АНДРЕЙ ФУРСОВ НАШ СОВРЕМЕННИК № 5 2025

АНДРЕЙ ФУРСОВ

СТАЛИН, КРИВЫЕ ЗЕРКАЛА И ВЕТЕР ИСТОРИИ

(Публикуется в журнальном варианте)

Вот беда! Когда, бывало,
Он с неистовым серпом
Проходил по полю шквалом —
Сноп валился за снопом.
И.В.Сталин1

Власти и славы
без крови не бывает.
И.В.Сталин

Лучше он, чем смерть народа,
Лучше он;
Но темна его природа,
Лют закон.
...
Жестока его природа.
Лют закон,
Но не он — так смерть народа,
Лучше — он.
Даниил Андреев2

I

Говорят, когда-то Сталин сказал, что после его смерти на его могилу нанесут много мусора, но ветер истории разметает его. Некоторые оспаривают аутентичность этой фразы, однако, на мой взгляд, большого значения это не имеет. Однажды Герберта Уэллса спросили: “Протоколы сионских мудрецов” — это реальный документ или фальшивка? Вопрос не имеет смысла, ответил английский писатель и разведчик, потому что всё произошло именно так, как там написано. То же с нашим случаем: всё произошло, как предвидел вождь.
Всего через три года после смерти Сталина на его могилу потащили мусор, а через восемь лет тело вождя вынесли из Мавзолея. До “перестройки” грязь на Сталина не то, что сильно, но лилась; взрыв произошёл в “перестройку” и дальше пошёл по нарастающей. Синхронно аналогичный процесс раскручивался на Западе. Нередко казалось, что российские и западные кампании десталинизации разыгрываются под взмахи одной и той же дирижёрской палочки. Общим для всех кампаний была ненависть к Сталину, его эпохе, к СССР. И страх — как бы прошлое не явилось в настояще-будущем шагами Командора, и один из способов не допустить этого — обложить Сталина со всех сторон кривыми зеркалами, плодящими чудовищно лживые отражения.
И это при том, что, начиная именно с 1990-х годов, появилась масса архивных данных, на основе которых наши и западные исследователи, вовсе не замеченные в симпатиях к Сталину и его системе, представляли совершенно иную, не чернушную картину сталинской эпохи. Здесь не место разбирать все линии десталинизации, имеет смысл остановиться на нескольких, но об этом чуть позже. Сейчас отмечу: кампании так называемой “десталинизации” — в СМИ и на телеэкранах — цели не достигли, скорее, наоборот: как говорилось в “Сказке о Военной тайне, о Мальчише-Кибальчише и его твёрдом слове” — “буржуины бились-бились, да только сами разбились”. Несмотря на все потоки грязи, вылитой за последние 30–40 лет на Сталина и на СССР постсоветскими (по сути — антисоветскими) СМИ, ТВ, официальной пропагандой, с годами популярность вождя, в том числе среди молодёжи (!) неуклонно росла. Показателен казус с передачей “Суд истории”, которая выходила на Пятом канале с июля по декабрь 2010 года, в самый разгар антисталинского и антисоветского беснования. Вели её два интеллектуальных импотента, пытавшиеся судить Сталина и СССР. С этой целью после дискуссии с оппонентами они проводили голосование среди телезрителей. Очень быстро выяснилось, что пара антисоветчиков терпит поражение, часто с разгромным счётом. И тогда сначала голосование отменили, а затем передачу и вовсе прикрыли в силу её контрпродуктивности и контрпропагандистского эффекта. В 2011 г. была сделана попытка перезапустить провальную передачу под другим названием (“Исторический процесс”) — и “опять двойка”.
В последние годы в России начали появляться памятники Сталину. Так, в августе 2024 г. в селе Курейка Туруханского района Красноярского края открывается мемориал Иосифа Виссарионовича Сталина. Мемориал — это памятник вождю высотой 3,5 м (постамент — 1,5 м) и три стенда размером 1 метр на 2 метра. Первый стенд посвящён туруханской ссылке И.В.Сталина; второй можно условно назвать “изломы России на фоне судьбы сталинского Пантеона”, Пантеона, который был разрушен перестроечной шпаной; на третьем представлено послание потомкам. И это только один из памятников. Уверен, если России суждено не распасться, а устоять и пересилить внешнего врага, подавив его агентуру внутри страны (необходимое условие Победы), то таких памятников станет много — Ветер Истории доведёт своё дело до конца.
Здесь большую роль призвана сыграть, в частности, публикация реальных, а не сфабрикованных, особенно в хрущёвское и горбачёвское время, документов. Они позволят понять суть исторических событий и укрепить основу для адекватной их интерпретации. Кроме того, снимая пласт за пластом исторической лжи, эти работы подталкивают к размышлениям и о Сталине, и о причинах ненависти к нему у нас и за рубежом, и о так называемой десталинизации — её явных целях и скрытых шифрах, и о многом другом.
Нередко говорят: “Скажи мне, кто твой друг, и я скажу тебе, кто ты”. На самом деле человека в не меньшей степени определяют не друзья, а враги: “Скажи мне, кто твой враг, и я скажу тебе, кто ты”. Поразмышляем о Сталине сквозь призму ненависти к нему и страха перед ним его врагов и их холуёв. Обратимся к истокам и причинам ненависти к Сталину на Западе и в (поздне)советском обществе, ненависти, перекочевавшей в общество постсоветское и ставшей важным элементом идеологии определённых его слоёв — антисоветизма, который на какой-то отрезок времени стал государственным. Бросим также взгляд на те группы, которые транслируют антисталинизм. Особенно интересен сталинский опыт с точки зрения мировой борьбы сегодняшнего дня, которая развёртывается между ультраглобалистами (наследниками нацизма и троцкизма одновременно) с их планами новой мировой революции, ведущей к трансгуманистической новой нормальности под пятой посткапиталистической олигархии и остальным человечеством. Их “неосоциализм” это, по сути, неофашизм, только посредством мировой “антропологической революции” и в глобальном масштабе. Ныне Сталин и сталинизм с точки зрения исторической теории и практики это не только про Россию и про вчера, это про мир и про завтра. Действительно, “Сталин не ушёл в прошлое — он растворился в будущем”, независимо от того, принадлежит эта фраза де Голлю или кому-то ещё.
Начнём с Запада, с того в деятельности И.В.Сталина, что сделало его метафизическим врагом “хозяев истории” (Б.Дизраэли) или “хозяев мировой игры” (О.Маркеев); затем перейдём к нашей “поляне”, ну и, конечно, остановимся на наиболее типичных “ходах” десталинизаторов. На эти ходы имеет смысл обратить внимание и как на аргументы, и как на приёмы ведения психоисторической войны, цель которых — разрушить базовые модели сознания и ви?дения мира, затем, в случае успеха, — базовые модели поведения. При этом нередко провоцируются несколько внешне противоречащих друг другу пропагандистско-информационных схем, подталкивается выбор одной только из их набора, т.е. создаётся в основе своей ложный конфликт, выступающий как клетка для сознания, как матрица, блокирующая критическое мышление. Например, конфликт разных вариантов неприятия Сталина — либерального (“Сталин — кровавый диктатор”), националистического (“Сталин — враг всего русского”) и ортодоксально-марксистского (“Сталин — предатель революции и дела Ленина”). По сути это психоинформационное или даже когнитивное напёрсточничество преследует простую цель — скрыть реальность, подменив её выгодной кому-то картинкой, уводящей не просто от реальности, а от постановки принципиально правильных вопросов. Чтобы не попасть в клетку, нужно чётко понимать, чьи интересы, каких групп стоят за той или иной схемой. Или, как говорили древние, cui bono? cui prodest?

II

В декабре 2025 года исполнится 100 лет со времени исторического XIV съезда ВКП(б). На нём произошло немало важного: в частности, Сталин столкнул лбами Г.Е.Зиновьева и Н.И.Бухарина, а сам, уйдя с “линии атаки”, выступил в качестве посредника, человека “золотой середины”. Зиновьев и Л.Б.Каменев обвинили зажиточные слои деревни в срыве хлебозаготовительной кампании и призвали к борьбе с “крестьянским уклоном” в руководстве партии, т.е. со Сталиным; на этой почве началось их сближение с Л.Д.Троцким, которого они в течение трёх последних лет не просто критиковали, а, в отличие от Сталина, поливали грязью. Каменев к тому же обвинил Сталина в диктате. Это означало конец триумвирата “Зиновьев–Каменев–Сталин”, одержавшего победу над Троцким в 1923–1924 годах, и оформление блока старой и новой оппозиции. Политбюро по итогам съезда было усилено сторонниками Сталина (К.Е.Ворошилов, Л.М.Каганович, В.М.Молотов — последний сразу же после съезда начал разбираться с ленинградской парторганизацией, вотчиной Зиновьева); были упрощены условия приёма в партию, что объективно работало на укрепление роли и значения партаппарата, партноменклатуры и Сталина.
При всей важности перечисленного поворотно-веховым было другое. В докладе Сталина, принятом 559 голосами против 65, было проведено различие между полной (в одной стране) и окончательной (в мировом масштабе) победой социализма. Это было не что иное, как доктрина возможности построения социализма в одной, отдельно взятой стране. По сути, это был отход от линии мировой революции, т.е. победы в мировом масштабе как необходимого условия торжества социализма в отдельных странах. Иными словами, Сталин уходил от левого глобализма в духе Маркса, Парвуса, Троцкого и — при многих различиях между Лениным и Троцким, при том, что Ленин политически был личностью большего масштаба, чем Парвус и Троцкий вместе взятые, — Ленина, тем более что оба они многому учились у Парвуса, как бы это ни отрицал Ленин и его сторонники.
Доктриной “социализм в одной стране” Сталин вступал в идейный конфликт и со значительной частью руководства Коминтерна, всего лишь одной из ячеек которого формально считалась ВКП(б). Он смещал фокус борьбы за социализм с мирового (“глобального”) на страновой уровень. Это стало началом главным образом скрытого, но вполне ощутимого противостояния руководства Коминтерна и Сталина, на стороне которого, естественно, был партаппарат ВКП(б). И это понятно: с доктриной “одностранового социализма” партаппарат обретал полноценную (внутриэсэсэсэровскую) легитимность, так как последняя теперь не зависела от осуществления мировой революции, шансы на которую, особенно после мутноватого фиаско 1923 года в Германии, устремились к нулю, а серп и молот стали означать союз не немецкого пролетариата с крестьянской Россией, а русского пролетариата с русским же крестьянством в борьбе за светлое будущее. На аверсе рублёвой монеты 1924 года изображены крестьянин и рабочий, который, положив правую руку на плечо крестьянина, левой указывает ему на восходящее солнце новой жизни.
При сохранении риторики мировой революции группа Сталина начала превращение Коминтерна в орудие реализации преимущественно государственных интересов СССР, а мировая революция, как процесс превращения России/СССР в хворост глобального революционного пожара, этим интересам не соответствовала. С точки зрения определённой части мир-революционеров, прежде всего троцкистов, Сталин действовал как контрреволюционер-термидорианец, как “предатель революции” (Троцкий). Эта позиция понятна: планы глобалистов левого толка вступали в противоречие с интересами существования и развития СССР во враждебном капиталистическом окружении. Забегая вперёд, отмечу: десятилетие с 1927-го по 1937-й было революцией Сталина, так же как десятилетие с 1917-го по 1927-й было революцией Ленина и его “гвардии”. Уже в 1937 году противники Сталина “ответили” ему, и его окончательную победу над “гвардейцами” и их “кардиналами” зафиксировал в марте 1939 года. XVIII съезд ВКП(б). Именно во время революции Сталина был воспитан советский модальный тип личности, который сломал хребет гитлеровскому Еврорейху, а затем восстановил страну, сделал её сверхдержавой и покорил космос.
Целью мировой революции в духе Парвуса, Троцкого и, конечно, Ленина (нередко его стыдливо убирают из этой компании, но из песни слов не выкинешь), а затем Третьего Интернационала было разрушение капитализма как СИСТЕМЫ, его институтов, в частности государства. В то же время целью финансового наднационального капитала, интернационала финансистов было разрушение существующей СТРУКТУРЫ капиталистической системы, но не самой системы — нужна была новая структура, в которой финансовый капитал закреплял бы своё олигархическое господство над промышленным капиталом и заменял государственное управление управлением на мировом уровне — мечта финансистов с 1773 года. Масштабное потрясение — мировая революция и/или мировая война эту структуру ломали. В краткосрочной перспективе цели Интернационала мир-революционеров и финансового интернационала совпадали — не случайно Троцкий говорил, что настоящие революционеры сидят на Уолл-стрит. Мировая революция до сих пор греет сердца глобалистов как орудие слома системы в их интересах, в интересах их новой нормальности. Недаром, когда недавно Шваб давал дома интервью (есть в Сети на видео), над ним на книжной полке стоял бюст Ленина! Сначала я подумал, что это фейк, монтаж, и даже начал выяснять этот вопрос. Оказалось — не монтаж, но даже если бы это был фейк, по сути это ничего не меняет: Ленин как адепт мировой революции и земшарной власти близок глобалистам, как и Маркс. Не случайно идеолог глобализма Жак Аттали с восторгом писал о Марксе, поскольку, по его мнению, Маркс сформулировал великолепную идею — мирового правительства, но только реализовывать её будет, согласно Аттали, не пролетариат, а крупная буржуазия. Мировая революция, “неосоциализм” — это сегодня орудие мировой верхушки в борьбе за создание посткапиталистического элитарного мира, где верхи и низы будут различаться как два биологических вида; на конференции в Институте сложности Санта-Фе в 2018 году эта схема была названа “антропологическим переходом”, и мировая революция элит планируется как средство реализации этой схемы.
Объективно Коминтерн и Фининтерн работали на создание площадки для выяснения отношений в будущем. С.А.Горяинов писал (по другому поводу): “В истории существуют достаточно короткие периоды, когда будущие противники вынуждены работать сообща исключительно ради создания прочных долговременных основ глобального конфликта, который определит мировой баланс3”.
Лишая левых глобалистов locus standi — СССР в качестве базы, — Сталин таким образом косвенно наносил удар и по правым глобалистам, ломая их планы и вынуждая их делать ставку на иное средство разрушения существующей структуры — не на мировую революцию, а на мировую войну. 7 ноября 1927 года (кстати, именно с этого года октябрьские события 1917-го стали официально именоваться не переворотом, а революцией) в день десятилетия Октября и пятидесятилетия Троцкого троцкисты и их сторонники попытались организовать нечто вроде путча, однако рано утром в тот день по Москве демонстративно проехали конники Будённого с шашками наголо, остальное доработало ОГПУ — и путч провалился. Два года спустя Троцкий был выслан из страны; показательно, что высылка Троцкого (символично: на корабле “Ильич”, который до революции назывался “Николай II”) совпала с поворотом международного финансового капитала к поддержке Гитлера как лидера, способного не только устроить мировой или, как минимум, общеевропейский конфликт, но и объединить Европу. Не случайно Ялмар Шахт в письмах европейским банкирам и финансистам убеждал их поддержать Гитлера, поскольку тот, придя к власти, сломает национальные государства в Европе, явную помеху для Больших финансов.
Итак, сто лет назад, на XIV съезде ВКП(б) Сталин в первый раз сорвал глобалистский проект сразу в двух его ипостасях — левой и правой. Его команда, опираясь на частично сохранившийся, пусть сильно ослабленный, потенциал Большой Системы “Россия”, на содействие некоторой части представителей разведструктур Российской империи и на противоречия в среде буржуинов (англосаксы — французы; бывшие союзники по войне — Германия; США — Великобритания; “условные Рокфеллеры” — “условные Ротшильды”), по сути, заменил проект “мировая революция” проектом “красной (социалистической) империи”.
Во второй раз Сталин сорвал планы теперь уже только правых глобалистов, заключив германо-советский договор 1939 года (это на очень нужные два года ослабило антисоветский потенциал Мюнхенского сговора, который не только отдал Чехословакию на растерзание Гитлеру, но и стал чем-то вроде протоНАТО, направленного против СССР), а затем одержав победу над Третьим рейхом, который толкнули на СССР британцы.
В третий раз Сталин сорвал планы западной верхушки, представителей как государственно-монополистического капитала, так и правых глобалистов из числа международного финансового капитала и нарождающейся корпоратократии, не позволив накинуть на шею СССР удавку плана Маршалла, создав ядерный щит и меч и заложив фундамент для того, чтобы уже через несколько лет после его смерти СССР стал одной из двух сверхдержав.
Сталин — проектировщик и генеральный конструктор единственного геоисторического проекта, который можно противопоставить капитализму и глобализму — антикапиталистического, неоимперского. В начале ХХ века глобалистский (на капиталистической основе) проект англосаксов — Британской империи и США — столкнулся с фактом существования империй, мешавших уже в силу своего существования реализации их проекта. Главными из этих четырёх империй были две — Германская и Российская. Их-то и стравили между собой, а затем сломали, использовав и усилив внутренние противоречия. Первая мировая война — терминатор евразийских империй. Примерно десяток лет всё шло как задумано, однако в конце 1920-х годов процесс вышел из-под контроля “массовиков-затейников” мирового масштаба: команда Сталина взяла верх и над “левыми”, и над “правыми” в ВКП(б) (для тех и других Россия была придатком Запада, вязанкой хвороста в новом мировом пожаре), а затем за десять лет отстроила красную империю с мощным ВПК — отстроила, используя глобальные тренды и глобальные же противоречия, которую поставила себе на службу. Сталин нашёл золотой ключик к потайной дверце буржуинов-глобалистов — прибыль, которую одна их часть могла получить за счёт вложений в СССР, конкурируя с другой частью в условиях мирового кризиса и после него.
Сталин — автор и создатель единственного успешного антикапиталистического, антиглобалистского проекта ХХ века. Он наглядно показал, что можно противопоставить буржуинам-глобалистам и как с ними бороться. Если считать годом свёртывания в СССР глобалистского проекта в его “мир-революционной” форме 1929 год (показательно свёртывание в том же году нэпа, теснейшим образом привязывавшего СССР к зависимости от Запада), то можно сказать, что Сталин, создаваемая им система отодвинули приход глобализации ровно на 60 лет — до окончательной сдачи М.С.Горбачёвым соцлагеря и СССР 1 декабря 1989 года в Ватикане и 2–3 декабря 1989 года на Мальте. При наличии в мире СССР и соцлагеря капиталистическая система не могла стать планетарной, глобальной, могла оставаться только мировой — рядом с мировой же социалистической.
Ясно, что три срыва своих планов “хозяева мировой игры” никогда не простят. Тем более что Сталин продемонстрировал технологию борьбы с ними, сделав заявку на развёртывание своей игры и своего хозяйства, включая альтернативный мировой рынок и подрыв позиций доллара. В 1952 году Сталин, понимая, что нужно экономически укреплять антикапиталистическую систему как мировую, задумал шаги по созданию мирового рынка, основанного не на долларе. Заинтересованность проявили не только соцстраны, но и Аргентина, Уругвай, Эфиопия. С учётом всего этого глобалисты должны были воскликнуть, как один из русских поэтов XVIII в.: “Льзя ли старика любить?” Конечно нельзя. Им такого “старика” как Uncle Joe или Old Joe, как называли Сталина англосаксы, любить нельзя — только ненавидеть. Не случайно в рамках англо-американской программы “Лиотэ” (1949), рассчитанной на бессрочную борьбу с СССР, сразу же была создана группа How to make Stalin’s passing (Как “уйти” Сталина”, “Как сделать, чтобы Сталин исчез”).
В связи со сказанным анализ сталинизма и советского опыта, их исторического успеха с обязательным критическим анализом первого и второго, работа над ошибками — насущнейшая задача для нас. Особенно с учётом, во-первых, вызревания на Западе, прежде всего в Германии, “зелёного фашизма” (экофашизм), адепты которого объявили Россию главным врагом — всё повторяется. Во-вторых, необходимо учитывать растущую на Западе и объективно направленную против России тенденцию реабилитации нацизма и Третьего рейха. Эта тенденция реализуется как прямо, так и косвенно — через приравнивание Гитлера к Сталину, а его рейха — к сталинскому СССР в качестве двух форм одного и того же — тоталитаризма. На Западе эта схема стартовала ещё в 1950-е годы; в СССР её активно муссировали диссиденты, затем — перестройщики, а после 1991 года те, кого у нас почему-то называют либералами. При этом советско-российские десталинизаторы в чём-то шагали быстрее и дальше западных: так, они раньше заговорили о том, что, во-первых, Сталин уничтожил больше людей, чем Гитлер, прежде всего в лагерях; во-вторых, Сталин хуже Гитлера, поскольку Гитлер уничтожал только чужих, а Сталин своих. Последнее — не просто глупость, а какая-то подлая и изуверская логика: получается, что уничтожение чужих — вещь более приемлемая. Что касается смертей в лагерях, то здесь ситуация такова. С 1922 года по 1953 год, т.е. за 31 год (напомню, что реально “номером 1” Сталин стал только в 1929 году), через советские лагеря прошли около 17 млн человек, из них более 4 млн — по политическим статьям. В лагерях за 31 год погибли более 3 млн человек (из них по политическим статьям расстреляно более 700 тыс., остальные — расстрелы по уголовным статьям, смерти от тяжёлых условий, от голода и т.д.). В гитлеровском рейхе с 1941 г. по 1945 г., т.е. только за 4 года (а не за 31!), было умерщвлено почти 10 млн человек, то есть масштаб и темпы уничтожения были разными. Связано это было с принципиально разными целями и функциями лагерей в СССР и в рейхе: нацистские лагеря, наследовавшие английским лагерям для буров Южной Африке и австрийским времён Первой мировой войны — для славян, были лагерями целенаправленного уничтожения, лагерями смерти. В сталинском СССР, в отличие от гитлеровской Германии, в принципе не было лагерей смерти, т.е. мест, куда людей свозили с одной целью — тотального физического уничтожения. Конечно, люди гибли как в советских, так и в немецких лагерях, тем не менее лагеря сталинского СССР вполне вписываются в традиционную пенитенциарную систему эпохи Модерна как место заключения, где, разумеется, люди не только отбывают срок, но и умирают. Гитлеровские лагеря в эту систему не вписываются, они — зоны целенаправленного, поставленного на конвейер уничтожения, а не заключения с целью изоляции или перевоспитания.
Миллионы лишних жертв, которые приписывают Сталину, преследуют несколько целей: здесь и девальвация советских побед и достижений (какой ценой?), и оправдание прошлых, настоящих и будущих преступлений Запада, прежде всего англосаксов как реальных поджигателей Второй мировой, и реабилитация нацизма и Гитлера.
В 2011 году в Германии прошла выставка, посвящённая Гитлеру; издаётся сборник цитат из “Майн кампф”. С 2004 года Генеральная ассамблея ООН голосованием принимает резолюцию о недопустимости видов практики, способствующих эскалации расизма, ксенофобии и т.п. В резолюции, помимо прочего, осуждаются нацизм и любые попытки его героизации. Каждый год Генеральная Ассамблея принимала эту резолюцию большинством голосов; при этом каждый год США и ещё полтора десятка стран всегда голосовали “против”, а страны ЕС воздерживались. О героизации нацистов на Украине и в прибалтийских карликах-вымиратах я уже не говорю.
Возложение равной вины за возникновение Второй мировой войны, помимо обесценения советской победы, имеет вполне практическую цель — а именно: пересмотр итогов этой войны с дальнейшим выдавливанием РФ как преемницы СССР из Совета Безопасности ООН. Голосование против осуждения и героизации нацизма рядом западных государств отражает тот факт, что определённая часть мировой верхушки — ультраглобалисты, нацелившиеся на строительство постчеловеческого (трансгуманизм) мира новой нормальности, — ощущает свою близость к нацистскому проекту мирового переустройства — только без немцев как главных в нём. Это видно и по идее о слое “сверхчеловеков” наверху мировой пирамиды власти, управляющих людьми, низведёнными до состояния биороботов-зомби (в качестве иллюстрации см. кадры из фильма “Мёртвый сезон” и читайте роман В.Пелевина “Transhumanism Inc.”), и по антихристианству и неоязычеству нацизма, по культу сверхценности дикой природы — “зелёная повестка” и сокращение её именем от 50 до 90% населения планеты. Иными словами, выходит, Третий рейх был своеобразным полигоном, лабораторией, где в крайней, бесчеловечной форме разрабатывались социальные и иные технологии для общезападного использования — в перспективе для выбраковки значительной части человечества. Ну а средство установления того мирового порядка, на который у нацистов не хватило сил — военных, экономических и, что не менее важно, научно-технических, — глобальная перманентная революция в духе Троцкого; “лаборатории” для этого опыта разгромил Сталин, как и нацизм. Показательно: среди нынешней ультраглобалистской элиты немало бывших троцкистов, превратившихся в неолиберальных глобафашистов. Так сходятся крайности — нацизм и троцкизм, отливаясь в биоэкоцифрофашизм4.
Кто наиболее успешно противостоял нацистскому и троцкистскому проекту и кто сорвал их? Советский Союз во главе со Сталиным. Отсюда — ненависть к ним. И страх. И стремление вымазать чёрной краской. Последнее реализует ещё одну цель: искусственно сближая сталинизм и гитлеризм, отождествляя их, идеологи неолиберальных глобалистов пытаются таким образом решить двойную задачу: с одной стороны, скрыть реальную направленность сталинского проекта как противостоящего гитлеровскому, нацистскому, с другой — скрыть сходство своего нынешнего проекта с нацистским.
Сталинский неоимперский антикапитализм — альтернатива как гитлеровскому, так и англосаксонскому “новому порядку”. Именно поэтому сталинизм пытаются не только уравнять с гитлеризмом, но представить его ещё более жёстким “тоталитаризмом”, чем этот последний. Таким образом, во-первых, камуфлируется сходство гитлеровского нового порядка и нового мирового порядка послевоенных англосаксонских глобалистов; во-вторых, компрометируется, снимается с повестки дня единственная реальная альтернатива капиталистическому глобализму и остановке Истории в духе ультраглобалистской программы “3 Д” (деиндустриализация, депопуляция, дерационализация сознания и поведения), которую по заказу хозяев разрабатывают сотни “фабрик мысли”, наиболее часто упоминаемая среди них — Тавистокский институт. Эта альтернатива — неоимперскость на антикапиталистической основе.
Чем сильнее будет сопротивление ультраглобализму, тем активнее должна будет вспоминаться фигура Сталина и исторический опыт СССР, который, конечно же, нельзя и не нужно ни реставрировать, ни повторять. Во-первых, в истории ничего нельзя реставрировать в принципе. Во-вторых, сменилась эпоха — на дворе вот-вот пойдёт вторая четверть XXI века. В-третьих, эпоха, а с ней и форма общества сменилась уже в конце 1940-х — начале 1950-х годов, и сам Сталин это хорошо понимал. Что такое сталинизм, сталинская система в широком политэкономическом смысле? Это “диктатура наёмных работников доиндустриального и раннеиндустриального типа” (В.В.Крылов). Победа в войне экономически уже была победой довольно развитого индустриального типа, послевоенное восстановление ещё более упрочило этот факт. Диктатура а la 1930-е уже не работала, нужно было нечто новое, и Сталин понимал это, равно как угрозу превращения партноменклатуры в квазикласс. Отсюда его стремление в 1951-1952 годах переместить реальный центр власти в Совет министров, оставив партии идеологию, пропаганду и подбор кадров. Кстати, оказавшись после убийства Сталина перед выбором — должность предсовмина или первого секретаря ЦК КПСС — Г.М.Маленков выбрал первую, полагая, что реальная власть уже там. Это была ошибка: партаппарат во главе с первосеком Хрущёвым последовательно в три хода разделался с другими центрами силы — с госбезопасностью в лице Л.Б.Берия (июнь 1953 г.), Совмином в лице Маленкова (январь 1955 г.) и армией в лице Г.К.Жукова (октябрь 1957 г.). При этом сам партаппарат так и оставался, при некоторых изменениях, структурной формой, в целом отражавшей ушедшую эпоху. Разрыв постепенно нарастал и стал одной из внутренних причин разрушения СССР.
В-третьих, конечно же, Сталин совершал ошибки, которые участились после 1945 года: “Ленинградское дело” — ловушка организованной ЦРУ операции Split (“раскол”, “расщепляющий фактор”) идр. Здесь сказались и возраст, и состояние здоровья, и перенапряжение военных лет:

Чуть седой, как серебряный тополь,
Он стоит, принимая парад.
Сколько стоил ему Севастополь?
Сколько стоил ему Сталинград?

А.Н.Вертинский точно уловил суть.

Но было ещё два момента, которые необходимо отметить. Первый: Сталин, готовый в 1944-1945 годах тактически выступить младшим партнёром Рузвельта, понял, что после убийства последнего ситуация изменилась. Теперь Советскому Союзу противостоит Запад в целом, сплотившийся вокруг нового гегемона — США. Сталин всё больше размышлял о возможности поражения или даже прекращения существования СССР. При этом он понимал, что его “наследники” слабоваты и вполне могут проиграть страну и систему. Эта новая ситуация была ему непривычна.
Второй момент. Победа ознаменовала простую вещь: историческое время Сталина заканчивалось — как когда-то закончилось время Ленина и Троцкого. Оба эти деятеля были людьми водораздела, хроноотрезка 1896–1929 годов: уже не XIX век, окончившийся вместе с экономической депрессией 1873–1896 годов, но ещё и не ХХ, реально начавшийся между Версальским миром 1919 года и мировым кризисом 1929 года. Такие водораздельные эпохи не редкость в истории. Например, 1789–1815/25 гг., 1688–1715 гг. идр.
Ленин и Троцкий, а в ещё большей степени Пуанкаре, Ллойд Джордж, Т.Рузвельт идр., были людьми “водораздела”. Сталин, Ф.Рузвельт, Черчилль, Гитлер, Муссолини — людьми уже ХХ в. Большевики, сторонники Нового курса в США, фашисты Муссолини, нацисты Гитлера были людьми ХХ века. По поводу нацистов К.Поланьи писал, что они обладали “зловещим интеллектуальным превосходством”, это превосходство они поставили на службу слома системы, выстроенной победителями после окончания Первой мировой войны, и с его помощью взяли верх над своими противниками в Германии и на Западе. Но и большевики, а затем сталинская система тоже обладали зловещим интеллектуальным превосходством над своими оппонентами из XIX века и “водораздельных” времён, которое они поставили на службу строительства социализма в одной отдельно взятой стране и игры на межимпериалистических противоречиях. Запад только к концу 1930-х годов вывел к власти людей ХХ века, таким образом уравняв психологические шансы.
С окончанием Второй мировой войны, точнее даже с планом Маршалла, наступила новая фаза ХХ века, отличная от входа в него — от “ревущих” революционных двадцатых, консервативных тридцатых и военных и послевоенных сороковых. Этот отрезок продлится до рубежа 1960–1970-х годов, французы с лёгкой руки Ж.Фурастье назовут его “славным тридцатилетием” (les trentes glorieuses). Сталин был человеком предыдущего тридцатилетия со всеми плюсами и минусами.
Да, на нём лежит вина за целый ряд процессов и явлений — вина и беда, которые он разделяет со своим временем. Но это, так сказать, “специфика профессии”. И если предъявлять счёт за жертвы, прежде всего безвинные, за то, что профессионалы называют сопутствующими потерями, то он должен быть выставлен подавляющему большинству государственных деятелей. В этом ряду будут, в частности, Марий и Сулла из древнего Рима, Карл Великий, Генрих VIII в Англии и Людовики — XI и XIV — во Франции. Наполеон, Бисмарк, Черчилль, Ф.Рузвельт, де Голль, любимец либеральной постсоветской интеллигенции Пиночет, Тэтчер, Буш-младший, Клинтон, Обама, а также Горбачёв и Ельцин — куда же без них. Про властителей Востока — от Хаммурапи и Чингисхана до Ататюрка и Мао Цзэдуна — я уж и не говорю. Так почему же сыплются обвинения в адрес только Сталина, тем более что безвинные жертвы иных властителей в процентном отношении выше сталинских?
Действительно, разве нет вины у русских царей, у британских и американских политиков? Ещё как есть, и она в сравнение не идёт с негативным аспектом деятельности Сталина. Кто бросил русского мужика умирать за английские и французские интересы на полях Первой мировой и тем самым максимально приблизил революцию? Кто приказал подвергнуть ядерной бомбардировке Хиросиму и Нагасаки, хотя в этом не было военной надобности? Кто приказал бомбить Кампучию, в результате чего погибли около миллиона человек — чтобы затенить этот факт и отвести от Г.Киссинджера обвинения в массовых военных преступлениях, Пол Поту, судя по всему, “пририсовали” лишние миллион-полтора жертв и начали кричать на весь мир о зверствах “красных кхмеров”. Но разница между этими военными преступниками количественная, и многие это прекрасно понимают даже в Америке. Например, студенты в Гарварде, считая этого персонажа военным преступником, оказывали ему неприязненный приём. Не то Российская академия наук: в октябре 2016-го человека, активно работавшего против нашей страны, избрали действительным членом РАН, т.е. академиком, радостно приветствуя. Не хватало только цыганского хора с чаркой водки и заздравной “К нам приехал, к нам приехал наш Генри дорогой!”. Неистребимое холуйство перед начальством, неважно, что заокеанским. Но это к слову.
Итак, про убиенных кхмеров сразу начали кричать, а вот по поводу почти миллиона хуту и тутси и около двух миллионов жителей соседних стран, вырезанных в 1990-е годы при попустительстве (как минимум) мировой верхушки, т.е. западных капиталистов и политиков, почему-то долго помалкивали; молчали бы и дальше, если бы не необходимость использовать геноцид в центре Африки, эти “танцы во славу монстров” (так называется одна из лучших книг об этих событиях) в качестве средства для удара по двум–трём десяткам представителей мировой элиты, т.е. для внутренних разборок; тогда-то о резне и вспомнили спустя 18 лет, и 17 августа 2012 года соответствующий иск был подан главному прокурору Международного суда. Примеры можно множить, но ситуация и без этого ясна.

III

С запада перемещаемся на восток — в родные пенаты. Здесь ненавистников Сталина, десталинизаторов тоже хватает — с избытком: как сказал бы герой “Конька-горбунка”, “эк их, дряней, привалило”. Не прошло и нескольких лет после смерти вождя, как один из главных “стахановцев террора” 1930-х годов Н.Хрущёв (именно на его запросе увеличить “квоты” на расстрел Сталин написал: “Уймись, дурак”) начал поливать вождя грязью. Хрущёв не был первым в этом плане: систематический полив грязью Сталина (но при этом вместе с серьёзной критикой) начал Троцкий, ну а не вышедший большим умом бывший троцкист Хрущёв оставил только полив. Появление хрущёвского доклада было обусловлено несколькими причинами. На поверхности — борьба за власть в кремлёвской верхушке — антикультовский доклад должен был ослабить позиции противников Хрущёва типа Молотова, Кагановича идр. Чуть под поверхностью — игры старых коминтерновцев, левых глобалистов типа О.В.Куусинена, которые решили, что пришло время взять реванш у Сталина, поквитаться с ним.
Следующий уровень — логика оформления номенклатуры как властной группы. Сталин — демиург советской системы и партноменклатуры как её системообразующего элемента, её генетическая фаза: это и путь Сталина к власти, борьба за неё, Sein Kampf. Ранняя стадия развития номенклатуры — это сталинизм в чистом виде, “пионерская и комсомольская юность СССР”, которой Сталин был адекватен: он породил её в той же степени, в какой сам был порождён ею и как вождь, и как надличностное явление. Пока властная группа находится в стадии формирования, то есть слаба, эта слабость, как правило, компенсируется наличием харизматического лидера. Пока шла борьба, пока длилась холодная гражданская война, пока в 1930-е годы номенклатура справляла свой “пир на костях” ленинской гвардии, Вождь, Хозяин, точнее, его культ, легитимизировал или даже сакрализовал этот процесс — до поры. До поры социального взросления, рутинизации власти, как сказал бы Макс Вебер. С этого момента харизматические костыли ставшему на ноги властному слою уже не нужны, и в глазах новых хозяев, новых “толстяков” харизматик превращается если не в маразматика, то в нечто мешающе-беспокоящее, что следует убрать либо со всеми почестями, либо без них. Если харизматику везёт, то он успевает умереть (Мао Цзэдун, Тито), если нет — то его смещают (Сукарно) или просто уничтожают, как это, скорее всего, и произошло со Сталиным. Впрочем, вожди всё это понимают и не только стараются не дать массе неблагодарных “соратников” радостно осклабиться (“Акела промахнулся”) и предъявить “чёрную метку”, но и работают на опережение, в режиме активного противодействия. Вожди постоянно прессуют-репрессируют верхушку, регулярно устраивая ей турбулентность, выдвигая наверх новые слои. “Мы снимаем людей слоями”, — говаривал Лазарь Каганович.
В 1939 году Сталин должен был дать аппарату, номенклатуре передышку, о чём, по сути, и было объявлено на XVIII съезде ВКП(б). Однако передышка затянулась из-за войны, вместо трёх лет продлилась шесть. А это большой срок, если учесть, что в условиях войны многие процессы, особенно консолидация господствующих групп, в частности, взаимопроникновения партийных и хозяйственных органов резко ускоряются. Борьба номенклатуры за самостояние, за превращение из “слоя в себе” в “слой для себя”, приторможенная репрессиями и отчасти войной, возобновилась в самом конце войны и пошла ускоренными темпами после смерти Сталина. Именно Сталин, создавший аппарат, впрочем, в той же степени как аппарат создал его самого как феномен, стоял на пути этого превращения, на пути обретения новыми “толстяками” физической и социальной безопасности.
“Уходимая” фигура вождя-харизматика была удобна ещё и тем, что на него можно было свалить ошибки, огрехи и преступления Системы и таким образом выпустить пар — “безотходное производство”.
И, наконец, ещё один уровень — превращение партноменклатуры в квазикласс; правда, ей ещё предстояло побороться с госбезопасностью, Совмином и армией — эти задачи решал и решил к 1958 году Хрущёв. Сталин олицетворял доклассовое бытие партноменклатуры и таким образом объективно оказывался в (квази)классовом конфликте с ней, первой крупной жертвой которого он и стал. Показательно даже внешнее отличие Сталина и ещё нескольких партдеятелей на XIX съезде (1952 г.) ВКП(б)/КПСС от основной части: если на XVIII съезде в марте 1939 года основная масса делегатов съезда была в полувоенных френчах, то в 1952 году — уже в гражданских костюмах. Тенденция, однако. Да и партия на съезде была переименована из большевистской в Коммунистическую партию Советского Союза (КПСС). Недовольный результатами съезда Сталин дал бой своим оппонентам (а в их лице слою партноменклатуры) через два дня после закрытия съезда — на октябрьском пленуме ЦК КПСС. Используя термины игры го, можно сказать, что он расставил “камни” для решительного и решающего наступления, планировавшегося на март 1953 года, но не успел — 5 марта было объявлено о его смерти (кстати, есть информация, что именно на 5 марта первоначально планировалось первое испытание советской водородной бомбы; если это действительно так, то в условиях войны в Корее это не могло не страшить как западные верхушки, так и определённую часть советской номенклатуры).
Впрочем, исполнив (по-видимому, с голоса Куусинена) “арию” о культе, Хрущёв тут же отыграл назад — “шаг вперёд, два шага назад”, — словно испугавшись того, что натворил. Уже в июне 1956 года его февральский доклад на ХХ съезде “О культе личности” был существенно скорректирован постановлением ЦК КПСС “О преодолении культа личности и его последствий”. В нём Сталина характеризовали как человека, который боролся за дело социализма, а репрессии объявлялись “некоторыми ограничениями внутрипартийной и советской демократии, неизбежными в борьбе с классовым врагом”. На приёме по случаю нового, 1957 года, Хрущёв провозгласил тост за Сталина, пригрозив, что будет бороться со всеми, кто будет клеветать на Сталина — преданного марксиста-ленинца и стойкого революционера. Впрочем, ухудшение ситуации в стране, произошедшее по вине Хрущёва и логика его борьбы за власть привели к тому, что в октябре 1961 года на XXII съезде КПСС Хрущёв уже сам начал клеветать на Сталина, обвинив его в убийстве Кирова и многих других “грехах”. В результате тело Сталина было вынесено из Мавзолея и перезахоронено (не потому ли, что помимо “политических” причин появились и другие; например, чтобы скрыть следы убийства — как раз в это время на Западе появились разработки, позволявшие определить наличие яда в относительно давно захороненных останках5).
После снятия Хрущёва с должности идеолог партии М.А.Суслов определит его действия, прежде всего в идеологической сфере, т.е. развенчание Сталина, как огромнейший вред. Впрочем, брежневское руководство не решилось на реабилитацию Сталина. Какую-то роль в этом сыграло и организованное в 1966 году, в канун XXIII съезда КПСС определённой частью КГБ активное мероприятие — письмо 25 известных деятелей культуры и науки против планировавшейся (по крайней мере, по их мнению) реабилитации Сталина. Подписи собирал старый коминтерновский разведчик, ярый ненавистник Сталина Эрнст Генри. Тем не менее, с конца 1960-х годов Сталин стал появляться в художественных фильмах о войне, причём его появление на экране нередко вызывало аплодисменты в зале, тем более что за Сталина возвысили свой голос и многие фронтовики. Но не дремала и противоположная сторона. К антисталинской линии Хрущёва, прочерченной на XXII съезде, в качестве “мусорщиков” присоединились наиболее рьяные из так называемых “шестидесятников”, ну а о диссидентах, многие из которых пели не только на “гэбэшные”, но и на “чужие” голоса и “плыли” на чужих “волнах”, и говорить нечего — они были частью антисоветской пропаганды. Есть информация, что реабилитацию Сталина готовил К.У.Черненко, готовилось возвращение названия города “Сталинград”. Если это так, то вкупе с тем, что по команде предпоследнего генсека в Ставрополь была направлена группа следователей разобраться в деятельности Горбачёва, когда он руководил этим краем, то смерть Черненко начинает отливать зловещими багровыми тонами.
Перестройка ознаменовала новый этап шельмования Сталина и советской истории. Началась кампания “гулагизации советской цивилизации” (Ю.М.Поляков). Одним из первых “залпов” стал довольно слабый фильм Т.Абуладзе “Покаяние”. Фильм, по сути, призывал советский народ каяться в грехах, главным из которых был тот, что этот народ — советский и что все его достижения и победы куплены такой кровью и такими преступлениями (читай: сталинизм), которые эти достижения и победы обесценивают. Призыв к подобного рода покаянию имел очень простую цель — привить обществу, народу комплекс исторической неполноценности, чтобы снизить степень психической сопротивляемости народа воздействию извне, сломить его волю к сопротивлению внешнему противнику и его коллаборационистам, всем этим шустрым “детям Арбата” — новому и значительно менее безобидному варианту “детей лейтенанта Шмидта”, весьма смахивающих на полицаев от пропаганды при англо-американских идеологических “штурмбанфюрерах”.
Сталин в антисоветской кампании был не просто мишенью, но также играл роль пропагандистского тарана, причём по отношению не только к советской, но и — программа-максимум — ко всей русской истории. Главный идеолог “перестройки” А.Н.Яковлев уже в послесоветское время говорил, что “тоталитарный режим”, т.е. советскую систему можно было разрушить, только используя партию, её “тоталитарную дисциплину”. С точки зрения технологии или даже методологии борьбы Яковлев прав: есть только один способ снести любую систему — направить её на путь саморазрушения. Сначала яковлевы и К° разбалансировали систему, а затем вызвали в ней хаотические процессы, ломающие компенсаторные звенья системы и стерилизующие сознание. Именно в перестройку в помощь разрушителям с телеэкранов на психику людей обрушились разнообразные кашпировские и прочие “маги”, устроившие нечто вроде революции хаоса в сознании. Цель — полностью дезориентировать людей и вызвать выброс негативной социальной энергии и направить её против системы. Это — на нижнем и среднем уровнях социума. На верхнем — адресные идеологические воздействия на точки социально-психологической акупунктуры.
Вот как описал “прораб перестройки” план — свой и своих подельников по разрушению “Системы СССР” — в книге “Омут памяти” (само название — проговорка по Фрейду) так: “...авторитетом Ленина ударить по Сталину, по сталинизму. А затем, в случае успеха, Плехановым и социал-демократией бить по Ленину, либерализмом и “нравственным социализмом” — по революционаризму вообще”6. А затем, после “революционаризма” — удар по России как по конечной цели. Первые шаги — камуфляж: “больше демократии — больше социализма”. То есть, грубо говоря, “больше Абрамовича — больше Ленина”. И как тут не вспомнить фразу Сталина на XV съезде ВКП(б), “Соединить Ленина с Абрамовичем? Нет уж, товарищи! Пора бросить эту жульническую игру!” Но яковлевы и выруливали от Ленина к Абрамовичу, 1991 год — это победа абрамовичей, которую готовили яковлевы, в том числе разнузданной и глумливой антисоветской пропаганды. Поразительные гримасы строит иногда история. Яковлева нередко называли “хромым бесом перестройки”. Но ведь хромым был и Геббельс — тоже бес антисоветской, но только уже нацистской пропаганды. То, что пропаганда Яковлева и его преемников-наследников была и остаётся антисоветской, сомнения не вызывает.
В одном из интервью Яковлев сказал, что своей перестройкой они ломали не только Советский Союз, советское общество, но и тысячелетнюю модель русской истории. Причём задумано так было с самого начала. “Я сам грешен — лукавил не раз, — скажет Яковлев в одном из интервью, — говорил про “обновление социализма”, а сам знал, к чему дело идёт. А как было иначе?7” И всё это лишний раз указывает, во-первых, на теснейшую связь советофобии и русофобии; во-вторых, на то, что антисталинизм, кампании “десталинизации” — мощное средство в руках русофобов как внутри страны, так и за её пределами; в-третьих, перед нами классический пример работы агента (субъекта) влияния, когда на первых порах его действия выдаются за таковые в интересах собственной страны, тогда как на самом деле это промежуточный пункт на пути достижений цели заказчика или хозяина, завербовавшего агента.
То, что мишенью был выбран именно Сталин, лишний раз свидетельствует о роли не только в советской, но и в русской истории этого человека — как личности и, что не менее, а возможно и более важно, одновременно как феномена, надличностной сущности, далеко не всегда и не во всём тождественной конкретной личности. У Б.Л.Пастернака есть такие строки:

А в те же дни на расстояньи
За древней каменной стеной
Живёт не человек, деянье:
Поступок ростом с шар земной.

Кто-то считает, что это попытка поэта польстить Сталину. Может так, может нет. Однако в любом случае Пастернак уловил надличностность Сталина, его нетождественность себя как фигуры себе как личности. Кстати, Сталин эту нетождественность понимал. Тому есть примеры. В частности, рассказывают, когда, отчитывая однажды сына, он сказал нечто вроде: “Ты думаешь, ты — Сталин? Ты думаешь, я — Сталин? Нет. Вот он — Сталин” — и указал на свой портрет, висевший над картой СССР. Даже если эта история сочинена, сути это не меняет: Сталин прекрасно понимал своё значение как деятеля, отделяя его от личности, так сказать, от частного лица. Об этом лице он мог высказаться и так: “Да что Сталин. Сталин человек маленький”. Разумеется, здесь и доля самоуничижения паче гордости — Сталин знал себе цену и свой масштаб, и тем не менее... Вообще, чем больше нетождественность государственного деятеля самому себе как частному лицу, чем больше надличностность — тем масштабнее деятель, тем больше это влияет на саму личность. Антисталинисты же подменяют историческую критику Сталина-деятеля смакованием отрицательных черт характера, описанных, как правило, его противниками и хулителями: мерзкий Сталин, мелкий завистливый человек. “Врёте, подлецы, — ответил бы им Пушкин, — он мал и мерзок не так, как вы, иначе”8. Потому что проблемы ему приходилось решать “размером с шар земной”. Мелочь же во всём видит исключительно шкурные интересы и корысть, тогда как кесарю — кесарево.
Помимо прочего, сталинизм, сталинская система при всей её жестокости (время было такое — достаточно посмотреть на то, что предшествовало ей в нашей истории и что творилось одновременно с ней в мире) стала активной, победоносной и, по сути, единственно возможной формой выживания русских во враждебном окружении, нацелившемся на “окончательное решение” русского вопроса, на слом тысячелетней модели русской истории. И чем планы яковлевых отличаются от тех, кто стремился уничтожить историческую Россию? Можно сказать, что антисталинская пропаганда, в том виде, в каком она развивалась на Западе, и кампании десталинизации в том виде, в каком они организовывались у нас с конца 1980-х годов, суть не что иное, как классово-цивилизационное орудие буржуинов против России и русских. Те, кто участвует в этих кампаниях, не понимая их смысла и целей, работают на врага. Это — не говоря о коллаборационистах за деньги или (значительно реже) за идею.
Разрушение СССР, постперестроечные времена стали праздником — dance macabre — десталинизаторов. На экране замелькали фарсово-одиозные фигуры вроде полуобразованного пафосно-фальшивого публициста, академика-недоучки с ухватками стукача, алкоголика с претензией на роль международного дельца и прочая бездарь — страдающая, помимо прочего, тем, что Ч.Ломброзо называл “нравственным помешательством”. Все достижения сталинской эпохи, если, скрипя зубами, приходилось их признать, объявлялись ими свершёнными “вопреки Сталину”, тогда как все неудачи и тёмные пятна радостно записывались на счёт лично Сталина. Ну разве не напёрсточники? “Аргументация” “ковёрных антисталинистов” сводилась чаще всего к эмоциям на грани истерики, игре в духе клубной самодеятельности с выкриками “кошмар”, “ужас”, “позор” — всё это очень напоминает шакала Табаки из киплинговского “Маугли” с его “позор джунглям!”, эмоциям, как правило, либо без каких-либо фактов и цифр, либо оперированием фантастическими цифрами жертв “сталинских репрессий” — “десятки и десятки миллионов” (почему не сотни?). Если на что и ссылались, то на “Архипелаг ГУЛАГ” Солженицына. Но Солженицын-то был мастер легендирования и заготовки “подкладок”. Например, он и не претендовал в “Архипелаге...” на цифирную точность; более того, выражался в том смысле, что указанное произведение носит, так сказать, импрессионистский характер. Подстраховался агент “Ветров” — вот что значит школа.
Антисталинская кампания занимала центральное место в спецоперации над массовым сознанием, психоинформационной войне, которую развернули “перестройщики” под кураторством Яковлева против советского народа. По сути это была психологическая гражданская война, которая довольно быстро переросла в политико-экономическую. Одной из целей десталинизации как в перестройку, так и после помимо удара по советскому прошлому было раздробление общества по идейно-конфликтному принципу — так, чтобы сделать невозможным появлением у населения общей идеи, особенно на основе какой-то крупной фигуры.

IV

Вообще отношение в России к руководителям — царям, генсекам, президентам — интересная штука в силу своей, по крайней мере внешне, парадоксальности. В русской истории было три крутых властителя — Иван Грозный, Пётр I и Иосиф Сталин. Классовое содержание их власти и правления было, разумеется, принципиально различным. Сам Сталин, когда кто-то пытался проводить параллели между ним и двумя царями, подчёркивал, что он выражал и представлял интересы трудящихся, тогда как Иван и Пётр — интересы класса эксплуататоров.
Наиболее жестокой и разрушительной была деятельность Петра I: в его правление убыль населения составила около 25% (народ мёр, разбегался, растекался по стране); на момент смерти Петра казна была практически пуста, хозяйство разорено. Своими реформами Пётр довёл экономику страны “до ручки”. 1 февраля 1725 года генерал-прокурор граф Ягужинский в записке Екатерине I писал, что Пётр, конечно, был велик, но дальнейшее следование его курсом будет означать экономическую катастрофу. Экономика восстановилась только к 1760-м годам. Справедливости ради надо отметить, что Петру удалось создать пусть не очень казистого, но, тем не менее, субъекта стратегического действия — гвардию, которая тащила страну, пока на ноги в качестве опоры трона не встало дворянство. В народной памяти Пётр остался Антихристом — единственный русский царь-антихрист, и это весьма показательно. А вот Иван IV вошёл в историю как Грозный, а в XVII веке его время вспоминали как последние десятилетия крестьянской свободы. И опричнину в народе практически недобрым словом не поминали, размалёвка её и первого русского царя — это уже “заслуга” романовских потаковников-историков, прежде всего Н.М.Карамзина.
Сталин, в отличие от Петра, оставил после себя великую державу, на материальном фундаменте которой, включая ядерный, мы живём до сих пор, а РФ до сих пор числится серьёзной державой, пусть региональной, но без сталинского фундамента нас ожидала и ожидает участь сербов, афганцев, иракцев, ливийцев — никаких иллюзий здесь быть не должно.
Парадокс, но из трёх властителей Пётр, несмотря на крайнюю личную жестокость и провальное во многих отношениях царствование, любим властью и значительной частью интеллигенции. Ему не досталось и десятой доли той критики, которую либеральная историография и публицистика обрушила на Ивана Грозного и — максимально — на Иосифа Сталина. Грозному царю даже не нашлось места на памятнике “Тысячелетие России”, а Пётр, в отличие от Ивана, действительно убивший своего сына, — на первом плане этого памятника. Что же такого делал Пётр, чего не делали Иван и Иосиф?
Во-первых, по сути, он позволял ближней верхушке воровать в особо крупных размерах, был либерален к “проказам” такого рода именно этого слоя. За это и любезен власти (портрет Петра I в кабинете В.С.Черномырдина ох как символичен) и отражающему её интересы, вкусы и предпочтения определённому сегменту историков и публицистов. При Петре чаша весов русской власти “воровство” явно перевесила чашу “страх”. При Иване и Иосифе было наоборот, служивые боялись, а потому работали на совесть, подкреплённую страхом — тонким и постоянным, как сказал бы К.Н.Леонтьев.
Во-вторых, именно Пётр начал создавать в России западоподобный господствующий слой, оторванный социокультурно и от прежнего господствующего слоя, и от народа. Именно Пётр расколол русское общество на два взаимно чуждых “уклада” (В.О.Ключевский) — вестернизированных бар, живущих в соответствии с потребностями и ценностями чужой системы, и простых мужиков и баб. С одной стороны, это стало началом слома национальной идентичности верхов (эта тенденция шла по восходящей в течение всей истории Петербургской империи, сохранилась для части советской верхушки и пышным цветом, вплоть до откровенной русофобии расцвела после 1991 года), с другой, это автоматически вело к усилению эксплуатации народа. В правление Екатерины II уровень эксплуатации как крепостных, так и государственных крестьян вырос в 3–3,5 раза; в XIX веке этот рост продолжался, не случайно М.О.Меньшиков весь XIX век назвал “столетием постепенного и в конце тревожно-быстрого упадка народного благосостояния России” (это к вопросу о том, какую Россию мы потеряли из-за Октябрьской революции). Причина упадка — в подражании Западу, в приятии чужих критериев жизни, которые система работ русского сельского хозяйства могла удовлетворить только в том случае, если баре (и то не все, хватало только на 15–20%) вместе с прибавочным продуктом будут отчуждать часть необходимого, и страна всё больше будет утрачивать суверенитет. Меньшиков и написал, что если не случится какой-то “перемены энергий” (он писал под цензурой, читай — революции), то России уготована участь колониальной Индии. То же, только прямым текстом в начале июля 1917 года написал Сталин: либо Россия — республика Советов, либо колония Англии и США.
В условиях малоземелья, аграрного перенаселения рано или поздно мужик должен был взяться за вилы, что и произошло и в 1906-1907 годах и в 1916-1917 годах. В своё время К.Н.Леонтьев предсказывал вероятность в России революции и возникновения “мужицкого царства”. Сталинская система и была в значительной степени мужицким царством. При Брежневе номенклатура превратилась в квазикласс, а определённая часть её интегрировалась в западный мир (торговля нефтью, газом, драгметаллами; “Римский клуб”, “надзаконная экономика/”фирмы друзей”, “Фирма”/”Сеть” Е.П.Питовранова идр.) по американской и британской “линиям”; между адептами линий в верхних эшелонах власти шла борьба; по-видимому, перелом наступил в середине 1970-х годов, когда Ю.В.Андропов сорвал советско-американское сближение, увеличив выплаты евреев, эмигрирующих из СССР, до 900 рублей. Но даже при Брежневе, несмотря на рост неравенства, на “западнизацию” верхушки, несмотря на все внешне-внутренние игры, несмотря на процессы разложения верхов (цинизм) и низов (апофигей), внутри СССР сохранялось много от мужицкого царства. Потому-то и понадобилось организовать перестройку и то, что за ней последовало — мужику нужно было указать его место, а для этого нужно было разрушить то, что осталось от его “царства” — от сталинского царства.
Финал перестройки и ельцинщина должны были указать простонародью его место. 1991 год стал реваншем не только антисоветчиков/антидержавников, но и классовым реваншем тех, кто постепенно обретал классовые черты внутри советской “скорлупы” и потому люто ненавидел её и хотел сбросить — мешала развернуться. С классовой прямотой и ненавистью к народу (“быдлу”) это выразила ещё в перестроечное время авторесса Татьяна Толстая статьёй-репликой “Пошёл вон, mouzhik” (так в оригинале). Конечно, пошёл вон — баре “вернулись”; правда, баре больше похожи на вороватых приказчиков, а барыни в лучшем случае на злословящих кухарок, в худшем — на матерящихся проституток, но это детали: баре-то у нас суть продукты разложения советского общества. А кто может хуже относиться к народу, чем те, кто выбился наверх из этого самого народа, из грязи в князи, точнее, второе-третье поколение выбившихся? Худший враг мужика — вчерашний мужик (инженера — инженер, лаборанта — лаборант и т.д.), усевшийся в хозяйское кресло, сбросивший старую социальную характеристику и “выбившийся в люди”. В 1870–1880-е годы об этом много писал Лесков, это — одна из красных нитей его творчества. Ну а в 1990-е мы это увидели в “новых русских” независимо от реальной национальности последних: национальное по форме, классовое — до социал-дарвинизма, до озверения — по содержанию; мы увидели ненависть к советскому простонародью — и за то, что простонародье, и за то, что советское, а у кого-то и за то, что русское.
Иван Грозный и Сталин были жёстки и даже жестоки по отношению прежде всего к верхушке. “Проклятая каста!” — эти слова сказаны Сталиным, когда он узнал о том, что эвакуированная в г. Куйбышев номенклатура пытается организовать для своих детей отдельные школы, чтобы те ни в коем случае не учились вместе с детьми работяг. Бояре XVI века и новые советские “бояре” века ХХ не могли простить двум грозным — Ивану и Иосифу — того, что те мешали им превратиться в олигархию. У обоих была узда: у Ивана — опричнина, у Иосифа — НКВД.
Всю свою жизнь у власти Сталин противостоял “проклятой касте”, не позволяя ей превратиться в класс. Наверное, скрежеща зубами, он вспоминал прогноз, сделанный Троцким в 1938 году, “либо бюрократия, — писал злейший враг Сталина, считавший его “гениальной посредственностью”, — всё более становящаяся органом мировой буржуазии в рабочем государстве, опрокинет новые формы собственности и отбросит страну к капитализму, либо рабочий класс разгромит бюрократию и откроет выход к социализму”9. Вышло по Троцкому: в 1991 году История поставила жирную печать “Утверждаю” и на этом прогнозе, и на тезисе Сталина об обострении классовой борьбы по мере приближения социализму. Да, Сталин прекрасно понимал, что по мере своего социального взросления “каста” будет сопротивляться строительству социализма, потому-то и подчёркивал факт нарастания классовой борьбы по мере продвижения в ходе строительства социализма. Как продемонстрировала перестройка, вождь оказался абсолютно прав: уже в 1960-е годы сформировался квазиклассовый теневой СССР-2, который в союзе с Западом и уничтожил СССР-1 со всеми его достижениями. При этом реальное недовольство населения было вызвано именно СССР-2, т.е. отклонением от модели, но заинтересованные слои провернули ловкий пропагандистский трюк: выставили перед населением СССР-2 с его изъянами, растущим неравенством, искусственно создаваемым дефицитом и т.п. в качестве исходной проектной модели СССР-1, которую нужно срочно “реформировать”, причём на капиталистический лад.

V

В советское время как при жизни Сталина, так и после его смерти вождя ненавидели главным образом две властные группы и, соответственно, связанные с ними околовластные отряды совинтеллигенции. Во-первых, исходно это та часть советского “истеблишмента”, которая когда-то была заряжена на мировую революцию, на Коминтерн и представители которой считали Сталина предателем дела мировой революции или, как минимум, уклонистом от неё. Речь идёт о левых глобалистах-коминтерновцах, для которых Россия, СССР были лишь плацдармом для мировой революции. Им, естественно, не могли понравиться ни “социализм в одной, отдельно взятой стране” (т.е. возрождение “империи” в “красном варианте”), ни обращение к русским национальным традициям, на которые они привыкли смотреть свысока, ни отмена в 1936 году празднования 7 ноября как Первого дня мировой революции, ни появление в том же 1936 году термина “советский патриотизм”, ни многое другое. Показательно, что уже в середине 1920-х годов Зиновьев, “третий Гришка” российской истории (знали бы те, кто “нумеровал”, каким ничтожеством по сравнению даже с третьим окажется четвёртый, “в яблоках”) аргументировал необходимость снятия Сталина с должности генсека тем, что того не любят в Коминтерне, а одним из главных критиков Сталина в 1930-е годы был высокопоставленный коминтерновский функционер О.А.Пятницкий. Те из левых глобалистов коминтерновского розлива, кто не пошёл по этапу или ещё дальше, затихли (классический пример — О.В.Куусинен), мимикрировали, но после 1956 года вышли из тени и начали ломать сталинскую систему, на самом деле, ломая социализм.
Вторую группу сталиноненавистников можно условно назвать “советскими либералами”. Что такое “либерал по-советски”? Разумеется, это не либерал в классическом смысле, да и вообще не либерал — даже низэ-э-энько-низэ-э-энько не либерал. Советский номенклатурный либерал — занятный штемп: это чиновник, который стремился, чтобы ответственность его была меньше, а потребление больше, чем ему положено по жёстким правилам советско-номенклатурной ранжированно-иерархической системы потребления; в связи с последним он был готов менять власть на материальные блага, старался чаще выезжать на Запад (а раз так, то отношения с Западом нужно развивать по схеме “мирного сосуществования государств с различным социально-экономическим строем”) и сквозь пальцы смотрел на теневую экономику, с которой он всё больше сливался в социальном экстазе.
В наши дни это называется коррупция, но к совсистеме этот термин едва ли применим: по определению коррупция есть использование публичной сферы в частных целях и интересах. В совреальности, однако, не было юридически зафиксированного различия между этими сферами, поскольку не было частной сферы — “всё вокруг колхозное, всё вокруг моё”. В данном случае речь вместо коррупции должна идти о подрыве системы, который до поры до времени (до середины 1970-х годов, когда в страну хлынули неучтённые нефтяные доллары) носил скорее количественный характер. Таким образом, правильнее говорить о деформации системы. Вот эти деформаторы и ненавидели Сталина больше всего, поскольку номенклатурное и околономенклатурное ворьё понимало, что при сталинских или сходных с ними порядках возмездия не избежать; поэтому так опасалось прихода к власти “железного Шурика” — А.Н.Шелепина, поставило на Л.И.Брежнева — и не проиграло.
Именно при Брежневе возрос теневой СССР, СССР-2 (не теневая экономика, а именно теневой СССР, связанный как со своей теневой экономикой, так и — определённым образом — с западным капиталом, его наднациональными структурами, западными спецслужбами), но “тень” при Брежневе знала своё место, выжидая до поры, а с середины 1970-х годов готовясь к прыжку. А вот при Горбачёве она заняла место хозяина, уничтожив фасадный СССР-1. Реальный СССР в начале 1980-х годов напоминал галактическую империю из азимовской “Академии” (“Foundation”) — благополучный фасад при изъеденных внутренностях. Только у СССР, в отличие от империи, не оказалось математика Селдена с его планом — у нас оказался “математик”-гешефтматик Б.А.Березовский, и этим всё сказано. Ну и чуждая агентура, причём не только влияния, но и прямая.
В 1983 году советский отдел управления внешней контрразведки ЦРУ возглавил Олдрич Эймс. В 1985 году он предложил свои услуги нашей разведке и проработал на неё до ареста в 1994 году в результате предательства. В настоящее время — на пожизненном. Когда Эймс только стал начальником и стал входить в курс дел, его, как он пишет сам в воспоминаниях, поразил факт крайне высокой степени проникновения прямой агентуры ЦРУ в партийные, государственные, экономические, научные и иные структуры Советского Союза. СССР показался ему куском сыра, в котором дыр больше, чем сыра. А ведь против нашей страны, добавлю я, кроме ЦРУ активно работали британская МИ-6, французская DGCE, немецкая БНД, израильский МОССАД... По периметру наших границ против нас работали разведки северных стран, Турции, Ирана, Пакистана, Индии, Китая, Японии и других стран. Спрашивается: а был ли вообще сыр? Или только кусочки, обрамлявшие дыры?
Надо думать, что сегодня, с учётом “лихих девяностых” и нашей “открытости” миру, ситуация едва ли лучше. Из последних примеров: летом 2024 года ЦРУ рассекретило документ, согласно которому информатором управления с 1996 года, т.е. его агентом, был М.Ю.Лесин. Карьера Лесина: в РФ в 1996-1997 годах — начальник управления президента РФ по связям с общественностью; в 1997–1999 годах — первый заместитель председателя ВГТРК; в 1999–2004 годах — министр по делам печати, телерадиовещания и СМИ; 2004–2009 годы — советник президента РФ; 2013–2015 годы — председатель правления и генеральный директор ОАО “Газпром-Медиа холдинг”. 5 ноября 2015 года (кстати, день военного разведчика) был найден мёртвым в номере отеля “Дюпон Серкл” в Вашингтоне. Согласно членам семьи, причина смерти — сердечный приступ. В марте 2016 года судебно-медицинские органы и полиция г. Вашингтон (округ Колумбия) обнародовали информацию, согласно которой причиной смерти Лесина “стали тупые силовые травмы головы, а также тупые травмы шеи, туловища, верхних и нижних конечностей”. Друзья Лесина поспешили заявить, что Лесин и ранее, будучи навеселе, падал и получал тяжёлые травмы. Правда, характер травм Лесина таков, что он должен был падать, биться, вставать и опять падать — и далее очень долго. Так не бывает. Характер травм более напоминает то, что человека забили битами для бейсбола. Но главное не в этом: агентом ЦРУ оказался человек из ближайшего окружения президента. Впрочем, с такими людьми, как Козырев, Чубайс, Березовский, Гусинский — имя им легион, — и агенты ЦРУ не нужны. Это я вот к чему: а так ли уж неоправданны были обвинения 1937-1938 годов в адрес “шишек”, что они агенты иностранных разведок, особенно если учесть роль немецкой и британской разведок в создании ВЧК и организации её первых шагов? Да и с идеологической точки зрения в партаппарате и в НКВД должно было оказаться немало врагов Сталина, которые как люди гражданской войны были готовы к активным действиям.
Внешне парадоксальным образом антисталинистами оказалась часть левых (условно: “троцкисты”, левые глобалисты) и часть правых (условно: “бухаринцы”), точнее, их идейные наследники. Одни хотели земшарной республики с западным ядром, другие — потребленческого царства, тоже повёрнутого в западную сторону. В связи с этим повторю: формула “троцкистско-бухаринский блок” — это не нарушение здравого смысла, а диалектическая логика, которую Сталин, отвечая на вопрос, как возможен лево-правый блок, сформулировал так: пойдёшь налево — придёшь направо, пойдёшь направо — придёшь налево. Диалектика.
Страх позднесоветской номенклатуры перед Сталиным — это страх, с одной стороны, деформаторов, многие из которых были связаны с подзаконным “теневым СССР”, с другой — агентов “надзаконного” сегмента Большой Системы СССР, советских “акционеров” глобализма, вышедших на мировой уровень, связанных с западным капиталом. Иными словами, страх перед исходным проектом; страх паразита перед здоровым организмом, перед возмездием с его стороны, страх перед народом. После 1991 года этот страх обрёл новое, открытое, а не скрытое, агрессивно-классовое измерение, которое, как демонстрировали время от времени кампании десталинизации, свидетельствовало: страх этот панический, смертельный.
Ненависть — с разной степенью интенсивности — к Сталину значительной части постсоветских верхов имеет “три источника, три составные части”. Во-первых, сталинский СССР — это созданная, как писали даже не расположенные к нему наши противники на Западе, великая держава. Из аграрной страны с отсталым сельским хозяйством и слабенькой, зависимой от Запада промышленностью, из сырьевого придатка Запада, из страны с огромным социальным неравенством и низким уровнем грамотности сталинский СССР уже к 1937 году превратился в державу, обеспечившую военно-промышленную автономию по отношению к Западу, в промышленную страну современного типа с почти поголовной грамотностью и высокоразвитой наукой. РФ — увы — остаётся сырьевым придатком Запада, зависимой от него если и державой, то региональной, постепенно утрачивающей позиции не только в мире, но даже на постсоветском пространстве. Спасает наличие ядерного оружия — наследства имени Сталина и Берия. О том, что население сталинского СССР росло, а не сокращалось, я уже не говорю.
Во-вторых, сталинский СССР — держава-победитель в самой страшной войне в истории и человечества, держава русского народа. Для нас ставка в той войне была крайне высока — физическое и метафизическое существование русских и других коренных народов исторической России. Гитлер был единственным за всю историю России врагом, который поставил задачу стереть нас из истории — ни Наполеон, ни Вильгельм II таких задач не ставили. Поэтому победа в Великой Отечественной — главное событие и главная победа во всей нашей истории. Тем более одержанная не просто над Германией, а над гитлеровским Евросоюзом, Еврорейхом. Способна ли нынешняя РФ в случае необходимости одержать победу в такой войне?
В-третьих, Сталин — это руководитель пусть жестокого, как все молодые общества (причём сверху вниз и снизу вверх), но социума с провозглашённой и реализуемой социальной справедливостью. Были ли в сталинском СССР неравенство? Да, но не в таких масштабах, как в брежневском, и, конечно же, не в таких масштабах, как бьющее все рекорды социально-экономическое неравенство в РФ. Имела ли место эксплуатация? Да. Она была связана с трудовым перенапряжением, чтобы за десять лет пробежать столетний путь Запада, иначе сомнут. Были ли в сталинском СССР связанное с неравенством напряжение, социальные конфликты? Конечно, были. Нередко они прорывались самым неожиданным образом. Проблема “власть и народ”, традиционная для русской истории, сохранялась и в сталинском СССР, несмотря на то, что власть действительно во многом была народной, пусть и с определённой долей “эрозии” (социальная “эрозия” переросла в “хронический гастрит” при Хрущёве, а позже шарахнула “язвой” и “онкологией” — власти и системы).

VI

Кроме номенклатурщиков определённого типа среди ненавистников Сталина можно выделить ещё одну группу. Это так называемая статусная либеральная интеллигенция; разумеется, ничего либерального в строгом смысле слова в ней не было (на либералов эта публика была похожа так же, как комик Гручо Маркс на Карла Маркса): чаще всего этот слой отождествляют с шестидесятничеством — при некоторых поправках это верно. Ничего либерального по содержанию в этом слое не было ещё и потому, что он был всего лишь изнанкой власти: его отличали идеологизированность, групповой эгоизм, социальное высокомерие и нетерпимость к иному мнению, т.е. к инакомыслию — это хорошо показал в своих романах и статьях В.Ф.Кормер. Именно либеральная интеллигенция, представители этого слоя выковали свой миф о сути происходивших в стране процессов, поместив себя любимых в центр как “пуп земли советской”. Но о мифе чуть позже, сначала — о психосоциальном типе данного слоя. Стандартный антисталинист 1960–1980-х годов — это чаще всего представитель психосоциального типа, который кинокритик Н.М.Зоркая определила как “аэропортовцев”, хотя проживать они могли в любой части столицы и даже за её пределами. “Аэропортовцами” эту группу Зоркая назвала по типичному представителю самых разных творческих союзов, которые жили в знаменитых кирпичных домах в районе метро “Аэропорт”. И хотя жильё с дополнительными метрами (“творцы”!) представители этого слоя получили от государства, это государство они не любили, презирали и точку зрения почти на всё имели противоположную государственной, как правило — независимо от сути вопроса.
Этот тип сложился в сталинское время как ударная часть сталинской интеллигенции и окончательно оформился в хрущёвско-брежневское — одновременно с превращением социального “гастрита” части номенклатуры в “язву”, а её самой — в квазикласс, т.е. в социальную язву социалистического социума. Формально “аэропортовцы” относились к советской интеллигенции, однако, во-первых, сами себя они советскими, как правило, не считали; во-вторых, уровень и качество их жизни, жизненные стандарты и возможности, как правило, были существенно, а порой просто несравнимо выше, чем у тех, кто по официальной советской табели о рангах проходил как “интеллигенция”. Члены творческих союзов, подчёркивала Н.Зоркая, жили иной жизнью, качественно отличной от жизни рядового советского интеллигента — врача, инженера, учителя, обычного научного сотрудника, — имели ряд существенных привилегий. У них были квартиры в домах, построенных по индивидуальным, а не типовым проектам, особые поликлиники, дома творчества, исключительная возможность ездить за границу вместе с членами семьи. Несмотря на эти феноменальные, если исходить из советских реалий, условия жизни, “аэропортовцы” считали себя гонимыми, по любому поводу, а то и без такового отделяли себя от государства и имели претензию считать себя антагонистами всех и всяческих властей.
“Что даёт аэропортовцу такое убеждение? Ну, конечно, прежде всего его искренняя ненависть к строю, к подобной власти”10. И хотя оранжерейные условия и ощущение элитарности этого слоя возможны были только при советской власти, при поддержке с её стороны, именно эту власть, частью которой они были, поскольку обслуживали её, слой ненавидел — особенно в сталинской форме, которая его и создала. Более того, в брежневские 1970-е годы “аэропортовцы” при благоволении со стороны квазилиберального сегмента власти и определённых кругов Запада (“антрепризы”, как именовал эту публику ненавидимый ею гениальный русский композитор Г.Свиридов) сформировали свой негласный, неформальный, но довольно эффективный центр управления определённой частью культуры вообще и литературы в частности. Разумеется, не обошлось без КГБ, который стремился использовать “антрепризу” в своих интересах, но с учётом того, что описал в книге “Как готовили предателей” Ф.Д.Бобков, так и не вполне ясно, кто кого использовал в большей степени: чекисты, например, “антрепризный” салон Лилии Брик (“местечковой Лауры” — Г.Свиридов) и пришедшей ей на смену салон Майи Плисецкой или неформальные лидеры этих салонов — чекистов.
Обуржуазивание советских верхов, чему пытался противостоять Сталин, шло не только по линии “внешний сегмент” (заграница) советской номенклатуры (дипломатия, определённая часть ГБ, внешторг идр.), но и по линии “внутренний сегмент”, прежде всего в сфере культуры. В начале 1980-х годов Г.В.Свиридов писал: “В послевоенное время, особенно со второй половины 50-х годов, с появлением скрыто (а позже и открыто) буржуазных тенденций, в нашем искусстве всё больше стал распространяться тип делового человека, дельца ловкого, небрезгливого [...] Подобного рода тип (в сущности — Чичиков) очень распространяется. Появились: композиторы-Чичиковы (их очень много), певцы-Чичиковы, дирижёры-Чичиковы (их очень много) и прочие. Торговля стала валютной, международной. Торговать стали крупно, до христопродавства. Мелкие выжиги и кулаки... уступили место дельцам международного типа”11. Здесь очень важно подчеркнуть международный, включённо-в-западный аспект формирования советской культур-буржуазии без капитализма у нас; их капиталистическим “базисом” был Запад, буржуазная культура. Отсюда — и ориентация. “Выросло уродливое явление нашей жизни, — пишет Свиридов, — целый сонм композиторов, специально работающих на экспорт, по заказу иностранных антрепренёров, издательств, столичных и провинциальных музыкальных театров и симфонических оркестров, которых за рубежом огромное количество. Такая работа считается особенно почётной, “престижной”, и большое количество молодёжи занимается этим делом. Работа секретариата наполовину состоит из выдачи разрешений на выезд в различные страны, города и городки нашим композиторам для чтения лекций, участия в симпозиумах и конференциях, фестивалях, где исполняется их музыка. Иногда эти фестивали имеют сомнительный характер, имена многих композиторов и их сочинения в большинстве случаев секретари не знают, но усердно сотрудничают в вопросе выдачи виз с иными компетентными органами Советского государства”12.
У всех свой интерес: у дельцов — гешефт, у руководства творческих союзов — отчёты об успешной деятельности, у госструктур — валюта, у КГБ — работа за рубежом по “культурно-творческой” линии — полезное с приятным. По частностям всем хорошо. А в целом всё вместе работало на перерождение Системы. В этом плане мы можем сказать, что антисталинизм — это реакция перерождающейся и интегрирующейся в Запад части Системы, прежде всего её верхов, на исходный проект. Реакция культур-буржуазии на антикапитализм. Логическое развитие линии “Аэропорта”.
В перестройку “Аэропорт” стал заметным игроком во власти. “В писательских домах у “Аэропорта”, — пишет А.А.Проханов в романе “ЦДЛ”, — обитала неявная власть, управлявшая судьбами писателей и всем литературным процессом. Явная власть, представленная вельможными секретарями Союза писателей, гнездилась в доме Ростовых, что примыкал к ЦДЛ. Но была не всесильна. Делила своё влияние с “мудрецами” “Аэропорта”, которые часто действовали вопреки желаниям Секретарей. И те, имея опору в партийных верхах и в КГБ, уступали бесшумному бархатному давлению “мудрецов”, один из которых, с золотым перстнем в мелких бриллиантах, столь милостив был к Куравлёву”13. Андрей Моисеевич прощупывает писателя Куравлёва (т.е. Проханова. — А.Ф.) и говорит о том, что близятся великие столкновения, великие схватки за будущее. Литература, говорит он, “будет в них участвовать. Какое оно будет, это будущее? В галифе, с синей фуражкой охранника? (явный намёк на чекиста сталинских времён. — А.Ф.) Или по-европейски свободного человека? Михаил Сергеевич Горбачёв при встрече сказал мне: “Мы нуждаемся в писателях. Мы надеемся на их поддержку”14”. Надо ли говорить, что в перестройку именно “аэропорт” стал стартовой площадкой, с которой взлетали зондеркоманды десталинизаторов?
В доперестроечные времена психологической компенсацией очевидного противоречия между привластным/околовластным статусом, обеспечивавшим высокий стандарт потребления, и неприязнью к Коллективному Благодетелю стало тщательно культивируемое “аэропортовцами” чувство гонимости, преследуемости со стороны власти: закрытые пьесы, рассыпанные вёрстки, положенные “на полку” кинофильмы и т.п. Быть около власти (иначе нет статуса) и поливать эту власть (презрительные название — “Софья Власьевна”) в качестве гонимого протестанта — не есть ли такая комбинация проявлением социальной шизофрении и если да, то что подпитывает последнюю? Социальный и индивидуальный эгоизм, отвечает Зоркая: “Первым главным и основополагающим качеством аэропортовца является его огромная, верная и преданная любовь к себе. Самовлюблённость, самомнение, самолюбование, самолюбие, самообожание, все слова, начинающиеся на “само” — только лишь выражения более глубокого и мощного чувства, именно любви к собственной персоне. К себе, к своим разным воплощениям, к своему действительному или воображаемому таланту, к делу пера своего (“рук своих” — сказать было бы неточно, “аэропортовец”, как правило, безрук). Всё, что касается его лично, исполнено для него всемирно-исторического значения: например, выход в свет его нового произведения или затор в прохождении рукописи”15. По сравнению с этим беды простонародья и его власти, особенно сталинской — мелочи жизни. А ведь писала Н.Мандельштам во “Второй книге”, что в условиях социального хаоса, в том числе и 1930-х годов, только режим (сталинский) своей жёсткой политикой спас представителей этой специфической социальной группы от толпы, загнав её в жёсткие режимные рамки.
Дехаотизация России 1930-х годов, умытой кровью, предполагала установление жёсткого социального контроля над разнузданной мировой и гражданской войнами массой с вырвавшимися из-под контроля инстинктами и подсознанием. Сталинская система, писала Н.Мандельштам, укротив народную стихию, спасла интеллигенцию от испуга, страха и ужаса перед этой стихией. Да, система заменила это фобосом и деймосом организованно-послушных (и не очень) масс, но это было и спасением народа, превратившегося за время двух войн и нэпа в толпу, а то и в зверя, — от самого себя. Прав был А.А.Зиновьев, писавший, что одна из самых страшных вещей — это ничем не опосредованная власть народа над самим собой. Сталинский режим и выступил посредником — жестоким, часто безжалостным, но при этом адекватным жившему уже полтора-два десятка лет в хаосе народу с его широкой душой и ножом за голенищем. Это не оправдывает жертвы народа — объясняет.
Впрочем, “аэропортовцев” жертвы простого народа не трогали — только свои и себе подобных. Именно поэтому для них культовым стал роман М.Булгакова “Мастер и Маргарита” — им лестно было отождествить себя с гонимым мастером. Кстати, в этом отождествлении они не поняли до конца ни хитреца Булгакова, ни многодонность его романа (впрочем, на мой взгляд, неудачного). Мастер-то ведь — прав А.Н.Барков — отступник; запутавшись в отношениях и с системой, и с нечистой силой, он сотрудничает с последней, превращая талантливых Иванов (образ Ивана Бездомного — сюжетно-стержневой в романе) в послушных иванушек. В связи именно с этим справедлив вердикт: “Он не заслужил света, он заслужил покой”, то есть смерть. Но это к слову.
Показательно и то, что вещь, на мой взгляд, посильнее “Мастера...” — “Записки покойника”, в котором Булгаков изобразил статусно-творческую интеллигенцию как социальную группу, причём группу им презираемую — популярной не стала. Кому же захочется увидеть в зеркале неприглядную физиономию коллективного эгоиста с амбициями, явно превышающими возможности, в том числе профессиональные? Отсюда, с одной стороны, восторг “аэропортовцев” по поводу 1991 года, превратившего часть их в культур-буржуазию, с другой — абсолютное равнодушие к трагедии страны и народа, гибели и нищете сотен тысяч людей, к искалеченным судьбам, к тридцати миллионам русских, оказавшихся на положении третьего сорта, а то и просто унтерменшей, жертв насилий и убийств в бывших республиках СССР. Главным для культур-буржуазии был их пикник при новой власти на обочине массовой трагедии, на останках ненавистного “совка” — порождения сталинизма. Самомнение, ощущение себя пупом земли, вокруг которого весь мир вращается, социальный эгоизм — всё это стало обоснованием высокого (статусного) уровня потребления как положенного (“по положению мы — господа”, а быдло есть быдло). Отсюда — людоедский призыв к власти “письма 42-х” 5 сентября 1993 года жестоко расправиться “с восставшим быдлом”, т.е. с восставшим против криминальной власти народом. Имена подписавшихся известны — статусные интеллигенты шестидесятнического розлива, по большей части бросившиеся лизать сапог новой власти.
Ясно, что салоны Брик и Плисецкой были разными по генезису и содержанию. Бриковский салон был элементом богемной культуры позднего (1920-е — начало 1930-х годов) “серебряного века”, сильно приправленной чекизмом; по сути, можно говорить даже о богемно-чекистской или чекистско-богемной субкультуре. Такой альянс, именно альянс, неудивителен: так называемый “серебряный век” одной из своих граней, возможно главной, был формой социального гниения, распада, а как заметил наш блестящий критик П.В.Палиевский, зло (например, в виде Воланда) цепляет только тех, в ком уже есть гниль. В плане социального гниения прямая линия прочерчивается от ущербного (Г.В.Свиридов) распутно-неоязыческого “серебряного века” к грязной слякоти “оттепели” и шестидесятничеству, а от него к “культуре” шабаша перестройки и постперестройки. Как заметил богослов пресвитер Александр Шмеман, “при всём его творческом подъёме так называемый Серебряный век русской культуры оказался и временем духовного разброда и распада того единства, которым, несмотря на все конфликты и расхождения, была объединена русская культура XIX века. Распад этот был распадом прежде всего нравственного вдохновения и согласия, объединявшего русскую культуру, согласия, основанного на этическом базисе [...]
В начале ХХ века произошёл отход от этого объединяющего этического базиса, и ни мистическое возбуждение и религиозные дерзания символизма, ни утончение культурного сознания, ни — на другой стороне русской жизни — реализм и народничество новых русских прозаиков уже не были кровно связаны с этим единым базисом. И этот распад культурного самосознания начала ХХ века, отход его от общего этического базиса, конечно, не мог не сказаться и на первой реакции этого сознания на революционный обвал”16.
Шестидесятничество тоже было формой духовного разброда, распада единого советского этического базиса. Это было отражение идейного распада верхов, зафиксированного ХХ съездом КПСС по мере превращения части номенклатуры в квазикласс, а части “статусной интеллигенции” — в культур-буржуазию. Прав С.Ю.Куняев, заметивший, что все известные шестидесятники, бредившие “серебряным веком” и выступавшие как бы его “внуками”, в то же время являются “детьми” ХХ съезда17 — со всеми вытекающими: пафосом ленинианы, нередко фальшивым, но инструментально — антисталинским. Это неудивительно, произошло слияние в экстазе продуктов социокультурного разложения поздней Российской империи и позднего СССР: abуssus abyssum invocat.
Статусность послереволюционной (но “дорепрессионной”) интеллигенции определялась во многом её близостью к чекистам (к ОГПУ, НКВД), точнее, к начальству этих структур. В то же время чекисты, в полном соответствии с “доктриной В.Н.Ильина” (1904–1990, на пике карьеры — комиссар госбезопасности; отвечал за работу с интеллигенцией и богемой и считал главным в этой работе сбор и, что не менее важно, распространение посредством именно этих групп важной для власти информации), курировали эти салоны и одновременно были их завсегдатаями. Например, палач Н.С.Гумилёва и куратор Бриков и Маяковского Я.С.Агранов (1893–1938, на пике карьеры — начальник ГУГБ НКВД).
Салон Плисецкой был иным, чем салон Брик; в отличие от последней (чекистское удостоверение сотрудника ГПУ № 15073) Плисецкая в органах не служила, но с поправкой на время её салон, курируемый “птенцами гнезда Бобкова” (Пятое управление КГБ), выполнял те же функции. Сталина в обоих салонах, мягко говоря, не любили. И это понятно, ведь салоны эти были смычкой сначала интернационалистов, а затем либералов от власти и привластной, т.е. статусной интеллигенции, с руки этой власти кормившейся.
Статусная, или элитная интеллигенция (не знаю почему, но сразу выскакивает ассоциация: элитные проститутки, эскортницы — и ведь статус-интеллигенты действительно осуществляли культурно-идеологический эскорт власти, с того и кормились с фигой в кармане) создавала свои мифы. Например, о борьбе прогрессивной либеральной интеллигенции с консервативной властью. Здесь — тройная фальшивка. Во-первых, номенклатурная и гэбэшная власть представлена неким монолитом, причём консервативным, коим она не была: послесталинская власть была представлена двумя блоками — условно-консервативным и условно-либеральным, покровительствовавшим “статусной интеллигенции” как своей обслуге. Во-вторых, сама творческая “интеллигенция” не была едина: кроме так называемых либералов были так называемые консерваторы (“неосталинисты”, “охранители”, “почвенники” — наименования могут быть разные). В-третьих, “статусная интеллигенция” сама по себе, т.е. без прикрытия и позволения властных патронов, без их отмашки редко что-либо предпринимала. Противостояние “государственников”/”консерваторов” и “либералов” в культуре было прокси-противостоянием “консерваторов” и “либералов” в номенклатуре — не более того.
В элитарно-интеллигентском (“оттепельном”, шестидесятническом) мифе из власти элиминированы, ретушированы “либералы”, либеральный сегмент сведён к одной персоне — Хрущёву (негативный слепок с доклада о “культе личности” — там сталинизм тоже был сведён к одной персоне), а из интеллигенции — “консерваторы”. И получается неравная схватка передовой прогрессивной интеллигенции и заскорузлой реакционной власти. В результате в “оттепельном” мифе о “злом Сталине”, “добром Хрущёве”, “плохой власти” и “хорошей интеллигенции” на сцене остались, с одной стороны, консервативно-охранительная власть, обложившая со всех сторон непоследовательного Хрущёва, и “либеральная интеллигенция” (его единственный союзник) — с другой.
Это примерно то же самое, если изображать конфликт из “Трёх мушкетёров” Дюма как столкновение, с одной стороны, Ришелье, Рошфора и Миледи, а с другой — слуг мушкетёров — Гримо, Мушкетона, Базена и Планше, элиминировав самих мушкетёров и Д’Артаньяна. Вот потеха была бы! Но так — со слугами — никому в голову не придёт. А с “либеральной интеллигенцией” — пожалуйста.
Разумеется, обслуге хотелось быть при власти, поскольку высокий статус, помимо прочего, обеспечивал статусное потребление. В социуме, где нет частной собственности, различия между рангами зримо проявлялись прежде всего в качестве (и количестве, объёме) потребления, включая западные по происхождению объекты потребления — от иномарок, одежды и магнитофонов до финской салями и сигарет “Кэмел” или “Филип Морис”.
Вообще нужно заметить, что сталинофобия довольно чётко коррелирует с потребленческими установками, с установками на “потреблятство” как смысл жизни. Символично, что один из “ковёрных антисталинистов” (по совместительству академик) заявил несколько лет назад в телеэфире: национальную идею можете оставить себе, а мне дайте возможность потреблять. Может ли такой тип не ненавидеть Сталина и сталинизм? Не может. Сталинизм — это, помимо прочего, историческое творчество, установка на творчество как цель и смысл жизни; СССР был творческим, высокодуховным проектом, что признают даже те, кто Советскому Союзу явно не симпатизирует. Показательна в этом плане фраза бывшего министра образования А.А.Фурсенко о том, что порок (sic!) советской школы заключался в том, что она стремилась воспитать человека-творца, тогда как задача эрэфовской школы — воспитать квалифицированного потребителя. Это, выходит, и есть “национальная”, а точнее, групповая идея, поскольку у потребителя и “потреблятства” нет национальности, главное — корыто, а кто его обеспечит, свои или чужие, дело десятое, главное, чтоб было куда хрюкальник воткнуть.
Символично также следующее. Тот самый персонаж, который требовал для себя “праздника потребления”, высказывался и в том смысле, что если земли к востоку от Урала сможет освоить мировое правительство, то пусть оно и возьмёт их. Так потребленческая установка антисталинизма совпадает с глобалистской антироссийской — это две стороны одной медали. Так прочерчивается линия от антисталинизма к смердяковщине, т.е. к русофобии. Социальный мир такого рода антисталинистов — это глобальный “скотный двор”, главная цель которого — обеспечивать потребление под руководством и надзором “мирового правительства”. Сталин трижды срывал строительство такого “двора” на русской земле, а в значительной степени и в мире — именно за это его и ненавидят антисталинисты. Всё прозаично, разговоры же о свободе, демократии, “советском тоталитаризме” бывших советских карьеристов и стукачей никого не могут обмануть.
По крайней мере, до 1987–1988 годов статусная интеллигенция выполняла ещё одну идейно-социальную функцию. Вплоть до этого времени ненависть или просто неприязнь номенклатурщика к Сталину, к сталинской системе или даже к социализму вообще не могла выражаться слишком явно — в лучшем случае посредством анекдотов, подхихикивания и т.п. Всё-таки сталинская эпоха — это и Победа, и юность системы. И вот функцию этого выражения как раз и взяли на себя статусные интеллигенцы-потребленцы “аэропортовского” типа. Собственно, они были “ночным сознанием” либеральной (впоследствии — антисоветской) номенклатуры. Ночным — в смысле: антисоветским, антисталинским, т.е. формирующимся классовым. Эрнст Неизвестный рассказывает, что в его мастерской запросто появлялись, выпивали и закусывали сотрудники Международного отдела ЦК КПСС, в частности Вадим Загладин и Анатолий Черняев (добавлю: будущий помощник Горбачёва, тот самый, который в своих мемуарах признаётся: у него, Черняева, вообще никогда не было никаких принципов). В воспоминаниях Неизвестный пишет, что в Международном отделе ЦК, в отличие от других, пахло французскими духами. “Эти цековцы меня любили, потому что я был бесшабашный, хулиганистый и, так сказать, всех выручал — и с бабами, и с жёнами. Но я знаю, почему они меня любили. Я обслуживал их ночное сознание”18 (подч. мной. — А.Ф.).
“Ночное сознание” — это реальное, но демонстрируемое только в узком кругу отношение целого слоя советских партийных и околопартийных карьеристов к той Системе, которой они служили, в которой и благодаря которой делали карьеру. Антисоветчики — часть шестидесятников, полудиссиденты, диссиденты — были вынесенным вовне и “материализованным” антисоветским и, следовательно, антисталинским сознанием целого слоя номенклатуры, прозападного по своей сути. И чем ярче антисистемный персонаж, а Неизвестный внешне был именно таким, тем важнее была его роль для представителей этого слоя, тем престижнее отношения с ним. Эдакий потайной социальный антивластный онанизм целого слоя неверных слуг власти. В перспективе это привело к неверности власти самой себе и поиску другого партнёра, а точнее, начальника — в 1990-е годы им стал “вашингтонский обком”. Ну а с горбачёвских времён околовластные холуи слились в антисталинском экстазе сначала с горбачёвцами яковлевского разлива, а затем с ельциноидами-чубайсоидами. У последних контраст их социума, построенного на руинах и ограблении СССР, с прежним социумом создатель СССР, естественно, ничего кроме ненависти вызвать не мог — они понимали, что им грозило бы в соответствии с советским законодательством, несмотря на то, что сталинские суды, как уже неоднократно отмечалось, оправдательный приговор выносили в 10% случаев (это не много, но постсоветские выносят на много меньше). Десять процентов — это средние цифры. Если же брать отдельные периоды, например, “бериевскую оттепель” 1938-1939 года, то там проценты оправдания в разы выше. Например, согласно справке, подписанной прокурором СССР А.Я.Вышинским, в 1938 году было пересмотрено 1175998 дел в отношении сельских активистов и простых колхозников, в 1939 — ещё 87542 дел; в первом случае приговоры были отменены для 52,2%, во втором — для 57,7%,19 т.е. больше половины. И это только село, а ведь ещё был город.
“Герои” 1990-х также понимали, что в сталинском СССР они, скорее всего, были бы лузерами, их место было бы у параши, причём, возможно, не только в социально-переносном, но и в прямом смысле. И здесь мы подходим к наиболее типичным ходам десталинизаторов. Как правило, это пример довольно тупого ведения информационно-пропагандистских действий. Впрочем, каковы заказчики, таковы и исполнители. Тем не менее, в силу их до сих пор распространённости, о них нужно сказать.

VII

Ограничусь пятью:
1) Сталинский путь и план был наихудшим: то, что предлагали Троцкий и Бухарин, сулило и меньшие потери, и больший успех;
2) десятки миллионов жертв, уничтоженных в лагерях; у Сталина была абсолютная власть, и он творил, что хотел, убивая лучших;
3) “пакт Молотова–Риббентропа” (август 1939 г.) открыл путь к Второй мировой войне, поэтому Сталин и Гитлер несут равную ответственность за её развязывание;
4) неготовность СССР к войне, поскольку Сталин до последнего момента якобы верил Гитлеру;
5) победа в Великой Отечественной войне одержана не благодаря Сталину, а вопреки ему, и вообще это не победа — немцев закидали трупами, соотношение военных потерь 1:7,5, а то и хуже не в нашу пользу.

По первому пункту.
Вынесенный к статье эпиграф из “Русских богов” Даниила Андреева о том, что перед лицом страшной судьбы народа тёмная и жестокая природа правителя, его лютый закон отходят на второй план, адекватно характеризует ситуацию Советской России первой половины 1920-х — первой половины 1930-х годов. Разрушенная двумя войнами страна, подорванная экономика, деградирующее, звереющее общество, чему в немалой степени способствовал нэп, коррупционное загнивание аппаратов власти — партийного, государственного, чему в немалой степени способствует всё тот же нэп, криминализация социума на фоне растущего неравенства и внешней угрозы.
Да, страшна судьба народа.
Предлагаемые проекты выхода из разрухи тоже были из разряда “страшна судьба народа”. Троцкисты, Зиновьев, Каменев, “вся коминтерновская рать” грезили мировой революцией. Совершенно ясно, чем это грозило России и русским — сгореть в революционном огне. Но даже если на какой-то момент забыть о реальности, о логике обстоятельств и представить, что мировая революция или хотя бы революция в Европе победила, России светила роль сырьевого придатка “социалистического ядра” системы — Германии. Не случайно официальным языком Коминтерна был немецкий (впрочем, это облегчало жизнь местечковым евреям, которые хлынули в революцию с плохим знанием русского языка и предпочитали говорить на родном идише, близком к немецкому).
Бухаринский план с его акцентом на развитие лёгкой промышленности и сельского хозяйства выглядел внешне привлекательнее, особенно для уставшего от потрясений народа “не визжат пули, не грохают снаряды [...] живи да работай — хорошая жизнь” (А.Гайдар). Но гладко было на бумаге или, как сказал бы А.П.Чехов: “Посмотришь... — миллион восторгов, а заглянешь в душу — обыкновенный крокодил”. Вылезавший из бухаринского плана “крокодил” был очень опасен: страну без тяжёлой промышленности и военного комплекса буржуины могли взять почти голыми руками, этот вариант обрекал антикапиталистическую Россию на поражение и превращение в сырьевую колонию, в периферию капиталистической системы. Но если опять же на миг зажмуриться и представить победу бухаринского варианта при спокойном отношении капиталистов к антикапитализму, то и в этом случае ситуация весьма плоха. Капитализм, частнособственническому сельскому хозяйству России с её рискованным земледелием противопоказан. Ставка на кулака (бухаринское “Обогащайтесь”) в деревне привела бы к резкой поляризации, разорению и деградации огромного числа хозяев, пауперизации так не оправившегося от войны и хлебнувшего озверина общества. Крушение системы и захват её внешним врагом в таком случае были бы неизбежны, и гайдаровское “Нечего буржуинов бояться. Некому в пояс кланяться” оказалось бы химерой: и бояться, и кланяться пришлось бы — как после 1991 года.
Торжество бухаринского курса — это победа нэпа, т.е. окончательное разложение власти и общества, его поражение в войне и превращение в полуколонию (т.е. в нечто вроде ельцинской РФ). Ведь уже к 1927 году стало ясно (это было зафиксировано в том числе в изданной в 1927 году книге Ю.Ларина-Лурье, тестя Бухарина “Частный капитал в СССР”): частный капитал не только не способен создать современную промышленность, но, во-первых, тормозит, если не блокирует её развитие; во-вторых, разлагает власть и общество. По сути, это означало провал предложенного Лениным (на X, 1921 г. и XI, 1922 г. съездах ВКП(б), на III, 1921 г. и IV, 1922 г. конгрессах Коминтерна и в статьях 1923 г. — “О нашей революции” и “О кооперации”) плана строительства промышленно развитого общества социализма посредством нэпа.
Возникла угроза для Системы в целом: нэпманы не только перекрывали доступ капитала в тяжёлую промышленность, но скупали партийно-государственный аппарат; наметилось сращивание нэпманов с криминалитетом и госаппаратом; подбирались нэпманы и к карательному аппарату государства, возникла угроза потери власти партией. И угроза эта – прямая и явная — осознавалась. Вот что говорил в своём выступлении на XIV съезде ВКП(б) нарком финансов Г.Я.Сокольников: в Москве сконцентрировался “громадный слой государственных чиновников, масса новой и старой буржуазии [...] в такой обстановке ЦК (т.е. партия. — А.Ф.) не в силах управлять госаппаратом. Госаппарат пленил ЦК, давит на него и диктует свою политику”. В результате, предупреждал Сокольников, “не мы ведём за собою чиновничество, а оно вместе с буржуазией определяет наше сознание”20. Нарком финансов, создатель легендарного конвертируемого золотого червонца (1922–1924 гг.), который, по сути, воспроизвёл дореволюционный и де-факто встал вровень с фунтом стерлингов, прямо предупреждал об угрозе перерождения советского строя и режима в чиновничье-буржуазный (или буржуазно-чиновничий), о перехвате управления блоком “буржуазия — госаппарат” и демонтаже социализма, что и произошло в России после 1991 года. В 1929 году Сталин разрубил формирующийся чиновно-нэпманско-криминальный узел (правда, предварительно заказав тайную финансовую ревизию всех капиталов), но полностью (полностью ли?) вычистил аппараты партии и НКВД от ставленников нэпманов только в 1937 году.
Очень точно общую направленность — на разрушение русского общества и государства — у Троцкого и Бухарина уловил Г.В.Свиридов. Более того, он назвал Горбачёва и Яковлева наследниками одновременно Троцкого и Бухарина (лево-правый блок!), указав на их русофобию: мы видели, Яковлев откровенно признался в своей русофобии в одном из интервью. С учётом этого неудивительно, что, потворствуемые яковлевыми, в конце 1980-х расплодились по клубам и домам культуры в Москве и Ленинграде всевозможные пропагандисты американизма. “Эта сфера деятельности, — писал Г.В.Свиридов, — находится целиком в руках теневых дельцов, а идейно руководится “прогрессистами”-русофобами, составляющими громадную корпорацию, “работающую” среди молодёжи в больших и малых учебных заведениях, школах, техникумах, университетах и т.д.” Это — логический результат развития линии Троцкий — Бухарин в исполнении дуэта Горбачёв — Яковлев; этим-то линиям и не позволил осуществиться Сталин в “год великого перелома”, сделав подарок на день рождения себе и стране.
При всей жестокости природы сталинского режима, лютости его законов этот вариант был единственно возможным средством избежать страшной судьбы народа и страны, проскочить между Сциллой троцкизма и Харибдой бухаринизма (триумф последнего — XIV партконференция, 1925 г., где прозвучало знаменитое “Обогащайтесь, накапливайте, развивайте своё хозяйство”). Одним из главных достоинств сталинского варианта были скоростные темпы восстановления хозяйства и общества — при иных темпах всё рушилось бы. А темпы могла гарантировать только жёсткая до жестокости суровая власть — с массой издержек, потерь, жестокостей — время жестокое, но только так можно было сохранить народ. Как у Андреева: “лучше он”. В этом плане ничего кроме удивления не могут вызвать стенания десталинизаторов по поводу “злой власти”.
О том, что привыкший в течение почти двух десятилетий к насилию и крови народ надо было укрощать, я уже писал выше. Но есть ещё один момент. А что, власть, государство должны быть добрыми? Власть должна быть справедливой и сильной; кстати, чего в России народ никогда не прощает власти — так это слабости. В глазах народа власть должна быть грозной.
Государство, его власть по определению не может быть добрым — оно не про это. Исторически государство как легитимизированное ограниченной территорией насилие есть не что иное, как наименьшее зло по сравнению с другими видами и формами насилия. Вопрос лишь в том, осуществляется это насилие в интересах большинства (идеал — общество в целом) или меньшинства — как в классово-эксплуататорских обществах. Сталинская власть проходит явно по первому разряду, добавляя к своим характеристикам гётевское: часть силы, которая (т.е. по природе, по определению — как форма насилия) хочет зла и совершает благо. Кто прототип Воланда у Булгакова или, как минимум, главный прототип?

По второму пункту.
Прежде чем перейти к цифрам, ремарка по поводу “творил, что хотел”. Любой, кто руководил хотя бы небольшим коллективом, знает, что начальник никогда не может творить, что хочет — это миф, придуманный теми, кто никогда ни над кем не начальствовал, ни за что и ни за кого не отвечал. К тому же кроме огромного числа подчинённых и многоэтажной пирамиды власти, в которой при переходе с “этажа” на “этаж”, с уровня на уровень сигнал искажается, есть ещё и обстоятельства, которые сильнее намерений. Руководитель всегда зависит от подчинённых, и чем больше их у него, тем эта зависимость больше. А если подчинённые — вся страна? Это хорошо понимал не только Сталин, но, например, Лион Фейхтвангер, который писал: “Из десяти политических решений, которые должен принять человек, на каком бы месте он ни находился, девять будут всегда предписаны обстоятельствами. И чем выше его пост, тем ограниченнее его свобода выбора”. Теперь — к цифрам. С 1922-го по 1953 год по политическим статьям было осуждено 4060306 человек, из них к высшей мере было приговорено 799455 человек — это данные, полученные и проверенные исследователями РФ и США уже после 1991 года; речь, таким образом, идёт о 2% населения. Это не десятки процентов и не десятки миллионов, о которых кричали десталинизаторы. Есть ещё два нюанса.
Первый: в годы “сталинских репрессий” записывается период, когда Сталин не был № 1 в стране. В 1921-м — начале 1922 года власть была в руках Ленина и Троцкого, в 1923–1925 годах главным был Зиновьев, а Сталин — младшим партнёром в триумвирате с Зиновьевым и Каменевым. В 1926–1928 годах набравший силу Сталин формально уже был на равных с “парой” Бухарин–Рыков, с которыми он составил новый триумвират. По сути, реально № 1 он стал только в 1929 году, разгромив на апрельском пленуме команду Бухарина, но даже в 1932 году, как показало дело М.Н.Рютина, Сталин не мог единолично решать вопрос о том, кого репрессировать, даже если этот кто-то, как Рютин, планирует его свержение.
Отсчитывая число репрессированных с 1922 года, а не с 1929-го или 1932-го, десталинизаторы, помимо прочего, ставили и решали задачу скрыть репрессии замешанного на русофобии режима Троцкого — Зиновьева — Бухарина (Ленин с 1922 года был, по сути, вне игры, хотя несёт за этот режим полную ответственность), растворить их в некоем сталинском, вывести из-под удара, повесив всё на Сталина. При том, что Сталин несёт свою долю ответственности — частичную — как младший партнёр двух триумвиратов (“Зиновьев–Каменев–Сталин”, а затем “Бухарин–Сталин–Рыков”), мы в случае отсчёта “сталинского террора” с 1922 г. имеем дело с обычным напёрсточничеством21.
Ситуация стала меняться в 1930-х годах, т.е. из 32 лет “сталинских репрессий” надо сходу вычесть как минимум десять лет, б’ольшую часть которых репрессии осуществляли гвардейцы “кардиналов” мировой революции Ленина и Троцкого, мир-революционеры, задвигая которых (и одновременно последовательно ослабляя, вытесняя из проекта Ленина и наследия классиков марксизма всё то, что не вписывалось в проект “красной империи” или мешало ему), Сталин создавал державу, — пусть коммунистическую, но державу, а не земшарную республику, строил страну, а не творил мировую революцию.
Второй нюанс: даже со сталинским периодом не всё так просто. Историк Ю.Н.Жуков22 на основе обширного исторического материала показал всю неоднозначность сути так называемых “сталинских репрессий”. На самом деле репрессии — это не единый процесс, а как минимум два разнонаправленных, причём оба, будучи запущены, начали развиваться по законам массовых процессов и ведомственных интересов, выходя за рамки исходного замысла и из-под контроля организаторов. Социологи прекрасно знают о такого рода феномене: люди пользуются моментом и сводят счёты, вырывают друг у друга жилплощадь, пусть убогую, “место под солнцем” и т.п. И чем беднее общество, чем больше степень его разболтанности, чем ниже уровень общественной морали, тем более массовый и жестокий характер приобретают любые конфликтные процессы (Э.Бэнфилд прекрасно описал этот процесс в книге “Моральные основы отсталого общества”), в нашем случае это запущенные “боярами” репрессии.
В ходе работы над новой конституцией Сталин предлагал внести в неё положение об альтернативных выборах. Этому резко воспротивились “региональные бароны” (Н.С.Хрущёв, Р.И.Эйхе, П.П.Постышев и другие) и “герои гражданской”, опасавшиеся, что народ выберет “контру” — представителей буржуазии, интеллигенции, священников, бывших белогвардейцев и т.п. Предложение Сталина сталинское политбюро прокатило, но чтобы было совсем заподлицо, как сказал бы Степан Халтурин, готовя взрыв в Зимнем дворце, “бароны” и “герои” решили нанести превентивный удар по тем слоям населения, которые вызывали у них наибольшие опасения. Они и стали главными “забойщиками”, особенно Хрущёв, который позднее, на пенсии, признает во время посещения спектакля “Большевики” в театре “Современник”, что у него руки по локоть в крови (поскромничал Хрущёв, точнее было бы сказать: по плечи). Столкнувшись с консолидированным сопротивлением верхушки, преодолеть которое он не мог и не стал, — так и в подвале Лубянки недолго было оказаться — Сталин реагировал двояко: 1) пассивно — там, где мог, уменьшал планировавшийся масштаб репрессий; 2) активно — развернул репрессии против верхушки, начавшей массовый террор: “Ступай, отравленная сталь, по назначенью” (У.Шекспир), хотели террор — получ’ите.
Вот этих-то получивших персонажей, бывших в гражданскую “комиссарами в пыльных шлемах”, а в 1930-е превратившихся из тибулов и просперо в новых сытых толстяков, и оплакивают десталинизаторы. А вот по поводу уничтоженного свердловским террором казачества, расстрелянных по приказу Троцкого нескольких сотен старообрядческих старшин, сотен тысяч загубленных крестьян — от жертв подавления Тухачевским антоновского восстания на Тамбовщине до жертв коллективизации — плача что-то не слышно. Только по властной элите и привластной интеллигенции 1930-х годов. Требованием репрессий и самими репрессиями вельможи развернули самую настоящую классовую борьбу против общества, которое уже выходило из холодной гражданской, т.е. классовой войны. И по закону социального бумеранга в условиях разболтанного, привыкшего к насилию общества (“душа нараспашку и нож за голенищем” — О.Маркеев), получили ответку от того, кто решил эту холодную гражданскую войну прекратить, чтобы укрепить социальную базу власти. Как писал Н.М.Коржавин:

Они — войдя в азарт
борьбы,
Спокойно сами предрекали
Извивы собственной судьбы.
...
Всё сами, сами развязали,
Стремясь вести, владеть страной
И просто мздой, не наказаньем
Пришёл к ним год тридцать седьмой.

Иными словами, в так называемых “сталинских репрессиях” 1937-1938 годов (с конца 1938 года репрессии идут на спад, начинается “бериевская оттепель” — около 20% репрессированных возвращают из тюрем и лагерей) есть не один сталинский “пласт” (он был, никто этого не отрицает, как и вину Сталина, но историческая правда намного сложнее), а несколько: массовый, который начала номенклатура, защищавшая свои групповые позиции, и собственно сталинский как реакция на него — удары по верхам, “по штабам”, которые, впрочем, по логике массовых процессов, тоже захватывали широкие слои. Кроме того, в рамках обоих “пластов” значительная часть репрессий была связана с выяснением отношений друг с другом различных энкаведешных кланов (этот вопрос хорошо освещён Л.Наумовым и другими). И ещё одно: нередко политическим делом власть камуфлировала банальное воровство в крупных масштабах — невозможно было признать, что партийцы, народная власть, а не какие-то барыги воруют у народа.
Всё это ещё больше сужает размах сталинской “части” репрессий, жертвой которых стали многие из тех, кто эти репрессии начал в 1936-1937 годы, те, кто насиловал страну в 1920-е, кто громил русские церкви, кто расказачивал казачество и травил русских крестьян газами. Сказанное не снимает вины Сталина как руководителя страны, в которой шли названные выше процессы. Но нужно помнить две вещи. Первое. Когда-то В.О.Ключевский, вовсе не расположенный к Ивану Грозному, заметил: “Он бил, чтобы не быть битым”. То же можно сказать о Сталине. Он знал, с кем имеет дело, знал, что в случае проигрыша пощады не будет, здесь по-ленински: “кто — кого”. Второе. 1930-е годы — это холодная гражданская война, продолжение горячей гражданской со всеми вытекающими: методами, психологией, жестокостью, замешанной на по-русски понятой классовой борьбе. Сталин жил и действовал в ситуации, которую Карл Шмитт называл der Ernstfall и которая диктует принятие решений за пределами не только юридических, но нередко и социальных норм.
Десталинизаторы причитают: репрессии обрушились на лучших. Это кто же лучшие? Зиновьевы, каменевы, радеки, бухарины, ненавидевшие и презиравшие русский народ? Эйхе, постышевы, тухачевские, якиры? Повторю: десталинизаторы не вспоминают репрессии, по сути, геноцид, организованный свердловыми, троцкими и другими с явного одобрения Ленина различных групп русского народа: казачества, старообрядцев, крестьянства. Репрессии 1930-х годов обрушились прежде всего на тех, кто разбудил русское лихо. Русский державный советско-патриотический (впервые о советском патриотизме заговорили в 1936 году) ответ левым глобалистам пришёл через двадцать лет после революции 1917 года и через десять лет после их последнего бунта на советском корабле (далее шли только заговоры — хотя и весьма опасные).
Десталинизаторы проговариваются в главном: лучшие для них — это герои 1920-х годов, герои ленинской гвардии (читай: ленинской олигархии — Ленин сам употреблял этот термин: “Партией руководит ЦК... из 19 человек, причём текущую работу в Москве приходится вести ещё узким коллегиям... Оргбюро и Политбюро... выходит, следовательно, самая настоящая “олигархия”23) и команда Троцкого, под влиянием которого частично находился Ленин в последние два года жизни. Да-да, сегодняшние “либералы” — это правые наследники левых интернационалистов/глобалистов и их объективных союзников из Фининтерна — правых глобалистов, так сказать, правотроцкистский блок, протянутый во времени.
Связующее звено между сегодняшними “либералами”-космополитами и левыми интернационалистами — шестидесятники, мечтавшие о возвращении во времена “ленинских норм” и “комиссаров в пыльных шлемах” (воспетых Б.Ш.Окуджавой) — тех самых, которые боролись за “народную власть” с самим этим народом и которым этот народ в 1930-е годы ответил. Показательно, что большое число книг из серии “Пламенные революционеры” было написано именно шестидесятниками, “статусными интеллигентами”. И дело не только в хороших гонорарах и “фиге в кармане”, дело и в симпатиях, причём не столько личных, сколько социальных, политических. Хотя и личных тоже: любимцем поэта Р.И.Рождественского был (палач) Эйхе; поэта А.А.Вознесенского — М.Н.Тухачевский (кроваво подавил крестьянское восстание на Тамбовщине); Е.А.Евтушенко — И.Э.Якир (“герой” расказачивания, не щадивший ни стариков, ни детей, ни женщин; “Якир с пьедестала протянет гранитную руку стране” — это Евтушенко о нём). Примеры можно множить.
Шестидесятничество — реакционная утопия советского общества, идейное оформление частичного возврата при Хрущёве во власть тех, кого Сталин из этой власти вычищал; речь идёт не столько о конкретных людях, сколько об идейных наследниках, ориентированных на “интернационализацию” России, на “общечеловеческие” (читай: западные) ценности, восхищавшихся Западом в принципе, неважно, революционным или контрреволюционным.
По третьему пункту.
Это — наглая ложь. СССР последним в Европе заключил подобного типа договор с Германией, почему бы не предъявить претензии к тем, кто сделал это раньше? Показательно, что на Международном военном трибунале в Нюрнберге чётко прозвучала мысль о том, что началом Второй мировой войны стал захват Гитлером Чехословакии. Но кто и где отдал фюреру Чехословакию на растерзание? Это сделали европейские державы в Мюнхене. Если Австрию Гитлеру отдавали для пополнения скудных на тот момент валютных резервов рейха, то Чехословакия должна была резко усилить военно-промышленный потенциал Германии. Британцы и европейцы “мюнхеном”, во-первых, толкали Гитлера на войну с СССР (для этого нужно укрепить военный потенциал); во-вторых, создавали нечто вроде протоНАТО с явной антисоветской направленностью. В канун мюнхенского сговора министр иностранных дел Великобритании лорд Галифакс следующим образом изложил Гитлеру позицию своей страны: поскольку Англия и Германия — два столпа европейской безопасности, “необходимо мирным путём преодолеть наши нынешние трудности”, поэтому “можно будет найти решение, приемлемое для всех, кроме России” (подчёркнуто мной. — А.Ф.). Это была продуманная позиция определённой части британской верхушки. За полгода до Мюнхена премьер-министр Чемберлен во время встречи с Нэнси Астор из прогерманской Кливденской клики (Cliveden Set) заявил, что собирается заключить с Германией и Италией договор о разделе Чехословакии и считает это правильным24.
Гитлеру помогли не только самим по себе “мюнхеном”, но и ещё одним важным действием. В августе — сентябре 1938 года фюрер устроил спектакль, создавая впечатление, что вот-вот вторгнется в Чехословакию. Немецкие генералы не знали о закулисных англо-германских играх, которые скрывал спектакль, а потому перспектива войны с Чехословакией привела их в ужас: вермахту пришлось бы наступать в хорошо укреплённой (доты, дзоты) гористо-лесистой местности; численность чехословацкой армии — один миллион. Разумеется, чехи те ещё вояки; как заметил Йозеф Лунс, Генеральный секретарь НАТО (1971–1984), Czechoslovak people is a good people, but it is not fighting people — “чехи — хороший народ, но не боевой/не сражающийся”. Уточню: сражаться чехи могли, как правило, со слабыми, они продемонстрировали это у нас в Сибири во время Гражданской войны, когда мародёрствовалии и убивали стариков, детей, женщин, раненых. С сильными — по-другому: во время Второй мировой чехи на своих заводах безропотно и в большом количестве клепали для рейха танки и пушки, которые убивали наших солдат и офицеров. Тем не менее, обороняясь в весьма благоприятных условиях, чехи могли отбросить наступающих немцев, по крайней мере, генералы рейха исходили именно из этого.
Резко выступившего против вторжения в Чехословакию начальника генерального штаба сухопутных войск генерал-полковника Людвига Бека заставили уйти в отставку. Его преемник генерал Франц Гальдер и полковник Остер решили действовать путём заговора. Они планировали при поддержке командующего берлинским военным регионом и шефа берлинской полиции захватить рейхсканцелярию, нейтрализовать охранников-эсэсовцев, занять радиокоммуникационные центры и арестовать Гитлера (важно было, чтобы он оказался в Берлине), Геринга, Гиммлера и Геббельса25. О своих намерениях заговорщики — наивные люди — поставили в известность представителей британской верхушки. В Лондон был послан Эвальд фон Клейст-Шменцин, он встретился с Робертом Ванситартом, лордом Ллойдом и Уинстоном Черчиллем. Все трое выступили против заговора. В 1952 году Черчилль так вспоминал об этой ситуации: к нему и ещё нескольким людям обратился немец (Черчилль якобы забыл его фамилию) и рассказал о заговоре, назначенном на 14 сентября — день возвращения Гитлера из Берхтесгадена. “Однако в четыре пополудни, согласно Гальдеру, было получено сообщение... что господин Чемберлен собирается вылететь в Берхтесгаден, чтобы встретиться там с фюрером... Соответственно, было решено сдвинуть сроки акции и ожидать развития событий... ещё один пример того, как мелкие случайности (accidents) определяют повороты в истории человечества”26. Черчилль проговаривается: он чётко фиксирует, что несостоявшийся заговор повернул движение истории. И, конечно, он лукавит по поводу последовательности событий: в реальности сначала англичане узнали о заговоре, а затем Чемберлен полетел именно в Берхтесгаден, чтобы Гитлер не появился в Берлине 14 сентября!
Well done, Judas (“Ты хорошо сработал, Иуда”) — так пелось в поп-опере “Иисус-суперзвезда”. Английская верхушка поступила как Иуда, предав немецких генералов, сорвав их заговор и, по сути, отворив кладезь бездны — Второй мировой. Прав оказался участник заговора Канарис, заявивший, что после визита Чемберлена в Берхтесгаден заговор потерял всякий смысл.
А вот как Черчилль попытался объяснить британскую точку зрения уже после визита Чемберлена, отвечая на письмо фон Клейста-Шменцина, написанное последним по настоянию генштаба — немцы хотели разъяснений. И получили: “Дорогой сэр... я уверен, что пересечение границы Чехословакии немецкими армиями или самолётами приведёт к возобновлению мировой войны (подчёркнуто мной. — А.Ф.). Я уверен, что (в этом случае. — А.Ф.), как я был уверен в июле 1914 года, что Англия выступит вместе с Францией и, конечно, США, которые ныне настроены весьма антинацистски [...] Молю вас, не заблуждайтесь по этому поводу. Начавшись, такая война будет вестись как последняя до горького конца, и думать (consider) нужно не о том, что случится в её первые несколько месяцев, но о том, где мы окажемся в конце третьего или четвёртого года войны. [...] конечно, в начале нам (Британской империи. — А.Ф.) придётся пострадать (ранее в письме — “от жертв мирного населения в результате авианалётов. — А.Ф.) больше, чем в последний раз (т.е. во время Первой мировой. — А.Ф.) [...] Чем больше жертв в результате ударов с воздуха (air-slaughter) в начале, тем более непримиримой будет война. С неизбежностью все великие державы, участвующие в этой войне, начав её, будут сражаться до победы”27.
Это признание дорогого стоит. По сути, это признание поджигателя войны. Он post factum объясняет немецким генералам, почему не нужен был заговор — нужно отдать Гитлеру Чехословакию (это и было сделано в Мюнхене), чтобы этим нападением (в уме пишем: а затем нападением на Советский Союз) он начал новую мировую войну — Черчилль однозначно говорит о новой войне как мировой, а затем, дав Германии в течение трёх-четырёх лет увязнуть в войне и ослабнуть, союзники нанесут ей смертельный удар.
И при чём здесь Сталин?
Таким образом, во-первых, началом Второй мировой войны, с одной стороны, в соответствии с определением её начала на Нюрнбергском процессе, только доведённым до своего логического конца; с другой — в соответствии с признанием Черчилля, следует считать мюнхенский сговор в сентябре 1938 г. Во-вторых, признание Черчилля свидетельствует о том, что главными планировщиками новой мировой войны, её заговорщиками и поджигателями (вспоминается название двух романов лауреата Сталинской премии Н.Н.Шпанова) были прежде всего британцы, к которым присоединились французы, итальянцы и, конечно, немцы, которым заговорщики дали “зелёный свет”. Поджигатели полагали, что сразу же после захвата Чехословакии Гитлер начнёт войну с находящимся в изоляции СССР. Германо-советским договором Сталин сломал эти планы, вывел СССР из изоляции и обнулил протоНАТО. Сегодня наследникам мюнхенцев остаётся лишь в бессильной злобе клеветать на германо-советский договор, который они предпочитают называть “пактом Молотова — Риббентропа”. Faux pas, господа.

По четвёртому пункту.
Действительно ли Сталин проморгал гитлеровский удар, не верил всем тем, кто предупреждал о планах Гитлера и о конкретной дате нападения — 22 июня? А верил Гитлеру, причём до такой степени, что 14 июня 1941 года было опубликовано заявление ТАСС о том, что в отношениях между СССР и Германией всё нормально? Десталинизаторы трактуют это заявление как “глупость” и “слабость” Сталина, как “заискивание перед Гитлером”. Им не приходит в голову, что адресатом заявления были не Гитлер и Третий рейх, а Рузвельт и США. Ещё в 1937 году Рузвельт высказался в том духе, что если Германия нападёт на СССР, то США будут помогать СССР, если же СССР нападёт на Германию или позволит спровоцировать себя на нападение или хотя бы на мобилизацию, то США будут помогать Германии. В апреле 1941 года в Конгрессе США прозвучало аналогичное мнение. На тот конкретный момент США не нужна была германо-советская война, их вполне устраивала германо-британская, которая должна была разрушить британскую колониальную империю (цель США с конца 1920-х годов) и обессилить Германию. Но вышло не по их, а по-британски, Альбион сумел столкнуть Германию и СССР. 9 июня 1941 года к переговорам с перелетевшим в Англию и якобы арестованным там Гессом подключился Джон Саймон — тот самый, который в 1935 году дал “зелёный свет” Германии в её экспансии на восток. Саймон был отъявленным русофобом. 2 августа 1914 года на ужине с премьер-министром Ллойд-Джорджем он заявил: “Трёхсторонний союзный договор Антанты был ужасной ошибкой. Почему мы должны поддерживать такие страны, как Россия?”28.
Сталин по своим каналам узнал о подключении Саймона буквально на следующий день, 10 июня. В тот же день Гитлер окончательно назначил дату нападения на СССР — 22 июня, а 12 июня, окончательно решив свою задачу, британцы отменили запланированную ими бомбардировку нефтепромыслов Баку и Грозного — нужно было, чтобы СССР воевал, а для этого нужна нефть. Более чем показательная отмена.
Заявление ТАСС фиксировало полное отсутствие агрессивных намерений у СССР по отношению к Германии и демонстрировало это отсутствие именно США, а не Германии. Гитлер прекрасно понял, кто адресат заявления ТАСС, приостановил начавшуюся 10 июня переброску войск к границам СССР и возобновил её только 18 июня — по-видимому, всё это время у него шли секретные переговоры с англичанами, и, по-видимому, он получил некие обещания. Кстати, одновременно с заявлением ТАСС маршал С.К.Тимошенко издал директиву для западных округов о выработке планов прикрытия границы (не была выполнена). Более того, 18 июня начальник Генштаба Г.К.Жуков приказал привести в боеготовность первые эшелоны погранвойск и флот. Приказ был выполнен не везде: политическая готовность к войне и собственно военная оказались на разных уровнях.
Сталин прекрасно понимал, что в неизбежной схватке с рейхом его единственным реальным союзником могут быть только США, они же удержат Великобританию от сползания в германо-британский антисоветский союз. И, конечно же, нельзя было допустить неосторожным движением, к которому подталкивал русских Гитлер, спровоцировать возникновение североатлантического (а точнее, мирового — с участием Японии и Турции) антисоветского блока. В этом случае с учётом высказанной в 1937-м и 1941 году позиции США Советскому Союзу (относительный военный потенциал на 1937 год — 14% мирового потенциала) пришлось бы противостоять США (41,7%), Германии (14,4%), Великобритании (10,2% без учёта имперских владений), Франции (4,2%), Японии (3,5%), Италии (2,5%) плюс шакалам помельче. Кстати, с учётом этих цифр и факта позиции США очевидна вся лживость схемы книги Резуна (“Суворова”), написанной “в соавторстве” с МИ-6, а точнее, под диктовку этой службы о якобы подготовке Сталиным нападения на Германию в частности и на Европу в целом и о том, что Гитлер якобы упредил агрессию Сталина буквально двумя неделями.
По поводу якобы большого количества предупреждений о том, что Гитлер обязательно нападёт на СССР 22 июня, В.М.Фалин, детально занимавшийся этим вопросом, рассказывал следующее. На столе у Сталина лежали примерно равные по толщине две стопки донесений: одна о том, что Гитлер нападёт в ближайшее время, в некоторых даже даты указывались — 22 июня и рядом; другая — о том, что либо не нападёт, либо нападёт позже июня. То есть как в “консилиуме” лекарей для Буратино в “Золотом ключике”: пациент скорее мёртв, чем жив, если он мёртв, его можно оживить или нельзя оживить и т.д. Смешно читать, что Зорге 15 мая сообщил о нападении 22 июня — Гитлер только 10 июня окончательно определился с датой.
Что касается Зорге, то здесь много мифов и откровенного вранья. Я оставляю в стороне тот факт, что знаменитую телеграмму Зорге и резолюцию Берия о том, что таким документам не стоит верить, ряд исследователей считают фальшивкой хрущёвских времён. Поверим в эту телеграмму. Но, во-первых, Зорге в донесениях несколько раз сдвигал сроки нападения; во-вторых, сообщал, что у военного атташе Германии в Токио нет точной информации; в-третьих, ошибся в данных о направлении главного удара немецкой армии: 22 мая 1941 года Зорге прислал карту, которую он добыл у атташе Кретчмера, и там главный удар — через Украину, а он был через Белоруссию.
В истории с Зорге есть серьёзная странность: японцы казнили шпионов только тех стран, с которыми Япония находилась в состоянии войны. С СССР Япония не воевала, тем более с Германией, куда Шелленбергу Зорге отправлял донесения. Речь не о том, чтобы обвинить Зорге в чём-либо, но от странностей в его истории никуда не денешься, как и от факта недоверия к нему. Ещё в конце 1930-х годов Берия предлагал отозвать Зорге из Японии ввиду избыточных трат им денежных средств (алкоголь, женщины). Первая жена О.В.Куусинена Айно Куусинен, работавшая по линиям разведки Коминтерна и ГРУ, вспоминает, что в Токио должна была установить контакт с Зорге. Встреча произошла в ресторане, Зорге был уже навеселе и пил виски из горлышка бутылки29. Я не хочу сказать, что Зорге — раздутая фигура, тем более что разведчик погиб. Но нужно помнить, что исходно рекламу ему сделал фильм французского режиссёра Ива Чампи “Кто вы, доктор Зорге” (1961 г.), и фильм этот, как и фигура Зорге, крайне нужны были Хрущёву для запуска новой, намного более жёсткой кампании против Сталина, чем первая. В любом случае доверчивость Сталина по отношению к Гитлеру — миф. Как и то, что 22 июня он уехал из Кремля, на несколько дней впал в уныние и т.п. Журнал посещений Сталина полностью опровергает этот миф.

По пятому пункту.
Строго говоря, народы сами по себе войны не выигрывают. Войны выигрывает народ, организованный в систему. Народ вне системы — это толпа. В Великой Отечественной победили русский народ и другие коренные народы СССР, организованные в сталинскую систему в соответствии с её целями и задачами (построение социалистического общества). Сталинская система победила гитлеровскую, а точнее — третьерейховскую как общеевропейскую.
Что касается потерь, то военные потери СССР — 11,9 млн, Германии — 8,9 млн. Соотношение потерь 1:1,3 не в нашу пользу. Но это не 1:7,5, как уверяют десталинизаторы, трупами немцев никто не закидывал. А если к немецким потерям добавить еврорейховские — французы, бельгийцы, испанцы, итальянцы, хорваты, румыны, финны идр., то соотношение будет 1:1.
А вот 27 млн наших потерь складываются следующим образом:
7420379 человек мирного населения — преднамеренно уничтожено гитлеровцами по плану “Ост”.
4100000 мирных людей умерли от жестоких условий оккупации.
2164313 погибли на принудительных работах в Германии, куда их угнали.
Всего — 13684692 человека. Ещё 3 млн умерли во время войны по естественным причинам.
У немцев жертвы среди мирного населения — 2,5–3 млн из них 75% погибли в результате англо-американских бомбардировок, главной целью которых было именно гражданское население. У американцев были планы сокращения населения Германии до 25 млн человек путём физического уничтожения и голода (план Левина–Моргентау, 1944 г.). Ещё дальше шёл профессор Э.Хутон, ещё в 1943 году предложивший вывезти из Германии 10–12 млн мужчин как якобы носителей генов насилия, а оставшихся немок принудить к браку с завезёнными с Ближнего Востока и Северной Африки мужчинами, чтобы немки рожали от них.
Планы эти, равно как и планы тотальной аграризации Германии и расчленения её на несколько десятков государств, сорвал Сталин с его позицией “Гитлеры приходят и уходят, а немецкий народ остаётся”. У сталинского СССР, несмотря на то, что творили немцы с нашим гражданским населением, никогда не было планов массового систематического уничтожения мирного немецкого населения. За мародёрство и насилие по отношению к немцам (включая изнасилования немецких женщин) — а это бывало — полагался расстрел. А вот у американцев, отметившихся большим числом изнасилованных немок, была другая практика. Если насильником оказывался негр, его по-тихому отправляли в Штаты, если белый, то дело в худшем случае ограничивалось формальным внушением. Всё это отражало сознательный курс на подавление немцев как немцев, на превращение их в беспомощный объект силового воздействия, причём не только физического, но и духовного, волевого. Черчилль в 1940 году откровенно заявлял: “Вам следует понять, что эта война ведётся не против Гитлера или национал-социализма, а против силы и устойчивости немецкого народа (подчёркнуто мной. — А.Ф.), который должен быть сокрушён навсегда”. Иными словами, война велась против самости немецкого народа, против его духа, по принципу, как заметил К.Свасьян, “никогда больше — Шиллер”.
С учётом сказанного выше Сталин оказывается не только победителем Третьего рейха, но в известном смысле спасителем немецкого народа от мести англосаксов. Сопротивляемость на сегодняшний день населения бывшей территории ГДР глобалистским “штучкам” вроде привлечения мигрантов, исламизации Германии и элгэбэтятине — это дальний результат сталинской позиции по Германии в 1945 году.

VIII

Подведём итог. Что сделал Сталин?
1. Он предложил стране новый проект и новые смыслы. Если нет своих проекта и смыслов, то это означает принятие чужого проекта и чужих смыслов, а следовательно, игру в чужих интересах, в которой можно только проиграть — с разной степенью унизительности. Сталин — автор и исполнитель единственного жизнеспособного мирового проекта, альтернативного капиталистическому и глобалистскому. Сама реализация этого проекта в России, созданный на его основе строй ломали долгосрочные планы и схемы главных буржуинов. Для глобалистов любого извода — левого, правого, ультра, обычного — люди это мясо, которое они жарят на своей адской глобальной сковородке. Один из персонажей блестящего романа Ю.В.Козлова нацист Герхард, обращаясь к герою романа Перелесову, говорит, что есть мы, верхи, и есть мясо — население, быдло, которое нужно время от времени переворачивать; и либо Перелесов часть силы “мы”, либо он становится мясом, которое скоро соскоблят со сковородки. Главное, хорошо поджаривать мясо, то есть держать народ в ежовых рукавицах, чтобы он помнил, что он — быдло. Сталинский курс сломал эту схему — одна шестая часть суши перестала быть “мясом”. Начатый в 1917 году эксперимент окончательно вышел из-под контроля в 1929 году. В результате перспектива “соскабливания со сковородки” русского “мяса” путём мировой революции (Троцкий) или нэпманского капитализма (Бухарин) была пресечена Сталиным — он жёстко загасил раздуваемый слева и справа глобалистами огонь. Им пришлось несколько десятилетий работать над тем, чтобы изменить ситуацию, и начиная со второй половины 1980-х они в этом преуспели.
“Под социализмом не хватило огонька (глобалистского, естественно. — А.Ф.), поэтому мясо пришлось перевернуть досрочно”30, — говорит Герхард по поводу разрушения СССР. Ну а если мясо испортилось, то его нужно не жарить, а выбросить, то есть сократить население. Как? С помощью перманентной революции неотроцкистов-ультраглобалистов. “Хочешь к троцкистам, левым либералам? — спросил господин Герхард. — Эти парни... точнее, старые евреи, сейчас в резерве, но у них есть работающая теория, деньги, перспектива. Коминтерн жив! А что? Они правы. Ресурсов на всех не хватает, загадили планету мусором, испортили атмосферу, надули денежный пузырь, убили науку, стянули трусы с культуры, миллиарды людей живут на доллар в день. Пора, пора взбодрить глобалистскую сволочь революционным огоньком”31. То есть глобальная революция в интересах “хозяев истории”. Это как раз то, что поломал Сталин сначала во второй половине 1920-х — первой половине 1930-х годов, затем победой в Великой Отечественной и восстановлением после неё, включая атомную и водородную бомбы.
2. Сталин политико-экономически оформил, т.е. создал новый общественный строй — системный антикапитализм, и не его вина, что наследники не только не смогли превратить антикапитализм в посткапитализм (коммунизм официальной идеологии, мир Эры Встретившихся Рук И.А.Ефремова, Мир Полдня А. и Б.Стругацких), но ослабили страну, а затем сдали её буржуинам.
3. На основе нового социально-экономического строя Сталин в неимоверно сжатые исторические сроки провёл индустриализацию, превратив СССР в промышленную державу и заложив основу для победы в Великой Отечественной войне
Хотя Сталин создавал промышленную экономику в режиме рывка, сам его подход к реформам не был авральным. Он считал, что только адекватные устоявшимся формам социального, сознательного и бессознательного реформы способны дать результат. “Реформы, — писал он, — но в своё время. И это должны быть реформы органические, [...] опирающиеся на традиции при постепенном восстановлении православного самосознания (интересно, знают ли эти строки неистовые хулители Сталина из РПЦ? — А.Ф.). Очень скоро войны за территории сменят войны “холодные” — за ресурсы и энергию. Нужно быть готовыми к этому”.
В этих сталинских тезисах важен и прогноз — он оправдался, и понимание того, что только органичность власти, реформ, структур гарантирует сохранение и развитие последних при столкновении с народной массой. И дело здесь не только в том, что логика обстоятельств сильнее логики намерений, хотя и в этом тоже (особенно, если обстоятельства чётко структурированы), но и в другом. Вот как это другое сформулировал О.Маркеев в, по-видимому, стоившем ему жизни романе “Неучтённый фактор”: “Весь секрет был в том, что эта масса (в России. — А.Ф.) не способна порождать пирамиды. Их жёсткая иерархия и законченность были чужды её аморфной природе. Правители всегда привносили идею пирамиды извне, очарованные порядком и благолепием заморских стран. Но не они, а сама масса решала обволочь ли её животворной слизью, напитать до вершины живительными соками или отторгнуть, позволив жить самой по себе, чтобы нежданно-негаданно развалить одним мощным ударом клокочущей энергией утробы. ...Все проекты, рекламируемые многочисленной крикливой братией реформаторов, были обречены. Вопрос лишь времени и долготерпения массы [...] Стоило допустить, что масса только с высоты кажется киселём, что внутри она таит жёсткую кристаллическую решётку, из которой она куёт стержни, прошивающие очередную привнесённую из-за рубежа пирамиду власти, и что только эти стержни даруют пирамиде устойчивость и целостность; стоит изъять их, и уже ничто не спасёт государственную пирамиду от краха”32.
Эта точно и тонко подмеченная особенность нашей истории — проблема органичной (или неорганичной) стыковки импортной пирамиды власти и русской жизни обусловлена, помимо прочего, во-первых, характерной для России слабостью институциональной организации власти и общества — недаром говорят о неоформленности или недооформленности нашего общества. Во-вторых, на это работает обусловленная историей и природой (причём и как географическим фактором, и как естественной производительной силой) слабость роли и значения (по сравнению с Западом, да и с Востоком тоже) вещественной субстанции, накопленного труда, собственности, права, т.е. всего, что связано с социальным временем. Власть в России часто меняла (социальное) пространство, коего было в избытке, на (социальное) время, которого, как правило, не хватало и приходилось рвать жилы, в том числе с помощью различных чрезвычайных комиссий — от опричнины до ЧК. Сталин глубоко проникся метафизикой пространства и времени России.
В любой структуре русской истории, будь то Московское царство, Петербургская империя или СССР (даже в его сталинской форме), всегда присутствовал немалой массой неперемолотый системой Нижний мир, по сути своей доклассовый или предклассовый. Разины, пугачёвы, гулящие люди, раскольники, просто “село Плодомасово” (Н.Лесков) — это постоянно присутствующее измерение русской жизни, которое более или менее эффективно амортизирует любую “пирамиду”, включая коммунистическую. Сталинизм и есть компромисс между западной пирамидой лениных — троцких и вообще всех прибывших в апреле — мае 1917 года из-за границы по суше и по морю, желающих устроить русскую жизнь — и самой этой русской жизнью. В любой системе русской истории всегда сохранялась опасность прорыва Нижнего мира, тем более, когда система либо слаба и только встаёт на ноги, либо рушится, а вместе с ней и пороги, предохраняющие её от прорыва снизу. В этом плане сталинизм есть не только компромисс между властью и частью народа, но и подавление властью и частью народа другой части. Причём у обеих частей, и у власти — своя правда. В этом и заключается трагедия обеих сторон, как красных и белых в гражданской войне или как “комиссаров” и крестьян во второй гражданской войне — коллективизации, одной из целей которой, хотя и не единственной, была индустриализация. Кстати, когда сталинскую коллективизацию, особенно на Западе, обвиняют в том, что она построена на крестьянских костях, это фарисейство. На чьих костях построена британская, французская, немецкая, американская индустриализация? На костях миллионов крестьян и мануфактурных (т.е. доиндустриальных) рабочих. При этом, поскольку процесс раскрестьянивания и индустриализации на Западе был растянут на столетия, жертв, естественно, было намного больше, чем в СССР, где этот процесс занял менее десяти лет. Весь ранний капитализм — это сплошные репрессии против огромной массы населения. Это не говоря о том, что цель советской индустриализации — интересы общества в целом, капиталистической — эксплуататорского меньшинства.
Оборотной, тёмной и в то же время во многом определяющей стороной индустриализации XVIII–XIX вв. на Западе был комплекс социальных репрессивных мер против низов. Их целью была нейтрализация, как заметил Е.В.Балацкий, опасных для господствующего класса сторон технического прогресса. Главную опасность представляли так называемые “опасные классы” — выходцы из деревни, ещё не ставшие пролетариатом. Они хорошо описаны в романах Э.Сю и В.Гюго, и именно их по ошибке принял Маркс за пролетариат.
Физическая ликвидация “лишнего” крестьянства и “лишних опасных” классов — интегральный элемент капиталистической индустриализации в интересах хищной верхушки. Среди способов — широкое применение смертной казни, особенно в недоброй старой Англии, по самым мелким поводам (например, за кражу булочки), вымаривание населения голодом и болезнями, рост преступности, алкогольная “нейтрализация” низов. Не случайно именно в Великобритании в конце XVIII века Иеремия Бентам разработал и предложил проект Паноптикона — общества-тюрьмы. Показательно, что в начале XXI века ультраглобалисты предлагают не только репрессивные меры (мы могли наблюдать их во время так называемой пандемии ковида), но откровенно говорят о задаче сократить население планеты в несколько раз, а их идеологи, например Н.Бустрём, высказываются о необходимости реализовать идею Бентама, но теперь уже в глобальном масштабе — привет М.Фуко с его “надзирать и карать”. Можно представить себе, что означало бы для этой публики появление глобального или хотя бы макрорегионального Сталина.
И последнее по счёту, но не по значению: тем, кто говорит о миллионах погибших от голода в начале 1930-х — да, это одна из страшных трагедий нашей истории, — рекомендую обратиться к цифрам смерти от голода во времена кризиса 1929–1933 годов в США.
4. В 1920–1930-е годы Сталин, хотя и совершил ряд ошибок (Китай, Германия идр.), сумел использовать межимпериалистические противоречия, привлёк иностранный капитал на строительство социализма (при этом в противостоянии финансового и промышленного капитала на Западе Сталин, как правило, поддерживал второй) и сорвал формирование антисоветского блока в Европе, выведя СССР из политической изоляции германо-советским договором 1939 года. К 1941 году СССР превратился в импероподобное образование евразийского масштаба (историческая Россия) с “поясом безопасности”.
Сталин показал, что репрессии — эффективный способ ведения властной и социальной борьбы. Это распространяется и на наши дни. Другое дело, что в нынешних условиях не нужны репрессии физического характера — расстрелы, тюрьмы, та эпоха прошла. Сегодня достаточно отсечения от финансовых и информационных потоков, в крайнем случае — лишения гражданства и высылки из страны. Репрессии ли это? Да. Повторение 1937 года, которым так любят пугать либероиды? Нет.
5. В канун войны Сталин сумел консолидировать общество на государственно-патриотической основе, обуздать кровожадных коррумпированных региональных баронов и вельмож в центре, т.е. красных олигархов; была подавлена и “пятая колонна”. В ноябре 1941 года бывший посол США в СССР Джозеф Дэвис в интервью газете Sunday Express на вопрос по поводу членов “пятой колонны” в СССР сказал: “У них таких нет, они их расстреляли... Значительная часть всего мира считала тогда, что знаменитые процессы изменников и чистки 1935-36 гг. являются возмутительными примерами варварства, неблагодарности и проявлением истерии. Однако в настоящее время стало очевидным, что они свидетельствовали о поразительной дальновидности Сталина и его близких соратников”33. Примерно в таком же духе высказывался по этому поводу и Черчилль. Правда, основных успехов Сталин добился в действиях против “региональных и ведомственных баронов”, а также против немецкой агентуры — прямой и влияния. Что же касается английской агентуры обоих типов, то здесь, как показала послевоенная история СССР, успехи оказались скромнее. Однако в любом случае сталинский опыт — это опыт подавления социального предательства вместе с его носителями, цель которых — реставрация эксплуататорского строя. За это его и ненавидят лютой классовой ненавистью эксплуататоры всех мастей и их холуи.
6. Победу в войне одержала именно сталинская система, проявившая гибкость и развернувшаяся в канун войны и во время неё в сторону русского народа, который Сталин в своём знаменитом тосте 1945 года назвал “наиболее выдающейся нацией из всех входящих в состав Советского Союза”; при Хрущёве этот курс в сторону русскости и православия был повёрнут вспять.
7. Будучи в 1945–1953 годах уже не в лучшей форме, Сталин, тем не менее, заложил в эти годы фундамент ядерной безопасности страны, промышленно-экономического советского чуда 1950-х и превращения СССР в сверхдержаву — уже после его убийства (я согласен с И.И.Чигириным, который убедительно доказывает именно эту версию смерти вождя).
Что не менее важно, даже в последние годы жизни Сталин думал о будущем и планировал новые формы борьбы с Западом на случай поражения СССР. Вождь прекрасно понимал, что, победив Гитлера, он лишь выбил оружие из рук тех, кто толкнул фюрера на СССР. После войны Советский Союз имел дело уже не с расколотым на блоки, а с консолидированным вокруг гегемона — США — Западом. Надежды на нормальные послевоенные отношения с Америкой после того, как был убит Рузвельт, а стоявшие за Трумэном круги развязали Холодную войну, исчезли. Сталин стал всерьёз опасаться, что единый капиталистический мир может задушить СССР за счёт экономического, ресурсного и технологического производства. Как отмечает И.И.Смирнов, автор книги “Тропы истории. Криптоаналитика глубинной власти”, Сталин передал Берия надиктованные им заметки, в которых писал о необходимости аккумулировать всю доступную западную информацию о военных и невоенных методах поражения противника. Решением этой задачи занялся созданный в 1947 году Комитет информации при Совете министров СССР; с 1949 года его главной функцией стала разработка методов не ограниченной традиционными вооружениями войны. До своей смерти Комитет курировал Берия, а затем работа отдела по программе была свёрнута и возобновлена только в 1958 году, когда его функции, как пишет Смирнов, были переданы в засекреченное структурное подразделение отдела ЦК КПСС по Административным органам. Работу этого подразделения курировал А.Н.Шелепин (сначала зав. отделом партийных органов по союзным республикам, а затем секретарь ЦК КПСС по вооружённым силам и госбезопасности). Под его руководством заметки Сталина превратились в некую программу. Перебежавший в 1961 году на Запад сотрудник КГБ А.М.Голицын (майор, сотрудник отдела стратегического планирования КГБ) прихватил с собой эту программу, и на Западе она стала известна как “план Шелепина”34. План, развивающий мысли Сталина, заключался, грубо говоря, в том, чтобы даже в случае поражения СССР сделать так (заложив заранее фундамент, включая финансово-экономические и иные мины замедленного действия), чтобы на Западе к власти приходили люди, которые, независимо от своей воли, вели бы капиталистические страны к кризису и социализму, т.е. к их историческому поражению.
Что касается СССР, то у нас в конце 1970-х годов заметки Сталина, которые легли в основу “плана Шелепина”, из разряда “совершенно секретно” были переведены в просто “секретно”, а для сотрудников КГБ — вообще в разряд ДСП — “для служебного пользования” — и опубликованы в одном из ежеквартальных сборников, издаваемых в нынешней Академии имени Ю.В.Андропова.
Когда я узнал об указанных наработках Сталина и нынешней ситуации на Западе, так и захотелось поверить, что мёртвая рука вождя додушила нашего противника, достала через десятилетия после его смерти. Скорее всего это не так, а всё случилось по внутренней логике развития Запада, капитализма (хотя — кто знает), но очевидно одно: даже в последние годы жизни Сталин думал о стране, о социализме, о том, как обеспечить победу даже после его смерти и — если так случится — после смерти СССР. Воистину суперстратегическое мышление. И уж точно надличностное.

IX

Великолепная семёрка достижений вождя — одного человека на рандеву с Историей — обнуляет все лилипутско-пигмейские потуги рьяных десталинизаторов. Ветер Истории поднял их кривые зеркала и разбил о камни на мелкие кусочки, настолько мелкие, что уже не могут исказить сталинскую эпоху. Правда, как в андерсоновской сказке “Снежная королева”, некоторые осколки попадают в глаза и в сердца людей, злой тролль, смастеривший кривое зеркало, хохочет, но это хохот безумия, и он уже ничего не изменит: Ветер Истории сильнее. Для нас же одна из задач сегодняшнего дня — написать реальную историю сталинской эпохи и Большой Системы СССР как части Большого Мира, осмыслить её, причём не только с точки зрения прошлого, но и с точки зрения настоящебудущего — как оружие в психоисторической и иных войнах. Иначе мы не заметим, как нам окончательно поменяют психоисторическую матрицу, сформируют ложные фокусы сознания, погрузят в футуроархаику, а потом раздавят и выбросят из Истории.
Перефразируя Сталина: кадры, овладевшие технологией власти, решают всё.
Перефразируя Блока (его обращение к Пушкину в трудные дни лихолетья): Сталин, “дай нам руку, помоги в немой борьбе”.
И мы не оплошаем. Кто не слеп, тот видит.


ПРИМЕЧАНИЯ

1 Сталин И.В.Постарел наш друг Ниника... // Квали. 1896. № 32 (на груз. яз.).
2 Андреев Д.Русские боги.
3 Горяинов С.Алмазы Аллаха. М., 2004. С 104.
4 Подробнее см.: Фурсов А.И.Капитализм, антикапитализм и судьбы мира. Жизнь и смерть самой загадочной системы в истории человечества и её антипода // Фурсов А.И.Наше “время Босха”. М., Наше завтра, 2023. С. 86–243.
5 Я благодарен А.Н.Дугину, обратившему моё внимание на этот факт.
6 Яковлев А.Н.Омут памяти. От Столыпина до Путина. М., Вагриус, 2000. С. 10.
7 Яковлев А.Н.Избранные интервью: 1992–2005. М., МФД, 2009. С. 363.
8 Цит. по: Пушкин — критик. / Сост. и прим. Н.В.Богословского. М., ГИХЛ, 1950. С. 186.
9 Троцкий Л.Б.Агония капитализма и агония Четвёртого интернационала // Антология позднего Троцкого. М., Алгоритм, 2007.
10 Цит. по: Экшут С.Юрий Трифонов. М., Молодая гвардия, 2014. С. 84.
11 Свиридов Г.В.Музыка как судьба. М.. Молодая гвардия, 2002. С 364.
12 Там же. С. 443.
13 Проханов А.Меченосец. ЦДЛ. День. М.. Вече, 2024. С. 306-307.
14 Там же. С. 304.
15 Цит. по: Экшут С.Ук. соч. С. 83.
16 Шмеман А.Основы русской культуры. Радиобеседы 1970-1971. М., ПСТГУ, 2025. С. 208.
17 Куняев С.Любовь, исполненная зла... М., Голос-Пресс, 2013. С. 167.
18 Цит. по: Васькин А.Повседневная жизнь советской богемы от Лили Брик до Галины Брежневой. М., Молодая гвардия, 2019. С. 186.
19 ГФ РФ: 8131-37-139-Л. 28, 29. Я благодарен А.Н.Дугину, обратившему моё внимание на этот документ.
20 XIV съезд Всесоюзной коммунистической партии (б). С. 358.
21 Разоблачение многих мифов и фальсификаций по поводу “сталинских репрессий” читатель найдёт в целом ряде фундаментальных работ О.Б.Мозохина. См. в частности: Мозохин О.Б.Право на репрессии. Внесудебные полномочия органов государственной безопасности (1918–1953). М.. Кучково поле, 2006; его же: Репрессии в цифрах и документах. Деятельность ВЧК–ОГПУ–НКВД–МГБ (1918–1953 гг.). М., Вече, 2018 идр.
22 См. в частности: Жуков Ю.Н.Иной Сталин. Политические реформы в СССР. М., Вагриус, 2003; Его же: Сталин: тайны власти. М., Вагриус, 2008 идр.
23 Ленин В.И.ПСС. Т. 25. С. 193-194.
24 O’Connor H.The Astors. N.Y.: Knopf, 1941. P. 452.
25 Bissaud A.Canaris. N.Y.: Grosset a. Dunlop, 1974. P. 108–112.
26 Churchill W.The Second World War: The Gathering Storm. Boston: Houghton Mifflin, 1984. Vol. I.P. 312-313.
27 Bissaud A. Op. cit. P. 115–116.
28 Цит. по: Татаринов С.В.Распил на троих: Барк–Ллойд-Джордж–Красин и золотой запас России. М., Система, РОССПЭН, 2023. С. 41.
29 Подробнее см.: Куусинен А.Господь низвергает своих ангелов. Воспоминания. Петрозаводск, Карелия, 1991. 240 с.
30 Козлов Ю.В.Новый вор. М., Книжный Клуб Книговек, 2020. С 147.
31 Там же. С. 147-148.
32 Маркеев О.Неучтённый фактор. М., Оникс, 2008. С. 479, 481.
33 Цит. по: Мухин Ю.История Второй мировой для сознательного гражданина. М., Родина, 2023. С. 53.
34 Подробнее см.: Golitsin A.New lies for old. San Pedro, CA: GSG a. associates, 1984. XVII, 412 p.