БОЛЬШАЯ ПРОДАЖА
ПОВЕСТЬ
— Вы планируете две продажи на месяц, а затем реализуете. Сначала планируете маленькую продажу, а потом большую. И продаёте.
Наш заведующий отделом активных продаж не уставал повторять это каждый месяц, стоя у доски с отчётными показателями сотрудников, где в таблице напротив семи фамилий стояло: план — 2, выполнение — 0. Мы рассеянно слушали. Особенно наша троица — я, Ибрагим и Степан. Мы считались лучшими продавцами отдела (Степан — лучший в троице), но в этом месяце и мы получим голый оклад в 9000 рублей. Сумма даже на далёкий 2012 год маленькая. Особенно если вы, как я, готовитесь к рождению ребёнка на пятом курсе академии.
Вопреки всему, я не оставлял мечты купить качественную электрогитару. Я играл в группе, и на весь коллектив не имелось ни одного достойного для записи инструмента. Моя ноунейм Ernail SH-118R уже начинала разваливаться, да и звук её годился только для репетиций.
— Настраиваетесь на большую продажу. Планируете её. А затем продаёте. Всё просто. Вот так, — на этих словах все устало закатили глаза. Я сам слышу их уже с января, Степан и того раньше, только Ибрагим пришёл в марте месяце. Но и он мотал головой, словно пытался сбросить с ушей лапшу.
Меня предупреждали, что всегда нужно иметь план Б.Оказалось, что он не требует от себя ничего особого. Даже планирования. Он просто есть. И мы по нему живём.
*
Лето обещало быть жарким. Но не в плане продаж.
Понимая это, мы тайком от начальства искали новую работу. Кадры отдела находились в постоянном фильтрующем потоке. Редко кто задерживался на срок больше месяца. В таком темпе наша троица быстро стала ветеранами. Степан — самый бывалый боец. Возможно, дело в его педантичном подходе к любому делу. Даже самый пустячный вопрос он решал досконально.
— В этом надо разобраться, — говорил он и уходил в себя на день-другой, и когда уже все забывали о его расследовании, он, улучив редкий момент тишины в отделе, вдруг начинал:
— Кстати, насчёт... — уверенно и с толикой торжества говорил он, доставая из сумки-портфеля кипу статистических данных, подтверждающих его слова. — Я достаточно изучил вопрос и готов сделать заключение... — уже на этом моменте в отделе оставались я, Ибрагим и заведующий. Последнему не полагалось покидать пост без веской причины. Чего уж говорить, я с трудом помню, чтобы он покидал даже своё кресло.
В эти моменты я созерцал панораму города. Офис занимал весь десятый этаж здания в центре города. Из окна видно забитую таявшими на солнце машинами главную улицу с жидкой оградой из тополей (белый низ, зелёный верх) и кривые крыши пятиэтажек, равномерно посаженных на плоскую поверхность бетонно-асфальтовой сковородки.
— И мои исследования это подтверждают, — заканчивал Степан.
— Очень познавательно, — сухо замечал Ибрагим и быстро уводил беседу в другое русло.
Обычное утро проходило в неторопливых разговорах, изучении деталей предстоящих встреч, назначенных колл-центром, сотрудников которого порой хотелось посадить на кол за формальные согласия руководителей на визит наших продажников. Особенно если такая встреча на окраине города. Час на автобусе, ещё полчаса пешком. Проезд за свои деньги. Мы смотрели на это, как на квест. Найди нужный ангар в промзоне, не привлеки внимания ленивых собак, преодолей привратников-секретарей, затем младшего сотрудника, бухгалтера, кадровика, убеди их потратиться на воздух в форме правовой системы, потом убеди директора, убеги от обманчиво ленивых собак. Цепочка могла оборваться на младшем сотруднике. А для кого и на ангаре.
Но самое главное — успеть вернуться к обеду.
*
Простоватая столовая в соседнем здании являлась островком безопасности и покоя, где наша троица могла общаться свободно и без лишних свидетелей в лице прикованного к креслу заведующего.
Сам обед тоже являлся частью большой игры. Участник, купивший наиболее сытный комплект за наименьшую сумму, становился победителем. Пальма первенства почти каждый день переходила от одного к другому. В игровой баланс вмешивались случайные обстоятельства. То кончится бюджетный борщ, то вдруг Степану достаточно одного гарнира, то в меню слишком много свинины, есть которую Ибрагиму запрещено. В таких случаях он довольствовался булочкой с чаем. Лимит затрат — сто рублей. Если превышать его, то траты на работе катастрофически приближались к минимальной заработной плате. К тому же сытый продажник терял последнюю мотивацию.
Под скромный аккомпанемент столовых приборов, соскабливающих всё до последней капли в суповых тарелках, мы бойко обсуждали нашу жизнь, сдабривая процесс цитатами из “Большого Лебовски”.
Иногда ты ешь медведя, иногда медведь ест тебя — так прокомментировали мы итоги прошлого месяца.
*
Спасаясь от офисного уныния, мы хотели убедить Жанну из отдела кадров сходить с нами на чашечку пива. Все предыдущие попытки заинтересовать её в беспроигрышности предложения заканчивались робкими отказами. Они — прелюдия к подавляемому согласию. А работа с возражениями — наш конёк.
— Что, если мы составим приказ, обязывающий её пойти с нами в бар?
— А что, шансы есть, — играясь салфеткой, заметил Ибрагим.
— Остаётся только грамотно его составить. В нашем товаре есть все формы.
— В этом надо разобраться, — приговорил идею Степан.
*
— Я так разволновалась, но дочитав до конца, поняла, что это розыгрыш, — часто поправляя очки, делилась Жанна. — Так правдоподобно всё составлено. Кто это написал?
Мы трое, конечно. И мы заслужили отпраздновать победу в компании покорённой девушки. Правда, теперь, сидя с ней за одним столом, мы не могли ответить себе, зачем мы её пригласили? Ибрагим и Степан были свободными, но не из тех, кто охотится за женщинами. И по всем признакам, Жанна ни в ком не зажгла пламени. Тогда я ещё считал помощь в создании условий для их общения с женщинами хорошей идеей.
Мы поспорили со Степаном, кто быстрее выпьет кружку пива. Я победил и получил ещё одну кружку за счёт проигравшего.
Плебейские развлечения. Но нам было весело.
*
Чтобы устроить жизнь, нужно отыскать три ключа. От машины, от квартиры и от работы. Эту кавказскую притчу Степан часто озвучивал нам, когда хотел расшифровать понятие “устроить жизнь”.
Он озвучил её и в тот вечер. Жанна согласилась. Мы сравнили наши связки ключей. Моя оказалась самой увесистой и разнообразной. Но после короткой инвентаризации выяснилось, что ни одного подходящего под притчу в ней нет. Я было возразил, что притчу не стоит понимать буквально, но так как в этот вечер мир крутился вокруг женщины, последнее слово было за ней. И она сказала:
— Ключник без ключей.
*
Тополиный пух, подобно снегу, сложился в сугробы. Ветхие, они рассыпались во все стороны сонмами белых искр и витали в воздухе, лавируя в лучах солнца. От жары туфли тонули в асфальте, своими пупырышками похожем на дряблую кожуру грейпфрута. Ветер разносил прохладу и приступы аллергии. Пух кружился вокруг людей, машин, домов сумасшедшим смерчем, отвлекая прохожих от внутреннего мира. А мы прятались в нём с помощью музыки. Наушники-капельки из плеера в кармане лоснящихся на заду брюк. Утренняя дорога до работы тогда ещё была частью ритуала — путешествие с массой приключений. Узнаваемые места всегда разные день ото дня. Подмечаешь детали. Сегодня знакомый пассажир оделся небрежно и имел застенчивый вид. Видимо, торопился. Ощупываю подбородок. Остались негладкие участки. Затупившаяся бритва плохо берёт мягкий волос. В рубашке заметна петля нитки. И пятнышко.
Остановка “Сквер”. Забрасываю на плечо сумку, затем гитару. Чехол громоздкий и часто вызывает недовольные взгляды пассажиров. Покорной дюжиной выходим из автобуса.
Лифт с потёртыми панелями и вырванной кнопкой “стоп”. Одну из дверей пытали зажигалкой. Двое приодетых с иголочки молодых мужчин с лёгким пренебрежением обсуждают, сколько поиметь денег с клиентов. Вывод — определённо недостаточно. Успеваю подумать, что тополиные почки похожи на распоротые трупы клювоносых насекомых. На подошве размазаны грязно-жёлтые потроха.
В офисе на меня косятся. Я привык и не обращал внимания. Вечерняя репетиция — глоток свежего воздуха. Ради него можно потерпеть.
Ибрагим всё утро обсуждал туфли. Его износились, а на новую обувь совсем не было денег. Он жил в съёмной комнате в пансионате, и вся зарплата уходила на съём жилья и еду. Ибрагим рассеянно искал кофе в шкафчике, и мне казалось, что он так зациклился на туфлях, что ожидал найти их, а не кофе. Сама банка стояла прямо перед ним на полке, но он с трудом заметил её. Возможно только тогда, как убедился, что в шкафчике нет новой пары туфель. Затем он суетливо ходил по кабинету, неловко размешивая сахар. Капля кофе оставила очередное пятно на его рубашке. Он подошёл к Степану и изучил его обувь.
— Сколько стоят эти туфли? — спросил он. — И где мне купить такие же, но недорого?
— В этом надо разобраться. Вот смотри... — Степан медитативно принялся объяснять Ибрагиму основы обувного производства и ценообразования. Спустя полчаса Ибрагим всё же выяснил, где лучше всего в городе присмотреть бюджетную обувь. Степан знал такие вещи. Где и за сколько можно купить что-либо — его стихия. По пути на встречи и обратно он изучал все магазины, проводил ревизию ассортимента, сравнивал цены, калькулировал выгоду, заносил в архив. И стоило кому-либо спросить: “А где можно..?” — архив памяти начинал интенсивно работать, поднимая тонны информации. Ответ обычно получали в конце, но Степан растягивал его на полноценную лекцию с добавлением очередной притчи.
За окном напротив нашего здания стоял деревянный заброшенный дом. Потрёпанный временем и гнилью, он устало разваливался и уже век готовился со дня на день похоронить сам себя. Крышу занесло сугробом тополиного пуха.
— Кажется, зажжёшь спичку, и весь город вспыхнет, — внезапно обратился ко мне начальник отдела. — Как порох, всё враз, моментально сгорит, и люди такие — с обгоревшими головёшками, как в мультиках, — говорил он, приторно улыбаясь и держа перед собой раскрытые ладони, словно сжимал невидимый предмет. — И глазки белые, и волосы дыбом, — тягуче лил свой мёд начальник. — Знаете, как в мультиках... — и начал посмеиваться.
— Да, — прохладно отвечаю я без улыбки. Совсем нет желания подхалимничать.
Такой белый-белый день с голубыми небесами.
— Ну всё, ребят, — отсмеявшись в одиночку, заявил заведующий. — Пообщались, пора готовиться к встречам.
Мы лениво разошлись по компьютерам. Наша троица уселась за одну машину. Степан тихо продолжил лекцию о туфлях, маскируя это тем, что объяснял нам с Ибрагимом что-то по работе в правовой системе. Он машинально переходил по страницам и выделял курсором формулы. Ибрагим кивал, терпеливо ожидая, когда получит ответ на вопрос.
*
На встрече директор фирмы дал мне слово, что если я найду ему судебную практику по одному “больному” вопросу, то он купит нашу систему. Я не специалист, но на следующий день ответ был найден и подтверждён двумя случаями из судебной практики.
Мы встретились повторно. Он нехотя стал соглашаться, а потом сказал, что всё это не совсем то, что он имел в виду. Мы разошлись. Он с неприятным чувством отступничества, я с очередным жизненным опытом. Никто не проиграл.
*
Степан после очередного собеседования кратко резюмировал:
— Не то.
Всем нам хотелось заниматься чем-то важным для людей и города. И хорошо получать. И никого не обманывать. Наша троица считала себя честными продажниками. Но словосочетание “честный продажник” напоминало мне нечто вроде “скупой рыцарь”.
В офисе душно. Наши рубашки набухли от пота. Из коридора несло дешёвыми сигаретами. Мы только что вернулись в офис со встреч. Ноги гудели от длительной ходьбы (на Ибрагима даже набросилась сторожевая собака и подрала правую туфлю), и мучила жажда. В кабинете появилась Жанна, поздоровалась с нами и прошла к начальнику подписать документы. Её ягодицы отзывчиво перекатывались под дразнящий воображение стук каблуков. Мы плавно, с ленцой и в три пары глаз проводили её зад сначала до начальника, потом до двери кабинета.
— Вы похожи на тех утят из мультика. Билли, Вилли, Дилли, — улыбаясь во весь рот, сообщил нам начальник. — Смотрели? Скрудж Макдак, помните? Красный, синий, зелёный. Билливиллидилли... — он начал смеяться.
Я был в синем. На этом совпадения заканчивались.
Начальник отсмеялся и заключил:
— Вот.
*
К слову о чудачествах нашего заведующего отделом. Одним из его недостатков была выработанная за период работы в продажах привычка говорить комплименты. Они получались неискренними, натянутыми, как и его улыбка в этот момент. Мне доводилось в первый рабочий месяц ездить с ним на встречу с клиентами. Не успели мы пройти в кабинет бухгалтерии, как начальник, широко улыбаясь, заявил всем сотрудницам:
— Какие у вас красивые часы! — показывал он пальцем на совершенно обычные часы над дверью.
Я смущался, глядя, как холодно приняли его слова женщины.
Мы сели рядом с главным бухгалтером, и начальник продемонстрировал мастер-класс по презентации системы. Это один из тех мастер-классов, которые априори должны быть бесплатными. Посреди презентации начальник, всё так же неестественно широко улыбаясь, заметил:
— Какие у вас красивые серёжки!
Я не знал, куда деться.
Когда мы уже собирались уходить, начальник как-то инертно, словно по таймеру, против желания улыбаясь, заметил:
— Какой у вас красивый кабинет!
Женщины неприкрыто переглядывались, демонстрируя неудовольствие. Я испытывал странное чувство неловкости. Позже я узнал, что этому чувству есть определение.
Испанский стыд.
*
День рождения филиала праздновали на базе отдыха. Солнце никак не хотело умерить свой пыл. Большая часть коллектива спасалась от жары в домике, где за одним столом коллеги делились курьёзными случаями с клиентами и прочими байками.
Я и Степан почти всё время провели за игрой в волейбол. Тот играл так же расчётливо, как подходил к любому делу, однако в это время в нём раскрывался азартный ребёнок, и ко всем техничным движениям добавлялся флёр простоты и лёгкости.
Перед выездом всем сообщалось, что лучше одеться в спортивное или свободный наряд. Ибрагим пришёл во всём рабочем. Те же рубашка, брюки и туфли. Только я и Степан знали, что другой одежды у него не было. Поэтому он отсиживался на солнце, наблюдая за нашей игрой, иногда растерянно прохаживаясь вдоль поля или по территории. Мы долго упрашивали его присоединиться к нам.
— Туфли жалко, — отвечал он.
— Понимаем, — ответили мы и стали играть босиком.
Он больше не смог найти аргументов.
Кажется, я уже писал, что работать с возражениями — наш конёк. Продано.
*
Потом мы искали пластырь, чтобы заклеить порез на моей стопе. Волейбол — кровавый спорт.
*
Праздник закончился. Все не спеша занимали места в жёлтом стареньком автобусе. Внутри — как в сауне, так что при движении водитель открывал переднюю дверь.
Наша троица стояла неподалёку от автобуса, мы собирались взойти на борт последними. К нам подошла женщина, кажется, сотрудница бухгалтерии. От неё явственно пахло перегаром, а в оттопыренных пальцах с чрезмерной манерностью вызывающе торчала сигарета, нацеленная в Степана стрелой готового к выстрелу лука.
— У вас не найдётся прикурить? — с намёком спросила она.
И хоть обращалась она со всей очевидностью к Степану, Ибрагим торопливо полез в сумку и, проявляя излишнюю старательность, принялся искать зажигалку. Из нас троих никто не курил, но мы не успели занять эту выгодную позицию и терпеливо ждали итогов розыскных работ.
Когда, наконец, зажигалку нашли, Ибрагим поднёс её к сигарете женщины и принялся безостановочно чиркать ею, но вместо пламени создавал только искры. Женщина с неудовольствием смотрела на Степана, изредка бросая раздражённый взгляд на Ибрагима. После пятнадцатой попытки, казалось, можно с облегчением завершить эту историю, но Ибрагим протянул зажигалку мне.
— Попробуй ты.
Женщина поводила взглядом и сигаретой, но всё же решила подыграть, многозначительно поглядывая на Степана, возможно, чтобы убедиться, что он видит, на какие жертвы она идёт ради него.
Я предпринял три попытки и собирался было отдать злополучную зажигалку владельцу, но женщина остановила меня.
— Степан, попробуйте. У вас получится. Я знаю.
Мы выдержали ещё несколько неудобных секунд.
— Извините, — улыбаясь, сказал Степан после нескольких неудачных попыток. — Не получается.
— Значит, я ошиблась. — сигарета женщины ушла вместе с ней в автобус, где могла в принципе произвольно вспыхнуть и сама.
Мы старались смеяться так, словно кто-то только что удачно пошутил.
Что же до бухгалтера, то она недооценила силу искры. Роковая ошибка.
*
О силе искры.
Ещё зимой, в первый месяц работы на компанию, юрист угощала всех пиццей в честь своего дня рождения. Степан тогда стоял на раздаче слайсов. Уже тогда я отметил в нём искреннее стремление осчастливить всех окружающих.
— Хватит на всех, — докладывал он. — У меня всё рассчитано.
Ибрагим тщательно изучал состав пиццы и выспрашивал:
— А в этой есть свинина?
— Нет, эта с колбасой. — наигранно улыбаясь, отвечала ему юрист.
— А колбаса со свининой?
Она опешила.
— Не знаю. Пеперони...
Он долго ещё пытался дознаться, но всё же предпочёл не рисковать. Мне тогда было неловко, что он остался обделённым.
— А ты чего? — спросил начальник. — Давай, угощайся! А то разберут.
Я подошёл к Степану. Он повернулся ко мне от коробок с пиццей и виновато улыбнулся.
— Кончились. Не хватило.
В итоге наша будущая троица осталась с чаем и кофе, которым Ибрагим пытался победить хроническую сонливость.
После поздравлений и пожеланий “здоровья”, “женского счастья”, “финансового благополучия” и всего, чего можно нажелать незнакомому человеку, юрист попросила директора исполнить её желание. Директор осторожно ответила: “Cмотря какое”. Но юрист настойчиво продолжила натиск.
— Оно безобидное. Пообещайте мне.
Директор сдалась под предлогом поддержания праздничного настроения.
И тогда юрист достала бенгальские огни и коробок спичек.
— Давайте, каждый загадает желание и зажжёт бенгальский огонь. Ведь если задуматься, Новый год только-только наступил. А я так люблю эти огни...
С этими словами она раздала нам пиротехнику.
Мне предоставили честь зажечь факел именинницы. Когда огненный круг заискрился, я спрятал коробок спичек в карман джинсов. Сотрудники весело кричали “ура”, девушки старались держать искрящиеся палочки подальше от себя. Вдруг все заметили дымок, поднимающийся откуда-то снизу. Все стали крутить головами в поисках источника. Одна девушка закричала и показала на меня бенгальским огарком. Я опустил взгляд по направлению её пальца и увидел, что горит мой карман. Оттуда валил тёмный едкий дым. Поднялась суматоха. Я не сразу, но довольно проворно вытащил из кармана горящий коробок и затоптал его.
Все затихли.
— Должно быть, я не плотно закрыл коробок. — сказал я. — И не спрятал его до конца в карман...
Людей интересовало не это. Они шутили о том, что я буквально чуть не сгорел на работе, затем о том, что именно могло у меня загореться. Кто-то сказал, что у нас в коллективе ещё один именинник, что у меня сегодня второй день рождения.
Я же думал о том, какой ничтожный шанс был на то, что искра попадёт в едва заметную щель прикрытого коробка. Такой же, как и Большой продажи.
И всё же, что может случиться, то случится. Обязательно.
*
На следующий день Ибрагим поделился, что нашёл прожжённый след на туфле. Степан — на рукаве рубашки.
Искры оказались опаснее, чем пламя.
Троице нужен был один костюм на троих.
*
Я где-то читал, что посредственных писателей тянет к эпическому жанру. Я не собирался становиться писателем и любой пустяк называл эпическим. Так, если удавалось сделать продажу минимального пакета системы, я называл это эпической продажей, если нет — эпическим провалом. Эпик-фейлы случались с нами куда чаще.
*
Но несмотря на то, что в будущем я представлял себя только как музыкант в группе, я много читал. В наплечной сумке вместе с рекламными раздатками, прайс-листами и бланками договоров всегда лежала книга. Меня ничто не останавливало от того, чтобы взять её, даже если она весомо прибавляла к загруженности, даже если в день репетиции приходилось брать ещё и гитару, и сумку с проводами и педалями эффектов. Зимой было особенно неудобно, ведь нацеплял я всё это поверх доспеха из китайского пуховика. Увешанный сумками и чехлом, я умудрялся читать даже во время давки в автобусе. Дальние поездки я ценил за возможность погрузиться в чтение. Прочитанное я часто обсуждал с Ибрагимом. Он читал через телефон помногу и часто. Наши вкусы редко совпадали, но это не мешало делиться и обсуждать идеи и сюжеты книг. Из троицы не читал только Степан. Когда мы говорили о книгах, он вспоминал, что у него есть одна. Книга мормонов. Ему вручил её один религиозный активист, с тех пор эта реликвия лежит в съёмной комнате Степана как декоративный элемент. Он её не читал, но всякий раз, когда мы были у него в гостях, доставал её и предлагал полистать.
Мы с Ибрагимом не знали содержания, но пришли к выводу, что, судя по объёму, книга “эпическая”.
*
Таким же эпическим обещало быть участие нашей компании в экологическом конкурсе. Для повышения престижа и узнаваемости бренда — объясняла директор. Конкурс проходил в соседнем сквере. Участники собирали из экологичных материалов какую-нибудь композицию и ожидали мнения экспертного жюри.
Пока мы ждали своей очереди, Степан отправился изучать работы конкурентов. Я же просто бесцельно прогуливался по скверу, сопровождая Степана в его “расследовании”. Он и правда внимательно изучал, из каких материалов креативили участники.
Я достал фирменный блокнот и ручку. Раскрыл его и принялся в который раз просматривать список имён. Мы ждали девочку и, хоть я давно выбрал имя, но всё же не переставал сверяться со списком, пробуя на вкус их звучание и примеряя их на будущего ребёнка.
Мне вспомнился момент, когда я узнал, что у нас будет девочка. Я не загадывал, кого хочу больше — мальчика или девочку, но в тот момент расстроился. Словно сработал древний механизм, требующий наследника. Я сожалел о несбывшемся варианте будущего, где в нём навсегда затерялся мой нерождённый сын. Я узнал об этом весенним утром. Я словно выпал из автобуса и долго не мог совладать с собой. В глазах защипало от подступающих слёз. Я рассеянно торопился на работу, почти не замечая людей, даже когда они обступили меня и забубнили про мнимые акции на следующий месяц. Я боролся со своими чувствами. Для этого мне потребовались блокнот и ручка. Принялся вытаскивать их из сумки, доставляя неудобства окружающим, тесно сжавшим меня деловыми костюмами. Я записал в блокнот имя, в которое был влюблён ещё с детства. Моя грусть по возможному сыну преобразилась в трепетную радость за грядущую дочь. Я чувствовал, что свершается большое предназначение, частью которого был и я. Лифт изрядно похудел на девятом этаже, затем доставил меня одного на десятый. Я протёр глаза, вышел, немного задержался у окна перевести дух. Город набухал зеленью день ото дня и слипался тёмно-жёлтым ковром тополиных почек. Такое мгновение счастья... Нехотя отвернулся от окна.
— Вижу, вы тоже не в восторге от задания, коллега, — рядом со мной оказалась высокая шатенка в джинсовке с короткими рукавами поверх летнего платья. Под цветочным узором проглядывалась белая ткань бюстгальтера. В руке она сжимала микрофон с логотипом местного телевидения.
— Что вы, я не журналист.
Она прошлась по мне смелым взглядом.
— Тогда даже боюсь представить, как вас занесло на этот праздник жизни.
Я объяснил.
— Вон тот мужчина похож на журналиста. Или на детектива. Посмотрите, какой у него серьёзный вид, когда он что-то спрашивает.
— Он всегда такой. Это мой друг и коллега.
— Вы хотя бы не один.
— Теперь и вы, — я протянул ей руку и представился.
— Настя, — она ответила мягким рукопожатием.
— Теперь, когда мы знакомы, может, проведёте для меня экскурсию?
Мы неторопливо лавировали от одной конкурсной композиции к другой, обсуждали их и делились сопутствующими ситуации мелочами из жизни. Я расспрашивал её о работе — в одиннадцатом классе я ходил на курсы журналистики.
— И почему не пошли?
— Не люблю писать на заказ.
— Чем же тогда вы хотели заниматься?
— Музыкой.
— Ах, благородный порыв. Хотите послушать мою музыку?
— Не откажусь.
Она заботливо приставила к моим ушам наушники-почки. Они выпадали, и Настя просто прижала их, словно держа меня за голову. Я слышал, как там что-то стучит в такт моему пульсу. Я нервно сглотнул, спрятав глаза в пол.
— Понравилось?
На её лице игриво колыхалась тень от листвы.
— Не успел понять.
— А что вы слушаете?
Я неуверенно достал плеер и замешкался с выбором композиции. Остановился на Summer Джо Хисаиши. Затем робко протянул ей капельку. Она встряхнула волосами и приладила наушник.
—М-м, — значительно протянула она. — Скоро уже закончится.
—Прости, — убирая плеер, ответил я.
—Я про конкурс. Он скоро закончится. Видишь, жюри сдаёт свои листы? Мне нужно найти оператора, он где-то снимает материал для сюжета, пока я тут... с тобой, — она достала из сумочки визитку. — Возьми. Позвони, и обязательно встретимся. Обсудим музыку и всё такое.
Я взял карточку. И не нашёлся, что сказать.
— Ты словно не здесь.
— А где?
— Не знаю. Там, где я тебя встретила. Может, у того мира есть имя?
— Есть.
— До встречи.
— Пока.
Я проводил её взглядом, постоял минуту, вертя карточку пальцами, и отправился на поиски Степана. Когда я нашёл его, он уже закончил расследование и был готов изложить вывод. Под его рассказ мы вернулись к коллегам. Итоги уже успели объявить — мы ничего не заняли. Директор получила грамоту за участие, поблагодарила нас за работу и отпустила по домам.
— Ну скажите, с каких пор резина считается экологичным материалом? — не соглашался с решение жюри Степан. — Они противоречат своему положению.
Мы шли по главной улице города. Солнце пекло наши головы, и мы умирали от жажды. Ибрагим умело перевёл тему на игровые новинки. Я слушал вполуха, часто касаясь правой мочки пальцами. По дороге я загляделся на куст белой сирени. Его отяжелевшая гроздь трепетно колыхалась на ветру. Закапал дождик, не оставляя следов.
*
Впрочем, не только имена я записывал в блокнот. Тексты песен, стихи, зарисовки на обложки синглов и будущего альбома, его трек-лист. С ним я возился больше всего. Требовалось сохранить идею и общую атмосферу альбома, не теряя динамики. Некоторые треки плохо сочетались друг с другом. Из множества вариантов я находил оптимальный. У группы накопилось много материала. Что-то из “старого” точно не годилось для альбома. Тогда ему находилось место на сингле из трёх-пяти треков. Я планировал будущее, затем утверждал его с участниками группы. Две трети моих предложений находили отклик.
Оставалось воплотить в реальность задуманное. Мы усердно репетировали, готовились записать первый сингл и корпели над новым материалом. Я изучал партии Radiohead, Doors, Густаво Сантаолалья, Фрушанте и других музыкантов. Прослушивание альбома the King of Limbs по пути на работу стало традицией. Мои музыкальные вкусы Ибрагим со Степаном не разделяли, но они по мере сил помогали мне с выбором будущей электрогитары. Я посвятил их во все особенности гитаростроения, но они по-прежнему не могли отличить Telecaster от Les Paul. Иногда я показывал им те гитары, что присмотрел. А они выбирали, какая, по их мнению, лучше всего мне подходит. Появление гитары стало для нашей троицы долгожданным таинством, подобно рождению ребёнка. Каждый представлял её себе по-разному. Степан — Les Paul Custom, Ибрагим — SG Standard, я — Telecaster. Но скромных сбережений едва хватало на средненькие Squire. Их мы тоже смотрели, но падали духом, особенно я, когда переслушал каждую модель, что была в нашем магазине. Но всё это не было приоритетным.
Когда я видел цены на детские вещи, то недоумевал. По логике, детская электрогитара должна стоить в два раза дороже обычной. Всё, к чему можно добавить слово “детский” резко вырастало в цене. И эти цвета. Голубой для мальчиков, розовый для девочек. За цвет цена выше. Потому что детский.
*
Однажды, когда я вновь пришёл в офис с гитарой, начальник попросил меня взглянуть на неё.
— А где у неё шнур? — удивился он.
— Какой?
— Ну, который в розетку втыкать.
Я коротко объяснил принцип работы инструмента.
— Я всё же думал, что она работает от розетки, знаешь, как чайник или утюг. Кажется, я видел это в одном мультфильме.
Как он был разочарован.
*
Весь июнь простояла жара. Ни дождей, ни туч, только ветер лениво шлифовал унылые крыши и скучающие поля. От жары люди спасались даже в грязной городской реке. Колёса маршрутки увязали в плавящемся асфальте моста. Ещё немного, и он превратится в жидкую грязь и начнёт бить брызгами чадящий воздух и падать с моста слипающимися комьями.
Я часто держал по утрам её визитку перед собой и думал, что мне стоит позвонить и объясниться. Возможно, она даже ждёт звонка, проверяет сотовый после записей для эфира. Нелепица какая, сокрушался я, сожалея о своей неопытности в таких щекотливых вопросах. Позвоню — обнадёжу. Некрасиво. Не позвоню — тоже некрасиво.
Вилка.
*
В офисе Ибрагим жаловался на туфли:
— С моей ходьбой ни одна обувь не живёт долго. — И правда, его ходьба была чрезмерно энергична.
Степан не выспался от ночной духоты и неспешно лечился растворимым кофе. В офисе работал кондиционер, и никому не хотелось оставлять его и выходить в пекло. Выйдешь — растаешь. Придёшь к таким же задыхающимся от марева людям в их тесные коморки со своим душным предложением по сжиганию денег. Не выйдешь, — возможно, упустишь шанс заработать.
Опять вилка.
*
Я столкнулся с хамством. Получил за навязчивые звонки колл-центра и их сомнительные способы убеждения. Такие люди считают, что согласиться на встречу, а потом высказать всё прибывшему на неё сотруднику — хорошая идея. Лучший выход — не тратить силы. Пожелал хорошего дня и вышел на улицу. У этой неудачи есть и светлая сторона. Можно успеть на совместный обед.
Дошёл до остановки, засунул руку в карман, но не нашёл там денег. Зато нашёл дырку. И, как назло, я на краю города. До центра около часа пути. Осмотрел всё вокруг остановки — ни одной монетки. Иду, проклиная судьбу, по жаре и через пять минут замечаю рынок. Захожу и сканирую пол. Тут нароняли на целый месяц вперёд. Незаметно, без суеты собираю монеты и выхожу со сложенным в цилиндрик богатством. Бегу на автобус.
Друзья уже пообедали и разошлись по встречам. Ем один. Передо мной, рядом со стаканом компота из сухофруктов, стопка монет. И её визитка.
*
Денег хватило как раз на следующий день. Продаж в этом месяце нет. У всего отдела. Завтра зарплата и перспектива выживать весь июль.
*
— Настраивайтесь на большую продажу, — начальник заканчивал совещание по итогам месяца. — Запланируйте её, а затем выполняйте продажу. Вот так.
Даже альтернативы нет. Ни плана Б.Ни вилки.
Все сотрудники, усевшись кругом в центре офиса, смущённо переглядывались. Нездоровый оптимизм утомлял сильнее жары. Вместо того чтобы мотивировать, он вытягивал из нас последние соки. Они выходили через пот и въедались в наши обвисшие рубашки и лоснящиеся на заду брюки.
*
Расправившись с жидким борщом, мы обсуждали конец света, запивая шутки компотом из сухофруктов. Если мы ничего не продадим в июле, то это может приблизить конец света. Платить за репетиции будет нечем, гитару купить не получится. Хватит только на самое необходимое. А всё, что нам нужно, — немного времени и места. О чём бы мы ни говорили, всегда всё сводится к этим вещам.
— Конец света наступил ещё в марте, — заключил Степан. — Остальное агония.
*
В июле Ибрагиму передал во владение машину его отец. Теперь на встречи с клиентами он добирался на старенькой тёмно-фиолетовой “шестёрке”. Иногда в пути с ним что-нибудь приключалось. То поломка машины, то поворот не туда, то аварийная ситуация. В целом, за рулём он был такой же рассеянный, поэтому мы всегда за него переживали и просили его быть внимательным на дорогах, когда расставались перед выходом на встречи. Получалось, что машина доставляла ему больше хлопот. Однако он находил и плюс.
— Туфли не изнашиваются так быстро. — подытожил он свои размышления о преимуществах владения автомобилем.
Вскоре он стал использовать машину как ещё одно, наряду с кофе, оружие против хронической сонливости.
— Мне нужно немного, — говорил он. — Минут пятнадцать сна. И потом я в строю. Часа на три...
Однажды, когда все с утра разошлись на рабочие встречи, он уснул в машине на парковке за зданием нашей компании. Расчёт был прост — пятнадцать минут сна, и к клиенту. Стоило ему заснуть, как его разбудил стук. Он с тяжёлой головой приподнялся на заднем диване. Из окна с широкой улыбкой, постукивая по стеклу с ритмом дятла, на него смотрел начальник. Ибрагим ответил той же улыбкой.
*
Мы учли. Всё же он покидает своё кресло.
*
Солнце напитало энергией весь город. Если не делиться силой, начинаешь разваливаться от переполняющей тебя мощи. Умирать в агонии. Тополь во дворе, что заглядывал ветвями в окно, повалился, сточенный изнутри болезнью.
Струна рвётся у колка. Новой нет. Достаю старый комплект, отрезаю так, чтобы хватило для натяжения на колок с одной стороны и чтобы затянуть конец порванной на колечко. Настраиваю медленно, с опаской, но струна берёт заветную вершину си и держит строй.
*
Позвонил ей. Стою на десятом этаже у окна, сжимая в руке визитку. В город вернулся ветер, жара спала на три градуса. Уже легче.
— Алло?
По голосу познаёшь лучшее в человеке. Настраиваюсь работать с возражениями. Как учили. Начинаю невнятно объясняться, она перебивает.
— Я рада твоему звонку. Может, встретимся после работы? Я буду в 18 в центре. Увидимся, мне пора бежать по работе. Пока!
Вот и поговорили.
Прижимаюсь к окну лбом. Для звонка выбрал не то время, не то место.
*
Я надеялся, что встреча не затянется. Ждал в условном месте, часто посматривая на часы. От волнения часто поправлял их браслет, он немного болтался, тихо позвякивая каждый раз, когда я поднимал руку, чтобы посмотреть, сколько секунд успело пройти с прошлого раза, и отпускал её, недовольный.
Я заметил её, когда она почти подошла ко мне. Белое платье с бирюзовыми узорами. Стебли с жёлтыми бутонами, готовыми вот-вот раскрыться на её груди. Всё еле колышется при ходьбе, зелёные лепестки, стебли, складки платья...
От её уверенного шага пространство расходилось, подобно кругам на воде. Она, как ветер листок, подхватила меня, и я последовал за ней, еле поспевая за её энергичными шагами. Анастасия сразу затянула меня в разговор. Мне никак не удавалось найти удачный момент для объяснения. Позже, забывшись в разговоре, я подумал, что, быть может, в нём не будет необходимости.
Она говорила так пылко и спрашивала обо мне всё, что каким-либо образом вписывалось в её ассоциативный ряд. В какой-то момент я попытался сказать ей, но она тут же перевела тему. Казалось, она избегает того, о чём догадывается.
— Хочу больше солнца, — говорила она. — Тепла и света. Хочу быть ближе к нему. Здесь его недостаточно. Но знаешь что? Я много думала об этом и вот что решила для себя. Если бы у меня была возможность что-то изменить в этом мире, я бы оставила всё как есть.
Мне трудно было поверить в эти слова в тот момент. Они удивили меня.
Рядом с нами забрызгал золотом уходящего солнца фонтан. Заблестели искры. Бутоны набухли от влаги. Её откровенность в глазах и неприкрытая жажда силы.
— Здесь так редко что-то происходит. И так мало людей.
Для неё — да. Здесь слишком мелкие масштабы. Она с такой страстью рассказывала о своей работе, о людях вокруг неё, о событиях, свидетелем которых она была. Такие люди, как она, ходят по воздуху. Они не видят препятствий. Они не в поисках предназначения, для них оно — быть очевидцем.
Мы взяли мороженое, сели на лавочку на голой площади. Я всё думал, хотел ли бы я изменить что-то в этом мире? Или оставить солнце — солнцу, камню — камень, слёзы — дождю...
— Я немного боюсь темноты, — призналась она. — И луна меня немного пугает. Она как-то жутко нависает в пустоте. Если подумать, то солнце тоже необычно. Словно где-то в небе держат зажжённый факел. Мы недавно делали репортаж про комету. Она пролетала так близко от Земли, что можно было увидеть невооружённым глазом. У нас шутили, что это знак конца света. Ты в него веришь?
— Нет.
— А если он всё же будет, и ты узнаешь об этом? Что ты сделаешь?
Я задумался не всерьёз. Тогда я ещё не потерял способность делать вид, что не понимаю, о чём идёт речь на самом деле.
— Ничего. А ты?
— Я бы отправилась в путешествие. До самого конца. Куда-нибудь на острова в Карибском море.
— Одна? — я сразу же пожалел, что задал этот вопрос.
— Возможно, — задержав на мне взгляд, ответила Анастасия после короткой паузы.
Наша встреча походила на некий ритуал или церемонию. Мы должны соблюсти традицию — общаться на незначительные темы, оттягивая неизбежную разлуку. Гулять, бросая смущённые взгляды по сторонам и друг на друга. Свет угасает, и наши тени размываются в едином потоке. Звуки становятся отчётливее, каждый шаг отчитывает упущенные мгновения.
Мы неминуемо приближались к остановке неподалёку от офиса, где я работал. Вдруг на противоположной улице засуетились люди. Поднялся шум, до нас донеслись крики.
— Пожар!
Анастасия взяла меня за руку и потянула за собой. Ей хотелось быть в центре событий, поближе к обжигающему пламени. Она тянула меня в первые ряды.
Горел пустующий деревянный дом. Обветшалый, одноэтажный старик умирал на глазах многочисленных молодых высоток. Прогнившие наличники с резьбой вековой давности почернели, из-под прохудившейся крыши в небо роем светлячков улетали искры и валил густой, едкий дым.
Она так жадно смотрела на огонь, подпитывая своё внутреннее пламя. Мы заворожённо смотрели на рыжее зарево, крепко держась за руки.
*
— Освобождают место, — констатировал Степан. — Такое сплошь и рядом.
Наша троица облепила окно офиса, рассматривая пожарище с высоты.
— Искупаться бы, — мечтательно сказал Ибрагим.
— Я воды в это лето вообще не увижу, — доложил Степан. — Даже в деревне скважину делаем, а воды всё нет. Глубже пятидесяти метров.
— Так нефть найдёте, — Ибрагим отошёл от окна. Руины пожарища ему наскучили.
— Хорошо бы, — кивнул Степан. — Но скорее металлы...
Заструились золотые фонтаны, заискрились густые капли, поднимаясь к небу, затянутому ржавым дымом. Жар её руки ощущается до сих пор.
*
Можно долго планировать, а жизнь всё переиграет. Иногда спонтанные решения эффективнее. У нас могло больше не появиться такой возможности, и я потащил всех на набережную вместо обеда. Жанну мы тоже пригласили, хоть до сих пор не понимали, зачем.
Когда мы пришли на место, я указал друзьям на теплоход (мы по незнанию называли его пароходом) и предложил прокатиться по реке.
Вообще нам троим очень трудно договориться о таких мероприятиях. Иногда мы дольше выбирали пивную, чем сидели в ней. Но, к моему удивлению, в этот раз они просто согласились. Возможно, и у них было предчувствие... или недавно оформленные продажи вселяли уверенность.
Мы купили билеты, скинулись на билет для Жанны и сели ждать рейса в ресторане, откуда производился подъём на теплоход. Степан изучил его меню.
— Для этих блюд нужна большая продажа, — заключил он.
Когда мы торжественно взошли на судно, все мы, как дети, переглянулись и непроизвольно улыбнулись. Все хлопоты будничного дня остались на берегу. Разношёрстные пассажиры создавали суету и гомон. Мы нашли свободные места на верхней палубе. Жанна не скрывала восхищения, она без устали вертела головой, ёрзала на месте и вся лучилась счастьем.
Теплоход лениво отпустил берег и отдался лёгкому течению. Его сердце шумело, перемалывая бурую воду. Расходящиеся бурые волны мутно отдавали остатками голубого, жемчужные брызги блестели на солнце, прожигающем на поверхности речной ткани белые слепящие пятна.
Мы почти не разговаривали. Глупо улыбались и наслаждались безмятежностью. Мы провожали время, оно тянулось пенным следом от судна и сливалось с рекой. Вода бурлила, сопротивляясь теплоходу, но он продолжал плыть, и мы вместе с ним. Каждая капля воспоминаний, выловленная местом и временем из реки, загоралась на солнце и возвращалась лучистой слезою в единый поток.
Мы прекрасно провели время, изредка обмениваясь короткими фразами вроде: “Хорошо, что выбрались”, “Не хочется возвращаться на работу”, — и тому подобными.
Бессмысленно гнаться за древностью. Всё вокруг — одинаково молодо и старо. И ничто не умирает. Возвращается в реку.
Моё внимание привлекла молодая пара с девочкой лет шести. Они стояли у перил и смотрели на волны и солнце. Иногда они смотрели друг на друга светлым взглядом и не произносили ни слова. Девочка же вертелась во все стороны и повторяла:
— Ну вот, мы все утонем, — пожимала плечами и выдыхала, тем самым смиряясь с уготовленным.
— Если кораблик будет тонуть, мы наденем спасательные жилеты и поплывём по реке, — утешала её женщина.
— Поплывём... — соглашалась девочка и с ехидной улыбкой добавляла. — И все утонем.
Все трое смеялись.
Ибрагим долго смотрел на Жанну, а затем весь засиял, широко улыбаясь и щурясь от солнца. Я вопросительно кивнул ему. Он посмотрел ещё раз на Жанну и сказал:
— Ковёр задавал стиль всей комнате.
Вот он. Ответ.
*
На следующий день, вопреки прогнозам, зарядил дождь. Город так долго его ждал, что оказался не готов. Люди проклинали его, лихачи обвиняли в авариях, простывшие — в болезни, невезучие — во всех бедах.
На него жаловался и бухгалтер, подписывая договор о продаже.
Я уяснил, если ты ждёшь бурю, то будь готов.
Жара не вернулась.
Вечером пытался нащупать мелодию дождя. Струны отзывчиво подсказывали ноты, гриф — положение руки. Гитара с особой страстью выстраивала композицию. Моя женщина спала, по её животу текли тени ветвящихся по окну капель, они сливались в ручьи, играли ускользающим светом.
Струны перестали вибрировать, дождь доигрывал. В его тишине вдруг просигналил телефон.
Она написала, что хочет меня видеть.
Я ждал.
И готов.
*
Где бы мы ни были, как близко к самому пеклу ни подбирались, мы остаёмся на периферии у самого края холодной Вселенной. Где-то в её сердце с неимоверной скоростью движется силовой поток, постоянно трансформируясь во множество форм своей бесконечности. Так бежит время и никогда не остановится, ведь Вселенная не знает абсолюта. И даже в самом удалённом уголке есть оно.
Люди внизу избегают теней, жмутся к солнечным пятнам, от которых совсем недавно бежали, как от огня. Лужи наводнили город тоской, ветер разносил её по улицам. Тучи несли в себе холод и тень. Они проносились над лужами, оставляя в них отражение и стылую рябь. А люди заняты поисками места под солнцем, жар которого неспособны вынести.
Я сидел на крыше офисного здания. Совместный обед не сложился — у всех встречи. Я взял гитару и тайком пролез через люк на крышу. Уселся у края и принялся импровизировать. Получалось не очень удачно, натянуто. За игрой я размышлял о силе. Я считаю, что есть иной способ стать сильнее. Не идти к солнцу, а зажечь своё пламя. Пусть не такое яркое, но посильное. Из пыли, дождя, грёз, ветра. Тихое пламя, безмолвный свет.
Я обернулся на шум и увидел служащего. Он стоял с сигаретой в руке, а другую держал в кармане заляпанной бытовой грязью спецовки и с подозрительным прищуром смотрел на меня. Затем вопросительно развёл руки.
— Ты же не прыгать? — он указал на гитару.
— Нет.
— Хм, — задумался служащий, прикинул что-то в уме, помогая себе счётными жестами двух пальцев с блёклой точкой посередине. Закончив счёт, покивал сам себе и пошёл к люку. Уже почти скрывшись, позвал меня, указал куда-то в небо и предупредил:
— Дождь.
— Спасибо!
Эти капли распаляют тлеющий костёр.
Там, откуда шла туча, разя карающими копьями молний шпили громоотводов и всё, что притягивало силу, я скоро увижу её.
*
Следующие дни выдались умеренно солнечными, без дождя и ветра. Диктор прогноза погоды на радио — знакомый голос вокалиста.
На днях я оформил ещё одну продажу. Удачный месяц. У Степана — две, у Ибрагима — две. Ничья.
Город вернулся к обыденной жизни с непритязательными потребностями. Больше мрамора и гигантизма, чтобы попасть в какой-нибудь рейтинг. Содержание заботило тех, кому потом приходилось за это платить.
*
Твоя музыка хороша настолько, насколько громко ты её исполняешь, — правило ночной жизни. Парковки забиты тюнингованными авто. Имитация жизни, редкие очаги истеричных озарений запутавшихся людей. Похмельное забытьё по утрам растягивается до пятницы. Монитор — окно из реальной жизни. В ней теплится мечта о случайном улове, о внезапных изменениях.
О Большой продаже, если хотите.
*
Самый горючий материал — напрасные ожидания. Они могут вернуть вас к жизни. Или сжечь, если не научиться держаться лимита. В противном случае всё, чего можно дождаться, это статус мученика.
Иногда, если прислушаться, можно узнать у ветра будущее. В воздухе накапливается шум, он предупреждает тех, кто ходит в тишине призраком себя вымышленного под сенью городских монолитов, блоки которых с преданностью камикадзе таранит инфразвук.
Как назло, всю неделю безветренная погода.
*
Это свершилось в один из тех дней, когда город закрывался от влияний извне, зависнув в пространстве мутной сферой, изредка пропускающей в себя отголоски времени. Они налипали на ней, образуя кокон...
Наша троица вернулась в офис после обеда. Там сидели почти все сотрудники, заведующего не было. Мы обсуждали новинки кино, когда заведующий вернулся с девушкой.
— Поздравьте Ольгу! Сегодня у неё первая, но Большая продажа! — торжественно заявил он.
Девушка работала уже пять месяцев.
— Более пятидесяти тысяч рублей! Я же говорил, что она будет! — продолжал смущать Ольгу заведующий.
— Как у тебя получилось? — спросили её.
— Я просто пришла, у них уже давно было наше предложение, они его обдумали и дали мне ответ. Сегодня мы вместе приехали, обсудили изменения и подписали договор.
— А кто покупатель? — с явным предчувствием спросил Степан.
Покупателем оказалась компания, куда месяц назад на встречу ходил Степан. Его предложение одобрило руководство. Это он нам рассказал позже. А тогда мы радовались за Ольгу.
— Надо ввести правило, — тщетно скрывая недовольство, говорил нам Степан. — Чьё предложение — того и продажа.
Может, лучше, чтобы её не было вовсе? Но тогда не будет праздника. Даже такого, омрачённого несправедливостью. Но справедливость — то, из чего и состоит самый горючий материал.
Так закончился месяц. Мы получили премии за две продажи, Ольга — за одну. Но Большую. У остальных по нулям.
Помню, что с того дня никто уже не грезил о Большой продаже. Словно она была единственная на всю армию “продажников”, на всю историю компании. По крайней мере, нашего филиала.
Время показало, что это так.
*
Площадь заняли палатки, баннеры и сцена — Белый город с яркими флажками. Всё закреплено в плитку, местами треснувшую от вбитых гвоздей, но город мог себе это позволить. Дети тянут родителей из палатки в палатку, от сладостей и безделушек к аквагриму. Кошки, львы и супергерои снуют и голосят во весь голос.
Даже на встрече она держала руку на пульсе города. Прощальный летний фестиваль. Анастасия в жёлтом платье, напомнившем мне песню про тюльпаны. Эту въедливую строчку не спасла нарочно выуженная из памяти Yellow Coldplay.
Глядя, как грациозно и естественно она проходит сквозь людской поток, я корил себя за всё, что привело к этому моменту. Лучше бы мы не виделись с прошлой встречи. Каждый прокрутил в голове кинохронику возможной жизни, если бы... и на этом всё. К чему мучительные сомнения?
И эта скованность... Она чувствует, что сегодня наша история закончится. Но она пытается отстрочить неизбежное пространными разговорами.
— В детстве я мечтала построить свой замок, чтобы он оберегал меня от бед. А сейчас понимаю: если ты за стенами, то всё, чего ты можешь ожидать, это когда они падут. Или ты сойдёшь с ума от одиночества и разрушишь его изнутри. Не знаю, что хуже.
Мы взяли кофе и сладости. Я часто окунал взгляд в тёмный густой омут, а Настя догорала внутри.
Я сказал ей, что это время. А мы вне его.
Она согласилась. Потому что чувствовала то же, что и я. Так же, как и я.
— Если мы встретились, то уже навсегда.
Я подумал, что событие не имеет значения, если все его участники ничего не помнят. Оно сливается с рекой или растворяется в воздухе. Это уже не история, а луч света, ещё один глоток воздуха, доспелая капля дождя.
Подул лёгкий ветерок. Он нёс в себе неявное предзнаменование. И сила его убеждения нарастала, выгоняя людей с площадки. Кофе расплескался, тёмное пятно на лямке платья.
Палатки надулись парусами, затрещали металлические каркасы, люди начали паниковать. Я взял Настю за руку и повёл к подземному переходу. Ураган раскидывал остатки фестиваля по площади, вытряхивая из палаток краски, сувениры и прочую мелочь. Мимо нас пронёсся рекламный штендер.
Мы укрылись за прозрачным куполом подземного перехода, куда уже набились перепуганные люди, и наблюдали, как за стёклами буйствует стихия, своей мощью ускоряя и перемешивая время. Ураган неистовствовал с такой силой, что гнулись дорожные знаки, оторванные конечности тополиных ветвей проносились по тротуарам. Ветер рылся в мусорных баках и в упоительной истерике разбрасывал содержимое небрежными, порывистыми вихрями.
Настя часто дышала, она не отпустила моей руки, и я чувствовал через неё, как учащённо бьётся её сердце и дрожит тело. Она распалялась изнутри тем сильнее, чем яростнее бушевал ураган.
Молодая пара с ребёнком стояли на ступеньках выше нас. Отец прижимал к себе обнимавших друг друга женщину и девочку. Девочка храбрилась, но всё же в её широких живых глазах можно было разглядеть страх.
— Не бойся, — говорил ей отец.
— Всё пройдёт, — гладила девочку по волосам женщина.
— Я не боюсь...
Настя сжала мою руку и утянула за колонну в темноту перехода. Там она прильнула ко мне, тщательно скрывая дрожь. Пальцы сплелись, и каждый её вздох упирался мне в грудь. В ушах шумит ураган, и за ним молча наблюдают случайные люди.
Я отчётливо запомнил рёв ветра и вкус прощального поцелуя лета.
*
Я увидел её ещё только один раз. Уже через год, в такое же жаркое лето. В здании, где я работал, начался пожар на пятом этаже. Вскоре запылала крыша.
Все сотрудники покинули помещение и слились с толпой жильцов во дворе. Несколько человек из коллектива спасали ценные картины, затем компьютеры, чтобы наладить удалённую работу... Мы носились туда-сюда с железками. Из подъезда вышел испачканный гарью пожарный и, с трудом переводя дух, сел на бордюр и принялся жадно пить, а затем снял шлем и облил себе голову...
Меня попросили встретить представителя администрации. Я ушёл с внутреннего двора, попал на перекрытую проезжую часть, где стояли пожарные машины, а на дороге песчаным червём растянулся шланг. Я побежал вдоль него до перекрёстка, куда стянулись у перекрытия машины. Среди них — машина администрации. Я ловко пробегал между людьми, несущими лестницу, воду, инструменты, между очевидцами, снимающими происшествие на телефон, между журналистами, выстроившимися в ряд вдоль дороги. Выбиваясь из ряда вон, словно стараясь быть ближе к пламени, стояла она. В светлом платье и джинсовке с короткими рукавами. Она вела репортаж с горящими глазами... Я остановился и смотрел на неё. Я попал в кадр и задержался там на секунд пять. Или больше. А после побежал дальше.
Тогда она меня даже не заметила.
Но, возможно, увидела в сюжете. Возможно.
Что до причины пожара, то было много версий. Но мы не узнали итоговой. Быть может, кто-то вновь недооценил силу искры.
*
А затем она исчезла. Я ничего не знаю о её судьбе. Возможно, она переехала в город, где больше людей, событий, работы. Город, в котором жизнь ярче, и всё пронизано наполняющей тебя силой. Где даже свет из окон небоскрёбов намного сильнее моего тихого огня.
Если стены твоей крепости недостаточно прочны, её разрушит изнутри.
Я надеялся, что она выдержит. Где бы она ни была, нам суждено отдать накопленное людям и воссоединиться вновь. В воздухе, по которому она ходила, в луче света, в доспелой капле дождя...
*
Мокрый асфальт, казалось, дышал своей пористой кожурой. От зданий, рекламных щитов, светофоров, дорожных знаков, рыночного комплекса, остановок и фонарей исходил запах переспелой сырости. Городу почти четыреста, мне за двадцать. А рядом со мной на заднем сиденье старой тёмно-фиолетовой шестёрки лежит в мягком чехле новая электрогитара.
Ибрагим и Степан, как пилот и штурман, прокладывали путь через сумрак, как через пелену времени, отчего в окне мелькали неясные образы. То ли прошлого, то ли безапелляционного настоящего, то ли будущего. То ли всего сразу. Или хуже — ничего вовсе.
Мы везли не электрогитару. Мы везли наше представление об устройстве жизни, зная, что никакого устройства в принципе нет.
Мы подъехали к старой “наркоманской” общаге, где Ибрагим снимал комнату.
— Сзади свободно? — спросил он, собираясь парковаться.
Я и Степан синхронно посмотрели в заднее окно.
— Свободно!
Ибрагим нажал на газ. Шестёрка послушно рванула вперёд. Я и Степан так же синхронно развернулись. Шестёрке хватило секунды две, чтобы воткнуться в стену торцовой стороны дома. От удара нас тряхнуло, как болванчиков. Мы тихо сидели какое-то время.
Степан обернулся и заметил.
— Сзади по-прежнему свободно.
Прошлое, каким бы оно ни было тяжёлым, всегда видится свободным.
*
— Мы представляли её другой, — Ибрагим со Степаном изучающе вертели новый Fender telecaster std MIM.
— Ты же хотел жёлтый.
Butterscotch blonde, если точнее. Или pelham blue. Но в магазине был только белый. Arctic white, мексиканец. На американца мне было не накопить. Даже мексиканца я смог взять, потому что у него был нарушавший товарный вид скол на корпусе. За него гитару продавали со скидкой в 30%. Но даже такую без помощи брата я бы не смог.
Мечта остаётся мечтой. Это меня не пугало. Только так она будет со мной всегда.
За “испорченный” вид Telecaster получил прозвище Шрам. Наша группа сразу же приступила к записи альбома.
Странно, но после появления Шрама Ernail словно законсервировался во времени, перестал подводить и стареть. Он и сейчас столь же молод, как и в тот год. За его стойкость мы дали ему шанс проявить себя на альбоме. Я записал на нём партию для фона, но его звук был настолько плох, что пришлось изрядно повозиться с эффектами, чтобы вписать звук в микс. В любом случае, его звёздные пятнадцать секунд удались. Его место, его время.
*
В начале следующего месяца я ушёл на работу со стабильным заработком. Вслед за мной из продаж ушёл Ибрагим, последним — Степан.
Наше лето закончилось, работа в сфере продаж стала чем-то вроде “Вьетнама” Уолтера. Позитивной его формой.
*
У меня родилась дочь. Она изменила всё. Теперь я жил верой в её будущее. В её слёзы отдаёшь силы, её смех питает тебя. Я навсегда запомнил запах младенца. Нежный аромат новой жизни. Ещё одна вневременная встреча.
Мне предстояло совершить много ошибок, но я никогда не считал, что любовь того не стоит. Однажды мы с ней поплывём на “пароходе”, спрячемся от урагана в подземный переход, и у неё будет такое же лето.
Обязательно.
*
Записав половину альбома, группа распалась. Telecaster отправился на покой, ожидая своего времени и места в бурном потоке.
Я не питаю иллюзий. Всё забудется. Никто не будет помнить за вас. Даже если то — история, всё лишь очередная вероятность. Очередной миф.
Но забвение меня не пугает. Оно так же естественно, как смерть или передача силы. Когда вы скопили достаточно, нужно начать делиться. Иначе станете жертвой своего величия. Как изъеденная изнутри чумой крепость.
И мы отдаём реке воспоминания. Так Большая продажа становится общей победой, ведь она состоялась, потому что уже состоялась однажды, а не потому, что вы её запланировали. Такие планы похожи на напрасные ожидания конца света.
*
За окном дрожат от ударов дождя тополиные листья. Спит ребёнок. И моя привычка наигрывать без усилителя как никогда кстати. В этот вечер верный Ernail впитывает через пальцы мою грусть и утаённые силы. Оттого всё звучит и точно передаёт чувства. Но этот слепок превращается в зыбкую тень. В вероятность. В миф.
Да, когда-то оно уже было. Всё уже было.
АРТЁМ ТИХОМИРОВ НАШ СОВРЕМЕННИК № 1 2025
Направление
Проза
Автор публикации
АРТЁМ ТИХОМИРОВ
Описание
ТИХОМИРОВ Артём родился в 1989 году в Тюмени. Прозаик. Окончил Тюменскую государственную академию культуры, искусств и социальных технологий. Участник Форума молодых писателей “Липки”. Тексты опубликованы в журналах “Урал”, “Север”, альманахе “Врата Сибири”. Живёт в Тюмени.
Нужна консультация?
Наши специалисты ответят на любой интересующий вопрос
Задать вопрос