ПАРОМ “ВИСТУЛА”
Он всё никак не мог понять, что же его тревожит. Ощущение, будто в один из отсеков его подводной лодки прямо сейчас проникает ледяная вода. Родители? Жанка? Серёжа? Точно — сын! Малой не звонил уже неделю! Подходя к своему жилищу, арендованному прусскому особнячку на Радищева, Кирилл глянул на телефон: час ночи. Поздновато!
Сын ответил после первого же гудка — точно ждал.
— Привет, чё так поздно? Чё у тебя там стряслось? — так тускло, так безжизненно это прозвучало, что Кирилл сразу понял: стряслось как раз у Серого.
— Я просто так, дружище. Как у тебя дела? — Кирилл уже подошёл к своей калитке, схватился за кованую ручку.
— Никак! — выкрикнул ему в ухо сын. — Хреново у меня дела! Отстойно, моржово, как тебе ещё сказать? Чего ты хотел-то? Чё-то срочное?
— Да нет... погоди... — Кирилла моментально бросило в пот. — Объясни! Сынок... давай-ка рассказывай. Я помогу!
Он всё не отпускал ручку калитки. Застыл как вкопанный: если там — беда, он прямо сейчас рванёт в аэропорт, первым же рейсом в Москву.
— С чем ты поможешь?! — всхлипнул Серый. Господи: он плачет! У Кирилла сердце кувырнулось в чан с кипятком. — Не сможешь ты... Это мои проблемы. Я сам во всём виноват!
— Да в чём?! — взревел Кирилл. — Что-то с девушкой? Соней твоей? С институтом? Тебя выгоняют? Говори!
— Ничего страшного, пап, — истерически рассмеялся сын. — Просто я такой козёл. Просто, реально, зря вы меня родили! Ну скажи, почему я такой конченый? Она этого не заслужила!
— Кто — она? — прорычал Кирилл, прислонясь лбом к холодному профилю калитки.
— Я про Соню, — с шумом втянул воздух Серый. — Она всё для меня делает, а мне на хер ничего не нужно! Я думал, я её люблю, а по факту мне сейчас уже всё равно! Типа животное, понимаешь? Мне уже любая другая, абсолютно дефолтная, больше норм, чем она! Я постоянно срываюсь... Мне вообще не прикольно. А она терпит. И мне так становится херово — хоть в окно шагай. Я собирался тебе позвонить... Я, наверно, брошу институт... В армию пойду! И ни ты, ни мама меня не отговорите.
— Какая, на хрен, армия? — изо всех сил треснул калиткой Кирилл, направляясь вглубь двора. — Ты что, такой фанат этой власти?
— При чём здесь власть?! — запальчиво закричал Серёжа. — Меня тошнит от всей моей жизни! Я устал за себя думать, пусть другие думают! Я не вывожу!
— У меня такая же фигня. Мне тоже порой кажется, что не вывожу, — горячо откликнулся Кирилл, припомнив весь свой последний год. — Но почти всегда есть выход, сынок, поверь! — он замолчал, слушая малого, но и тот молчал. — Ты с мамой уже говорил?
— Не успел, на днях собираюсь. Если она сможет. Она же у нас теперь военкор, ты в курсе? С самим Разлётовым знакома! Ладно, пап, мне некогда, я в бар похасанил. Долбану пару коктейльчиков на сон грядущий. Ну всё, пока!
Звонок прервался. Перед глазами всё качалось. Кирилл поймал себя на том, что бегает по участку от стопки кирпичей до поленницы и обратно — словно в попытке отыскать выход из клетки. За прозрачным кованым забором — старая, уводящая в тупик каштановая аллея, волнующаяся весенняя тьма.
Он сам не заметил, как выскочил за калитку, зашагал вглубь аллеи. Не видно ни зги. Ветер задувал в рукава. Подошвы то и дело оскальзывались на грязи. Далеко впереди протяжно скрипнул товарняк — точно исполинская дверь на ржавых петлях. Неужели Серый один пьёт? Ему и двадцати нет. А что дальше? На секунду представился Серёжа-забулдыга: чёрное лицо, колтуны на голове, страшные тени под глазами. Кирилл подскочил к каштану, привалился грудью к мокрому стволу. Боже, переложи на меня страдания его! Выведи мальчика из мрачного лабиринта на свет!
Как это он институт бросит?! Два курса псу под хвост! С таким трудом прошли на бюджетное, и что же — всё зря?! Но, с другой стороны, а вдруг выбранный Серым путь — единственный правильный? Молодое отчаяние способно погубить, но способно и вывести — и как это наперёд понять? Ему ведь просто сбежать нужно. Утечь, укрыться — отсюда и армия! Бедный кузнечик!
Сердце Кирилла сжималось от боли, а ничего поделать он не мог. Что эта любовь Серёжина зашла слишком далеко, даже он, не особо интересующийся делами сына, давно понял и просто ждал, когда малого прорвёт... Вот и прорвало... Всю жизнь себе теперь поломает!
Дошагал до конца аллеи. Дальше — какая-то свалка, пустырь. А над ним — совершенно нереальное фосфоресцирующее зелёное небо. Как будто там, вдалеке, на Преголе, светились фантастические корабли.
Что у Серёжи всё “ровно”, было его фундаментом, а теперь и это, последнее, полетело в тартарары. Он-то думал, в Калининграде сможет спокойно работать — наивный! Слишком рано умыл руки. И жёнушка тоже хороша. В такой момент умотала в учебку в Крым, военкорка, блин!
— Алло, Серый, ты уже в баре? — вперив глаза в люминесцентную зелень неба и отчего-то вдруг успокоившись, произнёс в трубку Кирилл, — Короче... я же тебе по делу звонил... Ты мне нужен. Недели на три. Помощь серьёзная требуется. Сможешь приехать?
— Ты издеваешься, пап? — после паузы уточнил Серый под чей-то идиотский гогот. — Чё я там делать-то буду?
— Много чего, — не раздумывая откликнулся Кирилл. — Только вкалывать придётся по-взрослому. Не каждый выдержит. А деньги поднимешь хорошие, обещаю. Послушай... призыв ведь не завтра? Решишь в армию — валяй, я не буду тебя удерживать. Но сейчас подставь плечо. Губернатор будет принимать объект, а может, и сам Путин. Ну что?
— Не знаю, — мрачно отозвался Серый сквозь негромкое “тыц-тыц” за заднем плане, — я подумаю.
— Не пей много, понял? Проснёшься — набери.
Сработало! Через два дня кузнечик, длинный и мосластый, с огромной полупустой спортивной сумкой, перепрыгивая ступеньки, соскочил с трапа в Храброво. Поселился в однушке на Литовском валу, хоть Кирилл и предлагал свой особняк на Радищева. Честно говоря, оттого, что Серый не будет делить с ним кров, Кириллу полегчало.
Единственное: гирькой на сердце повисло беспокойство, как бы малой не окунулся слишком рьяно в местную ночную жизнь, не усугубил свои московские привычки. А посему Кирилл сразу, с самолёта, перехватив с сыном по бургеру в аэропорту, доставил его на форт, велел переодеться и определил в самую гущу — пескоструить стены: пускай увидит масштаб и поймёт, что они тут не шутят.
К чести Серого, на форте он освоился быстро. Грязную, разудалую “вакханалию” пескоструйки спустя три дня сменил на бережное латание повреждённой кладки кирпичными заплатами. Руки у Серого — кто бы мог подумать! — росли не из задницы: то, во что Кирилл до сего момента не очень верил. По этой причине, кстати, страшился смотреть, как Серый трудится, — ну его: только настроение портить. А вот поди ж ты! Другие повадились его хвалить. И Ромчик, начальник пескоструйки, и Кузьма, и Алмаст.
У армянина за две недели выбыли два бойца — так Серый и там выручил, и проявил редкую устойчивость к разрушающему психику дребезгу коронки по “железному” прусскому клинкеру и отвратительной, изматывающей организм вибрации, от которой — Кирилл знал по себе — и во сне не избавиться.
Кирилл и сам не заметил, как перестал считать Серёжу обузой, и приспособился затыкать сыном дыры и тушить пожары. И даже порой забывал причину, по которой малой согласился явиться в Кёниг.
Кажется, работа ему помогала: отвлекала. Кириллу хотелось так думать. Смену завершали не раньше восьми, мылись в щитовом домике на задворках форта, переодевались в цивильное и на каршеринге шуровали в центр. Садились где-то — в спортбаре или в чешской шпикачной — и, пока ждали заказ и потом, растягивая третью кружку пенного до полуночи, обсуждали планы на завтра, а уже в девять утра Кирилл подхватывал его у казарм Кронпринца, и вместе двигали на форт — когда тут горевать?
Впрочем, Кирилл особо не обольщался. Это сейчас кузнечик временно забылся, пока работа закружила, а чуть отпустит — и соскучится по своему самовару, да и раскаянье накроет, что из Москвы сбежал. Кажется, голубки в эти дни почти не созванивались — во всяком случае, ни разу при нём. Как-то Серый обмолвился, что “взял у своей любви академ” — и так это грустно прозвучало, и такая загнанность посмотрела из его вытянутых ланьих глаз, что Кириллу захотелось схватить малого за плечи, встряхнуть что есть силы: это твоя жизнь! Ты никому ничего не должен. У вас нет детей! Вы даже не женаты! Принимай меры!
Как-то в выходной они отправились вдвоём на машине в самую западную точку России — в Балтийск. Попутешествовать, проветриться.
До романтических военно-морских пейзажей добрались не сразу: припарковавшись у памятника Ильичу, пошли пешком, забрели в облупленные кварталы советской застройки, с дворами-пустырями, бельём на верёвках и клумбами из отслуживших покрышек. И лишь когда выбрались из этих “трущоб” на набережную — к вздыбленному над водой монументу Елизавете, к длинному узкому бетонному молу, тонкой зазубренной полосой уходящему в шумное коричневое море, — словили первый за день кайф.
Холодные брызги; зелёные от водорослей тетраподы; и — рокот раздаётся из морских глубин; вода громко шибает в мол и разносится всюду мельчайшей пылью...
— Видишь его? — спросил Серёжа, показывая пальцем куда-то вдаль, в морские просторы, и удерживая от ветра бейсболку, чтоб не улетела.
Тут и Кирилл разглядел. Из Балтики в гавань, проминая килем буйную коричневую воду, шёл крупный серый военный корабль — точно выпиленный из цельного куска стали, не вздрагивая и не качаясь, словно скользя по подводным рельсам. Грозная машина с тяжёлым шелестом прошла в паре десятков метров, медленно удалилась к докам.
Они последовали по набережной за кораблём и скоро вышли к паромной переправе на Балтийскую косу — Фрише Нерунг, известную военной заброшкой вермахта и вроде бы неповторимыми дикими пейзажами.
Спустя полчаса компактный паром “Вистула”, крупно дрожа старым стальным корпусом, оторвался от пристани, неся на борту Кирилла и Серого, ещё с десяток пассажиров и несколько легковушек. Во время переправы налетела снежная буря. Мокрый снег мчался по косой: серое небо казалось разлинованным тушью. Студенистая каша покрыла рифлёный настил, крыши машин, поручни. Пристань и противоположный берег исчезли, будто стёртые ластиком. Остался только волнующийся пролив, капюшоны, мокрые лица...
Стоило “Вистуле” пришвартоваться, снег перестал; за сырой мутью неба проглянуло солнце. Ступив на земную твердь, Кирилл с Серёжей прошли сквозь посёлок и очутились на кромке Фрише Нерунг.
Бог ты мой, какая красота!
Тускло сияющий на солнце жемчужный снег на ярко-рыжей подложке из песка. Море облизывает берег, точно бисквитный торт в мороженом! Узкая неровная, будто обкусанная полоска суши убегает вдаль, и всюду, куда хватает взгляда, — это чудесное расслоение, наползание коричневой воды на оранжевый берег, на тусклый, почти прозрачный снег, тающий на глазах.
— Ты погляди, а! — восторженно воскликнул Кирилл, непроизвольно схватив Серого за локоть. — Разве ради этого не стоит жить?!
Меся кроссовками стеклянистый снег, они сбежали с пологой дюны, оказались у самой воды. Пахло мокрым песком и йодом — самой свободой!
Кирилл вдруг остро, нестерпимо захотел, чтобы Жанна оказалась рядом, увидела всё это. Только она — больше никого не надо!
— Знаешь, как понять насчёт любви? — сам с собой вслух заговорил он. — Задумайся, хочешь ли ты самую прекрасную минуту разделить с женщиной? Будь у тебя в руках золотая рыбка, попросишь ли ты немедленно доставить сюда твою половинку и показать? Знаешь, у меня была девушка в институте — Светлячок. Я всегда причинял ей боль и сам же боялся за неё, бесконечно возвращал... Но если бы я однажды окончательно не ушёл, не встретил бы маму...
— Я не знаю, что делать, пап, — глухо проговорил сын. — Я уже скучаю, и внутри — пустота. В грудаке капец тяжко! Какие-то клещи жмут... Хочется всё вернуть, как было.
— ...И непонятно, что лучше! — не слушая его, продолжал Кирилл. — Светлячок по своей воле никогда бы не бросила меня, но и я не познал бы всей глубины, всей бездонности любви, не встреть я твою маму! Но в глубине и бездонности всегда сидит страдание! Любовь не может наскучить! Или же это не любовь... Ты скажешь — я мазохист, но мазохисты — самые счастливые люди!.. Посмотри-ка на ту девушку, Серый...
На почерневших от времени деревянных мостках над морем селфился, жмурясь в “зеркальце” телефона, высокий белокурый ангел с торчащим пальмочкой хвостом на голове, в дутой ядовито-розовой куртке и пушистых белых наушниках.
— Правда, хороша? — заговорщически прошептал Кирилл.
Серёга ничего не ответил, только с неприязнью и удивлением посмотрел на отца.
— Вот скажи мне, лучше она или хуже твоей Сони?
— В каком смысле? — раздражённо повёл плечами Серый, мельком глянув на ангела.
— Ты знаешь, в каком, — беспощадно отозвался Кирилл.
— Ну типа... лучше, конечно, — после паузы вынужденно признал сын.
— Так иди и познакомься!
— Ты сдурел? Не пойду!
— Почему?
— Да зачем мне это? И потом... видно же, что она непростая. Она с нами на пароме приплыла. У неё новая “бэха”.
— Ну и что?
— Богатая она, вот что! — злобно сплюнул в песок сын.
— Ну и хорошо, — и ухом не повёл Кирилл. — Мне будешь деньги отправлять!.. Ладно, шучу. Не надо отправлять. Давай быстро, иди и знакомься!
— Да как я подойду? — прошипел Серёжа. — А что я ей скажу?
— Бездарь! — засмеялся Кирилл. — Видишь, она фоткает сама себя? А ты предложи свою помощь... Давай, решайся!
В следующую минуту сын, похожий на вставшую на задние лапки саранчу, бросив последний возмущённый взгляд на Кирилла, направился, размахивая руками, к чёрным мосткам, к белокурому ангелу в пушистых наушниках.
Бог с тобою, кузнечик!
НОВОГОДНЯЯНОЧЬ
Тридцать первого декабря, когда истекли приёмные часы, жизнь в нейрохирургическом отделении стала затихать. Жанны всё не было. Кирилл стоял, опершись на раковину, у зеркала в туалете, прислушивался к звукам из коридора. Пожилая пара прошуршала в бахилах, — должно быть, чьи-то родители, — Кирилл расслышал, как жена сказала мужу: “Надо бы успеть заехать в “Азбуку” за баночкой крабов”.
Женщина лет сорока с ухоженным до сияния лицом в шерстяном платье с белыми оленями вбежала в туалет с охапкой роз и вазой, наткнулась на Кирилла: “Ой, извините!” Заменила воду в вазе, сунула в неё цветы и поспешила в палату — наверняка к богатому и любимому мужу.
Кирилл тупо пялился на собственное отражение и презирал себя. Олень — вот он кто! Надеется и ждёт. Ту, которая, скорее всего, его уже не любит. Единственное, за чем она могла бы сюда пожаловать вечером тридцать первого, — за деньгами. Ну, так зачем утруждать себя? Это дело может потерпеть и до первого, и до третьего — да хоть до после праздников!
Вот бы сейчас выпить... Новогодняя ночь впереди! Граммов триста доброго “Джек Дэниэлз”, а лучше — все ноль пять... Размечтался. У него даже завалящей бутылки пива нет. Стоп! Пожалуй, он знает, как поступить. Преодолевая лёгкое головокружение, он поспешил в палату; снял с подоконника сумку, вынул конверт с плотной стопкой купюр. Вытянул пятитысячную, сунул в карман треников. Ну, с Богом!
Вышел в коридор и направился к столику дежурной.
— Добрый вечер, — прокашлявшись, сказал он.
Дежурная медсестра, — кажется, её звали Лена, — отложила томик Паоло Коэльо, повернула к нему простое, но в общем-то симпатичное широкоскулое лицо не очень счастливой русской женщины.
— Добрый, — внимательно глядя на него, кивнула она. — Что вы хотели?
— С наступающим вас, — начал Кирилл, храбрясь, — Лена...
— Спасибо, и вас, — тепло улыбнулась дежурная и вдруг чем-то отчётливо напомнила Мону Лизу.
— А можно спросить... — просипел Кирилл, волнуясь. — Вы всю ночь тут, в отделении?
— Да, а что? — удивилась Джоконда.
Не отрывая от него взгляда, она облокотилась на стол и подперла подбородок ладонью.
— Представляете, я тоже, — пошутил Кирилл, чувствуя, как сердце толкается в горле.
— Да, я догадалась, — усмехнулась дежурная, потупив обведённые перламутровой зеленью глаза. — Так что вы хотели?
— Лена, — он наклонился над столиком, понизил голос, — давайте устроим праздник? Скромный и небольшой. Вы и я. Я понимаю: вы на работе, — упреждая её возражения, Кирилл выставил ладонь, — но на часик. Просто поболтаем! Вы такая... — он склонил голову набок, — красавица эпохи Возрождения!
Он так увлёкся, что не сразу заметил странную Ленину реакцию на его, безусловно, проникновенную речь. Вот уже пару секунд, как она словно съёжилась, испуганно таращась через его плечо.
— К вам пришли, — наконец объявила она упавшим голосом.
— Что? — Кирилл вздрогнул и обернулся.
За его спиной, насмешливо скривив губы, стояла Жанна с сумкой “Puma” через плечо и связкой еловых ветвей. Пакет из “Перекрёстка” держала чуть на отлёте, мол: ничего, что я тут с тяжестью?
— Господи... Так же может инфаркт хватить, — пробубнил Кирилл, выпутывая из Жанниных пальцев лямки пакета. — Пойдём... — он легонько подтолкнул жену по коридору.
В палате Кирилл помог Жанне снять куртку, привлёк за талию, сунул нос в её взъерошенную наэлектризованную причёску.
— Ты со спорта, что ли? От тебя бассейном пахнет... — он попытался поцеловать — не вышло: Жанна отодвинулась, крепко сжала губы.
— Не трогай — это на Новый год? — пошутил Кирилл.
— Пропусти, — сухо ответила жена, — купальник посушить.
Она протиснулась между искусственной ёлкой и Кириллом к батарее — невысокая, стройная, затянутая в чёрную синтетику.
Он хотел спросить: “Ты на ночь?” — но не решился: ещё спугнёт. Освободил от газеты еловые ветви, бережно установил в графин с водой, расправил, чтобы было красиво. Запахло Новым годом.
— Что, Кирилл, давай делать стол, — сказала Жанна, переобувшись в стыренные из какого-то отеля тапки-стельки. — Только сначала выпьем, — она наклонилась над пакетом и вытянула большую бутылку “Джек Дэниэлз” и крымское шампанское.
Вот это да! Шампанское Кирилл вывесил за окно, а с “Джека” весело скрутил пробку. Они чокнулись стеклянными стаканами, на четверть наполнив их вискарём. Кирилл сделал большой обжигающий глоток. Жанна махнула своё до дна.
— Уф! Неплохо! — выдохнула она. — Налей ещё!
Кирилл удивился и плеснул ей поменьше. Выпив, Жанна крякнула и прикрыла рот ладонью.
Кириллу показалось: она таким образом готовится к окончательному объяснению. Ему вдруг стало очень страшно.
— Жанк, давай сразу по деньгам, — опомнился он, надеясь её опередить. Отставил стакан, плюхнулся на кровать, потянулся и снял с подоконника сумку, порылся и вынул заготовленный конверт. — Держи. Это вам с Серёжей.
— Кир... ты чего... обалдел, что ли? — прошептала Жанка, взвешивая конверт на ладони. Раскрыла, деньги выскользнули ей в ладонь. — Тут же много, реально...
— Да ничё не много... Три сотни... — буркнул Кирилл, разглядывая заусенец на мизинце. — Бери, чего ты...
— Ну спасибо, — протянула Жанка. — Чего же ты хочешь за такую заботу? — спросила она, глядя в пол.
— Хочу, чтобы ты осталась, — выдавил Кирилл.
— Хорошо, я останусь, — помолчав, сказала Жанна.
У Кирилла от её слов на секунду возникло гадкое чувство, будто он только что купил собственную жену.
Они разместились друг против друга: Кирилл — на кровати, Жанна — на стуле. Кирилл опять разлил виски.
— Давай проводим, что ли... — Жанна подняла свой стакан. Она замолчала и задумалась. — Год был хм... так себе, жёсткий... Может, даже слишком... Но не надо ругать его! Было и хорошее. — Она невесело усмехнулась. — Ты вон выкарабкался, — кивнула на забинтованную голову Кирилла... — разве не чудо? Скажем году спасибо, несмотря ни на что!
Без десяти двенадцать Кирилл врубил панельку на стене, слазил за окно за шампанским. В телевизоре появился лидер нации. Благообразный, с непокрытой головой, в плаще и рубиновом галстуке, от которого виднелся только дорого сияющий узел.
— Поправился, что ли, — хмыкнул Кирилл, сдирая с фольгу с горлышка.
— Да у него броник под плащом, — буднично сообщила Жанна, устраиваясь на кровати в позе лотоса. — Разве может лидер великой страны на открытом месте без защиты появляться?
Новогодняя речь на этот раз Кириллу понравилась. Гарант не распространялся об успехах в экономике, не касался и внешних угроз. Вместо этого честно сказал об эпидемии, о том, что много народу поумирало, россияне потеряли друзей и близких. Сердечная была речь, не придерёшься. Когда крупным планом показали циферблат Спасской башни, когда нежно и глубоко зазвонили куранты, он поймал себя на том, что плачет, а про шампанское и вовсе забыл. Очнулся от Жанниного вопля: “Что же ты?! Пора!” — торопясь скрутил проволоку — хлопнуло — удержал пробку в кулаке.
— Ура-а-а! — тоненько, совсем “по-женски”, воскликнула Жанна, воздев руку с бокалом. — С новым счастьем, Кир!
— И тебя, — сглотнув комок, выдавил он.
— А если б я не пришла, ты бы с этой медсестрой замутил? — Жанна кивнула на дверь.
— Брось! Вот ещё выдумала!
Однако Жанкина ревность была ему приятна. Кирилл расположился за её спиной, приобнял жену сзади, ощутив ладонями упругость недюжинных мускулов.
— Капец, смотри, кого откопали... — Жанна ткнула оранжевым ногтем в телик. — Это Титомир, что ли? — она взяла с кровати пульт, сделала погромче. — Боже, какой кошмар!
Они чокнулись и поцеловались. Кирилл приник к жене сзади, и она, словно делая одолжение, обернулась и слегка разомкнула губы. Дверь в палату Кирилл заранее плотно прикрыл и для верности проложил полотенцем.
А потом всё как-то смазалось. Час, два пролетели, как один миг.
Они вдвоём под одеялом — не то бодрствуют, не то спят: Жанна в своей синтетике, кажется, и не раздевалась до конца. Изредка дёргается во сне, всхрапывает, как жеребёнок, приподнимает рыжую голову, обводит пустым взглядом палату и заново смыкает глаза.
Помнится, час назад она танцевала на кровати под их семейную, “объединяющую” Clouds on Camarillo — “На вершине мира”. Она танцевала, а он снимал на телефон. А позже, после любви, она сказала: это ничего не значит. В тот момент Кирилл подумал, что вот-вот умрёт. Что значит “ничего не значит”? Развод? Он предпочёл не уточнять.
...
Скрипнула дверь. Кирилл вздрогнул, привстал на локте. Полотенце, которым он проложил дверь, валялось на полу. Дверь распахнулась, и на его глазах в палату бесшумно проникло — влезло — нечто. Чешуйчатая рептилия в обрывках белой материи! Короткие мощные лапы, как у аллигатора, перепончатые крылья за спиной, волочащийся по полу заострённый хвост.
Атас! У Кирилла похолодели пальцы ног. Он вцепился ногтями в простыню. Это ему снится или нет? Укусил собственную губу — едва не взвыл от боли. Тварь и не думала исчезать, с тихим шуршанием подползла к кровати.
Кирилл хотел вскочить — и не смог. Его словно вынесли на сорокаградусный мороз. Он всё косился на Жанну: не проснулась ли? Но нет, жена сопела рядом как ни в чём не бывало. Только вот они словно существовали в разных измерениях, между ними — пуленепробиваемое стекло.
Тем временем рептилия — Господи, да на ней разодранный медицинский халат! — приподнялась, влезла передними лапами на кровать, нависла над Кириллом, приблизила рельефную морду, будто облепленную глазурированными черепками. Красноватые глаза, тлеющие, как уголья. Пупырчатая пасть с промелькивающим раздвоенным языком.
Вдруг ящер ухмыльнулся — ей-богу! И когда на миг разомкнулись страшные челюсти, Кирилл увидел загнутые внутрь острые, как иглы, зубы и раскалённое докрасна нутро.
— Щ-щ-щ-щ... — прошипел монстр.
И вдруг заговорил, — словно бы из низа живота, утробой своей:
— Отпра-а-зднуем... Отпра-а-зднуем... Ты и я...
— Лена?! — задыхаясь от ужасной догадки, выдавил Кирилл.
— Ле-е-на... Я-а-а... — прикрыла глаза рептилия. — Лети-и-им ко мне-е-е.
В следующий миг она схватила зубами край одеяла и, дёрнув мощной шеей, стащила Кирилла с кровати. Он грохнулся на пол — и тут же тварь, с удивительной скоростью орудуя пастью и когтистыми лапами, завернула его в одеяло, спеленала как младенца, зацепила кокон зубами и поволокла прочь из палаты. “А как же Жанка?” — промелькнуло у Кирилла. Проснётся, а его нет... И медсестры нет... Вот это залёт...
— Жанна! Я люблю тебя! — что было сил заорал он из своего кокона, с огромной скоростью скользя по кафельному полу. — Это ничего не значит!
Добежав до конца коридора, тварь рванулась вверх: треск, шелест осыпающегося стекла, Кирилла обдало сыростью зимнего воздуха. Он почувствовал лёгкость в ногах, он летел. Дракониха несла его прочь от больницы — над парком, над сосновым лесом, мимо ярко освещённой кольцевой дороги. Тут он по-настоящему испугался. И тогда он, стиснув зубы и закрыв глаза, обратился к Всевышнему. “Господи, верни мне Жанку, верни мне мою любовь! Ведь Ты сам и есть — любовь! Твоим именем Тебя прошу!”
Дракониха пошла на снижение. Слава Богу!
Они где-то в районе Алёшкинского леса. Распластав крылья, Лена спланировала в некое подобие пещеры посреди заснеженной просеки.
Кирилл выпутался из одеяла, встал голыми ногами на колючий, застеленный лапником пол. С жалобной надеждой поглядел на притуленные у входа валенки. В “пещере” было тепло, пахло костром и хвоей. Круглый стол и два глубоких кресла с пледами. На столе, помимо вазочек с салатами, — ведёрко с шампанским, бутылка вискаря и корзинка с мандаринами.
“Посижу немножко, но спать с ней не буду”, — прошептал Кирилл и, поколебавшись секунду, опустился в кресло и накрылся пледом, предпочитая на Лену не смотреть.
...
Кирилла подобрали коммунальщики на окраине Алёшкинского леса. Завернутый в одеяло, продрогший до костей — однако в валенках! — утром первого января он голосовал на обочине МКАД. На него подумали: псих какой-то, алкаш, хотели вызвать полицию. Но вот какое дело: этот псих пообещал двадцатку тому, кто домчит его до ЦКБ за четверть часа. Так что ровно через пятнадцать минут оранжевый грузовик боднул кабиной воздух у больничной проходной.
— Я быстро: деньги у меня в палате! — Кирилл спрыгнул с подножки и, недолго попререкавшись с охраной, прорвался на территорию.
Его сопроводили до корпуса, и там, в фойе, он сразу увидел Жанну. Нервно кусая губы и сжимая кулаки, она ругалась с завотделением нейрохирургии, красавцем Соломоном со сросшимися на переносице соболиными бровями. Заметив Кирилла, она изменилась в лице, подшагнула и отвесила пощёчину — лёгкую, можно сказать, щадящую, видно, в последний момент вспомнила про его раненую голову.
Кирилл так и не смог внятно объяснить, где был и как улизнул из больницы. Впрочем, как выяснилось, первейшую задачу — сбежать из отделения — ему облегчила дежурная медсестра, которая среди ночи, никого не предупредив, оставила свой пост и до сих пор не отвечала на звонки.
ЕВГЕНИЙ ТОПЧИЕВ НАШ СОВРЕМЕННИК № 5 2024
Направление
Проза
Автор публикации
ЕВГЕНИЙ ТОПЧИЕВ
Описание
ТОПЧИЕВ Евгений Леонидович родился в 1980 году в Москве. Работает в российском системном интеграторе в области аудиовизуальных технологий. Закончил мастерскую прозы Ольги Славниковой в “CWS”. Постоянный участник литературного стендапа “Четвёртая среда”. Две книги выпущены издательством “РИПОЛ-классик”. Победитель конкурса “Твист на банке из-под шпрот” (“Эксмо”, 2019). Тексты опубликованы в журналах “Автора”, “Новая литература”, “Литературная Феодосия” и альманахах.
Нужна консультация?
Наши специалисты ответят на любой интересующий вопрос
Задать вопрос