КТО МЫ И НАСКОЛЬКО
РАССКАЗЫ
МОЙ ДЕДУШКА — СУПЕРГЕРОЙ
Во всех самых ранних воспоминаниях так или иначе всегда всплывает вата. Ватой набиты разные звери, вату окрашивают в зелёный, вата становится изумрудно-бурой.
Допустим, мне три года, и у меня проблемы с колёсами. У брата они не переводятся, у него автопарк. И пока у него автопарк — у меня есть колёса. Всё кончилось аппендицитом. Колёса и всё, что там накопилось, вытащили, но врач забыл там какой-то инструмент и вату, всё воспалилось, и нитки пришлось распарывать.
Допустим, мне четыре, теперь я живу у бабушки и дедушки. И пока они не видят, я катаюсь задом наперёд на коляске. Потом я лежу посреди двора на животе. Потом бабушка выкладывает мне лицо ватой в облепихе. Дедушка прижимает меня к себе и бежит по улице. Потом я лежу на столе, дедушка держит меня за руку, тётка с огромными руками вдавливает меня в стол, а вторая толстой иглой пришивает лоскут подбородка на место, как было.
Никто на улице не хочет больше со мной играть, только дедушка. Дедушка говорит, что в такой ситуации, как у меня, мне стоит научиться читать.
Допустим, мне пять, и в пятый раз я читаю рассказы Толстого для детей, но это не помогает мне сдружиться с детьми. Вместо детей как-то раз дедушка приносит мне петуха с цветным хвостом в компании трёх куриц. Курицы белые и похожи на вату. Они очень мягкие и тёплые. Они летают, но не отрываясь от земли. Курицы Аглая, Александра и Аделаида с петухом Петей теперь живут с нами вместе. Дедушка назвал их в честь своих сестёр. Я об этом ничего не знаю, потому что я даже не знаю, как зовут дедушку. Мне кажется, его так и зовут, как зову его я, хотя бабушка зовёт его Захарович.
Курицы и Петух проживут с нами до самой своей старости, пока однажды утром дедушка объявит нам с бабушкой, что наши Аглая, Аделаида, Александра и Петя уехали в Будапешт. В Будапешт к тому моменту уехали очень многие — несколько наших соседей, соседские собака Тузик, кот Кузя и даже коза Дора. Из Будапешта ещё никто не возвращался.
Допустим, мне шесть, у меня много друзей, и я сижу на речной кладке. Я не хожу в воду, потому что не умею держаться на воде, которая не содержит хлорки. Только хлорка в бассейне держит тело на плаву. В следующую минуту я уже в воде. Я не могу понять, я вниз головой или вверх головой, потому что я уже довольно далеко от поверхности воды. Кажется, я уже стою ногами на дне, мне нравится, что дно твёрдое и надёжное, я планирую ещё немного постоять. Где-то там — надо мной — плавает вата, отсюда она неразличима, но это всё равно, что различима. Теперь я поднимаюсь на поверхность, это происходит само собой, как будто внутри меня вата, которая разбухла и выталкивает меня на поверхность. Потом все меня поздравляют с тем, как мне повезло, что меня хватились и вытащили вовремя. Но я думаю, это потому, что внутри меня вата.
Допустим, мне девять. Завтра я собираюсь ехать к дедушке и бабушке. Я больше не хочу возвращаться обратно осенью и останусь потом у них.
Первый день лета. Я сижу под столом. Уже вечер. Никого ещё нет дома. Утром от бабушки пришла телеграмма: Захарович умер.
Но я знаю, что он просто уехал в Будапешт.
КТО МЫ И НАСКОЛЬКО
В итоге (осенью) мы поехали в музыкальную школу. Б’ольшую часть времени мы занимались тем, чтобы удержать яблоко. “Представь, что ты держишь яблоко, и только после этого можешь взять ноту”. И я представляю. Я представляю самое большое яблоко. Когда мы доходим до последней ноты, мы убираем яблоко в ящик.
Мой папа тоже запирает все звуки в чемодан после своих музыкальных тренировок. Всю неделю он работает композитором. И когда он надевает усы, шляпу и полосатый костюм, мы уже знаем, что он едет в Болгарию на гастроли.
Мама чистит рыбу. Я хочу знать всё о рыбе, водится ли она в наших водах и вообще всё о рыболовстве. Наш дедушка знал всё об этом, когда брал лодку и уходил на середину реки. С тех пор как его не стало, тема рыбы плавает в воздухе нетронутой и скучает на столе, уложенная на фарфоре.
Помимо рыбы, есть много других тем, которые нельзя доставать из ящика.
Например, никто в доме не говорит о поляках. Потому что родители папы за что-то на них обижены, и мы не можем позволить себе быть поляками, тем более раньше, тем более сейчас. В конце концов, эта скользкая тема — почти как рыба — была исключена из меню.
Помимо поляков, никто не говорит о том, куда делась наша кошка, тело которой мы нашли в снегу на балконе, когда вернулись домой. Никто не говорит о том, сколько часов она провела там перед тем, как совсем остыла.
Помимо кошки, никто не станет распространяться о том, почему мы с братом так и не освоили музыку, которая всё время двигалась туда-сюда по комнатам, выбираясь из чёрного ящика с проигрывателем.
И хотя больше всего меня беспокоит наша кошка, мне хочется думать, что все эти темы связаны между собой проблемой выбора. Скажем, когда я иду в школу с нотной тетрадью, я уже знаю, что мне не удастся удержать яблоко и что это непременно расстроит Аргентину Адольфовну, и меньше чем через четверть часа она будет колотить моей рукой по клавишам. Но я всё равно иду в школу, чтобы порадовать папу.
Предположим, когда мама ставит на плиту рыбный противень, она не собирается прикасаться к готовому блюду, но она полна решимости порадовать нас в это воскресное утро перед походом в парк.
В парке мы, скорее всего, встретим много разных кошек, и при том что их наличие не восполняет нашей утраты, нам приятна их компания. В отличие от незнакомых мужчин возраста нашего дедушки, которые, как и кошки, будут прогуливаться по парку и сидеть на скамейках.
В общем, это всегда довольно трудный вопрос: кто мы и насколько осведомлены о том, что составляет счастье других. Особенно, если это наша кошка, которой, по словам её доктора, осталось пару недель до того, как мы уложим её изнурённое болезнью тело в картонный ящик.
ПОКА НЕ ОКАЗЫВАЕМСЯ “ТАМ”
В пятницу папа приходит с работы, вешает на лампу свою шляпу и оповещает нас: “Немедленно едем!” И мы едем. Мы никогда не спрашиваем: “Куда?” — пока не оказываемся “там”.
Самолёт очень маленький, чуть ли не на шестерых, с твёрдыми кожаными сиденьями, такими огромными, что, сколько бы ты ни пристёгивался, когда тебе пять лет, в итоге тебя всё равно размотает по всему салону. Он очень шумный, с таким рёвом, как будто наша задача — выйти в открытый космос.
Всю дорогу меня укачивает, но это нормально для меня, меня укачивает везде, даже по дороге в сад. Доктор уверяет, что повода для беспокойства нет, и всё дело в слабом вестибулярном аппарате. Он говорит, что это как пропеллер вертолёта, который испытывает слабость к вращению. Я не знаю, почему не укачивает птиц. Наверное, они полностью состоят из вестибулярного аппарата.
Рейган по радио неустанно повторяет про ракеты. Брат заверяет нас, что всё обойдётся, и ракеты не полетят. Я представляю ракету, если вдруг мне придётся в ней лететь… С воображением у меня прекрасно, я хорошо себе всё представляю, поэтому следующие полчаса мы с братом заняты чисткой ковра.
Папа говорит: “Когда плохо, нужно подумать о чем-то приятном”. И я думаю о курицах, которых дедушка купил для меня на птичьем рынке, чтобы они могли служить определением дружбы, заботы и взаимоуважения.
Мне девять, и мне очень грустно, потому что завтра идти на линейку, а мама остригла мне волосы, которые за месяц до этого превратились в пух. Может быть, это такой переходный период, после которого я превращусь в курицу или даже в канарейку. Я вспоминаю, как приятно прижимать её птичье трепещущее тело к себе, и слушаю, как жужжит машинка для стрижки. От мерного жужжания машинки меня мгновенно укачивает. И когда я, наконец, провожу ладонью по абсолютно гладкой голове, она, кажется, больше не такая, как до этого. Чтобы приободрить меня, мама говорит, что если надеть косынку, то никто ничего не заметит. Вечером я иду на площадку, чтобы проверить, заметно это или нет.
Уже три года я хожу без волос. Они вырастают в год на полсантиметра. Мы завели кота, и даже у кота волосы длиннее.
Учительница музыки говорит, что мне нужно нарисовать брови, иначе, когда я моргаю или смотрю в нотный лист, она не может понять, сижу я к ней лицом или затылком.
Дедушка мажет мне голову касторовым маслом, от которого волосы должны расти, как сумасшедшие. По крайней мере, его собственные волосы так делают, как он говорит всякий раз перед походом в парикмахерскую.
Мы с бабушкой разбираем дедушкины вещи, среди которых его фуражка, медаль за оборону Сталинграда, удостоверение ветерана и золотые часы, которые ему вручили на 45-летие Победы. Всё, о чем он мечтал, — дожить до 9 Мая. Месяц спустя мы разбираем дедушкины вещи. Бабушка постоянно выходит за чем-то из комнаты, я жду, когда вернётся дедушка и скажет, какие вещи ему могут понадобиться, но он не возвращается. Бабушка говорит, что он надолго и далеко улетел. Я твёрдо обещаю себе, что, когда у меня будет свой велосипед, я смогу к нему поехать вместе с бабушкой, чтобы передать ему вещи, которые мы собрали.
ЭГВИНА ФЕТ НАШ СОВРЕМЕННИК № 10 2024
Направление
Проза
Автор публикации
ЭГВИНА ФЕТ
Описание
ФЕТ Эгвина родилась в 1984 году. Учитель истории, кандидат политических наук, редактор научного журнала “KANT”. Финалист литературной премии “Лицей” имени Александра Пушкина (2019), конкурса на соискание премий Правительства Москвы имени Корнея Чуковского (2022), национальной премии в области детской и подростковой литературы (2023), стипендиат Министерства культуры Российской Федерации (2019, 2020). Автор книг “Последних полевых букетов шапки” (2019) и “Сом в летнюю ночь” (2022). Тексты опубликованы в журналах “Дружба народов”, “Звезда” и др. Участница проектов Ассоциации союзов писателей и издателей России.
Нужна консультация?
Наши специалисты ответят на любой интересующий вопрос
Задать вопрос