового времени, с аналогичными селезеньским, но более мелкими проявлениями марганца. Планируемый маршрут мог иметь ключевое значение в понимании и разработке практической модели закономерностей формирования промышленного марганцевого оруденения всей западной части Кузнецкого Алатау, и Алексей относился к нему очень серьёзно.
Ещё в камеральный период Алексей выполнил дешифрирование аэрофото-космоснимков, которое мало чем помогло в расшифровке геологического строения участка из-за сильной закрытости территории чехлом рыхлых отложений. Анализ карты фактического материала геологосъёмочных работ семидесятых-восьмидесятых годов свидетельствовал о том, что коренные обнажения рассматриваемой территории представлены редкими береговыми обнажениями окремнённых и обуглероженных известняков, а на водораздельных пространствах — отдельными останцами беловато-серых, часто сахаровидных кварцитов, “пустых” на марганцевое оруденение, как барабан африканского племени мумба-юмба! При этом, как и на Селезеньской площади, здесь ранее были установлены довольно редкие делювиальные обломки богатых оксидных марганцевых руд, источник которых до сих пор не был выявлен. Алексеем был подготовлен детальный геолого-поисковый план Антроповского участка на геоморфологической (морфометрической) основе со всей имеющейся фактурой и элементами прогноза гипергенного марганцевого оруденения.
Таким образом, перед собой Алексей ставил следующие основные геологические задачи: в первую очередь, выполнить заверочные маршруты и оценить реальную картину закрытости участка, во вторую — установить возможное сходство или различие марганцевого оруденения Антроповского участка с рудами Селезеньской площади, и главное, что казалось совсем маловероятным, — попытаться установить возможный источник механических ореолов рассеяния обломков оксидных марганцевых руд участка.
* * *
К середине сентября основные объёмы поисково-картировочных линий шурфов на Курсагашском участке были отработаны, и большая часть горняков была отправлена с участка в город для усиления мобильного отряда Михалыча. На участке было оставлено две пары горняков для проходки глубоких шурфов в местах с установленными проявлениями богатых оксидных марганцевых руд. Это были пары Угрюмый—Хохол и Кержак—Валерка, которые и раньше “кучковались” друг с другом как на поисковых линиях, так и по жизни в лагере, очевидно, подходя друг другу по характеру или связанные какими-то более тонкими, космическими материями. Проходка глубоких шурфов является сама по себе довольно трудоёмким процессом. Кроме этого, для неё требуется большой объём подготовительных работ — изготовление и установка в’орота для подъёма из забоя грунта, подготовка крепи из кругляка, который горнякам требуется заготовить тут же, в лесу.
Для своей многодневки Алексей выбрал именно этот, организационный, период, когда работяги заняты и не требуется его непосредственного как специалиста-геолога присутствия на объекте. Путь же предстоял непростой как по расстоянию — это около десяти-двенадцати километров по прямой (но в тайге прямых дорог не бывает!), так и по условиям маршрута следования. Брать с собой маршрутного рабочего было опасно, так как надежды на выносливость любого из имеющихся в наличии рабочих не было никакой: подходы к линиям шурфов — один-два километра, реже — более, они всегда вызывали неприкрытое роптание у всей рабочей братии. А нянькаться с “пассажиром” в маршруте — занятие во всех смыслах бессмысленное и бесперспективное. Соответственно, рассчитывать Алексею приходилось только на себя. Несмотря на свою хорошую спортивную форму, — как говорят в народе: “здоровье в порядке — спасибо зарядке”, — для него это был вызов и с точки зрения его физической выносливости.
Вооружившись самым необходимым — рабочие карты-схемы, пробные мешки и этикетки, молоток, спички, еда, нож, котелок и плащ, — “сладкая парочка” в составе Алексея и Джоя, согласовав контрольное время возвращения в лагерь и попрощавшись с Михаилом Ивановичем, рано утром двинулась вверх по Селезеню по натоптанной на этом отрезке тропе, хрустя по ещё заиндевелой траве и шлёпая по лужам, покрывшимся за ночь тонкой коркой льда.
После устья Курсагаша фактически началось бездорожье: тропа вроде бы и продолжалась, следуя по старым тракторным дорогам лесозаготовителей, но была полностью заросшей травой и заваленной остатками невывезенной древесины и сваленными ветром деревьями. Зачастую проще было передвигаться рядом с тропой, часто удаляясь на довольно приличное расстояние, чем идти по ней. Пока тропа следовала вдоль склона долины Селезеня и потом Сухого Селезеня, она хорошо визуально прослеживалась, часто пересекаясь со старой тракторной дорогой. Затем тропа внезапно закончилась, а дорога распалась на короткие тупиковые отвилки, видимо, подъезды к отдельным делянам лесозаготовителей; напарники несколько раз меняли направление движения по расходящимся дорогам и возвращались к исходной точке, пока Алексей не принял решение двигаться по бездорожью — по топокарте с использованием компаса напрямик в бассейн Антропа.
Передвижение по широкому водоразделу бассейнов нескольких рек в условиях черневой тайги с глубоко врезанным пересечённым рельефом, при отсутствии какого бы то ни было обзора, наличии высокотравья, валежника и прочих “радостей юного туриста”, представляет собой весьма непростое дело. Вынужденным партнёрам предстояло пересечь водораздел трёх примерно равноценных по масштабу рек, таких как Селезень, Антроп и Сагала. С первыми лучами солнца, освободившегося от цепких и влажных пут утреннего, зябкого тумана, благо активное движение согревало путников, парочка поднялась на этот, как оказалось заколдованный, водораздел — заросшую тайгой гриву с многочисленными звериными тропами. Но продолжительное передвижение по оленьим и козьим тропам оказалось невозможным: они то ныряли в очередной лог, ведущий к водопою, то, проделав петлю, вновь возвращались в исходное место, очевидно, — место их ночной лёжки. Джой, заметно заинтересованный многочисленными следами жизнедеятельности рогатой живности, часто внимательно смотрел то на напарника, то в направлении троп среди мятой травы, порываясь сигануть в погоню за невидимой для глаз добычей. Но присутствовавшая во всём поведении партнёра озабоченность совсем иными, недоступными для его понимания проблемами останавливала его.
Намотав несколько лишних километров в желании не бить понапрасну ноги и на халяву прогуляться по топтаной тропе, Алексей принял для себя за лучшее — оставить эту затею и двигаться только по компасу и элементам рельефа по максимально кратчайшему направлению, выбранному на карте.
Было также несколько незапланированных километров пути, вызванных вмешательством не иначе как “нечистой силы”: лог’а, по которым двигалась парочка, внезапно начинали странно менять направление распространения в сторону, отличающуюся от показаний азимута по компасу и топокарте. Сохраняя здравый смысл, Алексей понимал, что в очередной раз они сваливаются не в ту (им необходимую) речную систему. Кляня всех славянских и шорских богов, Алексей возвращался на исходное место — на гриву, в очередной раз немало озадачивая пса.
Дав в очередной раз обидного “кругаля”, Алексей выругался: “Прямо камасутра какая-то! Попробуй разберись: где тут начало и где тут конец!” Потом, взвесив все “за” и “против”, принял решение идти несколько более длинным и трудным, но безошибочным путём: он направился не по гривам-водоразделам, а в направлении ближайшего притока реки Антроп с логами в его вершине, ориентированными строго в северо-западном направлении, с наибольшим отклонением от логов в северо-восточных румбах, стремящихся в реку Сагалу; лога в вершинах Селезеня и Мокрого Селезеня имеют преимущественно запад-юго-западную ориентировку. Основная трудность в реализации принятого решения состояла в том, что передвигаться предстояло по верховьям логов, заболоченным, заросшим кустарником и заторошенным валежником, и по мелким ручьям, заваленным скользкими валунами кварцитов (не очень-то и разбежишься!), корягами сваленных деревьев и изобилующим глубокими ямами с водой, которые невозможно было обойти по круто врезанным и заросшим акацией склонам ручья. Чтобы эти усилия были не совсем напрасными, Алексей принял решение оформить этот отрезок пути как геологический маршрут, хотя ранее не планировал его обследовать.
— А что, — подумал Алексей, — любая, даже отрицательная информация является незаменимым пазлом в общей картине геологического строения такой сложной и закрытой территории со специфическими условиями черневой тайги.
* * *
В контексте описываемых событий необходимо отметить, что геологические маршруты при проведении съёмочных и поисковых исследований являются сложной в физическом и ответственной в профессиональном плане работой, требующей от исполнителя самого широкого спектра специальных знаний, в том числе необходимых навыков выживания в чуждой для проживания современного цивилизованного человека среде — в дикой природе, а в рассматриваемом случае — в условиях черневой тайги. Сведения о том, что такое черневая тайга, любой желающий может найти в соответствующих справочниках. У Алексея же при обсуждении точного определения особенностей данного природного ландшафта всегда возникал в голове реальный случай из его полевой практики: с одной стороны, смешной — сродни геологическому анекдоту, а с другой — как ничто другое, наиболее точно дающий характеристику данному природному феномену.
В работах Спасской партии в этих же местах, но за четыре года до описываемых событий, принимали участие два студента-преддипломника Московского геологоразведочного института, ранее бывавшие на геологической практике только в Крыму на специально подготовленных базах да в экспедициях в условиях Средне-Русской равнины. После двух недель своей работы на Селезеньско-Мунжинской площади, в которой они участвовали в качестве маршрутных рабочих и промывальщиков шлихов, один из них после очередного маршрута, задумчиво ковыряя палкой угли костра и устало глядя в звёздное небо, провозгласил следующую сакраментальную истину: “Моя бабушка говорила мне в детстве, что Баба-Яга живёт в дремучем лесу. Она сильно ошибалась: я точно знаю: Баба-Яга живёт в черневой тайге!” Эти откровения простого московского парня об увиденном или, точнее, пережитом в горношорской тайге отражают твёрдое его убеждение в том, что описываемая среда мало пригодна для проживания современного среднестатистического представителя рода homo sapiens, привыкшего к специфическому комфорту в своих “каменных джунглях”.
* * *
Передвижение по правому безымянному притоку реки Антроп с геологическим обследованием всех естественных породных образований — делювиальных свалов и аллювиальных косовых отложений, редких элювиальных глыбовых развалов — выявило однообразие и скудность литологического состава данной части площади. Основная масса обломков пород была представлена светло-серыми и серыми безрудными кварцитами, часто брекчированными и маршаллитизированными, с незначительными налётами гидроокислов и окислов железа и марганца; попадались также редкие мелкие обломки выветрелых глинистых и углеродисто-кремнистых сланцев, яшмоидов тёмно-серого и вишнёвого цвета и единичные мелкие обломки черновато-бурых бедных железомарганцевых руд.
Путь до впадения ручья в реку Антроп занял практически всё время до полудня, составив около пяти-шести часов. Алексей почувствовал некоторую усталость в большей степени не от самой дороги, а от малорезультативной работы. Его начали терзать ещё неявно выраженные сомнения о целесообразности происходящего, такого непростого и неоднозначного, мероприятия. Джой же спокойно, по-собачьи переносил все тяготы этой бестолковой, на его взгляд, охоты. Да и что с него — временного партнёра — взять, если у него в руках не знакомое, так приятно пахнущее пороховым дымом “чудовище” с двумя пустыми чёрными глазами, производящими огонь в руках Хозяина, а какая-то маленькая, но тяжёлая дубина, которой напарник то и дело дубасит по камням, попадающимся под ногами, и встречающимся на пути скалам. Ему одно было понятно, что с этим партнёром не очень зажируешь, находясь так далеко от такой родной миски с кашей и Хозяина, который всегда о нём позаботится. А уж он-то, Джой, никогда его не подведёт, и у добычи нет никаких шансов ускользнуть от пламени хозяйского “чудовища”, приносящего смерть всему живому.
Подавив в себе временное размягчение боевого настроя, Алексей зашагал вниз по течению Антропа, присматривая место под стоянку для обеда. Такое место было довольно быстро определено, и начались обычные в таких случаях хлопоты, выполнявшиеся практически на автомате. Не затратив много времени, благо рыба в этих местах была совсем непуганая, Алексей выудил парочку-другую хариусов, которых, выпотрошив и подсолив, пристроил на рожнах — на ветках, воткнутых в землю и нависающих над углями костра. Нехитрый обед, оформление дневника полевых наблюдений (пикетажки), сушка болотников и, как обычно, отпотевших портянок, заняли по времени около часа. Понимая, что короткий осенний день не оставляет времени на раскачку и вальяжность, Алексей ещё раз уточнил на карте своё месторасположение, определился с тем, что из намеченного он сможет проделать за остаток светового дня, и, взвалив поклажу на свои уже натруженные плечи, двинулся в направлении устья следующего левого притока реки Антроп, намереваясь продолжить маршрут вверх по его долине до водораздела с притоком реки Антроп — рекой Култур, протекающей параллельно с основным водотоком в северном направлении и впадающей в него с левой стороны.
Особых надежд на выявление чего-то неожиданного и приятного в поисковом отношении текущий маршрут не сулил. Имеющиеся фактические данные по ранее проведённым поисково-съёмочным маршрутам семидесятых-восьмидесятых годов свидетельствовали о “закрытости” конкретно изучаемого участка; предшественниками отмечались лишь три-четыре обнажения маршаллитизированных кварцитов в водораздельной части рек Антроп и Култур, которые и планировал Алексей ещё раз обследовать и опробовать на марганец и сопутствующий спектр химических элементов.
* * *
Тщательно изучив очередную точку наблюдения, расположенную в устье небольшого ручья и совпадающую с точкой наблюдения “предшественников”, Алексей не обнаружил значимых отличий геологической ситуации от ранее наблюдавшейся в предыдущем притоке Антропа: в обломочной части каменного материала в долине ручья присутствовали одни и те же породы — кварциты, маршаллиты, углеродисто-кремнистые сланцы. Оценив, что и далее в ручье будет тот же “винегрет”, Алексей поднялся по склону, представляющему собой небольшую гривку, и продолжил по ней свой маршрут. Грива, поросшая мелкими пихтами и берёзами, была наглухо задернована — не отмечалось даже дресвы или мелкой щебёнки выветрелых пород, присутствующих, как правило, в таких случаях в подпочвенном слое.
Путь по чистой гриве, покрытой мелкой травой и нежно-зелёным мхом, напоминающей газон на поле для гольфа, оказывал расслабляющий эффект, возникающий при медитации в присутствии зажжённых свечей и курящихся индийских благовоний. Пройдя около полукилометра, словно вернувшись из своего скитания по иным мирам, озабоченный Алексей волевым усилием “захлопнул открывшиеся чакры” и, достав из полевой сумки карту фактического материала, удостоверился, что и предшественники ничего на этом, как и на следующем отрезке маршрута, не отмечали: везде стоял знак “задерновано” или “зеро”. Это обстоятельство вызывало у него лишь чувство неудовлетворённости, вызывающее душевный дискомфорт и внутреннее несогласие с таким положением вещей. Он продолжил маршрут, уже двигаясь вверх по гриве “методом рыскающей собаки”, или зигзагом, что принесло долгожданный результат — под корнями сваленной ветром огромной пихты его ждали делювиальные развалы отмеченных ранее маршаллитизированных светло-серых кварцитов и некоторое количество рудных необработанных обломков, богатых по содержанию оксидных марганцевых руд, о чём однозначно свидетельствовала их массивная текстура и значительный вес. Алексей зафиксировал местоположение точки наблюдения на карте, пристроил отобранные образцы в карманах рюкзака и, обнадёженный своей находкой, двинулся дальше.
Ещё через полкилометра “прогулки по газону” маршрут вывел Алексея на широкий, довольно открытый для обзора пологий водораздел. Представшая перед взором путников картина в этот солнечный осенний день вызывала лишь неописуемое восхищение и была достойна кисти Николая Константиновича Рериха: прозрачная, аж звенящая синева обрамляла бесконечные, уже покрытые первым снегом горные хребты Горной Шории и предгорий Алтая. В пределах прямой видимости на относительно чистой гриве в прогалинах редко стоящих пихт торчали, как кариозные зубы старого шорца, редкие скальные островерхие останцы серых массивных кварцитов с чёрными подпалинами — убогими сажистыми налётами оксидных марганцевых минералов по плоскостям отдельности пород. Эти коренники были зафиксированы на карте фактов предшественников, на которой и далее по ходу маршрута — по водоразделу Антропа и Култура — отмечались немногочисленные подобные образования; выполненный предшественниками анализ проб, отобранных из этих слабо оруденелых кварцитов, не выявил каких-либо значимых концентраций оксида марганца, и перспективы участка оценивались крайне отрицательно. В связи с открывшимися обстоятельствами дальнейшее прохождение маршрута до места планируемой ночёвки — по водоразделу до устья реки Култур — представлялось Алексею лёгким променадом.
Алексей внимательно обследовал (описал, отобрал пробы и образцы, замерил элементы залегания структурно-текстурных особенностей и отдельности пород) и опробовал несколько коренных обнажений практически стерильных на марганцевое оруденение кварцитов. Джой уныло ожидал партнёра, возлегая на относительно ровной площадке обнажения, немного согретого полуденным осенним солнцем. Но что-то в подсознании беспокоило Алексея: наблюдающаяся картина геологического строения исследуемого участка была навязчиво простой и раздражающе однозначной.
Оставив свой рюкзак у одного из обнажений кварцитов, он взял молоток и начал простукивать элювиальные глыбовые развалы по краю открытой и чистой для перемещения поляны с “газоном”. Обнаружилось, что с западной стороны площадка поляны резко обрывается в виде скального уступа высотой свыше десяти-пятнадцати метров, нависающего в виде карниза над крутым склоном правого борта реки Култур. Спуститься напрямую для обследования скальника не представлялось возможным, и Алексей пересёк всю поляну до её перехода к небольшому логу, заросшему непролазными кустами акации, по которому он хотел спуститься к выявленному обнажению. Продираясь сквозь сплошные заросли акации, до крови царапающей открытые части тела, Алексей под сапогами почувствовал уже не мягкий и комфортный “газон”, а сплошные глыбовые развалы крепких пород. Выбравшись на более-менее свободное от зарослей акации пространство, где можно было размахнуться молотком, он расколол один из них и... остолбенел, обалдевая от увиденного: обросший сплошной коркой мха валун оказался полностью чёрным изнутри обломком сливной оксидной марганцевой руды, практически стерильной от гидроокислов железа. Не останавливаясь, Алексей в полном экстазе начал колоть уже все подряд обломки элювия, слагающие протяжённую (более ста метров) широкую гряду, поросшую акацией, напоминая отца Фёдора из “12 стульев” Ильи Ильфа и Евгения Петрова, топором крушащего элитную мебель в брызгах волн Батумского прибоя.
Час-другой пролетели незаметно, а немного в стороне неуклонно росла пирамида из отобранных образцов, которые периодически заменялись на “более предпочтительные”, выявленные при дальнейшем обследовании “рудной гряды”. Алексею было понятно, что заросли акации явились для “предшественников” непреодолимой преградой для выявления этого марганцевого проявления: как вода в реке стремится в направлении боле мягких и податливых, легко размываемых ею пород, так и выбор направления следования маршрута геологом, ранее изучавшим участок, определялся не необходимостью обследования всех наиболее перспективных элементов рельефа, а наиболее лёгкой и комфортной для передвижения траекторией — по чистой гриве с “газоном”. Алексей бродил счастливый среди этого внезапно свалившегося на него добра. Ещё час ушёл у него на оформление всего увиденного в полевой книжке. Его рюкзак, вопреки здравому смыслу, был набит образцами и пробами руды почти под самую завязку. Уже собираясь дальше продолжить намеченный по водоразделу маршрут, Алексей вспомнил, что планировал ещё осмотреть скальник, к которому собирался спуститься по логу. Положительных результатов и эмоций и без того было выше крыши, но, превозмогая нежелание делать дополнительный крюк — спускаться со скалы, а затем на карачках опять забираться вверх, — Алексей, взяв с собой только молоток, в неизменном сопровождении “хвостатого эскорта” стал спускаться по относительно пологому склону, как бы обходя скальник сбоку.
Его ожидало очередное, ещё более сильное потрясение: перед его взором открылось скальное обнажение брекчированных маршаллитизированных кварцитов на пиролюзит-псиломелановом цементе, рассечённых многочисленными мощными (более десяти метров шириной) столбообразными телами сливных оксидных марганцевых руд. Неизвестно, сколько времени Алексей потратил на их созерцание и поглаживание своим “любвеобильным” молотком. Потом он поднялся на водораздел за полевой книжкой и пробными мешками, чтобы опять спуститься вниз для внесения в пикетажку необходимых зарисовок обнажения, описания выявленного рудопроявления и отбора представительных штуфных проб марганцевых руд. По его субъективной оценке, по объёму возможных запасов (пространственным параметрам) проявление, возможно, тянуло на мелкое месторождение. Одним из основных вопросов, который предстояло решить в ближайшей перспективе (при специальном выезде отряда на выявленное рудопроявление), — это установление количественных и качественных параметров выявленной залежи марганцевых руд.
Уже совсем обессиленный, с очередной порцией образцов и проб руды Алексей вскарабкался на кромку водораздела, где его ожидала драгоценная поклажа. Отсортировав и сократив пробы, Алексей взгромоздил на себя рюкзак и, опасаясь за сохранность натянутых, как струны, лямок, побрёл далее по намеченному ранее маршруту. От уже проделанного пути, превышающего пятнадцать километров, и пережитых эмоций силы уже покидали его. Неподъёмный рюкзак своими выпирающими каменными боками мочалил его натруженную спину. Поскольку ночевать необходимо было возле воды (Алексей никогда не носил в тайге фляжку с водой, так как для утоления жажды пригодным был любой ручеек и любое “козье копытце”), предстояло в любом случае спускаться к реке. Спуск в любом направлении составлял не менее трёх километров. Поэтому Алексей принял решение, несмотря на появившиеся судороги в икроножных мышцах, пройти спуск по намеченному маршруту с геологическими наблюдениями, чтобы не проходить этот участок пути во второй раз и не тратить на него драгоценное время выкидушки.
Довольно чистая от валежин тайга на водоразделе, хоть и не “газон”, позволила Алексею без дополнительных трудностей преодолеть оставшийся до ночлега отрезок пути. Расположившиеся на данной части водораздела, как ранее и отмечали предшественники, обнажения стерильных на марганцевое оруденение маршаллитизированных кварцитов были обследованы и заверены Алексеем. Обследование склонов данного водораздела ему предстояло в последующие дни.
Солнце уже скрылось за чернеющими верхушками окружающих пихт, и наступающие сумерки торопили усталых путников. Особо не заморачиваясь с выбором места для ночлега, Алексей сбросил свой опостылевший рюкзак на обрывистом берегу надпойменной террасы среди группы пихт с мощной кроной и отличной крышей из нижних ветвей для бивуака. Нижних сухих сучков пихт вполне хватало для разведения костра, а несколько стоящих рядом пустотелых гнилушек и многочисленные валежины, по оценке Алексея, без труда могли обеспечить его теплом до самого утра. Разведя костёр, Алексей водрузил на него сверху здоровую гнилушку и, хотя уже не оставалось никаких сил, спустился к реке и выудил традиционных трёх хариусов, которых тут же на берегу и выпотрошил.
В дальнейшем всё происходило по давно заведённому порядку: котелок с водой, открытая банка тушёнки и портянки были пристроены около костра, нижние сухие сучья пихты брошены кучей рядом с ним, а обломанный лапник — самые мягкие части зелёных ветвей — сложен в виде импровизированной постели ближе к очищенному от сучков стволу дерева. Джой всё это время возлежал невдалеке от костра, выбрав самое удобное — мягкое и тёплое — место для ночлега. Свой ужин Алексей, как обычно, разделил на две равные части и только приготовленная рыба была им употреблена самостоятельно. Джою же досталась дополнительная корочка хлеба. Не особо насытившийся Джой, вылизав пустую банку тушёнки, безропотно отправился на своё облюбованное ранее место.
Алексей, дополнив полевой дневник описанием завершающей части маршрута и предварительными выводами о возможных промышленных типах марганцевого оруденения Антроповского участка, ещё долго сидел у костра, переваривая события текущего дня и попивая горячий чай.
Ему после первого же маршрутного дня было совершенно очевидно, что изучением площади, включающей Антроповский участок, занимались “пассажиры”. Удалённость и закрытость территории, вероятно, создали для геологов-исполнителей атмосферу бесполезности и безнадёжности её внимательного и скрупулёзного геологического изучения. Материалы среднемасштабной геологической съёмки территории и геологическая карта района даже на официальном уровне были признаны некондиционными. А у исполнителей для оправдания было два, но очень веских, по их мнению, аргумента: “Ну, что тут скажешь — закрыто ведь всё!” — и: “А если не веришь — иди и сам проверь!” Кроме непрофессионализма геологов-исполнителей, с удовольствием обследовавших неповторимые и ненарушенные деятельностью человека крас’оты предгорий Алтая способом необременённого заботами променада в качестве туристов, большую роль, очевидно, сыграли и их охотницко-рыбацкие наклонности, сделавшие неизбежным выбор маршрута с учётом богатства и разнообразия промысловой фауны района, практически незнакомой с не знающими пощады двуногими хищниками, не в пользу профессиональных обязанностей.
Недаром в среде геологов-практиков (полевиков) все специалисты негласно подразделяются на специфические группы по отношению к работе “в полях”, выполняемой практически в одиночестве, то есть без какого-то дополнительного присмотра или внешнего контроля. Человек-геолог в маршруте находится в контакте только с собой, со своей совестью, со своими профессиональными навыками и с прочими, не относящимися к работе устремлениями и желаниями. Все геологи — “романтики”, но каждый по-своему.
К примеру, есть “туристы”, которые находят основной кайф или от сопутствующих работе нагрузок, или от окружающей природы, которая неповторима в каждом конкретном случае и на каждом отдельном участке. Такие геологи часто меняют место своей работы (экспедиции, регионы, виды геологической деятельности), не углубляясь в детали своих “профессиональных обязанностей”, а ставя во главу “своего угла” получение позитивных эмоций от созерцания и ощущения красот природы, сопутствующих работе, находясь на полном пансионе (полевое довольствие, кормёжка, место для проживания и прочее) специализированного предприятия. Это своеобразные туристы за счёт государства.
Довольно значительная часть “геологов-романтиков” относится к категории “охотников-рыбаков”. Таких геологов профессиональная деятельность так же, как и первых, интересует поскольку-постольку. Выбор ими места работы так же продиктован в большей степени не профессиональными вызовами, а желанием удовлетворения своего охотничьего и/или рыбацкого инстинкта. Без сомнения, это нормальное положение вещей, если в скудный рацион полевого отряда вносят разнообразие дары природы — рыба и дичь, добыча которой специалистами-геологами или прочими работниками отряда происходит без ущерба для основной работы. Но такого рода “специалисты” в полевых работах по большей части видят свою задачу в заготовке “пушнины” и “продовольствия на зиму” для собственных нужд, делая только минимально необходимую часть своей должностной работы и не вникая в возможные её нюансы, в итоге перевешивая б’ольшую, наиболее интеллектуальную её часть на более ответственных и профессиональных коллег.
Большинство ответственных геологов, как правило, смиренно относится к своей участи — тащить часть работы за товарищей по общему делу. Но сами “рыбаки-охотники” либо не понимают истинного положения вещей, либо делают удивлённый вид и считают, что это нормально. При том что, когда приходит время поощрения и чествования самых достойных представителей геологического коллектива, и “туристы”, и “рыбаки-охотники” немало удивлены и возмущены тем обстоятельством, что их нет среди отмеченных знаками внимания геологов-профессионалов. Многими геологами отмечено, что основным критерием, отличающим “пассажиров” разного рода от профессионалов, является количество завершённых работ с результативными геологическими отчётами, а также их дежурные фразы — у первых: “Я же участвовал, я же был, я же это видел!” — а у вторых: “Я возглавлял, я сделал, я нашёл, я закончил”.
Большая часть известных Алексею геологов Спасской партии, по всей видимости, относятся к третьей категории геологов — из племени “последних могикан”, чьи моральные принципы и профессиональные навыки нашли отражение во всех разделах данного повествования. Они, конечно же, не идеальны и как люди, и как профессионалы, и никто не собирается их возводить в ранг святых, но своё дело и ответственность за него они не только знали, а и воплощали всеми доступными им средствами, нередко вопреки существующим или неожиданно возникающим непредвиденным обстоятельствам.
Мысли о хорошо проделанной за прошедший день работе приятно грели душу и нивелировали всю накопленную физическую усталость. Вволю потешив своё эго, Алексей подтащил и пристроил в костёр влажную, чтоб она дольше тлела и не “стреляла” мелкими искрами-угольками, валежину и, натянув на себя всё из имевшейся одежды, сам примостился у производящего живительное тепло костра.
* * *
Ночь была звёздная с заморозком под самое утро. Алексей ещё не раз поднимался, подбрасывая в костёр сухих веток и пододвигая частично прогоревшую валежину к его центру. Джой несколько раз тоже вставал со своего места, замирал, вглядываясь в беспросветную чащу, и тихо, как бы про себя, урчал. Но какого бы то ни было беспокойства он не выражал, очевидно, лишь реагируя на какую-то непрекращающуюся и в ночное время суток жизнь таёжных обитателей, скрытую от партнёра.
Алексей и раньше, часто совершая в процессе поисково-съёмочных работ одиночные маршруты в удалённых от цивилизации уголках Горной Шории, не обращал, точнее сказать, заставлял себя не обращать внимания на следы, свидетельствующие о близком присутствии “хозяина тайги”. Он почему-то свято верил в то, что “хозяину” шорских гор и чащоб и так, без дополнительных для него проблем, хватает корма для благополучного существования, человек же может представлять для него интерес только в качестве экзотического, не очень понятного, а потому и страшноватого существа, действующие банды которого оставляют в его доме такие неизгладимые и безобразные следы своего пребывания. Ну, а остальная живность, понимал он, тем более не желает встречи с этими неуёмными и опасными двуногими уродливыми существами, очевидно, прибывшими из иного мира. Так что для психологического комфорта при ночёвке в тайге Алексею было достаточно хорошего костра на всю ночь; помешать нормальному отдыху могли лишь тучи гнуса в летнюю пору и заморозки поздней осенью. Ружьё же или ракетница, всегда имевшиеся в полевом лагере, для него являлись в маршруте лишь обузой, ограничивающей необходимую мобильность и создающей дополнительную тяжесть поклажи, которая и так всегда была выше не только нормы, но и доступного резерва сил.
Вот и нынче холод ещё затемно поднял Алексея, который за ночь переместился почти непосредственно к самому кострищу. Так что в утренние часы Алексей поддерживал костёр, согреваясь горячим чаем; пёс также ближе придвинулся к ожившему костру, ещё сильнее свернувшись в плотный клубок. Густой, как вата, утренний туман в долине, а затем лёгкий иней и тонкий лёд в заберегах реки обозначили наступление в Горной Шории поздней (календарной) осени.
Ещё раз проведя детальную инвентаризацию своего имущества, Алексей пришёл к необходимости сокращения наименее важной части проб, так как предстояло ещё два дня маршрутов; их выполнение с такой поклажей казалось маловероятным. Тем более появившийся здоровый оптимизм позволял надеяться, что произошедшие на вчерашнем участке открытия ещё не закончились и необходимо оставить в рюкзаке место для новых образцов руды. Отбракованные образцы Алексей выкинул в реку, чтобы очередной исследователь территории не совершил парадоксального открытия проявления марганца в нескольких километрах от собственно самого рудопроявления, а такие случаи были отмечены как в анналах истории, так и в байках местного геологического сообщества.
* * *
Следующие два дня многодневки проходили приблизительно по той же схеме, что и первый, только без серьёзных открытий (было выявлено лишь несколько механических ореолов обломков богатых оксидных марганцевых руд в верховьях рек Антроп и Култур) и на фоне накапливающейся усталости и голода. Каждая последующая ночёвка происходила на новом месте. Алексей спланировал проведение маршрутов таким образом, что во второй день он обследовал наиболее удалённый участок бассейна реки Антроп, а на третий день — площадь уже по пути в направлении к базовому лагерю на реке Селезень. Провизии в многодневку было взято по самому минимуму, так что Алексей позволял себе употреблять при каждом приёме пищи только намеченную для этого приёма “пайку” продуктов. Хорошо, что выручала рыбалка, — рыба постоянно была в его рационе. Джой же, было видно, постоянно испытывал чувство голода, но слишком выраженно не подавал вида и стойко переносил свалившиеся на него тяготы жизни. Он продолжал работать в общем направлении проводившегося маршрута: часто раздавался его лай, свидетельствовавший об очередной жертве, загнанной им в тупик. Но, понимая, что его партнёр в этом деле — полный лох, пёс вновь присоединялся к своему спутнику. В один из такого рода случаев, любопытствуя, что же всё-таки стало объектом такого активного внимания пса, Алексей сошёл с маршрута и проследовал к месту его интенсивного лая. Джой в самом буреломе, загнав на большую обособленно стоящую берёзу соболя, удерживал его, подавая соответствующий сигнал. Полюбовавшись открывшейся “картине маслом” и расписавшись в собственной бесполезности, Алексей отблагодарил пса кусочком сала и последовал далее по линии намеченного маршрута, позвав за собой Джоя. Пёс, позволив себе ещё несколько недоумённых и возмущённых возгласов, обиженный, опустив хвост, последовал за напарником.
Если опустить подробности геологических изысканий в последующие дни, связанные с многодневкой, Алексею запомнилось несколько не совсем обычных в таких ситуациях случаев, один из которых произошёл в завершении маршрута на второй день выкидушки.
Ситуативный тандем геолога и пса двигался по опушкам очередной гривы в направлении к реке, когда из ещё высокой, но уже пожухшей травы выпорхнула стайка молодых капалух; большинство особей разлетелось в разные стороны, сразу потерявшись из виду, за ними моментально ринулся с лаем Джой. Две же капалухи, очевидно, наиболее любопытные и глупые, расселись на нижних ветвях ближайших небольших пихт; одна из них расположилась на голом сучке на высоте не более трёх-четырёх метров от поверхности земли, что не делало её дальнейшее существование совсем уж безоблачным.
Далее необходимо сделать небольшое отступление по поводу использования некоторых навыков выживания в тайге, которые Алексей получил ещё на заре своей самостоятельной профессиональной деятельности в Шалымской экспедиции. При проведении поисково-съёмочных работ в районе Тайметского месторождения самородной меди на юго-востоке Горной Шории в составе Верхнекондомского отряда принимал участие конный отряд, возглавляемый хозяином лошадей и, по совместительству, конюхом, Акуловым Лазарем Петровичем — местным аборигеном из кержаков, с повсеместной и бесконечной роднёй во всех деревнях и улусах Таштагольского района. Этот совершенно уникальный в своём роде человек являлся, по всей вероятности, представителем потерянного звена рода homo sapiens, органично дополняющего фауну шорской тайги. Этот индивидуум знал про привычную ему среду обитания практически всё: он легко мог взять металлической петлёй и марала, и козу; с собакой и своей сросшейся с правым плечом берданкой ходил в одиночку и на медведя; в любой из сезонов года он мог кормиться лишь таёжными дарами — шишкой кедра, “заначками” на зиму бурундуков и белок, известными лишь ему одному съедобными травами и их корешками; без труда разводил костёр при помощи обломков кремнистых пород, повсеместно валяющихся под ногами.
Алексей проработал с Лазарем Петровичем два полевых сезона, так как его, как самого молодого и физически подготовленного, вместе с конным отрядом направляли “затыкать” все самые дальние “дыры” изучаемой площади. В процессе тех совместных испытаний Алексей перенял многое из того, что видел. Не имея особой возможности и желания профессионально заниматься таёжным промыслом — рыбалкой и охотой, — Алексей подглядел, попрактиковался, а далее и довольно часто использовал в маршрутах по мелким горным ручьям метод силяния хариуса. Для этого требовалась только желание, небольшой навык и наличие небольшого куска медной тонкой проволоки диаметром от полумиллиметра до миллиметра, из которой делался силок — петля с поводком около десяти-пятнадцати сантиметров, крепившаяся на конец тонкой лозы — небольшой ветки молодой талины длиной полтора-два метра. В небольшой ямке горного ручья хариус обычно стоит в засаде под берегом на стремнине, и мало что может его оттуда спугнуть: видя опасность, хариус не клюет, но и редко уходит со своего места. При силянии петля, закреплённая на лозе, медленно и без резких движений заводится сверху вниз по течению, надевается со стороны головы рыбы до спинного плавника и резко засекается. Мягкая медная проволока без осечек более чем в восьмидесяти процентах случаев позволяет подсекать рыбу в ручье. После полученной в молодости практики использования данного метода ловли хариуса в полевой сумке Алексея всегда “на всякий пожарный случай” присутствовал небольшой моток медной проволоки, что не раз приносило ему необходимый результат.
Вот и сейчас у Алексея на фоне почти постоянных мыслей о еде моментально созрел план действий, пару раз использованный им до этого случая на заре своей геологической юности на Тайметской площади, но только применительно к молодым рябчикам. Медленно, не производя резких движений, передвигаясь среди редких зарослей тальника в направлении ближайшей капалухи, Алексей тесаком срезал тонкую, насколько возможно, молодую ветку талины длиной около двух метров, убрав с неё второстепенные ветки и листья. Затем, медленно и без резких движений подойдя непосредственно под сухую ветку с капалухой, он достал и прикрепил силок из медной проволоки на конец лозы. Капалуха елозила на сучке, наклонив вниз голову; она вращала ею с любопытством, изучая, что же там внизу творит это необычное и смешное существо. Но не во всех случаях верна истина, что любопытство — не порок.
“Хорошо, что Джой со своим охотничьим “энтузиазизмом” отправился добывать трудную дичь, а то вряд ли эта дурёха стерпела бы столько шума”, — подумал Алексей, неспешно заводя петлю на шею пернатой ничего не подозревающей жертвы. В последний момент капалуха даже сама всунула голову в петлю, уклоняясь от проволоки, маячащей рядом перед глазами и мешающей ей наблюдать за всем, происходящим в низу.
Резкий рывок — и жертва, трепыхаясь изо всех сил, соскользнула со своего насеста вниз в кусты. Как на удочке рыбу, Алексей вытянул свою добычу из кустов. Сидевшая несколько вдалеке вторая капалуха, видимо, смекнув, что происходит что-то неладное, с характерным свистом сорвалась с ветки и устремилась прочь в чащу леса. Выплеснувшийся адреналин и охватившая радость от проделанного трюка на время отключили сознание Алексея от текущих целей, стоящих перед ним. Но возбуждение довольно быстро спало, и он, пристроив добытую дичь за шею к клапану рюкзака, двинулся дальше, громко зазывая за собой Джоя. Через некоторое время его лай, раздававшийся вдалеке, закончился, и пёс нагнал напарника, удивлённо обнюхивая следы, оставленные им по ходу движения. Алексей был горд собой, тем, что он доказал псу, что не такой уж он и халявщик, а почти что полноценный партнёр. На ужин их ждал долгожданный праздник живота — настоящий пир в виде наваристого бульона и ароматного мяса дичи, немного оставшегося даже и на завтрак.
Весь текущий день проходил под знаком возвращения домой — в полевой стационарный лагерь на реке Селезень. Путь был неблизким с учётом необходимых отклонений от прямого пути и в соответствии с намеченным маршрутом. Так что окончание маршрута, как обычно, совпало с завершением светового дня на одном из правых верхних безымянных притоков реки Антроп. В связи с несколько удлинившимся по времени многодневным маршрутом (контрольное время возвращения было назначено на следующий день) продукты фактически закончились: остались лишь чай, соль, корочка давно несвежего хлеба граммов на двести и небольшой кусочек сала. Сало и половинка хлеба были пожертвованы псу (он же рыбы не ест!).
Голод — не тётка, и Алексей последние минуты светового времени и начала сумерек потратил на рыбалку. Рыба ещё не спустилась в зимовальные ямы и стояла в небольших ямах в верховьях ручьев, из которых ей до наступления очередного паводка некуда было деться. Соорудив снасть на короткой удочке, Алексей за небольшой промежуток времени выловил с десяток средних и крупных хариусов. Часть из выпотрошенных и подсоленных рыб тут же была водружена на рожны над разгоревшимся костром. Развесив влажную одежду и портянки у костра, Алексей приступил к уже привычной трапезе: он снимал уже готовую рыбу с рожна и, пока та охлаждалась до приемлемой для употребления температуры, нанизывал и располагал над углями костра следующую порцию сырой рыбы.
Поглотив первую готовую партию хариусов, Алексей обратил внимание, что Джой переместился со своего места поближе к нему и с нескрываемым интересом следит за его трапезой. Алексей ухмыльнулся и, остудив часть рыбы и освободив от имеющихся крупных костей, предложил её Джою, памятуя, что хозяин говорил, что пёс не ест рыбу “ни в каком виде”. Джой не заставил себя упрашивать и, быстро обнюхав предложенное яство, жадно проглотил угощение! Распробовав, что “эту каку” можно есть, Джой подобрал и сгрыз все ранее выброшенные Алексеем головы и хвосты рыб. Если бы сам Алексей не испытывал уже такое постоянное чувство голода, то у него, без сомнения, наступил бы когнитивный диссонанс. Но он как никто понимал, что жизнь, она такая — даже правоверного мусульманина может заставить в священный месяц Рамадан, пусть и под одеялом, попробовать свиное сало.
Дальнейшие манипуляции Алексея напоминали конвейер по приготовлению рыбы, а пёс внимательно и придирчиво наблюдал за происходящим: рыба, уже не так тщательно остуженная и лишённая костей, делилась на две части и тут же употреблялась по прямому назначению — съедалась партнёрами без остатка, включая головы и хвосты. Этот процесс занял не так уж много времени — заготовленная рыба закончилась. Чуть-чуть притушив саднящее чувство голода, Алексей приступил к горячему чаю, а пёс, поняв, что “продолжения банкета” не будет, отошёл и завалился у костра на выбранном им для ночлега месте.
* * *
Ночь прошла без происшествий, и “сладкая парочка”, как обычно, по утреннему морозцу выдвинулась маршрутом в направлении базы на реке Селезень. Поскольку в береговых обнажениях участка вскрывался довольно однотипный и стандартный набор коренных пород, Алексей посчитал, что было бы интересным обследование водораздельных пространств, как выяснилось, перспективных на выявление новых проявлений инфильтрационных оксидных марганцевых руд “антроповского типа”, им уже описанного и зафиксированного в виде необходимого пазла в общей картине гипергенного марганцевого оруденения юга Горной Шории.
Склон, по которому проходил маршрут, был традиционно сложным из-за бесконечного бурелома и непроходимых островков акации и черёмухи. Ближе к водоразделу тайга приобрела первичный, не затронутый лесозаготовками облик, представляющий собой зрелый пихтач с отдельно стоящими кедрами и обширными полянами с высокотравьем и зарослями кустарника по опушкам. Эти места являлись наиболее проходимыми и обжитыми для всей лесной живности: многочисленные оленьи тропы пересекали гриву в различных направлениях, основная же тропа — самая вытоптанная и удобная — проходила строго по самому водоразделу. Алексей, наломавшись по завалам и вытянув все жилы в зарослях акации, “включил форсаж” и, скомандовав Джою: “Вперёд!” — продолжил свой маршрут, придерживаясь этой основной тропы.
Водораздел, как и большинство из ранее пройденных Алексеем, был наглухо задернован. В очередной раз подняв глаза из-под ног, чтобы сориентироваться по дальнейшему направлению передвижения, Алексей боковым зрением приметил большую старую бурую корягу, несколько возвышающуюся над высокотравьем, и двинулся в её направлении, тут же чуть не врезавшись в Джоя. Пёс, перегородивший собой тропу, застыл в напряжённо-угрожающей позе. Его шерсть на холке стояла дыбом, как наэлектризованная, а хвост напряженно, как у волка, прижатого вилами к стенке, палкой торчал почти параллельно земле. Из его горла раздавалось глухое, морозящее кровь рычание, изредка переходящее в сдавленный угрожающий лай. Он никак не прореагировал на неуклюжее столкновение с ним Алексея, как будто пытаясь взглядом пронзить непроницаемые заросли начинающей жухнуть травы.
Алексей мгновенно почувствовал всю серьёзность происходящего. Он остановился и, сжав в разом вспотевшей руке своё единственное оружие — молоток, стал напряжённо вглядываться в обозначенном Джоем направлении. Он не сразу обратил внимание, что “старая бурая коряга”, которую он ранее выбрал в качестве своего ориентира, куда-то исчезла. Когда наступило осознание того, чт’о это, возможно, за “коряга” была, Алексей почувствовал мимолетную слабость в ногах и какой-то холодный спазм внизу живота. После секундного замешательства Алексей взял себя в руки и, пытаясь говорить громко и резко, начал разговаривать с псом, особо не вникая в суть того, что произносил. Потом, не переставая блажить, медленно направился в сторону ближайшей пихты, где, сняв рюкзак и достав из него котелок, начал брякать об него молотком и ломать, производя как можно больше шума, нижние сухие ветки пихты, постоянно оглядываясь в направлении вероятной опасности. Пару раз на поляне несколько в ином месте — чуть дальше прежнего — над травой появлялась и через некоторое время исчезала неясная фигура “хозяина тайги”; медведь, видимо, ещё молодой, не издавал никаких звуков, а только разглядывал “пришельцев”, ранее никогда им не виданных, оценивая лишь степень их опасности. Джой же, продолжал стоять, не двигаясь, как будто для него всё вокруг исчезло или остановилось время, изредка производя лишь рычание, перемежающееся со злобным коротким лаем. В качестве контрольного предупредительно-оборонительного мероприятия Алексей запалил мох, содранный с нижней части ствола пихты, подкладывая в разгорающийся костёр обломанные ранее сухие ветки. Вид огня придал Алексею больше какой-то ещё невнятной уверенности, что всё происходящее закончится хорошо.
“Танцы с бубном у костра” продолжались энное количество времени — до тех пор, пока Алексей, уверившись в том, что опасность миновала, не спеша загасил костёр и, собрав свою опостылевшую поклажу, двинулся в сторону от прежнего направления движения, несколько перестроив свой маршрут с учётом сложившихся обстоятельств. Вскоре его догнал Джой, продолжавший изредка останавливаться и, развернувшись назад, внимательно прислушиваться к происходящему вокруг.
Продолжавшаяся работа достаточно скоро отвлекла парочку от назойливых мыслей о возможно подстерегающей их в чаще опасности, и уже без каких бы то ни было особых трудностей, не считая обычные для шорской тайги препятствия — буреломы, каменные развалы по берегам ручьёв — к полудню Алексей с Джоем выбралась на таёжное “четырёхполосное шоссе” — натоптанную животными и горняками тропу, от которой до стационарного лагеря было буквально подать рукой.
Тайга в очередной раз дала понять Алексею, что простых маршрутов в её царстве не бывает и что геологу всегда необходимо психологически быть готовым ко всему — реально рассчитывать протяжённость маршрута, исходя из своих физических возможностей, и всегда иметь запасной вариант для возвращения на базу.
Заключительный аккорд
И вот наконец-то основные работы, намеченные на Курсагашском участке Селезеньской площади, были благополучно завершены, и Хохол с Кержаком с большей частью снаряжения и всеми геологическими пробами были отправлены на базу экспедиции в город Таштагол. Автомобилей для вывозки всего полевого отряда, как всегда, было недостаточно, и следующее прибытие транспорта было запланировано технической службой экспедиции в течение последующей недели. В оставшееся до выезда время предполагалось засыпать (рекультивировать) глубокие шурфы и пройти расчистку протяжённой промоины на склоне участка, приуроченной к колее старой тракторной дороги, рассекающей чехол рыхлых отложений от гипсометрической отметки устья глубоких шурфов до долины ручья Курсагаш и вскрывающей “рудный горизонт” практически на всю мощность. Расчистка очень эффектно дополняла фактические данные по детальному участку, отражающие особенности геологического строения и локализации залежи валунчатых оксидных марганцевых руд Курсагашского участка. Для этих целей в полевом лагере Алексеем были оставлены проходчики Валерка и Степан, ну и, конечно, Михаил Иванович с Джоем.
Валерка, естественно, никуда не спешил, так как на “большой земле” его никто не ждал, и его вполне устраивал полный пансион в полевом лагере. Степану, судя по всему, тоже не было необходимости у кого-то “отпрашиваться”.
Как и хотел Михаил Иванович — все лишние “глаза и уши” (всё видящие и слышащие), а главное — “рты” (болтающие лишнее) были удалены с участка. В полевом лагере осталось лишь четыре палатки и кухня-столовая. И уже никто не мог помешать ему выполнить своё торжественно провозглашённое за “рюмкой чая” обещание, что домой без мяса они (имеется в виду с Алексеем) не вернутся. Да, собственно, Михаила, как казалось Алексею, только и удерживала в полях мысль о большой (настоящей) охоте — охоте на большую дичь!
Первый рабочий день после отъезда основной массы работяг Алексей был занят на участке — необходимо было расставить оставшихся проходчиков и объяснить стоявшую перед ними задачу. А она состояла в том, что им необходимо было двигаться по намеченной линии навстречу друг другу, расчищая промоину до первичных пород слоистой толщи переотложенной коры выветривания, которую необходимо было детально изучить, описать и опробовать. Алексей пояснил проходчикам, что так будет по-честному, если они будут одновременно идти навстречу друг другу и, кто из них сколько сможет пройти метров расчистки, столько и будет включено в их личный наряд-задание. Ведь зачастую бывает так, что отдельные горняки набирают себе заданий в надежде побольше закрыть объёмов в наряде, а справиться быстро не могут. Другие же проходчики, которых обделили объёмами “хитрожопые” товарищи, быстро выполнив свою часть работы, часто зависают от безделья. Соответственно, зависает и геолог, так как пройденную отдельными отрезками канаву обработать единым ходом невозможно до тех пор, пока её не закончит отстающий.
Вернулся Алексей в лагерь уже к концу светового дня — времени до заката оставалось около одного-двух часов. Алексей клятвенно обещал Михаилу Ивановичу, что уж следующий день точно будет в полном его распоряжении; проходчики обеспечены работой, а он сам будет в лагере за сторожа. Но у Михаила всё уже настолько “чесалось”, что понимая — времени впритык, — он шустро собрался и, на ходу сказав: “Пойду огляжусь. Скоро буду”, — свистнул Джоя и устремился по дороге вверх по реке.
Умывшись и переодевшись после работы, за кружкой горячего чая, пока ещё было светло, Алексей, разложив на столешнице в столовой журналы документации шурфов, приступил к самой неприятной части своей работы — предварительному расчёту объёмов проходки по категориям пород и интервалам глубин отдельно по каждому из горняков для последующего составления нарядов и табеля учёта рабочего времени за отчётный месяц. Выполняемая работа требовала определённой концентрации, так что время, как обычно, пролетело незаметно. Стало резко смеркаться, и Алексей зажёг пару свечей, чтобы продолжить свои арифметические упражнения. Но вернулись Валерка со Степаном, и Алексей сразу нашёл повод отложить это неинтересное занятие на следующий день.
Пока разогревали ужин, подкинув в печь несколько поленьев, где-то совсем рядом, как всем показалось в нарождающихся сумерках, раздался заливистый, практически не прерывающийся лай Джоя. Все присутствующие переглянулись, некоторое время постояли, напряжённо вслушиваясь во всё многообразие таёжных звуков, а затем начали неспешно есть уже опостылевшую кашу с тушёнкой, в которой никто не смог бы однозначно ответить, чего больше — мяса или гнуса (комаров, мошки).
На окружающие горы и палатки геологов опустилась промозглая звёздная осенняя ночь и гнус, как по мановению волшебной палочки, исчез из окружающей атмосферы. Остатки полевой братии — каждый с кружкой горячего бодрящего напитка, — расположившись возле костра, наслаждались его первозданным благодатным теплом. Огонь в металлических печках, затопленных в оставшихся жилых палатках, гудел в трубах, как расстроенный орган в руках неопытного музыканта. А где-то в разлившейся повсюду темноте продолжался бесконечный лай Джоя, который, как казалось, замер на одном и том же месте.
— Да что там в такой темноте можно разобрать-то, — угрюмо пропыхтел сигаретой обычно молчаливый Степан.
— Тут не только глаза на сучках можно оставить, но и без ног остаться, — согласился Валерка.
Алексей с некоторым возбуждением, но и нескрываемой тревогой воспринимал развивающиеся события. Всё было достаточно неоднозначно в плане соблюдения техники безопасности при проведении полевых геологоразведочных работ. Особенно когда ты в полной мере за всё это отвечаешь, но ни на что, увы, повлиять никак не можешь.
Незаметно пролетело около часа времени с начала “собачьего вальса” в исполнении Джоя, как все облегченно вздохнули: в тишине послышался шум шагов и в отблесках света от костра со стороны дороги появился Михаил. Он прямиком проследовал к притихшей компании и, не рассупониваясь, рухнул рядом на свободный березовый чурбак, обводя всех растерянным и удручённым взглядом. Игнорируя вопросы компании, Михаил, сбросив охотничью амуницию, сходил в столовую за кружкой и, налив горячего чая, только и промолвил: “Ёшки-поварёшки! Я же ведь только оглядеться хотел, а оно вон как вышло!” Потом, немного отойдя от своих гнетущих мыслей, поведал следующее.
Оказывается, Михаил с псом не успели пройти по долине реки и одного километра, как Джой прихватил (поднял) небольшое семейство лосей. Один, матёрый сохатый, сразу ломанулся в гору и исчез, как “ёжик в тумане”. А лосиха с лосёнком-одногодком ещё долго топтались в молодом и частом пихтаче на полусклоне долины. Пёс их удерживал своим лаем на небольшом пятачке, но подобраться на расстояние выстрела через этот частокол деревьев Михаил не смог, тем более что резко начало темнеть. Как и предположила вся честн’ая компания, Михаил осознал, что глаз, оставленный на сучке, вряд ли когда-нибудь проморгается, и свои попытки приблизиться к загнанной дичи решил прекратить.
— А что не стрелял? Мочканул бы — вдруг попал бы! — заметили присутствующие.
— А если бы ранил? Взять бы не смог, а подранок ушёл бы где-нибудь в трущобу загибаться! Ни себе, ни людям — так нельзя!
— И что дальше? Джой вон до сих пор работает! — осторожно подал голос Алексей.
— Да-а-а, это засада! — сразу похмурнел расстроенный Михаил. — Я же его больше получаса отзывал! Да куда там, он вошёл в рабочий раж и уже ни на что не реагировал. Теперь его никто и ничто уже не остановит, пока из сил совсем не выбьется или не поймёт, что его “кинули”! Так уже было, и не раз! И абсолютно в такой же безвыходной ситуации. Потом, когда он останется без сил, может на месте несколько часов отлёживаться и только через полдня или больше вернуться к месту стоянки, ну, это, как правило, в охотничью избу на горе Зелёной, откуда мы часто уходили на охоту.
— А потом, — продолжил Михаил, — Джой очень сильно обижается. Может день-два ничего не есть, не обращать внимания ни на кого, в том числе и на меня, не реагировать на призывы готовиться к очередной вылазке на зверя...
— И что теперь думаешь делать? — спросил Алексей.
— А что делать, — философски промолвил Михаил, — будем ждать! Ждать и надеяться, что он сильно не ухряпается, вовремя поймёт, что меня нет, и скоро вернётся. Иначе намеченная на завтра охота не состоится, и мы будем “полоскать свои бананы” на берегу этой шорской речушки! Может, нам повезёт, и он быстро отойдёт от обиды — не щенок уже, понимать должен, что так бывает!
Михаил не находил себе места: он сходил в палатку подбросить дрова в печь, переоделся в сухую одежду, согрел кашу и присел к костру поесть. Работяги Валерка и Степан, “погрев мослы” у костра и выкурив “прощальную трубку”, удалились спать: работу на завтра им никто не отменял. И теперь у костра остались Алексей и Михаил, тревожно прислушивающиеся к непрекращающемуся лаю Джоя. Приёмник намеренно не включали, так как всё внимание было обращено только вовне.
Прислушиваясь к продолжающемуся преследованию, Алексей и Михаил хлебали бодрящий крепкий чай и неспешно беседовали обо всём, но преимущественно по актуальной на текущий момент тематике. Алексею было интересно всё, что было связано с Джоем, особенно в контексте происходивших между ними в последнее время событий. Его интересовало всё, особенно необычные и запоминающиеся случаи из их с Михаилом богатой охотничьей жизни.
У Михаила в это тревожное для него время, очевидно, также была потребность что-то рассказать о своём боевом друге. Так что он легко повёлся на просьбы Алексея и начал неспешно рассказывать, рассказывать и рассказывать. Благо, времени было вдоволь — никто из них не спешил укладываться спать: во-первых, это были последние деньки их пребывания на привычном, уже полюбившемся месте; во-вторых, все основные работы уже были благополучно завершены и ничто не могло серьёзно омрачить радость от хорошо выполненного дела; в-третьих, это непокидающее щемящее ожидание скорой и долгожданной встречи со своими близкими.
Коротание времени под бутылочку веселящего напитка, конечно, происходило бы гораздо интереснее, но неприкосновенный запас водки имеет особенность всегда заканчиваться как-то незаметно и не вовремя. Поэтому приходилось мириться с этим “фундаментальным законом природы” и хлебать неизменно горячий и крепкий чай, благо его в отряде ещё было в достатке.
Михаил Иванович рассказал целую кучу реальных историй, случившихся с ним и Джоем в дебрях Горной Шории. Алексей услышал множество тонкостей и хитростей, используемых при охоте с собакой на разного зверя. Алексей понимал, что уж ему-то это всё по жизни не очень пригодится, но слушал Михаила с огромным нескрываемым интересом. Самым удивительным для Алексея было то, что большинство рассказанных историй происходило буквально в черте города Таштагола и окружающих его посёлков — Шерегеша, Шалыма, Спасска, Чугунаша. То есть он, как и большинство жителей этих населённых пунктов, жил и трудился, даже не задумываясь, что буквально рядом с ним — там, где он с семейством рыбачит или собирает грибы, ягоды, кедровые шишки, — благополучно живут и буйно размножаются практически все таёжные звери — от медведей, лосей и косуль до соболей, колонков и пернатой дичи, включая целые тока глухарей. И никто из обывателей, кроме людей, профессионально занимающихся охотой, обо всём этом даже не подозревает.
Соответственно, Михаил и его друзья-браконьеры легко и непринуждённо, но без лишнего трёпа (а болтуны вычищались из компании моментально!), не нарушая покой окружающих, добывали на мясо и пушнину любую промысловую дичь в шаговой доступности от своего дома. Надо отметить, что лицензии и разрешения на отстрел той или иной дичи всё же охотничками брались и оплачивались по минимуму, но пользовались ими не единожды. При этом компанией безукоснительно соблюдались элементарные неписаные профессиональные и этические охотничьи нормы, как то:
· не бить самок животных даже не в период вынашивания плода или кормления тёленка;
· не ранить зверя, если нет возможности его взять;
· не бить лишнего — только то и столько, сколько нужно или сможешь взять и не более того, и прочее.
Алексей всего и не запомнил, а что-то из услышанного, возможно, до конца и не понял. Да такой задачи и не было. Но тем не менее всё услышанное вызывало определённое уважение к позиции местных браконьеров.
Михаил поведал, как обнаружил в районе Спасских “дворцов”* глухариный ток и несколько лет в весенний период — в марте-апреле — пользовался всеми благами этого “продмага”. Как оборудовал солонец на звериной тропе и поймал в петлю лося, но, пока ходил за подмогой, чтобы вынести добычу, “хозяин тайги” отнял (украл) её и спрятал остатки туши “на дозревание”, в последующем бдительно охраняя её от посягательств всяких “понабежавших” халявщиков. Ещё рассказывал о тонкостях охоты на горе Зелёной на соболей, в том числе и о том, что лучше не стрелять в зверька из ружья, а настраивать ловушки (типа “проскока”), чтобы сохранить в целости его ценный мех.
Джой же у Михаила появился щенком всего-то около пяти лет назад. Он вспомнил, как его, ещё молодого пса, он взял с собой охотничать в начале зимы на гору Зелёную, где у него была отстроена собственная избушка, которая регулярно использовалась по назначению им и его товарищами-браконьерами. Товарищей было двое, и у каждого была опытная собака и ещё молодняк для натаскивания — всего три годовалых щенка. В один из дней эта задорная и голосистая свора подняла устраивавшегося на зиму, но ещё не уснувшего медведя. Пока суд да дело, на горе неожиданно начался, как там часто бывает, сильный снегопад. Идти за зверем по курумникам да по рыхлому снегу было практически невозможно даже для подготовленных людей. А собаки, в азарте (в запале), как их и учили, всей гурьбой, вместе со щенками продолжали гнать зверя всё дальше и дальше... Охотникам пришлось с неимоверными трудностями, при очень плохой ориентировке, вернуться в охотничью избушку, чтобы переждать ненастье.
Собак долго не было. Попытки на следующий день набрести хоть на какие-то их следы в этом “царстве снега” не увенчались успехом. Только через сутки с лишним к избушке вернулись лишь две собаки — Джой и ещё одна взрослая сука. Джой был здорово подран — свисало два вырванных клочка шкуры, а вторая собака была настолько сильно потрепана медведем и потеряла так много крови, что не протянула и ночи: утром её обнаружили уже “уснувшей” — отправившейся на охоту в бескрайние небесные угодья.
После этого Джой, как поведал Михаил, стал совсем другим. Его поведение изменилось кардинально: исчезли его прежние щенячьи нежности и игры; взгляд, как и характер, стал предельно серьёзным и жёстким, внимательно оценивающим любую ситуацию с точки зрения её возможной опасности для себя или хозяина, за которого он несёт полную ответственность и которую ему, Джою, единожды уже не удалось до конца оправдать, это когда его братья и подруги, включая щенков, были безжалостно истреблены свирепой и беспощадной тёмной силой прямо у него на глазах. После этого случая к “хозяину тайги” Джой начал испытывать жгучую кровную ненависть. Как сказал бы Рубик Хачикян: “Он такую личную неприязнь к нему испытывает, что аж кушать не может!”
— Теперь медведя Джой за десять вёрст чует, — продолжил Михаил. — Вся шкура у него сразу дыбом встаёт и не лаять, а рычать начинает так, что мне самому хочется спрятаться. Когда как-то раз после этого случая мы с друзьями медведя завалили, так его полчаса не могли оттащить, теребил того с такой злостью, что аж на сутки потом совсем обессилел.
— Ну, я тоже что-то подобное в исполнении Джоя видел, — оживился Алексей. — Там, на Антропе, когда мы, похоже, с ещё молодым Винни-Пухом пересеклись. Джой, конечно, не кинулся на медведя, понимая, что тебя рядом нет, но если бы медведь пошёл на нас, то ему точно не было бы просто с Джоем. Мне тоже было страшно с ним рядом находиться, думал, что за компанию тоже могу “отхватить люлей”!
— Медведь сейчас сытый — на кедровом орехе хорошо зажирел — и в непонятный “замут” вряд ли пойдёт. Так что зря ты так сильно переживал.
— Конечно, тебе просто рассуждать, когда ты с псом и двухстволкой никогда в тайге не расстаёшься. А я вот что-то не слышал, что можно просто так убить или защититься от медведя куском марганцевой, пусть даже качественной руды!
Похихикав по этому поводу, мужики, с целью скоротать время, продолжили неспешно “переливать из пустого в порожнее”. В одиннадцатом часу — время глубокой осенней ночи — лай Джоя неожиданно прекратился, а к полуночи он уже вернулся в лагерь. Не обращая ни на кого внимания, пёс устало проследовал к палатке Михаила и, вылакав всю воду из своей миски, улёгся, распластавшись, на своё место.
Михаил подскочил на месте, как “рука Ильича” над бутылью с забродившей брагой, и метнулся к кастрюле с вечерней кашей. Набрав в миску уже изрядно остывшей еды, он “на цырлах” (чуть ли не на карачках) с бормотанием неразличимых на слух слов, но произносимых с успокаивающей и заискивающей интонацией, подошёл к псу и поставил перед ним миску. Джой не пошевелился и даже не посмотрел в его сторону. Михаил ещё немного покрутился вокруг него, в палатке подкинул в печку поленья и вернулся к костру со словами:
— Ну, конечно же, обиделся...
Дальше разговор совершенно не клеился. Михаил сильно расстроился, и желание что-то ещё рассказывать у него начисто пропало; он часто поглядывал в сторону палатки и тяжело вздыхал. Потом, что-то сообразив, суетливо принёс к лежанке Джоя под полог палатки наполненную в речке миску свежей воды.
Ещё какое-то время, пока не угас костёр, собеседники уже молча пялились на догорающие угли. Когда же Алексей уже собрался отправиться отдыхать к своей палатке, Михаил, подходивший в очередной раз к обиженному другу, вернулся с сияющей улыбкой:
— Начал есть, — сообщил он радостную весть. — Значит — простил! Ну вот, значит, есть надежда: если он совсем меня простил и не очень сильно устал, а чересчур устать он вроде бы не успел, то завтра может согласиться пойти со мной в тайгу!
Вот с этими позитивными мыслями они оба отправились по палаткам, готовясь ко сну.
* * *
“Нас утро встречает прохладой...” — пели ребята с Нарвской заставы. Обитателям же палаточного лагеря на реке Селезень в это осеннее утро в самую пору было петь: “Ой, мороз, мороз, не морозь меня...” — поскольку температура “за бортом” — за пологом палатки — опустилась где-то до минус пяти-шести градусов по Цельсию. Заморозок негласно сообщал, что небо чистое и день будет солнечным и тёплым.
Когда же на “Маяке” Вадим Казаченко начал жаловаться на всю Расею, что ему “больно”, Алексей осмелился выползти из своего заиндевевшего ватного спальника, чтобы растопить давно остывшую печь. Потом, нырнув обратно в спальник, стал ожидать времени утреннего сеанса связи с базой экспедиции для уточнения дня прибытия транспорта.
После утреннего, во всех смыслах бодрящего туалета оставшийся контингент “Селезеньского пансионата” потянулся на запахи, распространяющиеся из кухни. Михаил, вероятно, поднялся нынче пораньше, чем обычно, чтобы проведать обиженного Джоя и подольстить ему своим повышенным вниманием. И это, похоже, ему хорошо удавалось! Когда вся компания уже задорно гремела за столом ложками, Михаил с довольной улыбкой сообщил, что Джой “уже изволили позавтракать” и что, с большой долей вероятности, сегодня намечается их большая совместная выездная “гастроль”.
Горняки ушли на участок, а Михаил, прибрав на кухне, спросил: “Алексей, всё в силе?” — и, получив утвердительный ответ, стал готовиться перед своей палаткой к очередной вылазке в тайгу. Он демонстративно собирал все охотничьи принадлежности, “тормозок” на обед, топор, плащ. Джой же внимательно и недвусмысленно наблюдал за этим процессом и, когда хозяин вышел полностью экипированный из палатки и скомандовал: “Джой, вперед!” — пёс рефлекторно, не раздумывая, как будто ничего и не было, устремился по направлению к дороге.
— Давай, Михаил, удачи! Сегодня я “на цепи и будку сторожу”! — проводил их Алексей.
А эта задача оказалась для него не такой уж и простой. Переделав все неотложные дела и подобрав оставшиеся “хвосты” по камеральной обработке полевых материалов, Алексей не придумал ничего более достойного, чем прилечь на нары в тёплой протопленной палатке. Под хит Филиппа Бедросовича “Зайка моя” Алексей медленно погрузился в царство Морфея. Крепкий здоровый сон — это нелёгкая доля (участь) всех охранников и сторожей, и ей, хочешь не хочешь, Алексей вынужден был в полной мере соответствовать!
Так что время пролетело незаметно, и короткий день предзимья приблизился к полудню. Алексей, утолив своё желание поваляться всласть и, чтобы сбросить остатки сна, приступил к обязанностям Михаила Ивановича по подготовке к приготовлению ужина: растопил печь в палатке Михаила, почистил овощи — картошку, морковь и лук. В своей палатке огонь в печи он поддерживал весь день, что делало жизнь в имеющихся условиях не только возможной, но и приятной. Где-то в это же время он впервые услышал довольно далеко знакомый и неожиданно приятный лай Джоя. В голове Алексея промелькнула смутная надежда, что на этот раз у охотников всё получится так, как было задумано.
Лай то прекращался, то начинался вновь, свидетельствуя о том, что происходит уже известный всем процесс — преследование обнаруженной дичи! Заниматься в такой обстановке чем-то серьёзным заставить себя Алексей уже не мог. Единственным, что позволяло отвлечься от происходящего и хоть как-то задействовать себя, были колка дров и чрезмерное употребление горячего крепкого чая с перманентным любованием живыми и неповторимыми, постоянно меняющимися этюдами золотой осени в Горной Шории.
Часам к трём пополудни подтянулись в лагерь проходчики, тоже довольные и воодушевлённые, с единственными словами: “Ну чё, ты слышишь!”
— Ну да, конечно, слышу! — подтвердил Алексей.
— Это же, наверное, они кого-то гонят! — не унимался Валерка.
— Будем надеяться, что это так, — подтвердил его надежды Алексей.
Вся полевая еда уже настолько всем приелась, что честн’ая компания в предвкушении возможного пира обходилась “подножным кормом” — пили чай с сухарями и ударными дозами поглощали никотин. Основной же темой разговоров было обсуждение громкости и тембра лая Джоя, удалённости происходящей баталии от полевого лагеря в каждый момент текущих событий.
Часа через полтора с начала погони — начала лая Джоя, — к неимоверной радости всех присутствующих, раздался звук далёкого ружейного выстрела. Все подскочили и возбуждённо начали обсуждать произошедшее, рассказывая друг другу каждый свою, но в целом все одинаковые и благоприятные версии произошедшего. Минут через пять-десять (хронометраж, естественно, никто не вёл) возбуждённая предчувствиями компания, к своей огромной радости, услышала второй выстрел, который упрочил всеобщую уверенность, что там — за непроницаемыми зеленовато-красновато-жёлтыми кулисами тайги — всё идёт по самому благоприятному для охотников сценарию.
В дальнейшем события происходили примерно в том же ключе: компания ожидающих то расходилась по своим палаткам, то вновь собиралась в столовой за чаем, чтобы разделить свои мысли и предположения с присутствующими.
А в это время природа исподволь готовилась к зиме, и ничто не могло нарушить её вечных, без каких бы то ни было значительных отклонений, повторяющихся по проторённому кругу сезонных изменений. День стоял необыкновенный, и поздняя осень поражала своей красотой: чистым звенящим лазурным небом, завораживающим хороводом падающей листвы и тихим, плавным течением жидкого хрусталя студёной воды затаившейся перед предстоящим паводком реки. Яркое солнце создавало иллюзию тепла, но в тени или на открытом пространстве, даже при незначительном колебании воздуха, моментально ощущалась отнюдь не осенняя прохлада — находиться вне палатки без телогрейки было не комильфо. В связи с этим, для более комфортного совместного ожидания финала разворачивающихся событий, на постоянном месте — посередине поляны — был разведён традиционный костёр.
Ожидание длилось не вечно: где-то через час-полтора по времени после второго выстрела на поляне, как обычно, первым появился пёс и вскоре за ним Михаил Иванович. По их физиономиям было сразу видно, что они были “под щитом” в виде полного и, судя по всем признакам, не очень лёгкого рюкзака!
Лично для Алексея всё происходившее напоминало просто какое-то чудо! Чудо в том, что человек не только сказал всем, что он сейчас сходит в тайгу и через час-два добудет лося, а то, что он то самое и за то самое время сделал! И сделал это вне зависимости от обстоятельств и прочих условностей имен но здесь и именно сейчас. Это не укладывалось у него в голове.
Пёс, как обычно, вылакал из своей миски всю воду и, в отличие от прежнего, подошёл к костру и, покрутившись, выбирая себе место, примостился на некотором удалении, позволяющем вкушать все прелести его тепла.
Компания ожидающих с возгласами и нескрываемым восхищением окружила Михаила, теребя его и требуя немедленных подробностей произошедшего эпического, по меркам присутствующих, события. Он же скромно, но с довольной ухмылкой уже раздавал необходимые, на его взгляд, команды:
— Валерка, раскочегарь печку на полную катушку. Степан, давай за водой!..
Тут и Алексей раболепно вставил “свои три копейки”:
— Миша, а я тут картошечку с морковкой и луком уже подготовил.
На что тот одобрительно кивнул: “Пойдёт”.
Как это у них, у охотников, бывает, Михаил прихватил для свеженины самые лакомые части добытого лося — язык, часть потрохов (сердце, печень, почки) и кусок филейного мяса. Заставив всех поучаствовать в процессе подготовки мероприятия для всеобщего блага, он сам, как было им заведено, сначала накормил пса остатками подогретой утренней каши, а затем занялся собой — освежился в реке и переоделся в сухую одежду. После этого, облачившись в парадно-выходную фуфайку, Михаил подошёл и устало присел у костра. Пока готовился праздничный ужин, в периоды между осуществлением необходимых организационных мероприятий — указаниями, что делать, куда и что нести-класть-мешать, — Михаил рассказал заинтересованным слушателям всю последовательность произошедших событий.
Молодого одинокого лося-самца, очевидно, не из вчерашнего стада, Джой учуял в долине реки в районе бывшего стана заготовителей пихтового масла — в приустьевой части левого притока реки Селезень — ручья Соколок. Лось, почуяв опасность, пошёл вверх по склону долины на водораздел по правому борту ручья через кусты и бурелом. Километра полтора-два он шёл бодро, не останавливаясь, пока немного не устал и не понял, что от преследующего его лающего существа большой опасности нет. В первые полчаса Михаил подумал, что лосяра с испугу не остановится и уйдёт далеко, где его и брать-то не с руки: как потом выносить эту огромную тушу в лагерь, ведь дорог для проезда автотранспорта нет — сопки проходимы лишь для трелёвочника или трактора. Но последующие события его несколько успокоили: погоня, судя по лаю пса, здорово приостановилась. Джой делал свою работу на “отлично”: он вступил с этим громадным, вооружённым убийственными рогами зверем в полный контакт, хватая за ноги, если тот пытался бежать, а когда лось останавливался, то тормозил его передвижение назойливым лаем, обходя его с головы — со стороны направления его движения.
Поняв, что Джой “в деле”, Михаил спустился в долину ручья и припустил вперёд — в обход направления движения лося, благо, направление небольшого ветра было по ходу движения. Несколько опередив по ходу место баталии пса с сохатым, Михаил осторожно поднялся на гриву и медленно начал перемещаться навстречу ветру и приближающемуся шуму. Разглядев добычу, Михаил дождался, когда лось появится на относительно свободном месте и на нужном расстоянии и произвёл первый выстрел. Целился он и попал пулей двенадцатого калибра в бочину — в переднюю часть грудной клетки — в район лёгких и печени. На вопрос присутствовавшей публики, почему стрелял “не в глаз или сердце”, Михаил ухмыльнулся и ответил, что так могут и делают только умельцы “трепать языком”.
Лось же в дальнейшем протянул в горячке ещё двести-триста метров, пока не остановился, пошатываясь на нетвёрдых ногах, на старых вырубах, в молодом пихтаче. Приблизившийся почти вплотную, Михаил добил его вторым выстрелом в район головы. Лосю, судя по данным оригинального паспорта, заверенного количеством отростков на рогах, было около пяти лет. Зная, что лось может быть просто оглушён или ранен, Михаил выждал ещё минут пять-десять, а затем пустил к лежащему телу Джоя. Пёс остервенело потеребил зверя за морду — тот не реагировал. Тогда Миша, убедившись, что лось точно окончательно “уснул”, приступил к разделке туши, что являлось для одного участника данного процесса совсем непростым делом, тем более в тесном молодом пихтаче.
Недолго передохнув, а от долгого перекура можно было бы запросто и подстыть — вся одежда была насквозь мокрая после произошедшей погони, — Михаил, гружённый трофеями, и его напарник отправились в лагерь. Перед этим он забросал оставшуюся тушу лося пихтовыми ветками, а на сучках рядом стоящих деревьев пристроил пустые гильзы от использованных патронов для отпугивания возможных хищников, желающих на халяву пополнить свой предзимний жировой запас.
Праздничный ужин — суп “из того, что есть” на мясном бульоне и тазик варёного мяса — удался на славу! Алексей не пожалел и выставил на стол последнюю заначку из НЗ — пол-литру водки, прикуркованную на “всякий пожарный случай”; а в тайге, что характерно, такие случаи происходят регулярно и от этого нет никакой стопроцентной защиты. Потом разгорячённая компания ещё долго мусолила у костра за чаем все детали произошедшего. Джой, как будто понимая, что он сегодня главный именинник, насытившись, также расположился у костра, колоритно дополняя собой оставшийся в лагере коллектив таёжных бродяг.
* * *
Следующий день продолжился решением насущных проблем. Степан, закончивший свой отрезок расчистки на участке, вызвался остаться на день дежурным в лагере, а Валерке предстояло завершить свою часть намеченной расчистки. Михаил и Алексей планировали разделать и перенести в лагерь вчерашнюю добычу. После сытного завтрака все занялись подчисткой своих незавершённых дел.
Со свежими силами Алексей и Михаил в сопровождении, понятное дело, суровой “хвостатой охраны” довольно быстро отмахали всё довольно приличное расстояние до места, составившее около четырёх с половиной километров. По еле заметным засечкам, оставленным Михаилом на стволах деревьев, они вышли к заваленному ветками лосю. Он был нетронут, и, облегчившись от лишней одежды, друзья приступили к разделке туши, предварительно верёвками растянув ноги животного. Прихватив первую партию добычи, составлявшую для каждого по весу не менее пятидесяти килограммов, группа “шерпов”-носильщиков двинулась в обратный путь. Он, проходивший сначала под гору, а потом по довольно протоптанной дороге, был, насколько это возможно, достаточно простым для подготовленного физически человека. Это, конечно, не считая того, что позвоночник “поскрипывал” от нагрузки и пот застилал глаза, а сочащаяся из мешков с мясом кровь холодными обжигающими струями стекала по спине.
После непродолжительного отдыха в лагере друзьями была проделана и вторая ходка, после которой Михаил, хитро улыбаясь, неожиданно “вспомнил”, что “у него больная спина”, что “он старый” и что “его девушки не любят”. Алексей вообще удивился, что Михаил добровольно проделал такую работу — вдвоём они практически перенесли в лагерь основную массу туши лося, тем более с его, Михаила, реально ещё не зажившей спиной. Алексей на это и не рассчитывал, так как Миша ещё раньше сказал, что у него дома все холодильники заполнены дичиной, что ему мясо не нужно и что он возьмёт только килограммов пять-десять деликатеса. Остальное же, по его словам, он безвозмездно передаёт в “фонд голодающих геологов” Спасской партии, если точно — то Алексею и Владимиру Михайловичу и никому больше (помним про “лишние глаза, уши и рты”).
Алексей, конечно, не преминул в шутку обвинить Михаила во всех смертных грехах, на что тот беззлобно отбрёхивался, беспощадно кляня свою старость и умаляя свои имеющиеся физические возможности. Потом, попив горячего чая и не желая прежде времени расслабляться и охлаждаться без необходимости, Алексей двинулся в третью ходку; Джой уже традиционно, без приказов и упрашиваний, с удовольствием составил ему в этом компанию. Третья ходка от уже накопившейся усталости далась Алексею с б’ольшим трудом, чем первые две. Он сделал в два раза больше остановок “для перекура”, тем более что его никто не гнал и ему особо торопиться было некуда.
После завершения эпопеи с переноской “трофеев” мешки были притоплены в реке, в небольшой яме в районе бывшей бани, накрыты брезентовым тентом и придавлены грудой крупных камней. Часть, предназначенная для приготовления пищи, была притоплена в реке в районе кухни-столовой.
* * *
Далее жизнь в полевом лагере потекла в привычном рабочем ритме. К приезду транспорта по вывозу оставшегося снаряжения и геологических проб благополучно были завершены все намеченные работы. Выезд с участка традиционно сопровождался гнусным моросящим дождём вперемежку со снегом. Предвидя такую ситуацию, все палатки, кроме одной, были заранее просушены, разобраны и сложены в единую, аккуратную кучу, которая была предусмотрительно накрыта прорезиненными тентами. Каркасы палаток и все постройки кухни-столовой, кроме разобранных и сложенных для транспортировки металлических печек, были оставлены на месте — для возможного повторного использования на следующие, вполне прогнозируемые полевые сезоны.
Машину для вывоза отряда с участка сопровождал Владимир Михайлович, который, по негласному полевому геологическому уставу, естественно, привёз с собой литр “огненной воды”. Машина была с высокими бортами и тентованным кузовом, предназначенным в том числе и для перевозки людей. После загрузки в машину всего оставшегося снаряжения, проб и мешков с мясом, закамуфлированных под большеобъёмные пробы, на кухне-столовой под частью оставленного навеса из рубероида под непрерывную дробь моросящего дождя и мокрого снега вся полевая братия без каких-либо ограничений по статусу и возрасту накатила не по одной “соточке” за завершение полевого сезона, закусывая остатками ранее приготовленного мяса. Разукрашенная таким не раз проверенным способом неприглядная действительность в виде снежно-слякотного предзимья приобрела вполне приличный и где-то даже привлекательный вид.
Дорога домой за бесконечными разговорами и остатками “влаги, придающей эйфорию”, пролетела как-то незаметно и благополучно завершилась уже в сумерках угрюмого дня. Конечно же, за время поездки Алексей в самых ярких красках успел доложить Михалычу об основных находках и открытиях, совершённых его отрядом за текущий период времени. Очень близкие результаты и аналогичные выводы по перспективам территории на богатые оксидные марганцевые руды, в целом укладывающиеся в предварительно разработанную в ходе камеральных работ прогнозно-поисковую модель марганцевого оруденения, были получены и группой Михалыча при обследовании других перспективных участков Горной Шории. Таким образом, была наглядно подтверждена известная истина, что “красивая модель формирования полезного ископаемого может привести к открытию месторождения, а некрасивая — никогда”!
У обоих геологов не было сомнений, что полученные материалы позволят, без сомнения, подготовить “железобетонное” обоснование для выделения экспедиции бюджетных средств для продолжения геологоразведочных работ на этот, весьма перспективный для региона тип минерального сырья.
И от осознания того, что сезон удался, что все поставленные перед партией и, в первую очередь, перед самими собой задачи были благополучно решены и что все в полном здравии возвращаются домой, создавало в компании геологов всеобщую эйфорию. В тот момент им казалось, что время рассудит и подтвердит правоту выбранной ими в это непростое время линии поведения простых специалистов-геологов, которая слагалась не из метаний в погоне за сиюминутной выгодой и благоустроенностью, а была нацелена на рост своей профессиональной состоятельности, следствием чего, безусловно, должна была стать практическая польза стране, уж которая, совершенно точно, сторицей воздаст им за этот усердный и нелёгкий труд. К сожалению, в последующем всё происходило по более жизнеспособной и реальной, всем известной формуле: “наказание невиновных и награждение непричастных”. Но это, как говорится, уже совсем другая история.
* * *
Так в общих чертах прошёл очередной полевой сезон “молодого специалиста” Алексея. В целом, самый обычный сезон, со своими трудностями и радостями, а в чём-то, как и должно быть, своеобразный и неповторимый. Ведь недаром говорят, что нельзя дважды войти в одну и ту же реку. Вот и прошедший, пусть короткий сезон запомнился не только необыкновенными находками и новыми геологическими открытиями, но и знакомством с удивительными, неведомыми для простого обывателя способностями простого, но обученного для охоты в таёжных условиях пса по кличке Джой.
СНОСКИ
* Поле(я) — полевые геологоразведочные работы, включающие бурение скважин, проходку горных выработок, маршрутные поиски и прочее, производящиеся непосредственно на объекте исследований. — Прим. авт.
** Камералка — производственное помещение (здание), где трудятся в межполевой период геологи. — Прим. авт.
* “Аммиачка” — рулонная бумага с нанесенным на неё реактивом, на которой при её засвечивании через кальку с необходимым изображением происходит реакция с копированием данного изображения на бумагу, которое закрепляется в специальном тубусе с раствором аммиака. — Прим. авт.
* Фэншуй — китайское учение (философская система), проповедующее гармонию между внутренним состоянием человека и окружающим миром. — Прим. авт.
* Челноки (сленг 90-х годов прошлого столетия) — мелкие торговцы времён перестройки, занимавшиеся мелкооптовой торговлей товарами первой необходимости. — Прим. авт.
** Баул — примитивная, большая дорожная сумка, используемая для перевозки оптом закупленных изделий из текстиля, обуви, бытовой техники и прочего ширпотреба.
*** Понты (тюремный жаргон) — вызывающее поведение, подчёркивающее желание человека казаться “круче”, чем на самом деле.
* Фонд — имеется в виду Фонд (региональный) воспроизводства минерально-сырьевой базы (ФВМСБ) — орган, созданный для консолидации части налоговых отчислений горнодобывающих предприятий за недра с целью централизованного распределения и направления этих средств для проведения геологоразведочных работ на наиболее востребованные в государстве (регионе) типы минерального сырья.
** НТС — научно-технический совет — орган, принимающий коллективное и взвешенное решение по основным аспектам деятельности любой организации. — Прим. авт.
*** Башибузуки — исламские фанатики (“разбойники, головорезы”) времён русско-турецкой войны ХIХ века, отличающиеся непримиримостью и беспощадностью к своим врагам-иноверцам.
* Генералы — условное определение главных руководителей геологического управления. — Прим. авт.
* Пустые — осадки без присутствия признаков рудной минерализации. — Прим. авт.
* “Пассажиры” — работники и специалисты, занимающие штатное место, но не производящие полезной работы, имитирующие бурную деятельность.
* Кержаки — старообрядцы, проживающие в отдалённых поселениях изолированными от внешнего мира общинами. Их представители, как правило, носят необихоженную бороду. — Прим. авт.
* Агафья Лыкова — представительница староверов-отшельников, проживающая и в настоящее время в дебрях Горной Шории. — Прим. авт.
* ОБС (сленг) — “одна баба сказала”, то есть информация самой низкой степени достоверности.
* “Отбывать номер” (сленг) — то же, что занимать место, не выполняя предусмотренной работы.
* “Горячий цех” — работа на кухне возле печки, относится к работе с особыми условиями труда. — Прим. авт.
* “Мордушка” — рыболовная снасть в виде цилиндра с горловидным входом для рыбы с одного торца и закрытой другой стороной, сплетённая из подручных материалов (молодых веток деревьев, металлической проволоки), дополнительно снабжённая грузом из камней и наживкой из хлеба или теста.
* “Тормозок” (сленг шахтёров) — набор продуктов, предназначенный для употребления в обеденное время.
* Нукер — друг, товарищ, дружинник на службе феодала в монголо-татарском войске в ХIII-ХV веках.
* Шерпы — местные жители, носильщики грузов и различной поклажи альпинистов в горах Непала.
* “Всё в цвет” (жаргон) — всё хорошо или всё как надо. — Прим. авт.
* Спасские “дворцы” — останцы гранитоидов причудливой формы, часто в виде человеческих и звериных фигур или стен и башен средневековой крепости или замка. Уфологи и прочие “доморощенные натуралисты” часто относят подобные природные образования к рукотворным сооружениям “очень-очень древних людей” и/или нерукотворным инопланетного происхождения. — Прим. авт.