АНАТОЛИЙ ЕМЕЛЬЯНОВ НАШ СОВРЕМЕННИК № 5 2025

АТОМНЫЙ ВЕК

Из жизни академика В. И. Вернадского

Научная работа нации может совершаться под покровом волевого, сознательного стремления правительственной власти и может идти силою волевых импульсов отдельных лиц или общественных организаций при безразличии или даже противодействии правительства. Однако она находится в прочном расцвете лишь при сознательном единении этих обеих жизненных сил современного государства.
В. И. Вернадский

Задачи дня в области радия

В 1896 году французский физик Анри Беккерель указал на способность соединений урана испускать лучи особого свойства, названных тогда беккерелевскими лучами.
Спустя два года, исследуя явление радиоактивности, Мария Склодовская-Кюри и её муж Пьер Кюри открыли новый химический элемент, названный ими радием, обладающий значительно большей радиоактивностью, чем химические соединения урана. Позже, исследованиями супругов Кюри и Резерфорда были найдены и другие радиоактивные элементы: торий, полоний, актиний, радон. Экспериментально доказанное явление радиоактивности обратилось в научный факт. В 1903 году Пьер Кюри сделал ещё одно открытие — радиоактивное излучение сопровождается выделением тепла.
В Российской империи, благодаря деятельности профессора минералогии Московского университета Владимира Ивановича Вернадского (1863–1945) и других учёных, исследования по радиоактивности так же получили широкое распространение. Вернадский выступает на страницах газет, в которых разъясняет важность исследований радиоактивности и необходимость изучения радиоактивных месторождений России, в каждом своём выступлении на заседаниях Российской Академии наук, он находит место и повод, чтобы напомнить о новом могущественном источнике энергии и богатства, каким он тогда уже считал радиоактивность элементов. Академия наук по представлению А.П.Карпинского, Ф.Н.Чернышёва и В.И.Вернадского приняла решение поставить на первое место среди занятий академии изучение радиоактивных минералов.
Первостепенность задачи изучения радиоактивных минералов и их природных скоплений, образующих месторождения, была обусловлена тем, что для организации производства радия требовалась урановая руда, добыча которой в России не осуществлялась. К этому времени цены на радий подскочили до астрономических величин, что стимулировало поиски урановых руд по всему миру.
Уже в 1909-1910 годах Академией наук совместно с Минералогическим обществом с целью проведения предварительных исследований, в Среднюю Азию, где находилось единственное известное в Российской империи месторождение радиоактивных руд “Тюя-Муюн”, был направлен Константин Автономович Ненадкевич — сотрудник академии.
В 1910 году Академией наук была создана специальная Радиевая комиссия в составе: В.И.Вернадский, А.П.Карпинский, Н.Н.Бекетов, Б.Б.Голицын, Ф.Н.Чернышёв. Руководить комиссией было предложено В.И.Вернадскому, представившему доклад “О необходимости исследования радиоактивных минералов Российской империи”. На торжественном годовом общем собрании Академии наук, состоявшемся 29 декабря 1910 года (11 января 1911 г., по новому стилю), Вернадский выступил с речью “Задачи дня в области радия”, в котором обосновал с геологической и минералогической точек зрения необходимость систематического изучения проявлений радиоактивности в природе:
— Чтобы иметь достаточные запасы энергии, доставляемые радием и его аналогами, мы должны иметь в своём распоряжении достаточные количества самого радия или других сильнорадиоактивных элементов. Знаем ли мы их запасы и условия их нахождения? Где их найти? Можем ли мы ответить на эти вопросы, являющиеся сейчас задачей дня в учении о радии, поскольку поднимается вопрос о применении его к жизни?
Ответив на все вопросы отрицательно, Вернадский указал единственный путь для решения выдвинутых жизнью задач в области радия:
— Этот путь требует времени, сил и средств, но другого пути нет. Этот путь заключается в полном, точном, интенсивном исследовании свойств радиоактивных минералов, в изучении условий нахождения их в земной коре. Он требует систематического расследования на радий всей земной коры, составления мировой карты радиоактивных минералов... Как ни труден этот путь, нет никаких сомнений, что человечество пойдёт по нему. Ибо с получением источника лучистой энергии связаны для него интересы огромного научного и практического значения...
Владимир Иванович обвёл слушателей внимательным взглядом и, уловив скучающее выражение лица президента, обращаясь, то ли лично к нему, то ли в его лице к правительству, повысив голос, резко произнёс:
— В вопросе о радии ни одно государство и общество не может относиться безразлично, как, каким путём, кем и когда будут изучены и использованы находящиеся в его владениях источники лучистой энергии. Ибо владение их запасами даст владельцам силу и власть, перед которыми может побледнеть то могущество, которое получают владельцы золота, земли, капитала!
Эти слова Вернадского оказались поистине пророческими.
Указывая на огромное практическое значение радиоактивности, Вернадский отмечал, что соли радия и мезотория с успехом применяются в медицине для лечения раковых заболеваний.
“Необходимо предоставить больницам и лечебным заведениям достаточное количество этих солей, — писал он, — что требует поисков и использования источников радия и мезотория на территории России”.
Одновременно Вернадский призывает объявить радиоактивные руды России государственной собственностью.
Отставание России в области радия было очевидным. Уже в 1902-1903 годах во Франции и Англии были построены первые заводы по переработке урановых руд и получению радия. В 1913 году был построен завод в США и с 1914 года центр переработки урановых руд переместился туда из Австро-Венгрии (Чехии).
В 1911 году Правительством всё же были выделены хоть и незначительные средства, на которые Вернадский организовал первые целенаправленные поисковые исследования радиоактивных элементов. В период с 1911-го по 1913 год Академией наук были организованы исследования радиоактивных минералов в Забайкалье, Закавказье, Фергане и на Урале. Экспедицию в Фергану, где находилось месторождение “Тюя-Муюн”, он возглавил сам. С 1907-го на месторождении осуществлялась добыча руды частным “Ферганским акционерным обществом для добычи редких металлов”, имевшем в Петербурге пробный завод для переработки этой руды с целью извлечения ванадия, меди и урана. Оставшиеся отходы производства, богатые редкими элементами, в том числе ураном, лежали на складе компании.
В 1912 году организуется постоянно действующая Радиевая экспедиция, в которой сосредоточена вся экспедиционная радиологическая работа Академии наук.
Грандиозные замыслы Вернадского в вопросах изучения радиоактивных элементов и их использования в интересах развития нуждались в серьёзной поддержке государства, которой ещё не последовало. Вернадский обращается за помощью к известному российскому банкиру, предпринимателю и меценату Павелу Павловичу Рябушинскому, на тот период времени одному из ведущих спонсоров прикладной науки в России. В 1913 году в офисе П.П.Рябушинского на Пречистенском бульваре Вернадский зачитывает свой знаменитый доклад “О радии и его возможных месторождениях в России”, где учёный сформулировал мысль о том, что радиоактивные элементы содержат в себе огромную энергию, которую в обозримом будущем можно будет извлечь. Это заинтересовывает Рябушинского, и тот выделяет средства на предложенную учёным программу исследований.
По подготовленным Вернадским предложениям, одобренным Академией наук и Государственным советом, в 1914 году Государственная Дума принимает Закон об ассигновании 169500 рублей на производство исследований радиоактивных месторождений Российской империи в 1914–1916 годах. Принятый закон был опубликован 29 июня 1914 года, но, чтобы не потерять полевой сезон текущего года, не дожидаясь, пока поступят ассигнования, полевые работы были начаты уже в мае. Все исследования по изучению сырьевого потенциала страны Академия наук проводит при тесном взаимодействии с Геологическим комитетом Российской империи.
В 1914–1916 годах в проводимых Академией наук экспедициях участвуют: в исследованиях Урала и Предуралья В.И.Вернадский (академик Императорской Академии наук, член Государственного совета, профессор минералогии); Ферсман А.Е. (ученик Вернадского, хранитель Геологического и Минералогического музея Академии наук, будущий академик Академии наук СССР, профессор, доктор геолого-минералогических наук); В.И.Крыжановский (старший хранитель Геологического и Минералогического музея Академии наук, будущий профессор); в исследованиях на Алтае: П.П.Орлов (профессор Томского университета), П.П.Пилипенко (приват-доцент Томского университета, будущий профессор минералогии, доктор геолого-минералогических наук), К.А.Ненадкевич (лаборант Геологического и Минералогического музея Императорской Академии наук, будущий член-корреспондент Академии наук СССР, профессор, доктор геолого-минералогических наук); в Прибайкалье: А.К.Мейстер (руководитель поисковой партии, геолог Геологического комитета, в будущем директор Геолкома, профессор), В.К.Котульский (горный инженер, в будущем старший геолог Геологического комитета, вице-директор Геологического комитета, профессор, доктор геолого-минералогических наук), В.А.Зильберминц (ассистент Петроградского университета, в будущем сотрудник Геолкома, профессор, доктор геолого-минералогических наук), В.Н.Лодочников (студент Петроградского горного института, в будущем сотрудник Геолкома, профессор); в Забайкалье: С.Д.Кузнецов (геолог при управлении Кабинета Его Императорского Величества), К.А.Ненадкевич, В.Н.Зверев (адъюнкт-геолог Геологического комитета, в будущем профессор, зав. кафедрой Ленинградского горного института), Н.М.Федоровский (выпускник Московского университета, будущий член-корреспондент Академии наук СССР, профессор, доктор геолого-минералогических наук, первый директор ВИМСа); в Фергане: Д.И.Мушкетов (адъюнкт-геолог Геологического комитета, в будущем ректор Горного института, директор Геологического комитета, профессор, доктор геолого-минералогических наук), А.А.Чернов (профессор Московского археологического института, в будущем доктор геолого-минералогических наук), Д.В.Наливкин (студент Горного института, в будущем академик Академии наук СССР, профессор, доктор геолого-минералогических наук), В.И.Лучицкий (профессор Киевского университета, в будущем академик Академии наук УССР, доктор геолого-минералогических наук), Б.А.Линденер (хранитель Геологического и Минералогического музея Академии наук, в 1916–1926 годах ученый секретарь Комиссии по изучению естественных производительных сил России при АН (КЕПС)), Л.С.Коловрат-Червинский (исполняющий обязанность физика при Минералогической лаборатории Академии наук, в 1918 году возглавил радиевое отделение Государственного физико-технического института, позже преобразованное в Радиологический институт), горный инженер X.И.Антунович (в тот период под его руководством осуществлялась разведка месторождения “Тюя-Муюн” и добыча руды) и другие исследователи.
Разразившаяся 19 июля 1914 года война не остановила полевых работ, но конечно же не могла не отразиться на их выполнении. Тем не менее, экспедиция собрала обширные коллекции, пополнила фонды Геологического и Минералогического музеев, заложила основы изучения геологии месторождений радиоактивных элементов в нашей стране и дала исключительно ценный в научном отношении материал.
29 октября 1914 года В.И.Вернадский на заседании физико-математического отделения Императорской Академии наук представил первый краткий отчёт о ходе исследования радиоактивных месторождений Российской империи летом того же года. С 1914 года под редакцией и при участии В.И.Вернадского Академия наук начинает издавать “Труды Радиевой экспедиции”. За 5 лет (по 1918 г.) вышло в свет 9 сборников, в них оперативно освещались важнейшие результаты её работ.
Помимо поисковых экспедиций, Вернадским были развернуты работы по изучению радиоактивных минералов в основанной им же в 1911 году Минералогической лаборатории. В 1914 году усилиями Вернадского организуется Отделение радиологических исследований в Минералогической лаборатории при Геологическом и минералогическом музее Академии наук. В следующем, 1915 году на основе этого отделения образуется Радиологическая лаборатория.
К началу 1914 года в России существовало четыре радиологические лаборатории, которые занимались измерениями радиоактивности отечественных природных объектов — воздуха, минеральных вод, минералов, горных пород, руд, целебных грязей. Все лаборатории поддерживали постоянную связь с Минералогической лабораторией. В ней В.И Вернадский вместе с К.А.Ненадкевичем занимались исследованием радиоактивных минералов и руд из Ферганы. В этой лаборатории работали Б.А.Линденер, А.Е.Ферсман, Л.С.Коловрат-Червинский, Б.Г.Карпов, В.Г.Хлопин.
Позднее В.И.Вернадский писал, что война “...изменила в корне моё геологическое миропонимание”. Уже в первые месяцы войны выяснилось, что царское правительство не предвидело её масштабов и не позаботилось об обеспечении действующей армии и тыла многими видами стратегического сырья. До войны часть сырья доставлялась из-за границы — источника, как правило, недоступного в военное время. В связи с этим возникла острая необходимость в использовании отечественного сырья. Но сведения о тех видах сырья, которыми располагала Россия, отсутствовали. Остро встал вопрос об учёте тех естественных ресурсов, которыми располагала страна. С этой целью группа академиков, в состав которой входил и В.И.Вернадский, организовала в 1915 году при Академии наук специальную Комиссию по изучению естественных производительных сил (КЕПС), которая начала разработку упомянутой выше задачи. Ее совет из пятидесяти шести человек поручили возглавлять Вернадскому как инициатору, а обязанности секретаря возложили на Ферсмана.
Усилия Вернадского и других учёных по развитию в стране широких научных исследований в области радиоактивных минералов и руд, радиологии и физики атомного ядра были фактически парализованы из-за начавшихся в Российской империи революций 1917 года, а затем и гражданской войны. Не удалось достичь главного — в России не было налажено собственное промышленное производство радия. Тем не менее, благодаря усилиям учёных (среди них и ученики В.И.Вернадского) исследовательские и опытно-промышленные работы продолжаются.
В первом полугодии 1918 года, по инициативе А.Е.Ферсмана, в Комиссии Академии наук по изучению естественных и производительных сил России формируется Радиевый отдел, основной задачей которого является организация исследования редких и радиоактивных материалов. Руководителем отдела был избран В.И.Вернадский, его заместителем — А.Е.Ферсман, ученым секретарем — В.Г.Хлопин. При Радиевом отделе КЕПС образован Технический совет по организации и эксплуатации пробного радиевого завода, председатель — В.Г.Хлопин. Этой группе было также поручено составить план по созданию Государственного уранового фонда.
Благодаря неимоверным усилиям, граничащим с самопожертвованием, В.Г.Хлопину и И.Я.Башилову в 1921 году удалось получить первые миллиграммы отечественного радия из отходов переработки руд Тюямуюнского месторождения, тех самых, которые лежали на складах пробного завода в Петрограде, вывезенных оттуда в 1918 году на Урал и чудом там уцелевших.
Давно задуманную идею Вернадского и других учёных, ведущих исследования в области радия, по образованию центра, объединяющего все работы по радиевой проблеме, удалось реализовать в 1922 году. Таким центром стал образованный в Петрограде Радиевый институт, его отправной точкой была организованная ещё в 1915 году радиологическая лаборатория. Директором института стал В.И.Вернадский. Выступая на заседании учёного совета 11 февраля 1922 года, В.И.Вернадский так определил цели института: “Радиевый институт должен быть сейчас организован так, чтобы он мог направлять работу на овладение атомной энергии — самым могучим источником силы, к которому подошло человечество в своей истории”. Государство определилось с созданием Радиевого института, но вне Академии наук, что противоречило задумкам его создателей. Но это было не главной проблемой — с первых дней существования институт столкнулся с проблемой финансирования проводимых исследований.
Направив в Главнауку подписанный отчёт о деятельности института в 1927 году, Вернадский приложил к нему “Соображения”, в которых указывал о “нестерпимо катастрофическом” положении дел: за шесть лет существования институт не получил никаких ассигнований на планируемые работы, никакого оборудования, не говоря уж о том, что нет специально построенного здания. Есть только кое-как приспособленное. Он особо акцентирует внимание на следующем: “Мы сейчас являемся уже наихуже оборудованным — по обстановке, не по людям — самым отсталым радиевым институтом в мире, — мы обладаем громким именем и не отвечающими этому имени реальными возможностями”.
Вернадский подчёркивает, что в институте работает немало первоклассных специалистов, ни в чём не уступающих специалистам такой же квалификации в Европе и США. Но они не имеют таких возможностей, как там, их труд оплачивается нищенски, они работают на допотопном оборудовании, даром растрачивая время. “Происходит, с моей точки зрения, безумная трата самого дорогого достояния народа — его талантов. А между тем эти таланты никогда не возобновляются непрерывно. И даже если бы оказалось, что процесс их создания в нашем народе ещё длится, все же одни личности механически не могут быть заменены другими”.
Тем не менее, радиевый институт не оставляет попыток создания в стране устойчивого производства радия, при этом важнейшей задачей оставалась обеспечение единственного существовавшего в стране радиохимического завода минеральным сырьём. С этой целью в 1922–1925 годах Государственным Радиевым институтом при поддержке Центрального управления промышленных разведок ВСНХ СССР в Тюя-Муюн, под руководством академика А.Е.Ферсмана, отправляются геологические экспедиции. В составе экспедиции так же работают Д.И.Щербаков, в будущем академик, профессор, доктор геолого-минералогических наук, один из основоположников урановой геологии в СССР и Н.М.Федоровский, позже член-корреспондент АН СССР, доктор геолого-минералогических наук, профессор, директор Института прикладной минералогии (ныне Всероссийский институт минерального сырья (ВИМС). Цель экспедиции — консультации по развитию добычи радиевой руды, а также поиски других редких минералов. Итогом работы экспедиций стало положительная оценка месторождения, что позволило приступить в 1923 году к его промышленной эксплуатации. Таким образом, в 1923 году был организован Тюямуюнский государственный радиевый рудник, как первое предприятие в СССР по добыче радиоактивных элементов.
Новые данные возрастов горных пород получают в США. В Радиевом институте идут в том же направлении — работают с древними пегматитами Карелии, об этом докладывает Вернадскому его ученик Ненадкевич, ставший недавно членом-корреспондентом Академии наук. Вот когда, думает он, проявится новое понимание времени взамен существующего пока невнятного физического понимания: “Сейчас — в эти ближайшие годы, примерно, с 1926 г., резко переходит в реальность и ещё один важнейший вопрос радиоактивности, вопрос об определении геологического времени с помощью явлений радиоактивного распада. Эта работа не только вносит в человеческое сознание новое понимание времени — впервые за все тысячелетия истории научной мысли — но ставит на очередь коренную реформу геологии, в том числе всей горной разведки”.
В основе радиологической хронометрии лежит самопроизвольный распад неустойчивых изотопов ряда элементов. В результате количество атомов этих элементов в минералах сокращается, и вместо них в кристаллических решётках появляются устойчивые изотопы дочерних элементов. По соотношению материнского и дочернего изотопов в минерале, зная скорость распада неустойчивого элемента, можно судить о возрасте горной породы, в которой он заключён. Сегодня понятие об абсолютном возрасте — уже привычное. Не удивляемся мы и цифре о возрасте Земли в 4,5 миллиарда лет. Между тем, до начала XX века точных цифр в геологии не существовало. Как известно, летоисчисление на нашей планете идёт от “сотворения мира”, естественно, весь образованный мир уже в тот период времени понимал условность его. Проблема времени в геологии, как и в любой исторической науке, занимает центральное место. Цель измерения геологического времени заключается в выяснении последовательности геологических событий. Определение момента, продолжительности и последовательности событий геологического прошлого Земли возможно лишь путём установления порядка напластования и взаимоотношения геологических тел, слагающих литосферу. Принцип очередности напластования (Н.Стено) и принцип фаунистической летописи (В.Смит, Ж.Кювье) лежат в основе стратиграфии — науки о последовательности залегания и относительном геологическом возрасте горных пород (“стратум” — слой, “графо” — пишу — по латыни). Кто бывал в горах, конечно, обращал внимание на то, что скалы сложены чередующимися слоями горных пород — особенно это хорошо заметно, если слои представлены пёстрыми, отделёнными друг от друга по цвету и составу напластованиями. Людям, изучавшим геологию, было понятно, что периоды осадконакопления длительны по времени и при не нарушенном залегании — нижние слои древнее, чем те, что расположены выше. Слои давали образ времени, наподобие годовых колец на спилах деревьев, только каждый слой — не год, а века и тысячелетия.
В работах М.В.Ломоносова “Слово о рождении металлов от трясения Земли” (1757 г.) и “О слоях земных” (1763 г.) длительность геологической истории планеты определена уже была определена в сотни тысяч лет, — только время, прошедшее с периода существования мамонтов в северных странах, оценено в 400000 лет. Геология по М.В.Ломоносову явно противоречила богословию: “Итак, напрасно многие думают, что, всё как видим, с начала творцом создано; будто не токмо горы, долы и воды, но и разные роды минералов произошли вместе со всем светом; и потому де не надобно исследовать причин, для чего они внутренними свойствами и положением мест разнятся. Таковые рассуждения весьма вредны приращению всех наук, следовательно, и натуральному знанию шара Земного, а особливо искусству рудного дела, хотя оным умникам и легко быть философами, выучив наизусть три слова: бог так сотворил...”.
Доказательством чрезвычайной длительности геологической истории Земли явились и работы Чарльза Дарвина об эволюционном развитии живых организмов.
Во второй половине XIX века геологи уже выделяли 4 эры в развитии земной коры: кайнозойскую (по-гречески “кайнос” — новый), мезозойскую (“мезос” — средний), палеозойскую (“палеос” — древний) и докембрийскую, или архейскую (“археос” — древний, первоначальный). Исследуя слой отложений относительно молодой кайнозойский эры, американский геолог Дана в 1873 году подсчитал, что для образования его потребовалось не менее трёх миллионов лет.
На II–VIII сессиях Международного геологического конгресса  в 1881–1900 годах были приняты иерархия и номенклатура большинства современных геохронологических подразделений. Эры, периоды и более дробные деления соединены в общую картину, по которой можно определить древность пород и слоёв. Но только относительную древность. По ней можно свериться, к какому периоду относится данный комплекс — старше или моложе он соседнего. Но сказать, например, сколько лет продолжался тот или иной период, нельзя. Нельзя определить и самое простое — сколько лет данной породе.
В начале века из физики пришла надежда покончить с неполнотой каменной летописи. В 1902 году П.Кюри впервые высказывает мысль об использовании скорости радиоактивного распада для определения возраста горных пород и минералов. В 1904 году эту же мысль повторяет в Англии Э.Резерфорд, а в 1907 году американский химик Б.Болтвуд намечает пути реализации идеи. Распад радиоактивных элементов и превращение их в другие, как оказалось, происходят в определённом, ни от чего внешнего не зависящем темпе. Он подчиняется только внутриатомным событиям. Было рассчитано, что за 4,5 миллиарда лет в условиях Земли половина любого количества урана распадётся и превратится в свинец. Таким образом, количество свинца, сопутствующего урану в породе или минерале, зависит только от времени (и от первоначальной примеси свинца, конечно). Человек получал счастливую возможность пользоваться часами “с вечным заводом”.
Теперь появилась возможность все хронологические подразделения принятой шкалы привязать к обычным годам, сопоставимым с человеческой жизнью, с привычной исторической хронологией.
В Радиевом институте складывается один из двух мировых центров ядерной геохронологии (другой центр — в Соединенных Штатах). В ноябре 1932 году в Радиевом институте под председательством Вернадского проводится конференция по радиоактивности. Вернадский выступил на её открытии с речью. Наверное, эту дату и нужно считать стартом в стране новой науки — радиогеологии. Во всяком случае, на конференции была сформирована академическая Комиссия по определению возраста горных пород. Вернадский просил Ферсмана взять на себя председательские функции в ней, а сам остался заместителем.
На первом пленарном заседании открывшегося 21 июля 1937 года XVII Международного геологического конгресса Вернадский выступил с докладом “О значении радиологии для современной геологии”. В завершении доклада Вернадский предложил образовать при Международном геологическом конгрессе комиссию, которая занялась бы установлением единой методики геологического определения времени и получением точных численных величин. Предложение было единогласно принято, и Комиссия по геологическому времени была учреждена, Вернадский был утверждён её вице-председателем. От председательства Владимир Иванович решительно отказался, на тот период времени академику шёл семьдесят третий год, и, несмотря на своё утверждение, что он “чувствует себя моложе всех молодых”, всё же субъективное ощущение молодости не отражает действительного состояния организма.
Так создавалась крупная научная школа геохимиков и минералогов, подготовившая почву для создания в Советском Союзе собственной радиевой промышленности, развития радиохимии и радиогеологии.
В этот же период времени составляется карта распределения радиоактивных минералов на территории СССР. Карта радиоактивности, о необходимости которой ещё в 1910 году говорил В.И.Вернадский, впервые была составлена в ЦНИГРИ-ВСЕГЕИ в 1931 году А.П.Кириковым на основе аспирационного метода, позволившего в сравнительно короткий срок подвергнуть испытанию более ста тысяч образцов музея ЦНИГРИ–ВСЕГЕИ. Интенсивное распространение радиоактивных минералов было отмечено для районов Забайкалья, Приморья, Минусинского округа, района Прибайкалья.
Этот начальный этап изучения радиоактивности можно условно назвать радиевым.
Особо следует отметить, на каком внутриполитическом фоне осуществлялось становление новых направлений в науке и промышленности в России после захвата власти большевиками в 1917 году.
В.И.Вернадский до февральской революции был членом Государственного совета Российской империи, состоял в Конституционно-демократической партии (партия кадетов), был членом её Центрального комитета; после февральских событий её видные деятели были министрами и товарищами министров Временного правительства. Академик Вернадский принимает участие в деятельности органов власти, образованных Временным правительством, он назначен товарищем министра просвещения. После низложения Временного правительства большевиками, уже 28 ноября 1917 года, В.И.Ленин специальным декретом объявил партию кадетов “врагами народа”, руководителей партии предписывалось арестовывать и предавать суду революционного трибунала, в тот же день последовали аресты некоторых членов партии кадетов, в том числе членов ЦК, аресты продолжились и в 1918 году. По настоятельному требованию своих друзей, опасавшихся за его жизнь, Вернадский в наступившем 1918 году вынужден покинуть Петроград.
Находясь сначала в Киеве, потом в Крыму, в условиях развернувшейся гражданской войны, Вернадский продолжает свою научную деятельность и в октябре 1918 года становится первым избранным руководителем Академии наук Украины, созданной правительством гетмана Скоропадского.
Роль Вернадского в организации Украинской академии наук отмечена Д.И.Дорошенко, министром иностранных дел при гетмане: “Когда же в 1918 г. возникла Украинская Держава, то организатором Украинской академии наук явился член Петербургской академии наук В.И.Вернадский...”.
В это же время Вернадский читает курс лекций по геохимии в Киевском университете.
Признав независимость Украины, как “свершившийся факт”, В.И.Вернадский в мае 1918 года вышел из кадетской партии, о чём свидетельствует запись в дневнике за 1941 год, сделанная 24 мая: “Немедленно по утверждению меня Головой Украинской Академии я вышел из Конституционно-демократической партии и его Центрального Комитета”. И далее Вернадский даёт исчерпывающее пояснение этого шага: “Этот выход не был только следствием этой формальной причины. У меня уже ‹тогда›, когда я был во Временном правительстве, я глубоко был не согласен с правительством князя Львова, не говоря о Керенском. Считал ошибкой всю тактику (кадетов). Деятельность кадетов во время междоусобной войны у Деникина окончательно меня от (них) оттолкнула — и в земельном, и в национальном вопросе”.
В 1919 году В.И.Вернадский вынужденно находится в Крыму.
В конце 1920 года Красная Армия разгромила остатки “Белого движения” и заняла Крым. Вернадский обдумывал возможность покинуть страну, как это сделали многие видные учёные и его сын Георгий, причём такая возможность была и до наступления красных на Крым — но он сделал выбор в пользу Родины. Советская власть застаёт его в должности ректора Таврического университета. С группой известных учёных, так же как и он, по воле судьбы оказавшихся в Крыму и работавших в Таврическом университете, в начале 1921 года он возвращается в Петроград, хотя и в сопровождении чекистов, но пока свободным человеком — охранная грамота подписана наркомом здравоохранения Н.А.Семашко.
Арест последовал 14 июля 1921 года. Рано утром на квартиру пришли вооружённые люди, сначала учинили обыск, потом, к ужасу близких, учёного увели, сутки продержали в ЧК и на следующий день посадили в тюрьму. Ходатайства, направленные известными в стране людьми в адрес Ленина, Луначарского и Семашко, возымели своё действие, и его вскоре освободили.
Через два дня после освобождения Вернадский уже ехал в Мурманск на биологическую станцию. Результатом поездки стала большая статья “Живое вещество в химии моря”, вышедшая отдельной книгой.
Массовые аресты и обыски вызвали широкий резонанс в кругах научной и технической интеллигенции. Ряд научных и культурных учреждений, известных общественных деятелей, учёных и писателей обратились в органы советской власти с ходатайствами об освобождении арестованных. В их числе был Максим Горький, передавший через профессора Военно-медицинской академии В.Н.Тонкова письмо В.И.Ленину, в котором, в частности, писал: “Мы, спасая свои шкуры, режем голову народа, уничтожаем его мозг”. 15 сентября В.И.Ленин ответил М.Горькому: “Тонкова я принял, и ещё до его приёма и до Вашего письма мы решили в ЦеКа назначить Каменева и Бухарина для проверки ареста буржуазных интеллигентов околокадетского типа и для освобождения кого можно (на заседании Политбюро ЦК РКП(б) 11 сентября 1919 г. обсуждался вопрос об арестах “буржуазных” интеллигентов, и было принято решение предложить Ф.Э.Дзержинскому, Н.И.Бухарину и Л.Б.Каменеву пересмотреть дела арестованных. — А.Е.). Ибо для нас ясно, что и тут ошибки были. Ясно и то, что, в общем, мера ареста кадетской (и околокадетской) публики была необходима и правильна... Какое бедствие, подумаешь! Какая несправедливость! Несколько дней или хотя бы даже недель тюрьмы интеллигентам для предупреждения избиения десятков тысяч рабочих и крестьян!.. Интеллектуальные силы рабочих и крестьян растут и крепнут в борьбе за свержение буржуазии и ее пособников, интеллигентиков, лакеев капитала, мнящих себя мозгом нации. На деле это не мозг, а г...”.
В августе 1921 года Петроград содрогнулся в очередной раз: на тумбах висели списки интеллигентов, расстрелянных за участие в заговоре по так называемому делу “Петербургской боевой организации В.Н.Таганцева”. Среди них знакомые ученые: В.Таганцев — учёный секретарь Сапропелевого комитета КЕПС Российской Академии наук; М.Тихвинский — член Сапропелевого комитета, профессор Технологического и Горного институтов, управляющий лабораторией нефтяного комитета ВСНХ; известный поэт Николай Гумилев.
Вот что пишет по этому поводу академик В.И.Вернадский: “Настроение мое и всех здесь очень тяжелое — вследствие преступных и тяжких проявлений террора здешней ЧК. Эти убийства не вызывают сейчас страха, но негодование. По-видимому, здесь перемешаны совершенно невинные люди с людьми, боровшимися с большевиками. Среди невинных такие, как Н.И.Лазаревский, М.М.Тихвинский. Смерть последнего мне лично очень тяжела — это был близкий мне человек, который собирался работать со мной (с живым веществом и гелием), организовывал мои лекции по геохимии. В полном расцвете сил, лучший русский специалист по химии нефти, стоял во главе особой лаборатории, бывший главный химик Нобеля. Еще до моего отъезда на Мурман он был у меня и разговаривал о своих новых — очень крупных достижениях по химии красок. И все это сразу уничтожено. Ни в одной стране это не мыслимо”.
Возмущенный массовым расстрелом Президент Российской АН академик А.П.Карпинский направил В.И.Ленину письмо протеста, а также подал в отставку (позже всё-таки остался на посту Президента Российской АН).
Ходатайство Русского физико-химического общества за члена Сапропелевого комитета АН, профессора М.М.Тихвинского ни к чему не привело. 3 сентября 1921 года В.И.Ленин по поводу этого ходатайства направил записку управляющему делами Совета Народных Комиссаров и Совета Труда и Обороны Н.П.Горбунову: “Т.Горбунов! Направьте запрос в ВЧК. Тихвинский не “случайно” арестован: химия и контрреволюция не исключают друг друга”. По постановлению Петроградской губчека от 24 августа 1921 года М.М.Тихвинский был приговорён к расстрелу.
Секретарь В.И.Ленина по Совнаркому, а позднее заместитель Генриха Ягоды, Яков Агранов, возглавлявший следствие по этому делу, так объяснил жестокость, проявленную даже к непричастным: “В 1921 г. 70% петроградской интеллигенции были одной ногой в стане врага. Мы должны были эту ногу ожечь”.

Уран, как источник энергии будущего

Производство радия в мире неуклонно росло, в то же время, в конце двадцатых годов, наметился спад спроса на радий в связи с ограниченностью областей его применения, отчего на него резко упали цены. К этому времени Геологическим комитетом было выявлено в юго-западном Тань-Шане новое месторождение радиоактивных элементов — Табошарское. Геологоразведочные работы на нём были начаты в 1926 году, но в связи с падением спроса на радий его разведка не была доведена до конца. Из-за сложных горно-геологических условий, а также изменившегося спроса на радий в 1928 году была прекращена добыча руды на Тюямуюнском месторождении. К этому же времени появляются первые сведения о нахождении радиоактивных элементов в пластовых водах нефтяных месторождений. С 1930 года, опять же по инициативе Вернадского, Государственный Радиевый институт начинает систематическое изучение содержания радия в нефтяных водах. С разработкой технологии извлечения радия из пластовых вод организовывается производство его концентрата на Ухтинском радиевом месторождении, и это оказывается гораздо дешевле, чем при добыче руды горным способом. С 1934 года Водный промысел № 2 в Ухте стал единственным поставщиком радиевых концентратов в стране, полностью обеспечив потребности науки и промышленности в радии и позволив на какое-то время отказаться от его закупки за рубежом.
К урану в это время как за рубежом, так и у нас в стране особого интереса не проявляется, в связи с чем геологоразведочные работы на уран в стране практически были свёрнуты. Однако Вернадский остаётся верен своей мечте об источнике энергии будущего. Вот что он писал в своей книге “Очерки и речи”, опубликованной в 1922 году: “Мы подходим к великому перевороту в жизни человечества, с которым не может сравниться всё им раньше пережитое. Недалеко время, когда человек получит в свои руки атомную энергию, такой источник силы, который даст ему возможность строить свою жизнь, как он захочет. Это может случиться в ближайшие годы, может случиться через столетия. Но ясно, что это должно быть...”. И произнёс эти слова отнюдь не физик, а представитель геологических наук — минералог и геохимик. Более того, немалое количество крупнейших физиков того времени, исследователей атомного ядра, скептически относились к возможности практического использования атомной энергии, считая её делом далекого будущего. Представители других разделов естествознания, а тем более представители других областей человеческой деятельности вообще мало задумывались над этой проблемой.
И всё же в вопросах практического применения атомной энергии решающее слово было за физиками, и вскоре они сказали его. Открытие спонтанной цепной реакции распада урана-235 под воздействием нейтронов, сделанное в конце тридцатых годов двадцатого века в некоторых зарубежных странах превратило возможность создания атомной бомбы из утопии в реальность. Теперь физикам нужен был не радий, а металлический уран и не просто уран, а его изотоп с массовым числом 235, так как именно этот изотоп применим для осуществления самоподдерживающейся реакции деления.
Требовалось разработать практический механизм высвобождения атомной энергии. Она могла служить мирным целям, но могла и стать основой невиданного по разрушительной силе оружия. А ведь как раз в сентябре 1939 года разразилась Вторая мировая война.
Уран — 92-й элемент периодической системы Менделеева. Он состоит из трёх изотопов: уран-238 с содержанием в природном уране 99,282%, с периодом полураспада 4,468Ч109 лет; уран-235 с содержанием в природном уране 0,712%, с периодом полураспада 7,04Ч108 лет и уран-234 — 0,006%.
Уран в свободном состоянии — металл светло-серого цвета, на воздухе медленно покрывается тёмной плёнкой оксида. Все изотопы урана радиоактивны.
Установлено более 170 минералов урана, но практическое значение имеют только около десяти, и главные среди них следующие: уранинит и настуран (урановая смолка); ураносиликат — коффинит и разновидность титаната урана — браннерит. Все они — минералы руд подавляющей части промышленных и прежде всего крупных и уникальных месторождений.
Урановые руды способны выделять (эманировать) в окружающую среду радон — инертный газ, хорошо растворимый в воде. Именно радон, попадая из рудничной атмосферы в лёгкие человека, представляет собой, наряду с твёрдыми аэрозолями, главный фактор радиационной опасности.
Содержание урана в выявляемых рудах является одним из важнейших критериев при определении промышленной ценности урановых руд. Содержание природного урана в руде в редких случаях составляет более 1%, руда с таким содержанием урана относится к богатым, с содержанием 0,1–1% относится к рядовым, менее 0,1 десятой доли процента к бедным и убогим.
При среднем содержании урана в руде 0,1% из одной тонны руды можно получить до 1 килограмма металлического урана, состоящего из смеси изотопов. Потом путём разделения изотопов необходимо довести содержание урана-235 с 0,712% (изначальное содержание данного изотопа в природном уране) до 85% (высокообогащённый уран, используемый в атомной бомбе). Становится ясным, что для производства даже одной атомной бомбы требовались тысячи тонн урановой руды, которой в стране не было.
Радиевый институт в своей записке (не ранее 17 апреля — не позднее 12 августа 1938 года) ставит вопрос в программно-плановый отдел Академии наук с предложением к плану на 3-ю пятилетку о необходимости изучения самих радиоактивных элементов как естественных, так и искусственных, а также изучение методики поисков, разведки и обработки радиоактивных руд и гелия, применение радиоактивных методов и радиоактивных элементов (естественных и искусственных) и элементарных частиц в химии (химия меченых атомов, химия рассеянного состояния вещества, новый тип аналитической химии), в других областях знания (геология, физика, биология) и в народном хозяйстве (медицина, тяжёлая промышленность, оборонная промышленность и т.д.). Указывая при этом, что главнейшими вопросами по разделу “Изучение методики поисков, разведки и обработки радиоактивных руд”, подлежащими изучению в третьей пятилетке, должны быть следующие: “1) систематическое изучение коллекций пород и руд различных месторождений СССР на радиоактивность; 2) обязательная доставка с этой целью образцов пород и руд в Радиевый институт, Геологический институт или Радиологическую лабораторию ЦНИГРИ при всех поисковых и разведочных работах на полезные ископаемые; 3) изучение эманационной разведки (съёмки) применительно к различным тектоническим условиям и типам радиоактивных месторождений; 4) изучение технологии бедных вторичных урановых руд, залегающих в породах, богатых баритом и растворимыми сульфатами; 5) изучение технологии небогатых полиметаллических сульфидных руд, содержащих уран; 6) выработка новых методов определения мезотория и радиотория в радиевомезоториевых препаратах различного возраста; 7) разработка стандартных методов такого рода определений для заводских лабораторий...”.
Свое отношение к открытию деления Вернадский выразил в письмах к другу — геологу Б.Л.Личкову (июнь 1939 г.): “Сейчас огромный взрыв в области радиоактивности благодаря особому распадению ядер урана и тория. Увеличивается чрезвычайно радиоактивная энергия в земной коре, и значение ее увеличивается”. “Мы, кажется, в первый раз не отстали. Во всяком случае эти новые явления — разлом атомов урана — одновременно открыты и в Радиевом институте”.
Оптимизм Вернадского имел вполне реальное основание. В 1937 году в Радиевом институте осуществили запуск первого в Европе циклотрона и приступили к изучению процесса деления ядер урана под действием нейтронов — ученый явно был в курсе происходящих в этой сфере событий.
В начале июня 1940 года Вернадский получил письмо от сына Георгия — тот уже давно жил и работал в США. В конверт была вложена статья из “Нью-Йорк таймс” от 5 мая. Она называлась “Громадный источник мощи, открытый наукой в энергии атома”. В ней обсуждались возможности практического овладения атомной энергией. В дневнике Вернадский записал 5 июня: “Никогда не думал, что доживу до реальной постановки вопроса об использовании внутриатомной энергии”. Воображение рисовало ему широчайшие перспективы мирного использования энергии атома. Его удручало, что отечественные работы пока имеют чисто исследовательский характер — без поиска конкретных путей к овладению энергией атома. Поэтому, считал он, надо принимать меры.
И ученый вскоре сообщает сыну: “Я немедленно двинул дело...”
В июне 1940 года В.И.Вернадский и В.Г.Хлопин пишут академику-секретарю Отделения геолого-географических наук Академии наук СССР П.И.Степанову записку “О необходимости организации работ на уран”. В ней, в частности, указано следующее: “Открытие в 1939 году явления деления урана под действием нейтронов, сопровождающегося выделением огромных количеств энергии, (...) впервые вплотную поставило вопрос о возможности использования внутриатомной энергии для нужд человечества”. Далее академики акцентируют внимание на необходимости развёртывания в стране работ по разведке и добыче урановых руд и получения из них урана: “Это необходимо для того, чтобы к моменту, когда вопрос о техническом использовании внутриатомной энергии будет решён, мы располагали необходимыми запасами этого драгоценного источника энергии. Между тем, в этом отношении положение в СССР в настоящее время крайне неблагоприятно. Запасами урана мы совершенно не располагаем. Этот металл в настоящее время крайне дефицитный. Производство его не налажено. Разведанные мощные месторождения этого металла на территории Союза пока не известны. Разведка известных месторождений и поиски новых производятся темпами совершенно недостаточными и не объединены общей идеей.
Поэтому мы просим Отделение геолого-географических наук обсудить вопрос о состоянии и разведке урановых месторождений, наметить план развёртывания этих работ и войти в Правительство с проектом соответствующих мероприятий”.
12 июля 1940 года В.И.Вернадский, А.Е.Ферсман, В.Г.Хлопин подготовили проект записки заместителю председателя СНК СССР, председателю Совета химической и металлургической промышленности Н.А.Булганину “О техническом использовании внутриатомной энергии”. В ней, в частности, говорилось: “Нетрудно видеть, что если вопрос о техническом использовании внутриатомной энергии будет решён в положительном смысле, то это в корне должно изменить всю прикладную энергетику... В США и Германии лихорадочно ведутся работы, стремящиеся разрешить этот вопрос, и на эти работы ассигнуются крупные средства... Мы полагаем, что уже сейчас назрело время, чтобы правительство... приняло ряд мер, которые обеспечили бы Советскому Союзу не отстать в разрешении этого вопроса от зарубежных стран”.
Достоверно не известно, дошло ли это послание до Булганина и последовала ли с его стороны какая-либо реакция.
16 июля 1940 года состоялось заседание Президиума Академии наук СССР. На следующий день Вернадский отмечает в дневнике: “Вчера прошел вопрос об уране. Сделал доклад, не очень удачный, но результат достигнут. Огромное большинство не понимают исторического значения момента. Любопытно, ошибаюсь ли я или нет? Надо записку в правительство... Организовать урановую комиссию при президиуме. Ввести в неё физиков и химиков”.
Постановлением расширенного заседания Бюро Отделения геолого-географических наук Академии наук СССР от 25 июля 1940 года принято решение об организации широких исследовательских работ по химическому и минералогическому изучению урана и тория и их минералов в связи с проблемой использования внутриатомной энергии. Также отмечено, что решение этой задачи требует полной кооперации геологических, химических, физических и Радиевого институтов Академии наук СССР и соответствующих наркоматов.
Уже 30 июля 1940 года инициатива В.И.Вернадского и В.Г.Хлопина о необходимости организации работ на уран была поддержана Академией наук СССР, на заседании Президиума АН СССР была образована Комиссия по проблеме урана. Комиссию возглавил В.Г.Хлопин, его заместителями были утверждены В.И.Вернадский и А.Ф.Иоффе. В состав комиссии вошли академики А.Е.Ферсман, С.И.Вавилов и другие, а также И.В.Курчатов — старший научный сотрудник Радиевого института, Ю.Б.Харитон — старший научный сотрудник Института химической физики идр. Президиумом АН СССР предложено разработать план научно-исследовательских работ комиссии на 1941 год. В целях создания государственного фонда урана было решено провести анализ состояния изученности урановых месторождений и разведанных запасов, для чего было предложено командировать в Среднюю Азию бригаду под руководством А.Е.Ферсмана.
Ферсман Александр Евгеньевич (1883–1945) — геолог, геохимик и минералог, один из основоположников геохимии, ученик и друг В.И.Вернадского. Участник первых радиевых экспедиций. В 1917–1945 годах А.Е.Ферсман — бессменный директор Минералогического музея Академии наук. Действительный член, вице-президент (1926–1929) Академии наук СССР, профессор, доктор геолого-минералогических наук. Член Урановой комиссии АН СССР, А.Е.Ферсман возглавляет в ней сырьевую “урановую бригаду”.
Основные задачи “урановой бригады” А.Е.Ферсмана — создание базы уранового сырья, организация поисков новых месторождений урана в стране. В состав бригады были включены Д.И.Щербаков, В.Г.Хлопин, И.Е.Старик и Л.В.Комлев.
Этой группе было также поручено составить план по созданию Государственного уранового фонда. Кроме этого, было предложено Радиевому институту АН СССР закончить в текущем году дооборудование действующего циклотрона, а Физико-техническому институту закончить строительство нового циклотрона не позднее первого квартала 1941 года.
В начале сентября 1940 года в Управление кадров ЦК ВКП(б) от имени АН СССР с сопроводительным письмом секретаря Президиума АН СССР направляется записка: “Об изучении и возможном использовании внутриатомной энергии”. Следует предположить, что в основе содержания данной записки был подготовленный ещё 12 июля 1940 года В.И.Вернадским, А.Е.Ферсманом, В.Г.Хлопиным проект записки Н.А.Булганину. В записке, в частности, указано следующее: “Успехами зарубежных и советских исследователей в последние месяцы выясняется, что использование грандиозных запасов энергии, заключённых в атомах вещества, сейчас не является отвлечённой проблемой и может быть поставлено в техническом аспекте.
Речь идёт о металле урана, главная масса тяжёлых атомов которого (изотоп-238) даёт всем известный радий; после выделения радия остающийся уран получался на радиевых заводах как отброс и не имел серьёзных применений в промышленности, лишь в текущем году были сделаны крупные открытия физиками и химиками, которые показали, что в оставшемся уране можно искусственно вызвать распад и одновременно получить при этом большое количество энергии.
Для этой цели необходимо физическими или химическими методами обогатить или выделить в чистом виде изотопы — уран-235 и, вероятно, 234, что теоретически вполне возможно, но требует дальнейших исследований”.
Далее приводится перечень конкретных действий, которые должны последовать со стороны Правительства и Академии наук для начала исследований по урану, в частности, о выделении специальных ассигнований, ускорении работы по строительству сверхмощного циклотрона Физического института Академии наук и создании государственного фонда урана, а также конкретные предложения по его созданию, в частности, по поискам и разведке месторождений урана, добыче урановых руд и их обогащению.
В октябре 1940 года Постановлением Президиума АН СССР учреждается Комиссия по изотопам при Отделении химических наук АН СССР, председателем комиссии назначается Вернадский. В ведении Комиссии находится созданная в 1938 году в Радиевом институте первая в СССР лаборатория искусственных радиоактивных элементов.
В этот же период времени некоторые физики-ядерщики Советского Союза, несмотря на активно развернувшиеся прикладные работы по изучению и освоению энергии атомного ядра за рубежом, выражали сомнение в возможности практического использования внутриатомной энергии урана в ближайшем будущем. Вот что пишет вице-президенту Академии наук СССР О.Ю.Шмидту академик Академии наук СССР физик А.Ф.Иоффе в своей записке от 20 августа 1940 года: “Разрешите обратить Ваше внимание на ряд неточностей в постановлениях Президиума АН по урановой проблеме:
1. В протоколе заседания 16 июля параграф 17, п. 1 сказано, что открытие самопроизвольного деления урана ставит вопрос о практическом применении внутриатомной энергии. Это неверно: распад на протяжении 1018 лет не может служить источником энергии. Имеется, правда, гипотеза Флёрова (о которой, быть может, слыхал академик Хлопин), полагающего, что ядро урана может расщепляться. Но и это может дать энергию лишь через много тысяч лет. Следовательно, к “практическому” использованию отношения не имеет...
2. В том же протоколе параграф 17, п. 2 и в протоколе от 30 июля параграф 2, п. 16 выдвигается задача разделения изотопа урана. По смыслу обоих документов надо понимать, что это путь к практическому использованию. Так дело обстояло полгода назад, когда о нём докладывал И.В.Курчатов. Сейчас выяснилось, что затраты энергии на разделение любым из известных способов больше, чем то, что мы хотим получить...
По-видимому, докладчики (академик Хлопин и академик Вернадский) не знают точно положение дела (здесь речь идёт о докладе, сделанном упомянутыми выше академиками на заседании Президиума АН СССР, посвящённом вопросу о создании Комиссии по проблеме урана и организации работ от 30.07.1940 г. — А.Е.). Их нельзя в этом винить, так как они не физики. Но им следовало бы предварительно обсудить вопрос в Физико-математическом отделении... И уж во всяком случае, им следовало пригласить на заседание Президиума, где они предполагали делать доклад по плохо им знакомому вопросу, специалистов по атомному ядру. Тогда в постановлении не было бы таких дилетантских промахов...”
В другой записке на имя секретаря Президиума АН СССР П.А.Светлова, датированной 24 августа 1940 года, А.Ф.Иоффе уже не столь категоричен. Он пишет, что возможность технического использования атомной энергии урана нельзя считать исключительной при настоящем состоянии знаний, и тут же предлагает экстренные меры по форсированию этой проблемы: ускорить пуск циклотрона в Ленинградском физико-техническом институте и получить нескольких сот килограммов чистого урана! При этом, с ускоренным пуском циклотрона всё более или менее понятно — нужны дополнительные средства на закупку оборудования и интенсификация работ, а вот проблему с получением нескольких сот килограммов чистого урана, что называется, в одночасье не решить, только на поиски и разведку месторождения требуется не менее пяти лет и ещё несколько лет на его освоение и получение требуемого продукта — что и имеют в виду в своём обращении В.И.Вернадский и В.Г.Хлопин, призывая Академию наук к форсированию этих работ.

Урановая лихорадка

К 1940 году в СССР было известно пять небольших месторождений урана в Ферганской долине: Тюямуюн, Майлису, Табошар, Уйгурсай и Адрасман .
1-го и 2 октября 1940 года прошли заседания Урановой комиссии при Академии наук по проблеме урана с повесткой “О сырьевой базе (урана)” под председательством директора Радиевого института академика В.Г.Хлопина.
Виталий Григорьевич Хлопин (1890–1950) — русский советский радиохимик, один из основоположников советской радиохимии и радиевой промышленности; получил первые отечественные препараты радия (1921). С 1934-го профессор ЛГУ, в 1935 году Президиумом АН СССР утверждён в учёной степени доктора химии. С 1922 года в Радиевом институте АН СССР (Ленинград), в 1939 сменил на посту директора Радиевого института В.И.Вернадского. Благодаря усилиям В.И.Вернадского, В.Г.Хлопина и А.Е.Ферсмана Радиевый институт становится научным центром страны, в котором проводятся работы по широкому спектру радиогеологических и радиогеохимических проблем. К основным работам Хлопина следует отнести: изучение распределения и миграции радионуклидов в земной коре, изучение природных вод (радий- и борсодержащих), изучение распределения благородных газов (гелия и аргона) в природных минералах и газах, поиск источников стратегического сырья, изотопная геохронология, в том числе разработка калий-аргонового метода определения абсолютного возраста геологических формаций. Действительный член АН СССР (1939), председатель Комитета по урановой проблеме при Президиуме АН СССР, консультант Государственного института редких и малых металлов Наркомцветмета.
На открытии первого заседания комиссии академик Хлопин подчеркнул следующее:
— Дело в том, что, как и во всяком вопросе, дело, прежде всего, начинается с сырья и следовательно, вообще говоря, как раз в отношении урана мы пока что очень небогаты, и его следует отнести к числу дефицитных металлов. Следовательно, если ему вообще суждено играть роль как энергетическому фактору, то, прежде всего, надо выяснить, какими запасами мы можем располагать, то есть можем ли дать нужное количество. Это первый вопрос, который нам надлежит поставить. Затем, познакомившись с тем, в каком положении наша сырьевая база на сегодняшний день находится, выяснить, правильно ли идёт разведка урановых месторождений, не нужно ли здесь каких-нибудь организационных мероприятий, принять и наметить ближайший ход этой разведки.
В 1931 году группа работников Тюя-Муюнского радиевого рудника обратилась к И.В.Сталину с письмом, в котором сообщалось о недостатках и необходимости улучшения работы. На рудник направлена комиссия, и был проведен анализ состояния всей радиевой промышленности. Вопрос рассматривался на нескольких заседаниях Политбюро ЦК ВКП(б), и 1 декабря 1931 года было принято решение “О радиевой промышленности”, предусматривавшее ряд мероприятий, в том числе и расширение геологоразведки.
Исходя из доклада, сделанного И.С.Степановым на заседании Комиссии по проблеме урана в августе 1940 года с повесткой “О сырьевой базе”, вышеуказанное решение Политбюро с момента его принятия ведомствами не реализовывалось. Очевидно, что основной причиной было падение спроса на радий, о спросе на уран к началу тридцатых годов вообще речи не шло, в связи с этим — отсутствие финансирования работ. Тем не менее, в научной среде понимали — падение спроса на радий и другие радиоактивные элементы явление временное, исследования по физике ядра, интенсивно ведущиеся за рубежом и у нас в стране, сулят большие открытия, следствием которых будет и резкий скачок спроса на радиоактивное сырьё. Следовательно, работы по расширению поисков месторождений радиоактивных элементов, совершенствованию технологии извлечения их из руды необходимо продолжать.
Иван Яковлевич Башилов, работая в отделе нерудных ископаемых КЕПСа, был ещё студентом металлургического отделения Петербургского политехнического института, когда в 1919 году В.Г.Хлопин предложил ему заняться производством отечественного радия. Башилов с радостью принял это предложение. Несмотря на огромные сложности, связанные с продолжающейся гражданской войной, голодом, общим развалом хозяйства страны, работу удалось наладить. В декабре 1921 года начальнику Главхима ВСНХ академику В.Н.Ипатьеву были представлены первые препараты советского радия, полученные Хлопиным и Башиловым. К началу 1922 года И.Я.Башилов разработал и внедрил в заводском масштабе технологию переработки тюямуюнской руды от ископаемого сырья до получения препаратов радия, урана и ванадия. Им была спроектирована и пущена на Бондюжском пробном радиевом заводе установка, рассчитанная на производство 2 г радия в год. 11 апреля 1922 года предложенный И.Я.Башиловым метод был рассмотрен в Комитете по делам изобретений и одобрен Бюро полезности. В том же году Башилов был утверждён в должности заведующего радиевого завода и избран в учёный совет Государственного радиевого института.
Осенью 1924 года Башилова перевели в Москву, где он, в Институте прикладной минералогии (потом Всесоюзный, а ныне Всероссийский институт минерального сырья — ВИМС), организовывает технологическую лабораторию редких элементов.
Главным для Ивана Яковлевича металлом оставался радий. Когда были установлены его повышенные концентрации в попутных водах, сопровождающих нефть, он предложил простую и оригинальную технология его извлечения.
Словно предвидя значение, которое в недалеком будущем обретут радиоактивные элементы, Иван Яковлевич затеял в середине 30-х годов эксперимент на Табошарском месторождении. Рядом с рудником устроил опытный завод, на котором оперативно проверял бесчисленные технологические идеи по извлечению радиоактивных элементов из бедных урановых руд. Работал круглые сутки, не заботясь о вознаграждении, довольствуясь самым малым.
Комиссией, проводившей обследование в 1937 году опытного завода в Табошаре (завод “В”), на котором по технологии, разработанной И.Я.Башиловым, было налажено получение радия и урана из отечественного сырья, были сделаны негативные выводы о работе данного предприятия, и его деятельность была приостановлена. Важнейшее дело губили на глазах его создателя, и Башилов забил тревогу. К его протестам прислушались и в Академии наук, и в правительстве. По инициативе В.И.Вернадского принято постановление по “Докладу профессора И.Я.Башилова и его работе по технологии радия”, и была организована комиссия в составе: академиков — В.И.Вернадского (председатель), С.И.Вавилова, А.Е.Ферсмана, профессоров — И.Я.Башилова, С.И.Вольфковича и В.Г.Хлопина с задачей “в трехмесячный срок проработать весь цикл вопросов, связанных с радиевой промышленностью”. Наркомат по тяжёлому машиностроению летом 1938 года постановил возобновить работы на Табошарах. Понимая, видимо, что над головой талантливого химика сгущаются тучи, Академия наук успела даже выдвинуть его на вакансию члена-корреспондента Академии наук Союза. И комиссия, и выборы в Академии намечались на осень, но дождаться её не удалось. В ночь на 22 августа 1938 года Иван Яковлевич был арестован...
Вот что пишет в своём письме заключённый И.Я.Башилов, обращаясь к Председателю Совета народных комиссаров — В.М.Молотову:
“6 мая 1939 г.
Уважаемый Вячеслав Михайлович! Оказавшись неожиданно, по воле сложившихся обстоятельств, в крайне тяжёлом и совершенно незаслуженном положении, считаю необходимым обратиться к Вам и как к главе Советского правительства, и как к лицу, которое меня знало в прошлом. С 1919 года я бессменно работал по технологии радия и редких металлов. Имею в этой области общепризнанные крупные заслуги, отмеченные приказами по ВСНХ, в соответствующей научной литературе. В отношении радия я имею право утверждать, что весь добытый и добываемый в СССР радий получен либо лично мною, либо в основном и главном по новым и оригинальным способам, предложенным и разработанным мною. Никогда никакой борьбы против Советской власти я не вёл, будучи органически связан с нашим великим строительством, дававшим мне средства и силы для новаторской научно-практической работы. Отсюда безвозмездная передача мною всех своих изобретений и работ нашей промышленности, начиная еще с 1921 г. За эти двадцать лет мне приходилось не раз выдерживать борьбу с рутинёрами, завистниками и несомненно просто с врагами народа, осложнявшими мою работу, но вера в конечный успех дела помогала мне переживать эти неприятности, считая их временными и не придавая им большого значения. В частности, за последние три года жестокой атаке подвергалась моя работа по Табошарскому опытному радиевому заводу, который мне, тем не менее, удалось довести до промышленного масштаба, но развитие которого было задержано в результате “специальной комиссии Главредмета”, составившей осенью 1937 г. явно тенденциозный акт, содержавший в отношении меня даже прямую клевету. И только через восемь месяцев после особого приказа по НКТП от 1/VI-38 это дело было пущено вновь, так как логика самой жизни отмела ряд выводов указанной комиссии и доказала мою правоту. Однако, буквально накануне подведения итогов своих работ, успешного завершения всех моих начинаний на Табошаре и Майли-Су в Ср. Азии и по радиеносным водам, работ, которые несомненно открывают перед радиевой промышленностью Союза крупнейшие перспективы, 22/VIII-38 г. я был арестован. Это обстоятельство и крайне тяжёлая обстановка следствия совершенно дезориентировали и довели меня до глубоких нервных и психических травм, которые помешали мне защищаться. Попытки мои добиться приема у наркома или доверенных помощников не дали результатов. Фактический обвинительный материал мне был предъявлен только в конце следствия и оказался по существу вздорным. На мой взгляд, мне удалось ссылками на фактические данные его опровергнуть и доказать в ряде моментов его чисто клеветнический характер. Но постановлением ОСО НКВД от 14/II я “за вредительство и участие в антисоветской организации” был приговорен к пяти годам исправительных лагерей и с 25/II нахожусь на Котласском пересыльном пункте. Помимо поданных мною на имя наркома вн. дел СССР еще во время следствия заявлений, в которых я стремился привести данные в свою защиту и добиться более внимательного к себе и к своему делу отношения, 8/IV-39 г. я через управление Котласской базы ГУЛАГа НКВД подал жалобу Прокурору Союза с просьбой отмены приговора, исключительно жестокого по своей незаслуженности. А сейчас позволю себе напомнить о себе Вам, ссылаясь на личные встречи по С.-Петербургскому Политехническому Институту. Дело в том, что в протоколе Особого Совещания от 14/II-39 г., наряду с указанием моей специальности, было отмечено, что с 1913 по 1917 г. я был в партии эсеров, и у меня возникло предположение в тщетных попытках найти причину всего случившегося со мной, что не в этом ли обстоятельстве заключается разгадка. И мне хочется напомнить Вам, что во времена своей юности я не был сколько-нибудь одиозной фигурой, и что Вы лично не только беседовали со мной по вопросам, связанным с жизнью руководимой Вами группы марксистов, но и приглашали меня, единственного из посторонних, на собрания Вашей группы (Молотов возглавлял группу большевиков в институте. — А.Е.), как это было при обсуждении отношения к войне 1914 г., когда моя личная позиция в этом вопросе полностью совпадала с позицией передовых большевиков. Поэтому известная Вам моя юношеская деятельность вовсе не была, очевидно, таковой, чтобы неизбежно привести меня к преступной борьбе с Советской властью в эти последние годы...”.
Это письмо Башилова, как и последующие его письма, в адрес Председателя Совнаркома, осталось без ответа.
К началу тридцатых годов в СССР был ликвидирован единый административный орган управления геологоразведочной отраслью — Геологический комитет.
Реорганизация Геолкома с последующей его ликвидацией сопровождалась репрессиями в отношении геологов по так называемому “Делу Геолкома”. В разные годы были репрессированы сотни учёных и специалистов, работавших как в области геологии, так и в других смежных областях науки и техники.
Было репрессировано большинство участников первых радиевых экспедиций, организованных Академией наук по инициативе В.И.Вернадского. К началу реализации в СССР так называемого “Атомного проекта”, когда возникла потребность в развёртывании масштабных геологических поисков урановых руд, обеспечить эти работы квалифицированными специалистами именно по поискам радиоактивного сырья не представлялось возможным.
“Кадры решают всё” — кто сказал эту фразу? Наверное, эту фразу произнёс умудрённый жизненным опытом человек. Потому что это абсолютная истина, так как под словом “кадры” подразумевались профессионалы своего дела. Именно они двигают нашу жизнь вперёд, созидают, создают материальные блага, которыми мы с вами пользуемся. Всё, что есть в этом мире (не имеется в виду первозданное), создано ими: учёными, инженерами, мастерами, рабочими.
Страна впервые услышала эту фразу из уст Сталина, и прозвучала она в мае 1935 года на выпуске военных академий в его речи, обращённой к выпускникам. Большую часть речи Сталин посвятил вопросу бережного отношения к людям. Он назвал неумение ценить людей пережитком прошлого. Именно кадры решают всё. Кто сказал, что без них можно построить социализм, тот заблуждается!
В то далёкое время это был лозунг, который необходимо было претворять в жизнь; идеологи коммунизма считали его воплощением начало второй революции — культурной. Ситуация к тридцатым годам была такова, что более трети населения ещё было безграмотным. Вся страна села за парты. Ликбезы, рабфаки, школы рабочей молодёжи. Именно их выпускникам предстояло стать элитой, гордостью советской и мировой науки, техники, литературы. В то же время в стране шли волна за волной репрессии, направленные именно против этих самых кадров, которые решают всё.
“Дело Геолкома” стоит в ряду других политических дел, направленных против “старых” специалистов и ученых: “Шахтинского” (1928), “О вредительстве в золото-платиновой промышленности” (1929), “О вредительстве в нефтяной промышленности” (1929–1931), “Промпартии” (1930), “Академии наук” (1930-1931), “Пулковского дела” (1936-1937) и так далее.
Летом 1937 года в Москве проходил Международный геологический конгресс, многих репрессированных учёных геологов, чьи имена были известны в мире, доставляли на сессию прямо из мест заключения, в сопровождении “секретарей” в штатском, поскольку их отсутствие на конгрессе могло породить слухи и соответственно неверные представления об условиях работы учёных в СССР.
Вот какую сделал запись в своём дневнике в этот период времени В.И.Вернадский: “Аресты среди учёных продолжаются. (...) По-видимому, вновь арестовывают раньше когда-то арестованных. При такой системе — могут случайно поймать и нужных, и действительно заговорщиков! Но такая система — сколько невинных!
И все же жизнь идёт и что-то вырабатывает. С огромными — ненужными — потерями людьми и деньгами, научная геологическая работа идёт”.
Анализ событий, происходящих вокруг В.И.Вернадского, указывает на то, что он подвергался особому моральному и психологическому террору со стороны власти, когда друг за другом исчезали друзья его детства, родные, сотрудники, ученики...
По делу никогда не существовавшей “Российской национальной партии” (РНП) проходили, главным образом, представители интеллигенции, проживавшие в Москве, Ленинграде, Киеве и ряде других городов Союза. Среди арестованных, с сентября 1933 года по апрель 1934 года, было много видных деятелей науки: академики М.Н.Сперанский и В.Н.Перетц, члены-корреспонденты АН СССР Н.Н.Дурново, Г.А.Ильинский, A.M.Селищев, будущие академики В.В.Виноградов и Г.А.Разуваев, а также известные в стране и за рубежом искусствоведы, лингвисты, литературоведы и филологи, этнографы и геологи. Среди арестованных были и скромные агрономы, врачи, музейные работники; их привлечение к делу должно было свидетельствовать о “массовости организации”. Колесо репрессий подмяло под себя более 100 человек, в том числе 34  в Москве и 37 — в Ленинграде.
Существо дела формулировалось в “Обвинительном заключении” следующим образом: “Проведённым по делу следствием установлено, что в Москве, Ленинграде, на Украине, в Азово-Черноморском крае, в Белоруссии, в Западной и Ивановской областях существовала разветвленная контрреволюционная национал-фашистская организация, именовавшаяся “Российская национальная партия”, ставившая своей целью свержение Советской власти и установление в стране фашистской диктатуры”.
Имя академика В.И.Вернадского появляется в следственном деле не сразу. До января 1934 года в протоколах допросов его нет. Однако в январе учёного начинают упоминать в качестве одного из руководителей “партии” самые разные подследственные, и знавшие его, и не знавшие. Несомненно, эти показания инспирировались в соответствии с общей установкой следствия.
Главным звеном в цепи обвинений против В.И.Вернадского должны были стать показания одного из ближайших его друзей — профессора Ленинградского горного университета Бориса Леонидовича Личкова, арестованного 5 января 1934 года. В “формуле обвинения” в связи с Б.Л.Личковым имя В.И.Вернадского упомянуто трижды: “Будучи завербован академиком Вернадским В.И., входил в контрреволюционную фашистскую организацию при КЕПСе и Сапропелевом комитете Академии наук”; “По директивам члена центра — академика Вернадского В.И. — намеренно тормозил ход научно-исследовательских работ и скрывал от государства полученные результаты по этим работам”; “Находясь под стражей, предпринял попытку установить нелегальную связь с находящимся на свободе руководителем организации академиком Вернадским В.И.”.
Последнее действительно имело место — вот что об этом сообщается в деле: “Через арестованного... содержащегося в одной с Личковым камере Д<ома> П<редварительного> З<аключения> решил в канун освобождения сокамерника дать поручение через Хлопиных сообщить находившемуся в загранкомандировке Вернадскому, чтобы предостеречь последнего об опасности в случае возвращения в СССР”.
Что было бы, если бы посланец Б.Л.Личкова дошел до места назначения, а верный учителю В.Г.Хлопин нашел способ сообщить за рубеж предостережение? История советской науки могла бы тогда сложиться по-иному. Однако, скорее всего, план подследственного был обречен с самого начала: сосед по камере явно был “подсадным”. В.И.Вернадский же, находившийся с лета 1933 года в загранкомандировке, вскоре, в феврале 1934 года, вернулся в Ленинград, ничего не зная о том, что в ОГПУ в это время решалась его судьба.
В ходатайстве от 1939 года арестованный по этому делу Б.Л.Личков писал: “Единственное, в чем я могу себя считать виновным и в чем я очень каюсь, это в том, что в своих показаниях возвел напраслину на самого себя и на двух наших крупнейших ученых, которых должна чтить вся страна, — академиков В.И.Вернадского и Н.С.Курнакова, будто они стояли во главе антисоветской организации, в которой членом был я. Оправдания этому моему поступку, не имевшему, к счастью, печальных последствий, нет, и он лежит на моей совести, а объяснением его может служить та угроза по отношению к семье моей, которую вполне реально поставили допрашивавшие меня следователи”.
Почему В.И.Вернадский не был арестован? Можно ли согласиться с теми, кто считает главной причиной практическую ценность его исследований для государства?
В годы учёбы в Петербургском университете и в последующем, когда Вернадский окончил это учебное заведение (1885 г.) и уже работал там же в должности хранителя минералогического кабинета, он состоял в “народническом” кружке, как и многие образованные люди того времени посещали и состояли в разного рода группах, обществах и кружках. Студент Владимир Вернадский по своей “кружковой” деятельности был лично знаком с А.И.Ульяновым, таким же как и он, студентом Петербургского университета, впоследствии казненного в 1887 году за подготовку покушения на жизнь императора Александра III (“Заговор первого марта”). Что объединяло молодых людей и был ли причастен В.И.Вернадский к покушению на царя — требует отдельного расследования. Лев Гумилевский в своей книге “Вернадский”, вышедшей в 1988 году в серии “Жизнь замечательных людей”, приводит следующий факт.
Вернадский состоял председателем Центрального совета объединённых землячеств. На собраниях бывали А.И.Ульянов, В.И.Семевский, П.Я.Шевырёв идр. Однажды Семевский, получив от Ульянова ящик с трепелом (осадочная горная порода кремнисто-карбонатного состава), предназначавшимся для изготовления динамита, отдал его Вернадскому на сохранение. Ящик был помещён на хранение в минералогическом кабинете у Вернадского. Как только разнеслось известие об аресте Ульянова, на общем совете решено было изъять трепел из кабинета и утопить ящик в Неве, что и было сделано.
Вскоре последовал вызов Вернадского, сначала к ректору университета, а затем к министру просвещения, где ему указали на нежелательность его нахождения в университете, предложив уволиться по собственному желанию. По косвенным уликам, а именно за участие в различного рода кружках, о чём стало известно по имевшемуся доносу, учебное начальство сочло Вернадского неблагонадёжным и решило просто от него избавиться. В дело пришлось вмешаться высокопоставленному тестю Вернадского, члену Госсовета Е.П.Старицкому, и затея с увольнением была переквалифицирована, в 1888–1890 годах В.И.Вернадский был командирован университетом в Италию, Францию и Германию для продолжения обучения и подготовки к профессорскому званию.
...Владимир Иванович хлопотал за многих, кого, по его мнению, необоснованно подвергли репрессиям, в том числе и за своего коллегу Б.Л.Личкова, поэтому лагерная судьба последнего с самого начала заключения несколько отличалась от судьбы других. Личков Б.Л. не был отправлен в БАМЛаг, в г. Свободный, как того требовало предписание от 4 апреля 1934 года, вместо этого он попал в Среднюю Азию (Ферганская и Зеравшанская долины), где, как писал позже, “работал по изучению геологии и гидрологии совхозов НКВД”.
В конце 30-х волна репрессий накрыла и любимое детище Вернадского — Биогеохимическую лабораторию. Из примерно двадцати её сотрудников были арестованы четверо: В.А.Зильберминц, А.М.Симорин, А.А.Кирсанов, четвёртым был Бруно Карлович Бруновский — радиогеохимик, известный в стране и за рубежом.
В дневниковых записях Вернадского, так называемой “Хронологии”, есть строки, написанные в годы войны: “Дошло до нас известие о гибели Бруно Карловича Бруновского, арестованного при негодяе Ежове... выяснилось, что Бруновский погиб — утонул при аварии парохода, который перевозил арестованных в Сибири. Это один из бесчисленных случаев злоупотреблений властью, в конце концов, ослабляющих власть идейную. (...) Убийство Б.К.Бруновского — никак иначе нельзя... чувствовать как проявление гниения идеологической основы коммунистического строя, к сожалению, встречающегося на каждом шагу”.
Вернадский неоднократно писал в “органы” и в Президиум Верховного Совета СССР, требуя освободить, частности, А.М.Симорина, “талантливого учёного, прекрасного научного работника”. До конца жизни Вернадский продолжал считать Симорина своим сотрудником, вёл с ним переписку и отказывался подписывать приказ о его увольнении.

Сложившееся в тридцатые годы положение дел в геологии вызывало озабоченность научной общественности страны, но совершенно очевидно так же было то, что высказаться об этом прямо мог далеко не каждый. В существовавшей на тот период времени общественно-политической обстановке это могли позволить себе только люди, считавшие, что они уже доказали свою преданность делу партии большевиков, причём делали они это в полном соответствии с духом того времени. Вот что было отмечено в докладе академика И.М.Губкина на заседании общего собрания на сессии Академии наук СССР 19 марта 1936 года.
“...говоря об успехах в деле изучения и выявления природных богатств нашей страны, её производительных сил, нужно указать и на те недочёты, которые в нашей работе имеются. В первую очередь нужно указать, что наша страна в геологическом отношении, несмотря на выявленные громадные богатства ее недр, является слабо изученной. В пределах нашего великого Союза есть еще много так называемых белых пятен, и наша ближайшая задача — эти белые пятна расшифровать и уничтожить. Мы можем быть уверены, что в таком случае обнаружится увеличение наших ресурсов ещё в десятки раз. Между тем, Академия наук вопросу о степени изученности нашей страны почти не уделяла внимания и поворачивается лицом к нему только сейчас.
Другой недостаток в нашей работе, за который тоже должна нести известную ответственность и Академия наук, — это недостаточное развитие геологоразведочного дела. На этот недостаток на минувшей сессии ЦИК СССР в своем заключительном слове указал председатель Совета народных комиссаров СССР тов. В.М.Молотов, и мы мимо этого указания не можем пройти равнодушно...
Академия наук — руководитель научной работы в стране должна подвергнуть этот вопрос тщательному рассмотрению. В плане работ Геологической группы на 1936 г. постановка этого вопроса предусматривается, но делается это только впервые.
Академию наук должен интересовать и вопрос организационный. Геологоразведочными работами занимаются у нас сотни учреждений, которые ведут их подчас кустарно, без надлежащего научного руководства. Вопрос о научно-геологическом контроле — тоже вопрос сегодняшнего дня. Академия наук может проводить этот контроль, путем участия в составлении сводных геологических карт всяких масштабов, расценивая критически материалы геологических учреждений. Путем такого контроля она может влиять на характер и качество работ и добиваться их улучшения. Можно привести другой пример подобного контроля. При Главном геологическом управлении (имеется в виду “Главгеология” при Наркомате тяжёлой промышленности СССР. — А.Е.) создана Центральная комиссия по запасам. Эта комиссия, работая в контакте с Академией наук, может контроль над геологоразведочными работами углубить, но не путём административного воздействия, а путем критики и оценки качества того материала, который представляется в комиссию при утверждении запасов полезных ископаемых учреждениями, ведущими геологоразведочную работу. И на это дело нужно Академии обратить самое серьезное внимание...”.
В марте 1939 года было произведено разукрупнение промышленных наркоматов. При разукрупнении Наркомтяжпрома СССР на базе Главного геологического управления был образован Комитет по делам геологии при Совнаркоме СССР. Одновременно при новых наркоматах чёрной, цветной, угольной и нефтяной промышленности, выделившихся из существовавших ранее более крупных наркоматов тяжёлой и топливной промышленности, были созданы самостоятельные отраслевые Главные геологоразведочные управления. Хотя государственная геологическая съемка, широкие поиски и разведочные работы в новых районах, общая координация геологоразведочных работ, учёт и утверждение запасов, а также ряд других функций остались за Комитетом по делам геологии при СНК СССР, геологоразведочная служба страны в результате указанной реорганизации оказалась в значительной мере перестроенной по ведомственному принципу.
Председателем Комитет по делам геологии при Совнаркоме СССР был назначен член ВКП(б) с 1921 года, шестидесятисемилетний академик Иван Михайлович Губкин, но в апреле 1939 года он неожиданно скончался, и на этот пост был назначен тридцатипятилетний Илья Ильич Малышев, геолог, выпускник рабфака, затем Уральского горного института, член ВКП(б) с 1932 года. Специалист по геологии и минералогии титаномагнетитовых и хромитовых руд. С 1937 года Малышев занимал должность заместителя начальника Главного геологического управления Наркомтяжпрома и являлся представителем нового поколения геологов, выросшего уже в советское время.
Из письма Совета народных комиссаров и ЦК КП(б) Киргизии В.М.Молотову “Об улучшении постановки геологоразведочных и научно-исследовательских работ по радиоактивным элементам и редким металлам в Киргизской ССР” от 9 декабря 1940 года:
“На территории Киргизской ССР в результате ежегодно проводимых по заданию Союзного правительства геологоразведочных работ открыты месторождения урана, радия, тория (...)
На геологоразведочные работы по радиоактивным элементам и редким металлам, а также на изучение полезных ископаемых Киргизской республики Союзным правительством ежегодно выделяются крупные ассигнования, однако открываемые месторождения, в особенности радиоактивных элементов и редких металлов, осваиваются промышленностью крайне медленно...”
Далее указывается, что прямым следствием медленного освоения месторождений является узковедомственный подход организаций, работавших на их разведке. Кроме этого, обращается внимание на то, что в Киргизии нет совершенно научно-технической и исследовательской базы, которая позволила бы обобщить материалы по геологии и технологии радиоактивных элементов.
В связи с чем Правительство Киргизии просит обязать Комитет по делам геологии при Совнаркоме Союза ССР и Наркомцветмет выделить средства на завершение геологоразведочных работ по месторождениям, а также создать в Киргизии единую организацию по производству геологоразведочных работ.
Из ответа руководству Киргизии, подготовленного академиком А.Е.Ферсманом, по вопросу об объединении всех исследовательских работ по изучению редких металлов на территории Киргизской республики:
“Вопрос о согласовании отдельных исследований, ведущихся различными геологическими организациями, является довольно сложным, поскольку разведочные и поисковые работы в настоящее время распределены между наркоматами и Комитетом по делам геологии.
Не входя в вопрос о том, как фактически объединить эту работу в одном органе, мы скорее должны были бы поддержать их координацию и бесперебойное внутреннее согласование...”
Работа Урановой комиссии АН СССР продолжалась вплоть до начала войны, был разработан план научно-исследовательских и геолого-разведочных работ организаций АН СССР и других ведомств по проблеме урана. В частности, по поискам богатых источников урановых руд и разработке методов их переработки предусматривалось: разработка полевых гамма- и бета- счётчиков, минералогическое и геохимическое изучение урановых месторождений Средней Азии, обследование и выяснение перспектив месторождений Средней Азии, постоянная консультация и научное руководство поисками, разведкой и эксплуатацией урановых месторождений. В проекте отмечалось необходимость создания “сырьевой подкомиссии” и дополнительного финансирования работ.
Планом предусматривалось ходатайство перед правительством о создании государственного фонда урана, для чего в 1940 году предполагалось выкупить запас готовых урановых солей (300 кг).
Планировалось так же поставить перед правительством вопрос об обеспечении в 1941 году производства урановых соединений в количестве 1 тонны в год.
Кроме того, предусматривалось поставить вопрос об объединении всех работ по поискам и разведке урановых месторождений в Средней Азии в Среднеазиатском тресте редких металлов.
Бригада, созданная Урановой комиссией под руководством академика Ферсмана, продолжала работу вплоть до начала войны. Было проведено обследование и анализ состояния геологоразведочных работ и добычи радиоактивных элементов в Средней Азии, геологи и геохимики за полгода провели исследования радиоактивности вод и горных пород района Кавказских минеральных источников. Вся информация стекалась к академику А.Е.Ферсману, он выступал экспертом правительства, и на документах по урану всегда стоит его подпись.
Докладывая на заседании Комиссии по проблеме урана о результатах поездки урановой бригады в Среднюю Азию 30 ноября 1940 года, Ферсман акцентирует внимание на том, что реальная добыча урана к 1942-1943 году может составить 10 т в год. При этом Ферсман отмечает, что это возможно при условии организации рудника и постройки специального радиевого завода с производительностью 3 грамма радия в год и обеспечения сбыта в ближайшие годы 1-2 тонн урана-металла, и просит Урановую комиссию собрать совещание по вопросам о применении урана.
Отмечая положительный характер тех выводов, к которым пришла Урановая бригада в анализе урановых проблем в Средней Азии, Ферсман отмечает, что Средняя Азия не должна быть единственным районом, требующим своего внимания с точки зрения урановой проблемы. Академик указывал на перспективность в этом отношении других районов СССР — в частности, районы развития древних щитов, аналогичных канадскому, северо-восток Сибири, весь комплекс хребтов, окаймляющих Минусинскую котловину. В связи с этим, Ферсман обращает внимание представителя Комитета по делам геологии при Совнаркоме Союза ССР на возможность более широкого использования поисковых партий для поисков радиоактивных руд, на необходимость просмотра собранных коллекций в различных геологоразведочных организациях с целью проверки их на радиоактивность.
В свою очередь, Комитет по делам геологии отмечает, что при проведении поисков радиоактивных руд приходится сталкиваться с большими трудностями, обусловленными спецификой данного вида сырья, и что нужна методическая помощь.
На заседании, посвящённом рассмотрению результатов поездки урановой бригады в Среднюю Азию, комиссия от 30 ноября 1940 года постановляет следующее:
— подчеркнуть желательность доведения фонда запасов по урану в недрах Средней Азии в ближайшие два года до 600 т, а путём введения новых районов — до 1000 т.
— признать вполне реальной возможность годовой добычи до 10 т урана в год при условии организации рудника и постройки специального радиевого завода с производительностью 3 грамма радия в год и обеспечения сбыта в ближайшие годы 1-2 тонн урана-металла.

Перед началом войны В.И.Вернадский находится в Академическом санатории “Узкое”, в 18 км от Москвы. Положение дел по проблеме урана находится у него на контроле. Из дневника В.И.Вернадского за май–октябрь 1941 г.:
“16 мая. Пятница.
Был у О.Ю.Шмидта (вице-президент АН СССР. — А.Е.). С ним разговор по вопросу об уране и прекращении работ на Табошарском месторождении. Он сказал, чтобы В.Г.Хлопин прислал данные (о месторождении), прежде чем обращаться лично — например, мне — к Сталину. Между прочим, я ему указал, что сейчас наблюдается обструкция со стороны физиков (Иоффе, Вавилов — я не назвал лиц): они направляют все усилия на изучение атомного ядра и его теории, и здесь (например Капица, Ландау) делается много важного — но жизнь требует развития рудно-химического направления. Я ему напомнил, что наши физики остались в исторически важный момент при создании учения о радиоактивности в стороне от мирового движения и теперь история повторяется. Тогда, может быть, сыграла свою отрицательную роль ранняя смерть П.Н.Лебедева, а вступившие после него не имели нужного авторитета. Ведь ненормально, что я, не физик, организовал Радиевый институт...”
“1 июня. Воскресенье. Узкое.
29–31 мая — Общее собрание Академии наук, в котором подняты общие вопросы, частью заставившие меня задуматься над теми работами — своей и Лаборатории (имеется в виду Лаборатории искусственных радиоактивных элементов), и выступить принципиально, что я делаю редко...
...Я указал, что в своём плане организации научной работы Президиум не коснулся того, что нам нужно. Он хочет руководить и контролировать нашу работу, тогда как об основных данных, необходимых для работы, он не заботится. Так, большинство наших помещений никуда не годятся, так как переезд учреждений Академии наук (из Ленинграда в Москву) семь лет назад был временный — мы переехали и поместились в негодных помещениях. Нельзя с этим мириться.
Ещё хуже, если это возможно, с оборудованием. Всем ясно — и это учитывается, что современный завод или фабрика требуют, прежде всего, соответствующего для их целей здания. В плохих помещениях можно оставаться только временно. Но ещё важнее — отсутствие научных приборов или долголетия их постройки. У нас годами строятся циклотроны, которые в Америке и, по-видимому, в Японии строятся месяцами. До сих пор у нас один циклотрон, построен в 1939 году в бытность мою директором Радиевого института. У нас нет ни одного масс-спектрографа, который впервые за рубежом был построен 30 лет назад, — у нас они построены, но не использованы... Нам отказали в покупке масс-спектрографа за границей, без которого нельзя работать по изотопам...(...) ...прошло три года — и наша работа стоит.
Сейчас поставлена проблема урана как источника энергии — реальной, технической, которая может перевернуть всю техническую мощь человечества. Я начал работать в области радиоактивности почти сейчас же после её открытия — больше 30 лет назад, и ясно вижу, что это движение не остановится. Но у нас идут споры — физики направляют внимание на теорию ядра, а не на ту прямую задачу, которая стоит перед физико-химиками и геохимиками, — выделение изотопа- 235 из урана. Здесь нужно идти теорией, немедленно проверяя её опытом”.
“18 июля, Узкое.
17 июня 1941 года В.Г.Хлопин, как председатель Урановой комиссии, по согласованию со мной, подал в Президиум от имени своего, моего, как заместителя председателя, и А.Е.Ферсмана, как председателя бригады, ездившего на Табошарский рудник весной, заявление об обращении в Правительство от Урановой комиссии об изменении решения начальника Главметалла Егошина и Наркома цветных металлов Ломако и об изъятии (со сметой) Табошарского уранового рудника на доразведку в Трест среднеазиатских цветных металлов. Егошин и Ломако, по-видимому, никуда негодные “дельцы”, предлагали, истратив больше 20 миллионов в течение 7 лет, направить Табошарское месторождение на “консервацию”.
История с Табошарским месторождением урана — типична для бессмысленной траты денег и бессознательного вредительства. Надеюсь, что мы пробьём рутину и невежество советских бюрократов. — Посмотрим...”
Начавшаяся Великая Отечественная война нарушила все планы и отодвинула их выполнение на неопределенный срок. Война позвала всех на фронт — физиков, химиков, геологов и других, начался процесс эвакуации всего, что было необходимо и возможно эвакуировать в другие регионы.
С началом войны В.И.Вернадский находится в эвакуации, в Боровом (Казахстан). Вот что он пишет о причинах складывающейся в первые месяцы войны обстановке в своём дневнике:
“2 ноября 1941 г. Воскресенье.
Невольно мысль направляется на ближайшее будущее. Крупные неудачи нашей власти — результат ослабления ее культурности: средний уровень коммунистов — и морально и интеллектуально — ниже среднего уровня беспартийных. Он сильно понизился в последние годы. В тюрьмах, ссылке и казнены лучшие люди страны. Это сказалось очень ярко уже в первых столкновениях — в Финляндской войне и сейчас сказывается катастрофически...”
Тем не менее, на однажды заданный ему вопрос: “Чем закончится война?” — Вернадский коротко ответил: “Немцы её проиграют. Они не могут её не проиграть!”.
“Немцы пытаются силой создать насильственный поворот хода истории, но я считаю их положение безнадёжным”, — писал он в одном из писем и пояснил в другом: “Это не оптимизм, а эмпирический вывод!”.
К весне 1942 года разведке удаётся заполучить достоверную информацию о широкомасштабных мерах, предпринимаемых правительствами Великобритании, США и Германии по созданию атомного оружия.
В 1942 году с информацией о состоянии дел по урановой проблеме и о необходимости возобновления работ по проблеме использования атомной энергии к Сталину обращались академик А.Ф.Иоффе и уполномоченный по науке Государственного комитета обороны В.С.Кафтанов.
Но заставить Сталина немедленно действовать это не помогло. Слишком непонятной и от того малозначительной казалась содержащаяся в этих документах информация по сравнению с прямой и страшной угрозой, по-прежнему нависавшей над Москвой со стороны вермахта.
Стекавшаяся к Сталину из разных источников информация всё же возымела своё действие. Возможно, Л.П.Берия убедил Сталина обратить внимание на этот вопрос. Став незадолго до этого заместителем председателя Совнаркома СССР, нарком НКВД курировал производство боеприпасов и не мог не понимать огромных преимуществ принципиально новой взрывчатки.
Сталин дает указание обсудить этот вопрос на заседании Государственного комитета обороны с участием академиков А.Ф.Иоффе, Н.Н.Семёнова и В.Г.Хлопина. На прямо поставленный Сталиным вопрос о возможности создания атомного оружия учёные подтвердили, что создать такое оружие возможно. При этом они дали понять вождю, что это потребует создания многих новых технологий, решения большого комплекса сложнейших задач, на что потребуется не менее 10–15 лет.
Очевидно, что учёным удалось убедить Сталина в принятии решения о начале работ по созданию атомного оружия. Однако его реализацию пришлось отложить: период весеннего затишья на фронте закончился. Потерпев жестокое поражение в боях под Харьковом и в излучине Дона, Красная Армия откатилась далеко на восток, к Волге и Кавказу. Началась величайшая Сталинградская битва, победа в которой потребовала неимоверного напряжения всех сил страны.
В это время многие учёные находились в Казани вместе с эвакуированными туда же профильными институтами. Обсуждение на семинаре физтеха доклада молодого физика Г.Н.Флёрова, который был посвящён осуществлению на практике ядерной цепной реакции, разделило аудиторию на две части. Старшее поколение физиков во главе с А.Ф.Иоффе по-прежнему считало создание атомного оружия делом отдалённого будущего. Они подчеркивали, что даже незначительное отвлечение сил и средств науки от помощи фронту нерационально и даже непатриотично. Молодые исследователи И.В.Курчатов и А.И.Алиханов поддержали Г.Н.Флёрова. Как показало время, они оказались правы.
Распоряжение Государственного комитета обороны (ГКО) “Об организации работ по урану”, в соответствии с которым курирование атомной проблемы по линии ГКО было возложено на В.М.Молотова, выходит 28 сентября 1942 года. Заместителем Молотова, ответственным за вопросы обеспечения военных и учёных разведывательной информацией, назначен Л.П.Берия.
В конце осени 1942 года в Академию наук СССР поступает записка В.И.Вернадского “Об организации научной работы”. В ней учёный, обеспокоенный тем, что начавшаяся война и те ужасающие последствия, к которым она привела уже в самом начале, оставят страну на обочине в вопросах использования энергии будущего, определяет основные задачи, на решение которых необходимо направить деятельность Урановой комиссии. “Необходимо серьёзно и широко поставить разработку атомной энергии. Для этого Урановая комиссия должна быть реорганизована и превращена в гибкую организацию, которая должна иметь две основных задачи. Во-первых — быстрое нахождение богатых урановых руд в нашей стране, что вполне возможно. И во-вторых — быструю добычу из них нескольких килограммов урана, над которыми могут быть проделаны новые опыты в аспекте их прикладного значения. Мы должны решить вопрос, стоим ли мы, как я и некоторые другие геохимики и физики думают, что мы стоим перед новой эрой человечества — эрой использования новой формы атомной энергии, или нет.
Ввиду тех огромных разрушений народного богатства и народного труда фашистскими варварами мы должны быстро выяснить, насколько это действительно удобно и реально использование этой формы атомной энергии...”
27 ноября 1942 года ГКО принял постановление “О добыче урана”. Указанным постановлением Народному комиссариату цветной металлургии (НКЦМ) предписано на Табошарском заводе “В” Главредмета к 1 мая 1943 года организовать переработку добытых урановых руд и получение урановых солей в количестве 4 тонн. Кроме этого, в первом квартале 1943 года предписывалось составить комплексный проект уранового предприятия производительностью 10 тонн урана в солях в год и закончить в 1943 году разведочные, изыскательские и исследовательские работы по урановым месторождениям Майли-Су и Уйгур-Сай и запроектировать их промышленное использование.
Из постановления Государственного комитета обороны “О добыче урана”:
“(...) 4. Возложить на Радиевый институт (акад. Хлопин) с привлечением Научного института удобрений и инсектофунгицидов им. Самойлова и Уральского института механической обработки полезных ископаемых разработку к 1.02.43 технологической схемы получения урановых концентратов из табошарских руд и переработки их для получения урановых солей”.
А ведь именно этими исследованиями на созданной им же опытной химической установке занимался И.Я Башилов ещё с середины тридцатых годов. Теперь, к моменту выхода распоряжения ГКО, известный учёный уже несколько лет находится в заключении.
Постановлением также указывалось Комитету по делам геологии при СНК СССР в 1943 году провести работы по изысканию новых месторождений урановых руд и о результатах доложить уже к 1 мая 1943 года.
В конце ноября 1942 года к изучению получаемых разведкой материалов подключаются учёные физики. Выбор Сталина сделан в пользу И.В.Курчатова.
Уже к весне следующего 1943 года становится очевидным, что распоряжение ГКО “Об организации работ по урану” и постановление ГКО “О добыче урана” по большинству пунктов не могут быть выполнены в намеченные сроки.
Из докладной записки И.В.Курчатова В.М.Молотову о работе Лаборатории № 2 за первое полугодие 1943 года от 30 июля 1943 года: “Задачи первой очереди решены, остановленная войной работа по проблеме урана возобновлена в объёме, значительно большем, чем в 1941 году...
Необходимо, однако, подчеркнуть, что мы находимся только в начале пути.
Для создания котла (атомного реактора) из металлического урана и смеси урана с графитом необходимо накопить в ближайшие годы 100 тонн (металлического) урана. Разведанные запасы этого элемента в СССР оцениваются в 100–120 тонн руды. Исходя из этого, ГКО наметил получение 2 тонн урана (концентрата) в 1943 году и 10 тонн в 1944 и последующих годах....
Является настоятельно необходимым ускорение работ по накоплению урана, что возможно только при условии обнаружения новых и предельно высокой эксплуатации существующих месторождений”.
30 июля 1943 года Государственный комитет обороны СССР принял распоряжение “Об организации геологоразведочных работ, добычи урана и производства урановых солей”. Данным распоряжением был намечен уже комплекс конкретных мер предусматривающих организацию поисковых и разведочных работ на уран и его добычу.
С принятием данного распоряжения ГКО начинается новый этап в становлении урановой геологии в Советском Союзе.
Потребность в уране росла по мере углубления в проблему освоения атомной энергии. Если показатель в 10 т производства урановых солей в год в какой-то мере отражал реальные возможности этого на тот период времени, то требование ГКО от 16.08.1943 года представить план мероприятий, обеспечивающий получение в 1944 году уже не менее 100 т урана, было явно нереальным.
22 декабря 1943 года И.В.Курчатов направляет записку о невыполнении наркоматами и Комитетом по делам геологии постановлений ГКО заместителю председателя СНК СССР М.Г.Первухину, куратору работ по урановой проблеме. В ней, в частности, Курчатов указывает на то, что Наркомат цветной металлургии не обеспечил достаточного развития работ по получению металлического урана, несмотря на положительные результаты, достигнутые Гиредметом, по разработке методов восстановления окоси урана.
Поступление малых количеств металлического урана (всего за 2 месяца получено около 700 граммов) чрезвычайно сильно тормозит работу по получению шестифтористого урана и не дает возможности начать исследования, отмечает физик.
Кроме этого, Курчатов указывает, что по-прежнему узким местом остаётся вопрос о запасах уранового сырья: “По намёткам на 1944 год предположено получить лишь 10 тонн солей урана, что является совершенно недостаточным для уран-графитового котла, срок пуска которого в ход, таким образом, откладывается на неопределённый срок”.
Курчатов отмечает, что работы по сырью, в частности, геологоразведочные работы, всё ещё не получили у нас должного развития и материально-технической базы. Охарактеризовав, таким образом, положение дел с радиоактивным сырьём, он просит принять срочные меры к обеспечению нормального хода работ.
В этой связи Государственный комитет обороны 08.04.1944 г. принимает Постановление “О развитии геологоразведочных работ по радиоактивным элементам в 1944 году”, в соответствии с которым Комитету по делам геологии поручено провести в течение 1944 года широкие поисковые работы по выявлению новых месторождений радиоактивных элементов. В составе Комитета по делам геологии создается отдел радиоактивных элементов (Ф.М.Малиновский), на который возложено повседневное руководство геологоразведочными партиями, направляемыми на поиски урановых месторождений, а также — научно-исследовательскими работами по развитию сырьевой базы урана.
Кроме этого, в соответствии с принятым постановлением, поиски урановых месторождений также обязаны осуществлять: НКВД СССР, Наркомцветмет, Наркомэлектропром, Главсевморпуть, которым поручено провести летом 1944 года попутные поиски месторождений урановых руд в районах своей деятельности.
Поисковые и разведочные работы наконец-то получили широкое развитие. Вся деятельность по направлению работ, предварительная разведка перспективных объектов координируется, направляется и осуществляется из одного центра — Комитетом по делам геологии при СНК СССР.
13 октября 1945 года принимается постановление СНК СССР о концентрации и специализации поисково-разведочных работ на радиоактивное сырьё, в соответствии с которым 16 октября того же года приказом председателя Комитета по делам геологии организуется Первое Главное геологическое управление (ПГГУ) во главе с С.В.Горюновым. В функцию этого управления вменяется организация и руководство всеми поисково-разведочными работами по урану и научно-техническое их обеспечение на всей территории страны.
С 1943 года по решению ГКО возобновлена добыча урановой руды в СССР и организовано производство урановых концентратов.
23 сентября 1944 года СНК СССР обязал Наркомцветмет СССР сдавать уран и урановые соли в организованный Государственный фонд урана и урановых солей и возложил их хранение на Лабораторию № 2 АН СССР. Ответственность по учёту урана и урановых солей возложена на Наркомфин СССР.
Во исполнение Постановления ГКО Государственным институтом редких металлов (Гиредмет) Наркомцветмета впервые в СССР в 1944 году получен металлический кусковой уран. Проводятся работы по методу получения металлического урана требуемой чистоты непосредственно из окиси урана.
Развёрнуты исследования по физике атомного ядра и способам разделения изотопов с целью выделения урана-235. В решении проблемы урана, под общим руководством академика В.Г.Хлопина, активно задействован Радиевый институт.
Организована подготовка специалистов по физике атомного ядра, радиохимии, геохимии и геологии урана.
Более широкое развитие поисковых и разведочных работ на уран, добыча урановых руд и их переработка сдерживались отсутствием и недостатком необходимого оборудования, приборов и другого снаряжения, транспорта, технологий и квалифицированных кадров.
В августе 1943 года, в дни победоносного наступления Красной Армии под Курском, В.И.Вернадский возвращается в Москву. Он много думает о дальнейшем развитии нашей страны, хорошо понимает ту роль, которую она будет играть в послевоенном мире, проявляет большой интерес ко всему окружающему, участвует в решении вопросов по проблеме урана.
Вторая мировая война обратила пристальное внимание В.И.Вернадского на геологическую деятельность человечества. Он снова пишет о ноосфере — биосфере, преобразованной человеческим обществом. В последней своей статье “Несколько слов о ноосфере”, опубликованной в 1944 году, Вернадский говорит: “Мы входим в ноосферу. Мы вступаем в нее — в новый стихийный геологический процесс — в грозное время, в эпоху разрушительной войны.
Но важен для нас факт, что идеалы нашей демократии идут в унисон со стихийным геологическим процессом, с законами природы, отвечают ноосфере. Можно поэтому смотреть на наше будущее уверенно. Оно в наших руках. Мы его не выпустим”.
В.И.Вернадский не дожил до чудовищных атомных бомбардировок американцами японских городов Хиросимы и Нагасаки в августе 1945 года, но ещё в 1922 году, говоря о грядущем освоении человечеством атомной энергии, пророчески предупреждал: “Сумеет ли человек воспользоваться этой силой, направить её на добро, а не на самоуничтожение? Дорос ли он до уменья использовать ту силу, которую неизбежно должна дать ему наука? Учёные не должны закрывать глаза на возможные последствия их научной работы, научного процесса. Они должны себя чувствовать ответственными за последствия их открытий...”
24 декабря 1944 года Вернадского неожиданно постигает удар, после которого он уже не приходит в сознание. 5 января 1945 года В.И.Вернадского не стало.
До запуска в СССР первого ядерного реактора оставалось ещё почти два года...