ОТЕЧЕСТВЕННЫЙ АРХИВ
ИГНАТИЙ ВОЛЕГОВ
ТРИ ЖЕМЧУЖИНЫ
Мне не забыть шести часов, проведённых мною на кордоне1, как называли в то время этот дом жители Урала. Скорее всего, правильнее было бы его называть постоялым двором, но на топографической карте он был указан именно как “Кордон”. С тех пор, как я там был, прошло уже сорок семь лет: это было в конце августа или в начале сентября 1918 года, в первый период Гражданской войны.
Мною было получено тогда приказание относительно одной из деревень, которая была расположена на трактовой дороге2 на расстоянии от одного уральского завода в двадцати километрах, а от другого завода по этому же тракту — в сорока километрах. Цель была такая: перерезав трактовую дорогу, занять эту деревню обходным путём и потом удерживать её в своих руках в ожидании более крупных наших сил, которые должны подойти по тракту и двинуться на Н-ский завод. Н-ский завод с населением около восьми тысяч человек — торговый пункт этого района — был уже очищен белыми частями от красных, вследствие чего я с отрядом и был отозван к своему дивизиону, который находился в то время в сорока километрах от нас.
Такой переход для конницы мог занять девять или десять часов. Но в приказе было указано: явиться в штаб дивизиона через двадцать четыре часа с того момента, как будет получен приказ. Образовавшимся свободным временем я положил воспользоваться, устроив стоянку во время перехода, чтобы не переутомлять коней и людей, поскольку до того несколько суток мы находились под ударом красных отрядов, и не было никакой возможности дать отдых казакам и расседлать лошадей.
Пройдя двадцать километров, полпути, мы достигли кордона. Противника нет, кругом непроходимая тайга, стеною тёмные ели стоят — до тридцати метров высотой. Здесь я и решил дать отдых людям и коням.
Деревянный рубленый дом кордона из толстых еловых брёвен под деревянной же смолёной крышей скрывался за высоким бревенчатым забором с толстыми смолёными столбами. Забор местами покосился, то вправо, то влево клонясь своими тоже просмолёнными толстыми плахами, и на первый взгляд кордон напоминал старую заброшенную крепость. Но когда зайдёшь в ограду, впечатление складывалось совсем иное: сразу же становится понятно, что здесь кто-то живёт, да живёт притом, как хороший хозяин. В ограде по обеим сторонам от входа сооружены навесы, крытые тесовыми досками. У стен стоят длинные колоды, в которые можно засыпать овёс для коней, за колодами сделаны деревянные решётки для сена. От самых ворот до крыльца на толстой проволоке — две векши3 с висячими цепями для спуска собак, которые бегают по блоку взад и вперёд в ночное время.
Сам дом, новый и крепкий на вид, очевидно, был не реставрирован, а несколько лет тому назад построен заново, о чём свидетельствовали окна со ставнями, расположенные высоко, на оконных наличниках — современная резьба для украшения, а на трубе — железный чехол, тоже с резьбой и даже с красивым петухом. Посланные как квартирьеры4 казаки возвратились с подробным докладом: самовар уже на столе, колоды очищены от мусора, сена на двор принесено много, и вода в колодце лучше, чем речная.
Я не успел ещё слезть с коня, как из дома вышел на крыльцо красавец-мужчина лет сорока. Поклонившись в пояс, он сказал: “Пожалуйте, барин, хлеба-соли откушать”. Слова приветствия меня немного удивили, и я подумал: “Вероятно, он пока мало что слышал о революции”. Ведь ещё в 1917 году Керенский5 издал свой Приказ № 1, которым все титулы отменялись: теперь при обращении к офицеру солдат называть его должен был не “Ваше благородие” или “Ваше высокоблагородие”, а просто “господин поручик”, “господин полковник” или “господин генерал”.
Все эти мысли, однако, пролетели молниеносно, а своё внимание я сосредоточил на необыкновенной красоте этого мужчины. Рост его был выше среднего, на румяном лице — большие глаза, густые брови, высокий лоб, прямой неширокий тонкий нос, посредине которого — маленькая-маленькая горбинка, как будто специально художником или скульптором созданная для ещё большей выразительности облика. Впрочем, даже если б эту горбинку убрать, то образ вышедшего к нам навстречу хозяина кордона, став чуть более обыкновенным, не утратил бы природной красоты. Если сбрить бороду, то можно было дать ему не более тридцати лет. Тонкие розовые губы выглядывают из-под густых тёмных усов. Подстрижен под кружок, волосы зачёсаны, отчего лоб выглядит ещё выше. А бороду, очевидно, он подравнивал. По всему видно, что человек в гармонии с собой и со своей красотой.
Когда я зашёл в избу, то увидел: у огромного стола, на котором поставлен большой самовар, ко мне спиной стоит женщина, переставляя или расставляя тарелки.
— Анна, к нам гость приехал, — произнёс хозяин. Анна быстро повернулась к нам лицом, низко поклонилась:
— Милости просим у нас откушать хлеба-соли... Мария, где ты?.. Принеси барину полотенце!.. Пройдите сюда к умывальнику, вы с дороги — умойтесь и садитесь за стол.
Взглянув на хозяйку дома, я снова пришёл в восторг — и от её поразительной красоты. И подумал: “Такая глухая тайга держит у себя в плену такую красивую пару! Жить бы этим людям не здесь, а в большом городе, в среде культурного общества”.
Не успел разобраться в тонкостях очертаний лица Анны, как из-за заборки6 на возглас матери вышла девушка лет пятнадцати или шестнадцати с накинутым на голову платком, закрывавшим у неё б’ольшую часть лица, неся холщовое полотенце в руках. Проходя мимо меня, девушка приостановилась, молча сделала низкий поклон, потом прошла к умывальнику, повесила полотенце на большой железный крюк и опять ушла за эту же заборку.
Пока я умывался, хозяйка уже налила мне стакан крепкого чая и поставила его на стол напротив большого деревянного стула с высокой спинкой. Было видно, что этот стул сделан не профессионалом в столярной мастерской, а изготовлен столяром-любителем с помощью имеющихся в его распоряжении примитивных инструментов.
Очевидно, на постоялых дворах существует такой порядок: как только люди приезжают, сразу садятся за стол и пьют чай, а обед здесь подают позже, уже после чая. За большим столом, куда меня пригласили, можно было свободно поместить человек двадцать, а я оказался один. Хозяин с хозяйкой за стол не садились, почтительно стоя рядом у стола. Я попросил их сесть, мне ответили:
— Кушайте. Мы привыкли стоять у стола и ухаживать за гостями.
Я подумал: “За лишнюю услугу хотят побольше получить на чай...” — и не ошибся.
Теперь вернусь к тому, что у меня запечатлелось на всю мою жизнь при встрече с этими людьми, живущими в таёжной глуши.
Многие привыкли полагать, что любого человека достаточно одеть в красивую одежду — и он будет красив, если у него правильны черты лица, если опрятна одежда и если соблюдается чистоплотность, что является одним из главных факторов красоты. Современная женщина берёт на себя обязанности художника: перед зеркалом часами сидит и производит над собою опыты, соображая, как применить и какую наложить на своё лицо косметику, чтобы сделаться красивой. Но, как ни старается, всё это — фальшь. Здесь же, в этих людях я увидел оригинал естественной, подлинной красоты, которую создал Высший Художник.
Анна была высокого роста, но не царь-баба — то есть рост у неё как у женщины был выигрышный, под стать мужу. Большие открытые карие глаза — настоящее зеркало души — отражали душевную доброту и незлобивую покорность, правильный овал лица с тонкими нежными щеками, с красивым носом, пропорциональным для её лица, сохранившего румянец молодости... Неторопливая певучая речь дополняла гармонию её облика. Смотря на неё, думалось: “Наверно, эта женщина из хорошей патриархальной семьи, имеет хорошее воспитание, а может быть, с детства жила в услужении у хороших господ”.
Оба они с мужем с первой минуты нашей встречи внушали доверие. Казалось, что их в эту тайгу забросила судьба случайно, только чтобы не смотреть им на тот хаос, который уже свирепствовал в заводских районах. Пока не касаясь их биографии, обращу внимание и на красоту их дочери Марии.
Когда Мария вынесла полотенце и низко поклонилась мне в знак приветствия, у неё на голове, как я упоминал, был платок, который закрывал б’ольшую часть лба и щёк. Я на лицо её тогда не обратил внимания, а заметил только, что девушка была босиком, и подумал: “Хозяин — в высоких сапогах, хозяйка — в чулках и кожаных башмаках, а эта девушка — босиком; значит, она у них прислуга”. Потом уже я узнал, что Мария — их дочь.
Сидел я спиной к той заборке, за которую ушла Мария. Разговаривали мы с хозяином. И вот оглянулся я назад, как будто под властью гипноза: в это время Мария смотрела на меня, откинув занавеску, которая висела вместо двери. Взгляд мой встретился с её взглядом — и мигом она скрыла своё лицо за занавеской. За эти пять-шесть секунд я увидел, что эта девушка — дивной красоты. Отец Марии заметил моё изумление, и этот случай как будто дал ему повод вызвать Марию:
— Мария, иди убирай посуду со стола!..
За заборкой послышался тихий ответ:
— Чичас...
Когда Мария пришла делать уборку, на ней уже не было платка. Тёмные волосы на голове её были гладко причёсаны, а сзади висела большая длинная коса. Мне кажется, было бы грешно не обратить внимания на её удивительную красоту — такой может наградить только Творец. Правильные черты лица, щёки нежно-розовые, густые тёмного цвета брови, длинные ресницы обрамляют и предохраняют большие голубые глаза, в которых проглядывает то детская наивность, то восторг, то выражение грусти. Небольшой рот с тонкими красивыми губами, точёный и словно подобранный под себя подбородок придаёт красоту и стройность длинной шее, которая носит на себе очаровательную головку. Выражение глаз этой юной девушки не должно никого удивлять: революция свирепствовала в крупных заводских населённых пунктах, а не здесь, в тайге. На этом постоялом дворе юная душа Марии, живущей под защитой патриархального семейного уклада, ещё сохраняла мир и гармонию.
Но нормальная, привычная хозяевам деловая жизнь на кордоне была совершенно парализована. Движение по этому тракту между заводами совсем прекратилось: как хозяин говорил, больше полугода ни один человек здесь не проезжал. Слушая его, подумал я, однако, не о хозяйстве: “Правильно пословица говорит, от бобра и родится бобёр, а здесь от красивых родителей родилась красавица-дочь Мария, и тайга её хранит”...
Любопытство всё же меня заставило задать хозяину несколько вопросов. Он охотно мне отвечал, благодаря чему в уме у меня составилась довольно полная биография этой семьи.
Имя хозяина было Георгий, но жена Анна по-домашнему просто называла его Егором. Когда она спросила его: “Егор, ты дал баринову коню овса?” — эти её слова моего собеседника заметно шокировали, и на лице его появился отпечаток недовольства. “Сколько ни учи, была деревенской бабой — так и останется ею”, — с некоторой досадой пробормотал он.
Хозяин пояснил, что кордоном называют этот дом по старинке. “Мне, — говорил он, — отец мой, теперь покойный, рассказывал, что в ту пору, когда строили заводы на Урале братья Строгановы7, здесь, по этому тракту шли большие обозы с разными материалами — с провизией и другими товарами. А потому через каждые двадцать вёрст на тракте стояла вооружённая охрана. Народ-то в то время был совсем “аховый”, отчаянный, поэтому и старались прикрепить их к одному месту, чтоб не могли бродяжить. Ведь тот народ, который бродяжил, был форменный душегуб: нападут, порежут, ограбят и найдут в кармане один рубль — а душу-то уже загубили... Поэтому, — продолжал Егор, — и было крепостное право. Удержать такой бродяжий народ на одном месте, чтобы он жил и работал, было невозможно. Всегда таких бродяжьих охраняла стража, но немало их убегало и из-под стражи. Собирались шайками в лесу, и эти шайки нападали на обозы и грабили. Потому приходилось все обозы сопровождать вооружённой охраной от одного кордона до другого. И то бывало, как рассказывал дед моему отцу, что и всю охрану перебьют. А теперь что — жить можно спокойно. У меня вся охрана — одно ружьё да две цепных собаки. Есть, правда, ещё третья собака, охотничья — за белкой идёт хорошо! — хозяин улыбнулся. — А дом наш давно называют постоялым двором.
Когда жив был ещё мой отец, — вздохнул он, завершая разговор, — очень много по этому тракту проезжало разного люда: на рудники, на золотые прииски. Ездили взад и вперёд управляющие, купцы и золотопромышленники, и доход здесь был очень хороший. Да и без отца уже я сам тоже работал здесь хорошо, вот только этот год — как застопорило... Эта революция остановила всю работу. Приедешь на завод — там никто не работает, только на митинги все бегут. Придётся, наверное, бросать это дело и переезжать в Н-ский завод. Вот и Мария у нас уже скоро заневестится, пора замуж её выдавать”...
Хозяин умолк. Я не ошибся, предположив, что Егор с Анной так прилежно ухаживали за мной, называя меня барином, чтобы получить побольше на чай. Впрочем, это обстоятельство для меня в то время было второстепенным. Куда более интересовало меня то, что в такой дали, в глухой тайге я обнаружил эту чудной красоты семью — мужа, жену и дочь их, как будто во глубине морской три красивейших жемчужины. “Неужели, — размышлял я тогда, — существует какой-то закон, который скрывает от нашего взора человеческую красоту там, куда не может заглянуть художник из цивилизованного мира, скрывает так же, как дно океана держит в своих глубоких потайниках драгоценный жемчуг?..”
И теперь вспомнил я об этой встрече... Через сорок семь лет не забылось давнее яркое впечатление, и не смог я удержаться, чтобы не занести этот эпизод в свой дневник. Но вот что сейчас меня заботит, вот что очень, очень хотелось бы знать: продолжится ли род этих людей, одарённых такой удивительной красотой? Останется ли он жить на нашей Руси — или исчезнет, умрёт, а может быть, и умер уже вместе с Марией? Бог весть.
30 ноября 1965 года.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Корд’он (от фр. cordon — “шнур”) — стационарный (постоянный) или временный пост лесной стражи или охраны заповедников, лесных угодий. Кордоном называют также жилые и хозяйственные постройки для должностных лиц (егерей, лесников) национальных парков, заповедников, заказников, охотничьих хозяйств.
2 Тракт (от нем. Trakt — “большая дорога” от лат. tractus — “волочение” и от traho — “тащу”) — устаревший термин для обозначения транспортной дороги, улучшенной грунтовой дороги, а также вообще большой наезженной дороги (“большака”).
3 Векша — буквально: белка. Так называется и перемещаемый блок в закреплённой колодке, который, в иных снарядах, бегает как векша (т.е. как белка). Пример: Собака пущена по двору на векше. На векше подымаются тяжести при стройке.
4 Квартирь’ер (от нем. Quartierherr, Quartiermacher или Quartiermeister) — военнослужащий, высылаемый при передвижении войск вперёд по пути следования воинского подразделения для подготовки мест расположения и подыскания квартир в населённых пунктах для постоя войск.
5 Александр Фёдорович К’еренский (1881–1970) — российский политический и государственный деятель, член партии социалистов-революционеров. Один из видных членов Временного правительства России, занимавший должность министра юстиции, военного и морского министра, а также возглавлявший его как министр-председатель с июля по ноябрь 1917 года.
6 Деревянная перегородка, отделяющая одну половину избы от другой.
7 Стр’огановы — род русских промышленников и помещиков, из которого происходили крупные землевладельцы и государственные деятели XVI–XX веков.