РОМКА И АНДРЮХА
РАССКАЗЫ
АФОНЯ
— Его зовут Афоня! — радостно сообщила Татьяне по телефону дочь. — Он такой симпатяжка, прямо отпад, просто чудо, это надо видеть! Он очень обаятельный!
— Не знаю, доча, — засомневалась Татьяна.
— Ну, мамочка, — уговаривала дочь, — ну, миленькая... Он, правда, очаровательный. Очень умный и добрый. Ты сама в этом убедишься. Сначала, конечно, с ним нужно найти общий язык, подружиться... но это со всеми так. Каждый любит, когда к нему хорошо относятся. И ты, и папа, и я, и он. Он прелесть, ты в конце концов так подружишься с ним, что и расставаться не захочешь!
Татьяна вздохнула в телефонную трубку.
— Мне ещё надо поговорить с папой по этому вопросу: не знаю, согласится ли он?
— А почему не согласится? Конечно, согласится. Хочешь, я ему позвоню?
— Нет, нет, Кариша. С отцом я поговорю сама. Ты же знаешь, какой он бирюк. Даже когда гости приходят, он становится мрачнее тучи. Никого чужого не выносит дома. Ну, такой человек, ничего не поделаешь. Как медведь в берлоге. А тут — жить! Да ещё почти три недели. Нет, его надо сначала подготовить к этому испытанию. Но первую его реакцию я знаю — “нет!” — Татьяна подумала, потом на выжидающее молчание дочери ответила: — Давай сделаем так: я сегодня же с ним поговорю, как он с работы придёт. Так сказать, почву прозондирую. Ты не звони ему пока. Денька два-три. Ему нужно время, чтобы это пережить и принять. Да сама не переживай, согласится, никуда не денется. Я тебе позвоню, когда вопрос решится.
— Афоня! — радостно крикнула в трубку дочь. — Скажи, что его зовут Афоня!.. Как в том фильме, помнишь?.. Он даже похож на артиста, который главную роль там играл. Такой же очаровательный паршивец! Я тебе сегодня скину наши с ним фотографии и его — в отдельности. Сама убедишься, какой это красавчик! А как меня защищает от балбесов и дураков — просто мачо!.. Мама... да три недели с ним пообщаться — это удовольствие, море эмоций. Бабушку обязательно с ним познакомь — она будет от него в восторге!
— Хорошо, хорошо, Кариш, — согласилась мать. — Бабушка так и так его увидит. Насчёт “понравится”... не знаю, не буду забегать вперёд, у неё свой вкус, свои пристрастия, сама знаешь... Ладно, хватит, а то все деньги твои проговорим.
— Не переживай за мои деньги, — успокоила Карина маму. — Главное, реши вопрос.
— Постараюсь. В ближайшие дни позвоню.
— Ну, ладно, мамочка. Жду. Пока!
— Пока, доченька!..
Владимир, муж Татьяны и отец Карины, вернулся с работы поздно, уставший и злой. Татьяна решила не беспокоить его и отложила разговор на завтра. Завтра была суббота, выходной день.
Супруги с утра выполнили традиционные субботние обязанности по наведению порядка. Татьяна сварила борщ и потушила картошку с курицей. Обед не праздничный, но вкусный.
— Вова, мне надо поговорить с тобой, — сказала она, когда уже пили чай.
— Что-то случилось?
— Ничего страшного. Абсолютно.
— Тогда говори.
— Карина с Игорем едут отдыхать на Канарские острова.
— В феврале месяце?
— Там зимы не бывает.
— Ну, я там не был. Не знаю.
— Я тоже не была. Но раз люди едут, то не просто так. Не дураки же, в конце концов.
— Им, богатым, виднее.
— Да какой он богатый? Быттехнику продаёт.
— Богатым бы не был, каждый год по заграницам бы не болтался.
— Он не болтается, а ездит отдыхать. И, между прочим, с твоей дочерью. Он муж Карины.
— Они не расписаны.
— Разница какая? Живут вместе, значит, муж и жена. И вообще... как хотят, так и живут. Дочь хоть мир посмотрит. Чего плохого?
— Да пусть ездят.
— Вот по этому вопросу я и хотела бы с тобой поговорить.
— Я думал, мы поговорили уже.
— Нет.
— Надеюсь, нас не собираются звать с собой?
— Насчёт этого можешь быть спокоен — мы там никому не нужны.
— Слава Богу!
— Тут вопрос в другом... Они летят через неделю. Из Красноярска до Москвы, а там уже... до своих этих... островов.
— Ну?..
— Видишь ли... Детей у них пока нет. Этот бизнес всё время отнимает. Некогда. И он не хочет — дела идут хорошо, и она пока тоже — не замужем официально. Помогать ему не сможет... если дитё. Она же занимается выпиской и заказом товаров — по компьютеру этому.
— Ну?!..
— Ну, природа же своё требует. Надо о ком-то заботиться. Вот они и купили себе маленькую собачку, красивая, симпатичная такая, вчера Каринка мне фотки скинула — правда, прелесть, а не собачонок.
— Ну...
— Чего ты “нукаешь”?.. Я тебе рассказываю, а ты “нукаешь”!.. Слушай, давай.
Владимир зашвыркал чаем.
— Любят собачушку безумно, говорит Каринка, и он, и она. Но купить-то купили, а теперь едут отдыхать — куда его? Не будут же тягать его по самолётам, аэропортам да отелям. Сам понимаешь, это ни к чему. Вот и просят нас приютить на время этого Афоню.
— Какого Афоню?..
— Ну, псину эту. Афоня его назвали.
Владимир сделал недовольную мину.
— Ой, Каринка, ой, Каринка!.. На чёрта нам нужна здесь эта собака?
— Ну, дочь тебя просит. Ты что, ради дочери не можешь две недели поприжаться и потерпеть?
— Здоровая псина?
— Какой?.. Тойтерьерчик.
— Тойтерьерчик ни о чём мне не говорит.
— С фигушку. На Каринкиной ладошке помещается. Глаза большие, испуганные. Такое пугливое создание. При нём и говорить-то громко нельзя будет — сдохнет со страху.
— Не знаю, Таня, — прожевав печенюшку и запив её чаем, ответил муж.
— Чего там не знать-то, Вова? Ребёнок в кои-то веки обратился к нам с просьбой! Неужели не поможем? Неужели откажем в таком пустяке? Она мне на день рождения ноутбук подарила...
— Б/у.
— Ну и что, что б/у. Зато работает, как новый.
Владимир подумал.
— Я с ним гулять не буду.
— А тебя никто и не заставляет. Все заботы я беру на себя. И кормления, и гуляния.
— Мало тебе своих забот?
— Дочь просит.
— Пусть сами справляются со своими проблемами. Каждый год мотаются по свету — зачем собакой обзаводиться? Думать надо головой, а не предпринимательским местом. Не думают сами. А потом родители выручай!
— А тебе это так трудно, что ли? Я же обещала: тебе — никаких проблем.
— Тявкать будет?
— Что ты! Тише воды, ниже травы.
— Откуда знаешь?
— Знаю, раз говорю.
Владимир допил чай из кружки с надписью “Терафлю”. Вздохнул, раздумывая.
— Ладно, — нехотя согласился он. — Пусть привозят...
Карина, Игорь и Афоня приехали через несколько дней. С Игорем родители Карины уже встречались, а вот с милашкой Афоней пришлось познакомиться прямо на пороге.
Устроившийся на руках Карины Афоня звонко облаял хозяев дома. Татьяна назвала Афоню “ты моя прелесть” и сделала движение рукой, чтобы погладить собачонку, но собачонка так злобно рыкнула на Татьяну, что та отказалась от своего намерения.
— Он ещё маленький, ничего не понимает, — погладила пёсика Карина. — Ничего. Вот подрастёт, поумнеет. Правда же?.. Поумнеешь?..
Поцеловав собаку, она опустила её на пол. Обнялась с матерью, с отцом. Родители тепло приветствовали Игоря, гражданского мужа своей дочери.
Возбуждённый присутствием чужих людей собачонок прилип к ноге хозяйки и нервно дрожал.
Гости разделись — Карина сняла с себя короткую шубку из голубой норки и такой же норковый берет, Игорь — стильную зимнюю куртку. Разулись и в сопровождении жмущегося к хозяйским ногам Афони прошли на кухню. Едва Карина уселась на стул, Афоня тут же запрыгнул к ней на колени.
— Иди ко мне, мой маленький, — ласково, как с ребёнком, заговорила с ним Карина. — Сейчас я буду знакомить тебя с очень и очень хорошими людьми — моими папой и мамой.
Мама при знакомстве с Афоней улыбалась и шутила, папа оставался по-мужски сдержан и молчалив. Афоня не проявил радости от знакомства ни с мамой, ни с папой. Он смотрел на них глазёнками, полными злобы, скалился, рычал, а при резких движениях рук свирепо, не по росту и весу, лаял. Готовился к бою, отчего, переминаясь своими тоненькими лапками на хозяйских коленях, исходил кипящей собачьей злобой.
Когда люди за столом, разговаривая, громко засмеялись, Афоня вдруг спрыгнул с колен Карины на пол. На секунду неожиданное движение собаки заставило всех притихнуть. В следующую секунду Афоня нашёл ближайший угол, обнюхал его, поднял заднюю лапку и тут же сделал, не сказать — лужу, но лужицу. Хозяева от нетактичного поступка гостя немного растерялись и онемели.
— Ай-ай-ай, Афоня, вот как тебе не стыдно, паршивец ты этакий! — непринуждённо разрядила обстановку Карина.
Поднявшись со стула, она зашла в туалет, вышла оттуда с рулоном туалетной бумаги и тщательно вытерла собачье безобразие.
— Он у вас не просится на горшок? — задал свой первый и конкретный вопрос отец.
— Ну, папа... — сделала удивлённые глаза Карина. — Он с нами целый день в магазине. Нам даже выгуливать его некогда. У нас же работа, бизнес. На улицу один не ходит, только с нами. Куда деваться?.. Ну, напрудит там где-то, я подотру. Ещё чего наделает — я уберу.
— Понятно, — недовольно сказал отец.
Мать промолчала.
Два дня жили молодые у родителей. И эти два дня Афоня никак не желал привыкать к новым знакомым, в чьей квартире он невольно оказался. Собачонок беспрестанно злился, скалился и ворчал. И чем больше он злился, скалился и ворчал, тем мрачнее становился папа Карины. Пока папа дипломатично относился к беспокойному гостю, но гость не очень-то величал хозяина, заливаясь при его появлении хоть и не устрашающим, но неприятно громким лаем. Все доводы Карины и её уговаривания, типа: “Пупсик, ну это же мой папа!” — или: “Пупсик, но это же моя мама!” — Афоню никак не впечатляли. Он категорически не признавал ни пап, ни мам. Когда Татьяна подходила к нему с целью посюсюкав, задобрить, пупсик, тявкая, брызгал слюной в умилённое Татьянино лицо и норовил укусить, если ему примирительно протягивали палец.
По нужде он ходил часто и бессистемно. Карина едва успевала за ним убирать. По этому вопросу Афоня ничего не просил и никого не предупреждал. Чистюля Татьяна, понимая, что с подводной лодки уже никуда не деться, в глубине души переживала бытовую драму. Как хорошая хозяйка, она каждый вечер вытирала пыль, два раза в неделю мыла полы. Прежде при входе в их квартиру даже запах был свежий от чистоты и наведённого порядка. Но это прежде…
Теперь же, с приездом нового жильца в корне изменилась и ситуация, и запах в квартире. Конечно, Татьяна накупила освежителей и туалетной воды, но такая косметика помогала мало, на несколько минут. Хуже всего было то, что Афоня безжалостно метил территорию и на кухонном ламинате, и на паласах комнат, и у ножек дивана, и везде, где только оказывался, когда его забирала нужда.
В день своего отъезда Карина и Игорь купили собачий вольер для содержания Афони. Долго прощались со своим любимцем, обнимали-целовали его, Карина даже поплакала.
Мама Таня успокаивала дочь, уверяла, что всё будет хорошо, с задачей содержания они с отцом справятся, собака будет накормлена, присмотрена и обласкана.
Афоня будто чувствовал разлуку, скулил, жался к хозяйским рукам, облизывал умилённое Каринино лицо, сам дрожал от нежности и смотрел на хозяев с непередаваемой собачьей преданностью.
К вечеру молодые сели в автобус, следующий до Красноярска. Ночью должны быть в аэропорту Емельяново и утром — в Москву! А оттуда уже рейс до Канарских островов.
Афоня всю ночь скулил и по-собачьи плакал. Ненадолго забывался, потом опять начинал скулить, подвывать, а в наиболее драматичные моменты своего переживания принимался отчаянно, звонко лаять.
И Татьяна, и Владимир не спали всю ночь. Как выяснилось назавтра, не спали не только они — соседи тоже не могли уснуть. Татьяна виновато улыбалась, объясняясь с ними в дверях, и приносила извинения. Владимир полночи просидел на кухне у телевизора, выпил чайник кипятка и утром ушёл на работу злой как чёрт.
Татьяна работала преподавателем фортепиано в музыкальной школе. Место работы — в десяти минутах ходьбы от дома. Перед тем как пойти на уроки, она вошла в зальную комнату, где находился вольер с собачкой.
Уставший и выплакавшийся за ночь Афоня покорно сидел в огороженном пространстве вольера и смотрел на новую хозяйку печальными глазами. Татьяна не смогла выдержать этот говорящий, почти человеческий взгляд.
— Ты мой несчастненький... — ответила она на него. — Конечно же, я тебя выпущу.
Она открыла дверцу вольера. Собачонок насторожённо стриганул ушами, недоверчиво посмотрел на новую хозяйку и с достоинством покинул место своего заточения. Едва только он ступил на мягкий палас комнаты, как тут же подал звонкий голос, видимо, заявляя здесь свои права. В следующий момент подбежал к ножке дивана и уверенно сделал там лужу.
— Вот собака! — недовольно выругалась Татьяна. — Ты зачем это?
Она вытерла то, что не успело впитаться в палас.
— Иди на кухню! — приказала она Афоне. — Там тебе и пожрать, и попить, милый мой. И помни, что с сегодняшнего дня будем приучать тебя к выгуливанию. Чтобы ты там делал свои дела и не пакостил мне дома... Иди за мной!
Татьяна призывно засвистела, приглашая собаку на кухню. Афоня почему-то в ответ дико залаял на Татьяну и категорически отказался выходить из комнаты.
— На кухню, на кухню... — настойчиво показывала ему пальцем Татьяна. — Там ням-ням, там кушать, там жрать, понимаешь — там!
Афоня на эти увещевания лаял ещё агрессивнее. Татьяна не могла понять упрямства собаки. Решив показать наглядно, она вынесла из кухни чашечку с едой, протянула Афоне и снова пригласила его пройти откушать. Голодный Афоня, вопреки всякой логике, отказывался от угощения и облаивал свою кормилицу. Наконец Татьяна потеряла терпение.
— Да ну тебя к чёрту! — в сердцах сказала она. — Пропади ты пропадом! Я на работу так с тобой опоздаю. Короче, так: кобениться в своём магазине будешь. А здесь жрать захочешь, сам найдёшь, с голоду не сдохнешь!
Она надела пуховик, вышла из квартиры и замкнула дверь. И только она это сделала, Афоня в квартире тут же замолчал.
— Вот подлец! — сказала сама себе Татьяна. — Какая противная собака!
Уроки у неё сегодня были до вечера, но с большим, более чем двухчасовым окном в обед. Татьяна к часу прибежала домой. Из зала за вошедшей Татьяной внимательными глазёнками наблюдал Афоня. Он следил за каждым её движением.
— Ну, что, с голода не помер? — спросила его Татьяна. — Уже хорошо.
Снимая сапог, она не удержала равновесия и, чтобы не упасть, сделала невольный шаг по направлению к Афониной комнате. Афоня, видимо, воспринял это как угрозу, потому что сразу залаял.
— Слушай, ты мне уже надоел, — серьёзно сказала ему Татьяна. — В моём доме живёшь и на меня же лаешь?.. Такая маленькая собачка, а ведёшь себя, как большая свинья! — Она резко повысила голос. — Сейчас же прекратил тявкать и ушёл в свою клетку!
Собака на секунду удивлённо замолчала на командирский тон хозяйки, затем принялась лаять громче прежнего.
Татьяна как умный человек не стала с ним пререкаться и сама ушла на кухню. Там её ждал сюрприз: две лужи и кучка. Причём кучка оказалась объёмнее, чем можно было ожидать от собаки такого размера. Татьяна, ругаясь и грозясь, всё убрала, обильно побрызгав в кухне освежителем воздуха. Выгуливать квартиранта уже не имело смысла, и она отложила это занятие на вечер. Приоткрыв форточку и напустив в кухню морозного свежего воздуха, села обедать. Кухня проветрилась, и собачий дух исчез.
— Ладно, хоть не кошка, — успокоила сама себя Татьяна. — От кошачьего запаха вовек не избавишься. Хоть это радует.
Уроки второй смены в музыкальной школе закончились у Татьяны к восемнадцати часам. Поднявшись на лифте и оказавшись у своей двери, она услышала в квартире скандал. Афонин лай время от времени перекрывал раздражённый мужской голос. Перешагнув порог, она столкнулась с Владимиром, пытающимся пройти в зал, и Афоней, изо всех собачьих сил мешающим ему это сделать.
— Что происходит? — возмутился Татьяне супруг. — Я не могу зайти в комнату! Хотел посидеть на диване, посмотреть телевизор... Вот скотина безрогая! Ну, ты посмотри на него!
Тойтерьер Афоня защищал свою территорию с решительностью амурского тигра. Он так яростно скалился и сверкал глазёнками, что взрослый мужик, глядя на захлёбывающегося от злобы карлика, не решался перейти границу.
— Не хватало в моём же собственном доме! — ругался Владимир. — Это знаешь, как называется?.. Это уже сверхнаглость!.. Это...
— Тебе зачем зал? — попыталась загладить конфликт Татьяна. — Посмотри телевизор на кухне.
— На кухне он на холодильнике, на двухметровой высоте. Я там устаю сидеть с задранной башкой!
— Ну, потерпи немного, ради дочери!
— Они воспитывали его вообще или нет? Он почему такой дебил?
— Вова, он нормальный и, как всякий нормальный пёс, защищает свою территорию. Чего тут непонятного?
— Вообще-то это моя территория, если он не в курсе.
— Ну, объясни ему, может, он поймёт.
— Сейчас я объясню ему... — Владимир, топнув ногой, рявкнул так, что вздрогнула Татьяна: — А ну, место!!! Пшёл!!!
Афоня на секунду обалдел, даже перестал лаять. Он вытаращил глаза и прижал уши. Владимир, усиливая эффект, грозно топнул ещё раз, и только после этого Афоня метнулся вглубь комнаты, дал стрекача по кругу и залетел в открытую дверцу своего вольера.
— Что это с ним? — не понял Владимир.
— На него никогда не кричали, Вова, — ответила Татьяна, укоризненно глядя на мужа. — Он не привык к такому обращению.
— Ничего, пусть привыкает.
Удовлетворённый своей победой супруг вошёл в зал, взял пульт, включил телевизор и плюхнулся на диван.
Побеждённый Афоня копил злобу в тёмном углу своего вольера и угрожающе рычал оттуда.
Владимир включил шестичасовую программу новостей на первом канале. Не смирившийся со своим поражением Афоня вдруг, без всякой провокации со стороны Владимира начал истошно лаять из угла своего манежа.
— Ты заткнёшься или нет?! — рявкнул в ответ Владимир.
Из кухни прибежала жующая Татьяна.
— Что такое опять?
— Этот пуцвер мешает мне смотреть новости! Я из-за него ничего не слышу.
— Велика важность. У тебя что, родственники, что ли, там?
— Нет, не родственники. Но я имею право знать, что делается в мире. Мне интересно. Тебе интересен “Магазин на диване”, а мне — новости!
— Афоня, перестань лаять, лапуся, — ласково попросила собаку Татьяна.
Афоня проигнорировал её просьбу.
— Афоня! — укоризненно повторила хозяйка.
Собака продолжала лаять из своего закутка, как заведённая. Владимир нажал на кнопку пульта и усилил звук телевизора.
— Убавь! — раздражённо сморщилась Татьяна. — Орёт, как резаный.
— Как резаный орёт здесь только один! — в тон ей ответил муж. — И это не телевизор!
— Господи, когда это закончится!.. — Татьяна ушла на кухню.
Владимир ещё некоторое время сквозь собачий лай пытался разобрать слова диктора, параллельно считывая информацию с бегущей строки. Наконец ему это надоело, он не выдержал, вслух обругал Афоню двумя нехорошими словами и ушёл смотреть на кухню. Едва только вышел из комнаты, лай прекратился.
— Это фашист какой-то, — зло ворчал Владимир, устраиваясь на табурете у кухонного стола. — Фашистюга!
— Только не кричи на него, Вова, — умоляла жена. — Пожалуйста, не кричи. Он не выносит крика. Карина с Игорем на него никогда даже голос не повышали.
— Разбаловали они его. Собаку надо в струне держать. А то она обнаглеет. Как эта... — он кивнул в сторону комнаты. — Я за три недели с ума сойду.
— Не сойдёшь. Ничего с тобой не случится. Зато ребёнок на Канарах отдыхает.
Гулять Афоня категорически отказывался. Как Татьяна его ни уговаривала, ни открывала призывно дверь и ни приглашала эту псину на улицу, Афоня ни в какую не соглашался переступать порога квартиры. Тогда Татьяна попыталась взять его на руки, чтобы вынести, но собачонок, словно разгадав манёвр хозяйки, забился в свой вольер и дико горланил оттуда. Татьяна протянула к нему руку и едва успела её отдёрнуть: маленькие остренькие зубки тойтерьера клацнули у самого её мизинца. Владимир категорически отказывался помогать супруге в собачьем вопросе.
— Меня не проси, — коротко сказал он.
Подумав и почертыхавшись, Татьяна сломалась, негласно разрешив теперь Афоне дуть прямо в квартире и где попало. Конечно, это неприятно и даже очень, но поделать она всё равно ничего не могла.
Афоня во всех проявлениях вёл себя, как невоспитанный ребёнок, упрямо отстаивая своё право на невоспитанность. Если с присутствием Татьяны в квартире он хоть с трудом, но мирился, то Владимир его откровенно раздражал. Афоня не признавал хозяина и облаивал его всякий раз, когда тот входил в зал, уходил на работу и возвращался домой. Мрачный Владимир ворчал, матерно ругался и грозился Афоню убить.
Несмотря на чистоплотность хозяйской четы, в квартире ощущался стойкий собачий дух. Татьяна оплакивала испорченные паласы, не зная, стирать их теперь или выбрасывать. Но самое главное, считала дни, когда вернутся дочь с зятем и освободят её от неблагодарной обязанности обслуживать маленькое чудовище.
Мама Татьяны и тёща Владимира, миниатюрная бабушка с больным сердцем, проживала отдельно от детей, в частном домике в старой части города. К детям переезжать отказывалась, хоть дочь с зятем настойчиво её приглашали. Алла Григорьевна считала, что будет мешать детям, и пока у неё хватало сил обслуживать себя, оставалась жить в своей избушке. Жили недалеко, поэтому частенько заглядывали друг к другу в гости.
Карина с Игорем заходили к ней перед отъездом, принесли торт, пили чай. После отбытия молодой пары на отдых Алла Григорьевна у дочери с зятем ещё не была, дочь жаловалась на противную скандальную собаку, а пожилая мама собак вообще не очень приветствовала, тем более дома. Но соскучившись, Алла Григорьевна субботним днём по предварительной договорённости заглянула к детям на огонёк. По телефону сговорились о времени, и Татьяна пообещала запереть собаку в вольер. То ли дочь что-то недопоняла, то ли мама явилась чуть раньше, но к моменту её появления в квартире Афоня всё ещё находился на свободе.
С порога гостью он встретил свирепым лаем. Маленькая Алла Григорьевна, испугавшись, выставила вперёд руки. Афоня, несмотря на грозящий палец хозяйки и топающую ногу хозяина, прорвался к порогу, невероятным образом подпрыгнул вверх на своих тоненьких лапках, вцепился зубами в рукав шубы вошедшей бабушки и повис на этом рукаве. Алла Григорьевна, не ожидавшая прямого нападения, испугавшись, закричала. Она болтала рукой, пытаясь стряхнуть насмерть впившегося в рукав остервенелого зверька. Афоня, не разжимая челюстей, угрожающе, глухо рычал. Он болтался в воздухе, не оставляя гостье ни малейшего шанса на моральную победу. Растерявшиеся зять и дочь не знали, что делать, наблюдая картину неожиданной схватки тойтерьера и Аллы Григорьевны. Затем Владимир поймал за дрыгающие задние лапы пса и некоторое время безрезультатно пытался оторвать его от испуганно голосившей тёщи.
— Шубу!.. Володя, шубу не порви!.. — пыталась перекричать мать Татьяна.
Наконец дикий зверь Афоня разжал зубы, и Владимир отшвырнул его на пол. Афоня, суча лапками по скользкому ламинату пола, продолжал захлёбываться злобой, лаем и слюной. Его оттеснили в зал и закрыли за ним двери. Но Афоня продолжал бесноваться и в одиночестве, показывая всем, кто в доме хозяин.
— Всё! — схватилась за сердце Алла Григорьевна. — Всё, помру сейчас...
С неё сняли шубу, под руки отвели на кухню, усадили на табурет и долго отпаивали валерьянкой.
Уходя, Алла Григорьевна, пообещала дочери:
— Пока этот маньяк здесь, я к вам больше ни шагу!
После ухода матери раздражённая Татьяна закрыла собаку в вольер и весь следующий день не выпускала её оттуда, несмотря на просящий и виноватый скулёж.
— Сиди здесь! — строго говорила она Афоне. — Не умеешь вести себя по-человечески, будешь сидеть взаперти.
Однако Афоня после своей безоговорочной победы над Аллой Григорьевной совершенно обнаглел. Он опять, как в первые дни пребывания в гостях, бесконечным лаем заявлял свои права на всю территорию квартиры. Со скандалом встречал с работы Владимира, раздражал его во время ужина на кухне и хамил, когда Владимир пытался прогнать его обратно в зал.
И вот однажды у Владимира — что, кстати, совсем не удивительно — терпение закончилось. Когда эта надоедливая псина в очередной раз облаяла его на пороге, Владимир не сдержался. И его можно понять — человек пришёл с работы, уставший, издёрганный за день, а тут вместо спокойной гавани...
Разувшись и снявши куртку, он некоторое время смотрел на скалящегося своими крысиными зубками издевателя, прыгающего вокруг него на своих кургузых ножках и совершенно потерявшего страх и нюх. И вдруг Владимиру отчаянно захотелось врезать этому паршивцу, так врезать за всё, чтобы мало ему не показалось. Вот просто раз приложиться и отвести душу. Вот так оттянуть ногу и...
Татьяна из кухни услышала пронзительный жалобный визг. Афоня так никогда не кричал, и хозяйка, испугавшись, бросилась в коридор.
В коридоре несчастный Афоня, полуприсев на задние ножки, в ужасе смотрел на Владимира и как-то механически, чуть приоткрывая нижнюю челюсть, скулил. Татьяна присела пред собакой и погладила её.
— Он весь дрожит, — испуганно сказала она мужу. — Что ты с ним сделал?
— Ничего, — неуверенно ответил супруг, пряча глаза.
— Вова, он горячий, у него поднялась температура!.. — Татьяна испугалась ещё больше. — Ты его ударил?
— С чего?.. Я его не трогал.
— А что с ним такое?
— Вот у него и спроси.
— Вова, ты ударил его!.. Зачем?.. Видишь, как он переживает? С ним так никогда не поступали.
Владимир вполголоса выругался и ушёл в ванную мыть руки.
Всю ночь оскорблённый Афоня жалобно поскуливал в своей комнате, в одиночестве и тоске.
Наутро, когда хозяин собрался на работу, надел куртку и зимние ботинки, Татьяна, уже из ванной, услышала в коридоре взрыв ругательств, который не смог заглушить даже шипящий водой кран. Она приоткрыла дверь и выглянула в коридор. Гневный муж стоял на одной ноге, брезгливо подняв вверх вторую, в шерстяном носке.
— Вот урод! — гневно кричал Владимир. — Вот уродец поганый!.. Он надул мне в ботинок!.. С-сучок!!!..
Татьяне нужно было что-то ответить, и она сказала:
— Это он так отомстил. Не бей его больше.
С этого дня отношения двух мужчин — Владимира и Афанасия — совершенно разладились. Владимир не выносил Афоню, Афоня терпеть не мог Владимира. Только теперь их усилившаяся взаимная неприязнь стала носить более скрытую форму. Афоня сменил тактику: он не облаивал хозяина и не лез на рожон, то есть в глаза ненавидел его тихо, но как только тот выходил за порог квартиры, Афоня вслед высказывал всё, что о нём думал, — громко и долго.
Татьяна из последних сил уговаривала и мужа, и соседей потерпеть ещё немного, пока вернутся дети с югов, но и муж, и соседи уже очень устали от маленького беспокойного чертёнка.
Афоня, как разведчик, следил за хозяином, пока тот на кухне ел или смотрел телевизор. Он осторожно выглядывал из-за угла коридора, готовый при первом же резком движении Владимира сорваться с места и удрать к себе в зал.
Владимир, заметив за собой следящий собачий глаз, раздражённо цыкал на Афоню и топал ногой. Собака на некоторое время удирала, но затем возобновляла слежку.
Более всего Владимир бушевал, когда заставал Афоню лежавшим в спальне на их кровати. Собачонок запрыгивал на кровать и сворачивался там клубочком на покрывале. Владимир гонял его, гневно кричал и обзывал самыми обидными словами.
Напрасно Татьяна объясняла мужу, что там, у себя, Афоня спит прямо с хозяевами в постели, как третий член семьи, как ребёнок, — ему так разрешали и так его приучили. Владимир ничего не хотел слышать.
В конце концов Татьяна так устала мирить, уговаривать, объяснять, отмывать и убирать, что с невероятным облегчением встретила известие о том, что Карина с Игорем уже в Красноярске и наутро будут дома. Владимир даже выпил по этому поводу. Невероятно, но и Афоня словно предчувствовал возвращение папы и мамы. Он всю ночь радостно скулил, визжал и тявкал. Хозяева на радостях простили ему это, ни разу за ночь не встав, не обругав и не попросив заткнуть пасть.
Дата возвращения Карины и Игоря выпала на выходной день! Сколько было счастья, умиления, обниманий, целований, слёз! Афоня даже помирился с Владимиром, а Владимир назвал Афоню “очаровашкой”.
Погостив у родителей несколько дней, Карина, Игорь и Афоня собрались уезжать. Бабушка Алла Григорьевна не приходила прощаться с внучкой, памятуя ту встречу с собакой, и внучка сама съездила к бабушке и уговорила её простить Афоню. Что делать с любимыми внуками? Афоня заочно был прощён!
Когда гости с сумками в руках и собачкой, нежно прижатой к Карининой груди, уже стояли у двери в ожидании такси, Татьяна, расчувствовавшись, погладила Афоню, дремавшего в тёплых хозяйских руках, и произнесла:
— Хороший мой... Нам будет тебя не хватать... Приезжайте к нам ещё.
На что Карина со счастливой улыбкой ответила маме:
— Я же говорила тебе, что ты не захочешь с ним расставаться!
РОМКА И АНДРЮХА
Ромка и Андрюха служили по молодости артистами в одном драматическом театре. Люди искусства в театре именно служат, а не трудятся, как на предприятии. И Искусство, которое с большой буквы, оценивает своих верноподданных именно по их честному рвению и служению. Ну, у молодых, кроме службы искусству, есть ещё и личная жизнь. Здесь и маленькие радости в виде ночных посиделок в дружеской компании, и желание похулиганить с девочками, и ещё много того, что может придумать и реализовать не закомплексованный жизненным опытом разум.
И Ромка, и Андрюха в молодости были бравыми ребятами — высокими, стройными, спортивными. Ромка, правда, сложением чуть миниатюрнее — активно занимался восточными единоборствами. Неправду говорят, что алкоголь и спорт несовместимы. Ромка, например, успешно совмещал умеренный алкоголь со спортивными практиками. А конкретно — занимался он китайским у-шу. Ромка вообще был немного помешан на Китае, считал, что всё духовное и истинное — оттуда. Мечтал, особенно под воздействием выпитого, побриться наголо и уехать куда-нибудь в монастырь на Тибете.
Особенно часто мысли о кардинальной перемене жизни стали его посещать после развода с первой женой Марией.
Маша долго терпела кобелячество своего красавчика-мужа и, наконец, не выдержала. Подала на развод, получила его и вместе с четырёхлетним сыном уехала к родителям в родные края.
Ромка долго и искренне горевал. Ещё упорнее занимался своим китайским у-шу, настойчивее медитировал и яростнее отрывался за бутылкой водки со своим приятелем Андрюхой.
Андрюха пришёл в театр на год позже Ромки, и они как-то сразу почувствовали друг в друге родственные души, и душами этими друг к другу потянулись. Ромка приходил к Андрюхе, которому театр снимал жильё — комнатуху в театральной четырёхкомнатной квартире. В трёх остальных тоже проживали молодые артисты труппы. Получилось так, что в двух комнатах — девушки, в двух — парни. Артистическая профессия вынужденно бесполая — здесь мало стесняются друг друга.
Ромка приносил в эту общагу бутылку водки, Андрюха собирал с товарищами закусон, и начинался разговор за театр до глубокой ночи. Когда ребята с девчатами расходились, Ромка с Андрюхой оставались вдвоём, и только здесь Ромка отпускал себя в разговоре уже за жизнь. Скучал по сыну, ругал Машку за категоричность и нетерпение, себя — за страсть к чужим бабам и, случалось, даже плакал.
Ромка — буквально жгучий брюнет с красивыми вьющимися волосами, карими глазами и прямыми, будто подчёркнутыми бровями. Черноту волос оттеняла природная белизна кожи. Ромка внешностью чем-то напоминал хорошо одетого голливудского ковбоя, который, в силу своего воспитания, бил морды плохим парням эффектно, но очень интеллигентно. Такой до метра восьмидесяти, тонкокостный, с широкими плечами и тонкой талией, с изящными нервными пальцами — ну, красавец, да и только!.. Ну, как же такого парня девчонке пропустить!.. Вот девки и вешались ему на шею. Не он их цеплял, а они сами бегали за ним, как на поводке. Машка этого понимать не хотела, поэтому и винила супруга-изменщика. Ну, никак не верила, что он и сам не рад, но вот приходится так отрабатывать магнетизм своей мужской харизмы и так платить за него.
И вот ему двадцать пять, а он уже разведённый. Конечно, баб много, это не возраст, и всё ещё впереди, но факт есть факт. Развод что для мужчины, что для женщины — всегда, простите за умное слово, психосексуальная травма. Травму нужно пережить, залечить, да вначале хотя бы просто залить!.. Поэтому Ромка просит прощения у Андрюхи за свои заполночные визиты с бутылкой.
Андрюхе его извинения не требовались, потому что Андрюха хорошо понимал Ромку, сочувствовал ему и жалел его.
Такая хорошая мужская дружба между молодыми ребятами длилась недолго — года полтора, потому что в конце следующего театрального сезона Ромку уволили из театра. Вот взяли и уволили. То есть формально он написал “по собственному”, но фактически руководитель театра его попросил так сделать. Просто Ромка на одну из вечерних репетиций пришёл немного с запахом. Нечасто он позволял себе такое, но иногда всё же позволял. И вот получилось так, что ему предстояло в тот вечер репетировать со старейшей актрисой театра, заслуженной артисткой и уважаемым человеком Татьяной Михайловной Селезнёвой.
Татьяна Михайловна, конечно же, сразу учуяла амбрэ, возмутилась и отказалась репетировать с молодым артистом, находящимся в состоянии алкогольного опьянения. Как Ромка ни объяснял ей и режиссёру, что он просто выпил бутылочку пива для выравнивания настроения в связи с драматическими событиями в своей личной жизни, его оправдания никто не стал слушать. Татьяна Михайловна заявила, что это уже не впервой, что это уже наглость, что так молодёжь в театре вести себя не должна и что пора принимать строгие меры.
Видимо, у неё состоялся серьёзный разговор с художественным руководством, потому что к проштрафившемуся Ромке приняли самые строгие меры — по окончании сезона он был уволен.
Ромка с Андрюхой попрощались, хорошо выпили, хорошо посидели, отметили славно окончание сезона, поделились планами, которые у каждого были амбициозно-грандиозными. Ромка всё разрывался между решением побрить голову для боевого монашества в Тибете и попыткой устроиться в другой театр. К осени пообещал себе определиться.
Так и расстались.
Андрюха уехал в отпуск к родителям, а когда вернулся, узнал, что Ромка устроился в городской театр в соседней области.
Некоторое время друзья переписывались (тогда ещё люди писали письма друг другу), и из писем Андрюха узнал, что Ромка женился на актрисе и окончательно решил обосноваться, как он сам назвал этот городок, “в этой запенде”. А что делать, жить ведь как-то надо. Актриса была, с Ромкиных слов, красивая, талантливая и не испорченная театром. Машка — его первая — не служила в театре, а работала массовичкой-развлекалкой в ГорДК, поэтому глубины артистической Ромкиной души до конца не понимала. А Настя, новая жена, понимает, и с ней хоть есть о чём поговорить.
Словом, Ромка писал, что счастлив, доволен и того же Андрюхе желает.
Потом написал, что Настя его ждёт ребёнка и что дом его отныне — полная чаша.
После этого Ромка и Андрюха ещё написали друг другу пару писем, уже ленивее, потому что стала забываться старая дружба, как это всегда и происходит с друзьями на расстоянии. И вскоре уже, по объективным причинам рутинного течения жизни, их переписка прекратилась вообще.
После увольнения Ромки на освободившееся в театре амплуа молодого героя назначили Андрюху.
Андрюха внешне тоже соответствовал, ибо был выше Ромки ростом, крупнее его, не менее спортивный, с накачанными бицепсами и орлиным профилем, как у Гойко Митича. Другого плана, чем Ромка, другого мужского типажа, но тоже красавец — девкам на загляденье!
Андрюху высмотрела на сцене дочь городского бизнесмена — человека обеспеченного — и влюбилась в него. Их познакомили, они стали встречаться. Потом поженились к осторожному оптимизму тестя, который не очень приветствовал зятя- артиста. Но делать нечего: выбор дочери — за дочерью. Ей ведь жить — родители свою жизнь прожили. Словом, за молодой, — к слову, красивой! — женой родители дали приданое: двухкомнатную квартиру. Квартира просторная, с большим коридором и кухней, новая, от застройщика.
Так что и у Андрюхи, получается, устаканилась жизнь, и парень тоже сидел у полной семейной чаши.
Вскоре у них родился сын.
И потекла жизнь у расставшихся друзей так, как и должна она течь: с радостями, проблемами, удачами и разочарованиями — все проходят один и тот же путь. Словом, жизнь, какая она у каждого.
Ромка более не приезжал в этот город, Андрюха никогда не бывал в том. И как-то так они забыли друг о друге.
И вот спустя продолжительное количество времени случилось то, что нередко происходит в театральном мире: эти два города, в одном из которых проживал Ромка, а во втором — Андрюха, по государственной программе поддержки театров решили обменяться гастролями. Вернее, решили это наверху, за них, а театры просто поставили в известность и выделили денежные средства. Обменные поездки согласовали на середину апреля.
Андрюха, конечно, сразу вспомнил про Ромку, обрадовался, что увидит старого приятеля. Увидит, поговорит, вспомнит молодость. С первой женой Андрюха, кстати сказать, тоже развёлся, как и Ромка в своё время — так сложилась жизнь. Женился снова, спустя, правда, некоторое время, в течение которого отдыхал от семейной жизни и приводил нервы в порядок.
Гастроли планировались совсем хиленькие — всего два дня. Решили везти два вечерних спектакля и один детский.
Так как расстояние между городами немногим более пятисот километров, мобильную гастрольную группу, в которую попал и Андрюха, занятый в одном из вечерних спектаклей, отправили на большом новеньком театральном автобусе.
Приехали, остановились в гостинице.
Андрюха, как и вся страна к этому времени, владел сотовой связью, но вот Ромкиного номера телефона не знал и позвонить ему не мог.
Оставшийся вечер походил по городу, познакомился с ним: так себе, городок как городок, шахтёрский, грязненький и ничего особенного. Взял пива, в номере гостиницы выпил. Вспомнилась молодость — взгрустнул.
Наутро отправился в театр с намерением расспросить про Ромку, а в идеале — увидеть его самого. Ну, если он, конечно, не попал в свою гастрольную бригаду и не укатил к ним. С ребятами, занятыми в сказке, он не поехал, решил до театра прогуляться пешком. Оказалось, театр рядом, не более пятнадцати минут ходу от гостиницы.
В театре кто-то из первых попавшихся сотрудниц, по-видимому, администратор, на вопрос о Ромке ответила, что в театре Роман Владимирович давно уже не работает, но к одиннадцати часам подойдёт на репетицию его супруга, Анастасия Михайловна, актриса, у неё можно будет всё узнать.
Так как до одиннадцати оставалось ещё добрых полчаса, Андрюха походил по фойе театра, посмотрел портреты здешних артистов. По фамилии определил Ромкину жену, запомнил её в лицо. Вышел на улицу через служебный вход, решил дождаться её там.
— Анастасия Михайловна?.. — остановил он направлявшуюся к служебной двери театра миловидную женщину средних лет в белой куртке, затянутой в поясе.
— Да... — чуточку недоумённо остановилась она.
Андрюха представился жене приятеля, и объяснил причину, по которой поджидает здесь именно её.
— Ромка, наверное, говорил обо мне, — добавил он.
— Вы знаете, — ответила она, — Рома мало рассказывал о своих друзьях.
— А почему он ушёл из театра?
— Разочаровался в профессии. Решил, что не его.
— А чем занимается сейчас?
— Тренирует детей в спортивной школе. Пробовал бизнес, но не пошло. Вернулся к своему у-шу. Когда выпьет, всё грозится побрить голову и сбежать на Тибет.
— Он мало изменился, — улыбнулся Андрюха, вживую вспомнив сейчас Ромкины закидоны.
— Не знаю, — невесело вздохнула Анастасия Михайловна.
И по её грустному этому вздоху Андрюха понял, что, наверное, Ромка не самый лёгкий человек для семейной жизни.
— А давайте, я вам дам его телефон, — предложила она. — Вы созвонитесь и поговорите.
— Отлично.
Они вынули свои мобильники, она продиктовала номер, он записал.
— Когда лучше позвонить?
— После обеда. У него тренировки с детьми утром и вечером.
— Понял. Спасибо.
Ромкина жена Настя вошла в двери служебного входа, Андрюха же зашагал в гостиницу. В три часа позвонил на Ромкин номер.
— Алло? — ответил знакомый и вместе с тем незнакомый голос.
— Привет, Ромка. Не узнаёшь?
— Пока нет, — через паузу ответил Ромка.
Андрюха назвал свою фамилию, город, театр и период их хулиганских молодых лет.
— Андрюха?.. Ты, что ли?.. — осторожно оживился Ромка.
— Точно, я.
Ромка с облегчением выдохнул первоначальное напряжение.
— Какими судьбами здесь, братуха?
— Гастроли.
— Ясно.
Они поговорили, повспоминали, пошутили над возрастом и собой. Договорились встретиться.
— Вы на сколько прикатили? — спросил Ромка.
— Сегодня и завтра. Сегодня вечером у меня спектакль. А в завтрашнем я не занят.
— Тогда давай так. Сегодня у меня тоже день под завязку, а завтра я с семи вечера свободен. Давай завтра.
— Добро. Завтра в семь у театра. Жду тебя у центрального входа.
— Всё. Буду. Давай.
Они попрощались.
Вечером Андрюха отыграл спектакль, вернулся в гостиницу вместе со всеми на автобусе и с нетерпением стал ждать завтрашнего дня. На встречу он возьмёт два литра пива. Водку — не надо. Тяжело и ни к чему.
Назавтра на вечерний спектакль вся гастрольная группа собралась в автобусе с вещами. Решили ехать в ночь домой, сразу после спектакля: нечего лишнюю ночь в гостинице болтаться да водку пить. От греха подальше лучше сразу в дорогу.
Андрюха разместился один на своём парном автобусном сиденье — на соседнее место поставил пакет с пивом, стаканчиками и кулёчком мясных чипсов.
Спектакль начался в восемнадцать тридцать, и оставшиеся полчаса до назначенного Ромке времени Андрюха сидел в автобусе, попросив водителя Гену оставить открытыми передние двери. Автобус стоял на парковке рядом с центральным входом в театр, и Андрюха прекрасно видел всех, кто подходил к театру или же выходил из него. И всё же к минуте, когда должен был подойти Ромка, он вышел из автобуса, чтобы встретить друга-товарища издалека и с раскрытыми объятиями.
Однако Ромка задерживался.
Безрезультатно походив у входа минут пятнадцать, Андрюха зашёл в автобус, чтобы что-то проверить в своей дорожной сумке. Убедившись, что взял всё из номера гостиницы и точно ничего там не забыл, решил выйти снова на улицу и, наконец, обнять опоздавшего друга.
И тут в лобовое стекло автобуса он увидел идущего по театральному скверику человека — немолодого, щедро мелированного сединой мужчину. Андрюха сначала не обратил на него внимания — мало ли кто проходит по скверику мимо театра?.. Но когда этот человек остановился у центрального входа и осмотрелся по сторонам, выискивая кого-то, Андрюха вдруг вот так, в секунду, не желая поверить самому себе, узнал в этом располневшем, рыхлом, изменившемся, поседевшем мужчине своего давнего друга Ромку.
От неожиданности, без всякого умысла и вообще без движения какой-либо мысли Андрюха замер на месте, стоя в проходе автобуса и схватившись рукой за спинку ближайшего сиденья. Невероятно! Ведь Ромка, тот красавец Ромка, которого так любили девчонки, не мог так измениться и не имел права так постареть! Этот седой одутловатый мужчина и есть Ромка?!.. Серьёзно?!..
Между тем Ромка, посмотрев пару раз на часы и ещё раз оглядевшись по сторонам, через центральные двери вошёл в здание театра. Вероятно, решил, что Андрюха, дожидается его, опоздавшего, там.
Андрюха между тем даже не присел на сиденье автобуса, оставшись стоять там, где стоял. Он всё ещё не мог поверить, что это был Ромка, сознание отказывалось принимать очевидное. Увидев своего постаревшего друга, до неузнаваемости изменённого временем, его собственная душа сжалась от чего-то неведомого, но очень болезненного. Он не мог самому себе внятно объяснить суть этого нахлынувшего на него чувства. Наверное, это было понимание, что время изменило не только Ромку; ведь существуют законы жизни, которые одинаково справедливы для всех, которые не обойдёшь и не обманешь. Ведь и самому Андрюхе уже сорок восемь, и в театре из молодых героев он давно перешёл на другие роли. И весил уже не семьдесят девять, как в славную пору голодной до жизни молодости, а — увы! — сто четырнадцать килограммов. Значит, и он тоже в Ромкиных глазах... и Ромка тоже удивится страшно, но не покажет этого, как сейчас это показал наедине с собой постаревший и подурневший Андрюха. И о чём будут они теперь говорить?.. Вспоминать молодость?.. какими орлами были?.. — единственная связывающая их тема. Ну, Ромка, конечно, расскажет о себе Андрюхе, Андрюха — Ромке о себе... Что расскажут?.. Как сложилась жизнь?.. Или как не сложилась жизнь?.. И Ромка опять поведает Андрюхе о том, что мечтает побриться наголо и уехать на Тибет?.. А Андрюхе этого так не хочется слышать, потому что это как напоминание о надеждах молодости, которые обещали и не сбылись. Не сбылись ни у одного, ни у второго. И оба они, мечтая об острове с пальмами в окружении безмятежного лазурного моря, остались каждый при своей болотной кочке. И жизнь их оставила на этой кочке и не дала им шанса, и они теперь оба понимали, что эта маленькая кочка и есть их настоящее место в жизни. И немолодому, располневшему человеку, прятавшемуся сейчас в служебном автобусе у здания чужого театра, стало вдруг так пронзительно больно, как ещё не было никогда и ни от чего. И в эту секунду человеку показалось, что он через эту острую душевную боль очень ясно понял, осознал, почувствовал, что же это такое на самом деле — жизнь. Жизнь для него — это сегодняшний постаревший друг Ромка, а для Ромки жизнь — это сегодняшний постаревший друг Андрюха. Бывают моменты, когда покажется что-то настоящее, и ты понимаешь, что это настоящее и что его надо принимать таким, какое оно есть, и какую бы боль оно ни причиняло и как бы ни хотелось этому верить, и как бы ни хотелось это скорее забыть и никогда больше не вспоминать... Просто потому, что оно — настоящее.
И когда Ромка вновь появился — уже с другой стороны театра, со стороны служебного входа, и опять начал озираться по сторонам в поисках Андрюхи, Андрюха не вышел из автобуса. А Ромка не догадывался заглянуть через открытые двери в этот автобус с тонированными стёклами. И когда Ромка достал из кармана куртки мобильник, Андрюха, спохватившись, торопливо вынул свой и поставил на беззвучку. Через несколько секунд пошёл вызов от Ромки, но Андрюха никак не реагировал на него. Он просто смотрел из сумрачной глубины автобуса на своего старого друга. Просто смотрел...
Постояв ещё пару минут, подёргавшись на месте и поглядев на часы, Ромка, наконец, ушёл.
Он не позвонил больше Андрюхе, и Андрюха не позвонил ему.
Ночью гастрольная группа, выпив в автобусе и уже утихомирившись, большей частью откинулась на спинки сидений и дремала. Автобус на скорости сто километров мягко двигался по федеральной трассе.
Андрюха смотрел в окно на апрельскую ночь, на ярко-жёлтую луну, проплывающие пустые долины и сменяющие их поросшие лесом холмы. Сон не шёл, да Андрюха особенно и не переживал об этом: нет — так нет. Ведь бессонная ночь в одно время жизни — чтобы выпить и повеселиться, в другое — чтобы подумать. И Андрей Сергеевич Борзов, бывший Андрюха, рядовой артист небольшого, малоизвестного провинциального театра, сейчас так и делал: сидел, смотрел в окно и думал.
ВОПРОСЫ, ПО КОТОРЫМ НЕ СЛЕДУЕТ БЕСПОКОИТЬ
Первые числа декабря отметились крутыми морозами. В самом деле, морозы взялись сразу и серьёзно.
До двенадцатого ноября погода стояла не по сезону тёплая, с частыми дождями, переходящими в мокрый и тут же таявший снег. Ноябрьский ветерок морщил пока ещё незамёрзшую поверхность луж. С середины месяца температура днём наконец-то опустилась до минусовых значений. Окаменевшая от мороза осенняя грязь до снега сохраняла вдавленные в неё отпечатки протекторов от колёс автомобилей и человеческих следов. А нормальный снег всё не падал и не падал. Пару раз, правда, делал робкие попытки, да неудачно. То ветер разгонит тучи, не успевшие просыпаться белым, то снежинок выпадет всего ничего, как будто небеса решили подшутить над изнывающей землёю, вместо роскошной белой шубы сбросив сверху тонкую тюль, не способную даже прикрыть остывшую наготу земли.
В ночь на второе декабря ударил двадцатиградусный мороз. Следующим вечером к девятнадцати часам температура на улице опустилась до минус тридцати одного. Вымороженная земля, где она не была прикрыта асфальтом, потрескалась от сильного холода. Бывшие лужи, которые поменьше — вымерзли, побольше — превратились в катки, и прохожие старательно обходили их стороной. Многочисленные автомобили, ночующие во дворах многоэтажек, дубели в ожидании своих хозяев: их крыши и капоты покрывались толстым слоем колючей изморози. Некоторые из машин, помигивающие время от времени синими глазками включённой сигнализации, автоматически заводились и прогревали сами себя. Хозяевам же более дешёвых приходилось выходить на улицу и совершать процесс отогрева на холодном сиденье замерзающего железного друга.
Молодой супруг и отец, двадцатисемилетний Владимир Гаврилов в двадцать ноль-ноль спустился к своей машине, пискнул кнопкой пульта, снимая блокировку, бережно усадил себя на обжигающе холодное сиденье, завёл мотор, чуть добавил газу и выругал некстати нагрянувший холод. Холод всегда некстати, даже если он и опаздывает на полмесяца.
Подождав, пока мотор достаточно разогреется, Владимир несколько раз до предела выжал педаль газа. Включил и выключил фары. Ещё немного посидел, подождал. Наконец датчик показал девяносто градусов. Прежде чем отключить мотор, достал телефон и поставил будильник на час ночи. Ещё нужно будет встать в четыре и в семь. К восьми — дочь везти в детский сад. Бедные дети — в такой мороз их тащить на улицу, пусть даже в нагретую машину — это пытка!
Владимир заглушил мотор, вынул ключ, вышел из машины, включил сигнализацию и торопливо направился к тёплому подъезду. Бросив случайный взгляд налево, на дворовую дорогу, он вдруг увидел, что на ней, ближе к выложенному брусчаткой тротуару, лежит какой-то человек. В свете подъездных фонарей он был хорошо виден.
Владимир от неожиданности остановился. Лежавший человек неуклюже попытался встать, но, видимо, поскользнулся, ноги его разъехались, и он опять упал.
Освещая фарами дорогу, из-за угла дома вывернула белая “тойота”. Водитель аккуратно объехал лежавшего на дороге человека, проследовал мимо посторонившегося Владимира и припарковался у соседнего подъезда.
Застывший в нерешительности Владимир окликнул вышедшего из машины водителя. Им оказался совсем молодой парень лет двадцати. Хлопнув дверцей, парень нехотя подошёл.
— Что за авария?
Владимир пожал плечами.
— Не знаю. Сам только что заметил его. Надо посмотреть.
Они подошли к неподвижно лежавшему человеку. Он уже и не пытался встать, видимо, смирился со своим положением.
— Так он бухой, — сразу определил парень.
— Похоже, — согласился Владимир. — Что будем делать?
— Ничего. Он бухой. Его проблемы.
Парень развернулся и, более ни слова не говоря, торопливо направился к своему подъезду.
Молодой мужчина остался с ситуацией один на один.
Человек, лежавший перед ним на льду большой замёрзшей лужи, явно имел непрезентабельный социальный статус: одет в старый свитер, грязное пальто расстёгнуто. Замызганная вязаная шапочка, предназначенная не для таких морозов, от падения своего обладателя сорвалась с головы и теперь валялась в стороне. Пьяный, скорчившись, лежал на боку, положив голову с разметавшимися нестрижеными и немытыми волосами прямо на лёд. Владимир наклонился над ним, пытаясь разглядеть лицо этого человека.
— Эй, дядя... — осторожно окликнул он пьяного.
Тот не ответил.
— Всё в порядке?.. Вставай, дядя, а то замёрзнешь.
Бомж молчал — то ли спал, то ли просто был не в состоянии что-либо произнести. Самого Владимира уже начал хорошо пробирать тридцатиградусный мороз. Холод стал коварно забираться под короткую меховую куртку и пощипывать не прикрытые норковой шапкой-формовкой уши. Нужно было срочно что-то предпринимать или уходить — не стоять же столбом перед этим беспомощным пьяным человеком. Уйти Владимир не сумел — не пустила совесть. Тогда он решил действовать.
Поднял валявшуюся грязную шапочку, глубоко натянул её на голову пьяного, затем, преодолевая брезгливость, приподнял его за подмышки и потащил к незакрытому подвальному окну, откуда парил на улицу тёплый воздух.
Бомж пытался что-то сказать, издавая нечленораздельные звуки, потом, так и не сумев этого сделать, начал очень внятно ругать Владимира, тащившего его к тёплому спасительному окну. От этого человека несло, как из выгребной ямы, — грязью, алкоголем, мочой. Лица невозможно было рассмотреть — заросшее щетиной, опухшее, чёрное. Глаза превратились в щёлочки из-за чудовищных синих мешков под ними — то ли побитый, то ли опитый до такой степени. Отвернув лицо от бьющей в нос вони, Владимир, наконец, дотащил бедолагу до подвального окна. Уложил головой к выходящему тёплому воздушному потоку, достал из кармана джинсов телефон. Просто по ноль три не ответили, нужно набрать код города. Код Владимир точно не помнил. Набрал сто двенадцать. Прослушал автоматическое сообщение и нажал цифру три. Станция “Скорой помощи” ответила сразу.
— Тут человеку плохо, он замерзает на улице, — начал объяснять Владимир. — Лежит на земле в лёгкой одежде, без перчаток. Во дворе дома... — он назвал адрес и добавил: — Приезжайте скорее, я уже сам замёрз.
— Кто звонит? — поинтересовался принимающий заказ женский голос. — Сообщите вашу фамилию, имя, отчество, место жительства.
Удерживая коченеющими руками телефон, Владимир торопливо сообщил требуемую информацию.
— Пожалуйста, скорее, — попросил он. — Очень холодно.
— Ожидайте, сейчас будет машина.
И диспетчер положила трубку.
Выскочивший без перчаток просто прогреть автомобиль, Владимир вместе с телефоном спрятал в карманы коченеющие руки. Подумал: уйти или нет?.. Решил дождаться приезда “скорой”.
“Скорая” приехала через десять минут. Владимир помахал подъезжающей машине рукой. Из остановившейся жёлтой реанимации вышли мужчина и женщина.
— Кому здесь плохо? — спросила Владимира женщина.
— Вот... — он указал на бомжа, лежавшего без движения у подвального окна.
Оба врача в сине-серых куртках-спецовках подошли к бомжу. Мужчина чуть наклонился над не двигавшимся, мертвецки пьяным человеком. Переглянулся с женщиной.
— Ему не плохо. Он просто пьяный.
— Да, он пьяный, но... — начал объяснять Владимир, но мужчина перебил его.
— Зачем вы нас вызвали?
— Как — зачем? — удивился Владимир. — Он же замерзает.
— Пить меньше надо, — ответил врач. — Мы никуда его не повезём. У него возможна инфекция, заразные заболевания, включая кожные. В чистой палате ему делать нечего. Только больных заражать. Вы бы согласились с таким лежать в одной палате?
— И что мне с ним делать?
— Что хотите, то и делайте. Он пьян.
— Понимаю. Но он же человек.
— Вопрос не нашей компетенции. Вызывайте полицию, пусть она им занимается.
— Слушайте... — растерялся Владимир, — он же замёрзнет. Да и я тоже: вас ждал, сейчас ещё и полицию ждать?..
— Молодой человек... — вступила в диалог женщина. — Вы отвлекаете нас от выполнения наших прямых обязанностей. Нас ждут по-настоящему больные люди, нуждающиеся в экстренной помощи. Может, кто-то в эту минуту умирает от сердечного приступа. А если бы ваши родители находились на грани жизни?.. А мы бы в это время поднимали и приводили в чувство каждого алкаша?.. Вот подумайте над этим. Если будете настаивать, мы оформим на вас ложный вызов, а это очень приличная сумма. Вам придётся оплатить горючее, время, плюс сам штраф за ложный вызов. Мы не можем уследить за каждым алкоголиком города. Дал бы Бог помочь нормальным людям. По таким вопросам, молодой человек, большая просьба нас впредь не беспокоить.
Владимир беспомощно развёл руками.
Реанимобиль уехал.
Владимир зло выругался, набрал едва двигающимися холодными пальцами по сто двенадцать полицию. Ответил дежурный. Владимир деревенеющими губами попытался объяснить ситуацию, но спокойный, уверенный голос дежурного перебил его:
— Представьтесь, пожалуйста.
— Гаврилов Владимир Ильич. Проживаю... — как и в случае со “скорой”, он повторил адрес. — Посоветуйте, что сделать?
— А что случилось?
— У нашего дома прямо на земле лежит человек. Выпивший, конечно. Мороз за тридцать. “Скорая” отказалась его принимать. Уехали. Что делать? Оставлять его на улице умирать?..
— Он пьян?
— Да.
Уверенный голос дежурного в трубке подержал паузу.
— Знаете, что... Решайте сами, что с ним делать. Нас по таким вопросам беспокоить не следует. Нас беспокоят по серьёзным вопросам.
— А это вопрос несерьёзный? Я уйду сейчас, а он замёрзнет, умрёт. Это не серьёзно, по-вашему?
— Занесите его в подъезд, — ответил дежурный. — Больше посоветовать ничего не могу.
И отключился.
Владимир, громко ругаясь, потащил бомжа к своему подъезду. Скверно пахнущий человек проснулся от действий, совершаемых с его бесчувственным телом, и, вероятно, желая, чтобы его оставили в покое, пьяно и агрессивно ругал своего спасителя. Владимир, наконец, заволок тяжёлое безвольное тело в подъезд, протащил по ступенькам к почтовым ящикам и оставил лежать там. От бомжа так разило дурнопьяном, что молодой человек начал сомневаться в правильности своего решения. Жильцам подъезда такой сосед явно не понравится, люди будут недовольны, но, с другой стороны... как вообще поступить в такой ситуации?.. Оставить его на улице?.. А жить потом как?.. Как жить с сознанием того, что оставил человека умирать на тридцатиградусном морозе?.. Заведомо — умирать, и ты это знал?.. А?.. С совестью ведь не договоришься.
— Ладно!.. — Владимир махнул рукой и начал подниматься по лестнице в свою квартиру на четвёртом этаже.
— Чего так долго? — спросила жена, едва он вошёл в двери.
Он рассказал ей всю историю прямо у порога, не разуваясь и не раздеваясь.
— Погоди, — сказала супруга. — Отнеси ему чего-нибудь.
— Ещё не хватало! — замахал руками Владимир. — И так провозился с ним столько!.. Кроме матюгов, ничего не услышал. Пошёл он!..
— Нет, — твёрдо сказала жена. — Надо помочь. Раз взялся — давай уже до конца. Постой здесь пару минут...
— Что ты хочешь сделать? — спросил он вслед уходящей жене.
— У нас коробка “Доширака” есть, — ответила она на ходу. — Заварю, отнесёшь ему.
Владимир нехотя согласился:
— Ладно. Давай скорее.
Минуты через три молодая жена вынесла горячую пластиковую коробку с заваренной лапшой и воткнутой в неё белой пластиковой вилкой. Владимир осторожно взял за края открытую горячую коробочку и спустился на площадку к почтовым ящикам.
Бомж уже не лежал, а сидел на бетонном полу. От слабости и количества выпитого алкоголя его болтало из стороны в сторону. Заслышав приближающиеся по лестнице шаги, он поднял дурной взгляд на спускающегося к нему Владимира.
Молодой человек присел перед ним и подал пластиковый контейнер с горячей лапшой. Пьяный принял еду как должное, даже не поблагодарив. Поставил коробочку себе на колени и, обжигаясь, начал есть, дрожавшей рукой направляя непослушную пластиковую вилочку точно в рот.
Владимир несколько секунд постоял перед этим человеком, не обращавшим на него никакого внимания, и опять поднялся к себе.
Когда в час ночи он спускался прогреть машину, бомж, свернувшись грязным калачиком, спал там же, у почтовых ящиков. В четыре утра — ещё спал, а вот в семь часов его уже не было. Видимо, выспавшись и протрезвев, он ушёл.
— Слава Богу, — тихо сказал сам себе Владимир. — Слава Богу.
На душе было спокойно.
* * *
Жарким июльским вечером трое двенадцатилетних мальчишек, друзей-одноклассников, играли в свои мальчишеские игры на пустыре за девятиэтажным домом. Другую сторону пустыря подпирала стройка, где на огороженном забором участке возводили новую кирпичную “свечку”. Пустырь зарос травой и, в первую очередь, полынью, источающей терпкий горький запах.
Мальчишки бегали, громко кричали, прятались друг от друга за зарослями бледных пряных стеблей, искали друг друга, находили и опять кричали. Мальчишки всегда общаются в своей компании подобным образом: стоя в двух шагах друг от друга, они орут так, будто находятся на расстоянии километра. Их пронзительные звонкие голоса, что-то друг другу доказывающие, влетали в открытые окна всей округи.
Но вдруг голоса смолкли. Как-то сразу и именно вдруг. И сами мальчишки как будто исчезли с пустыря, потерявшись в высокой полынь-траве. Бегали и потерялись. Всё. И нет их нигде. Не видно и, самое удивительное, не слышно.
Но, конечно же, мальчишки никуда не девались и никуда не убегали. Просто три товарища, три одноклассника — Никита, Дима и Женя — присели возле открытого канализационного люка, прятавшегося среди высокой травы на пустыре. Крышки у люка не было, видимо, её утащили, и канализационный колодец, скрытый травой, угрожал безопасности беспечного или зазевавшегося прохожего. Удивительно ещё, как сами мальчишки не угодили в эту открытую яму.
Никита, Дима и Женя расположились вокруг идеально круглой дыры в земле и смотрели вниз. Там, на дне канализационного колодца на глубине двух с половиной метров, сидела живая собака. Как она попала туда, задача без неизвестных: носилась, дурёха, по пустырю, не заметила дыры и загремела вниз. Среднего размера рыжая беспородная собака внимательными ожидающими глазами смотрела снизу вверх, на заглядывающих в колодец мальчишек. Она заскулила и облизнулась.
— Жрать хочет, — догадался щупленький Женя, коротко стриженный мальчишка с оттопыренными ушами.
— Тебя бы сюда, ты бы тоже захотел, — ответил Дима, рослый белобрысый плотный паренёк, выглядевший старше своих товарищей.
— Да это козе понятно, — согласился Женя, почесав грязными пальцами худую щёку.
— Бедняга, — посочувствовал собаке Никита, самый маленький ростиком из этой троицы. — Как она упала туда?
— Ты чё-о?!.. — Дима с возмущением посмотрел на товарища. — Не знаешь, как в открытый люк проваливаются, что ли?..
— Ну, она же собака.
— И чё?!
— У них же нюх.
— Значит, эта лохушка не унюхала!
— Пацаны, чё будем делать?.. — спросил Женя.
Мальчишки ещё раз посмотрели на собаку, не сводящую с них умоляющих, почти человеческих глаз.
— Жалко её... — в голосе Никиты слышалось искреннее сочувствие.
— Жалко у пчёлки! — сурово огрызнулся Дима. — Покормить её надо.
— Точно-точно, — согласился Женя. — Смотрите, какая худая... Пацаны, а если она уже тут неделю?.. Капец!..
— Жендос, ты дурак?.. За неделю она давно бы уже сдохла!
— Не сдохла бы, Димас, не сдохла! У нас на даче собака несколько дней жила без жрачки. И чё, сдохла, что ли?!
— Несколько дней, но не неделю!
— Ну, не неделю!
— Вот и не гони!
— Димас, ты чё прикопался?
— А ты не гони!
Собака снизу молча наблюдала за перебранкой мальчишек.
— Её нужно вытащить! — эта мысль пришла в голову Никите будто совершенно неожиданно. — Точно, пацаны. Её надо вытащить!
— Как? — спросил себя и товарищей Женя.
— Я не полезу, — сразу заявил Дима. — Хотите — лезьте, я — нет!
— Я тоже, — поддакнул Женя. — На фига мне это надо? Никич, сам лезь, раз такой умный.
— Я бы залез, но как?.. Тут лестница нужна.
— Может, тебе ещё кран подогнать?.. Тебе кто из-за собаки чё будет делать?.. Ты думалкой думай своей!
— Спасать её надо, — тихо, но уверенно повторил Никита.
— Как?..
Мальчишки задумались.
Собака нетерпеливо ждала внизу, нервно перебирая лапами и поскуливая. Пару раз призывно гавкнула. Мол, ребята, думайте скорее, я уже не могу здесь.
— Слушайте, пацаны!.. — первым схватился за идею Женя. — А если сломать ветку с дерева, опустить её туда, собака зубами схватится, и мы её вытянем?.. А?!..
— А она схватится?..
— Прикольно, надо пробовать!..
— А если не схватится?..
— Никич, не паникуй, надо попробовать!
Так как других идей не возникло, мальчишки поискали в округе возле стройки, нашли сломанную высохшую ветку дерева метра два длиной, отодрали со всех сторон боковые ветки и вернулись к открытому люку.
— Давай, я сам! — не предложил, а распорядился Дима, взяв ветку из Жениных рук. — Ты собаку не удержишь, она тяжёлая.
— Ты удержишь… — чуть обиженно ответил Женя, неохотно отдавая ветку.
— Я удержу, — заявил уверенный в себе Дима.
Тонким концом он опустил вниз ободранную длинную ветку, но до дна колодца она не достала. Тогда Дима лёг на землю и продлил длину ветви, опустив руку в колодец. Её тонкий упругий конец уткнулся в землю.
— Есть, есть... — обрадованно заговорили все трое.
Женя с Никитой тоже улеглись на землю и внимательно наблюдали за действиями собаки, опустив головы в люк.
Собака, видимо, не понимала, что от неё требовалось, поэтому никак не отреагировала на появление возле неё постороннего предмета.
— Хватайся!.. Хватайся за неё!.. Вот дурында!.. — кричали сверху мальчишки.
Собаку напугала требовательная интонация людей, она занервничала, засуетилась. Мальчишки активно подсказывали бестолковой рыжей псине, что ей нужно делать: скалили зубы, делали вид, что вцепляются ими в ветку, но собака не понимала. Мальчишки ругались, бранили её, но всё напрасно — человеческой сообразительностью животное, увы, не обладало.
— Ну и сдыхай тут, раз ты такая дура!
Потеряв терпение, Дима первым поднялся с земли, вытянул ветку из колодца, отбросил её в сторону и отряхнулся. Посмотрел на разочарованных товарищей, объяснил им:
— Я что сделаю, если она сама не хочет?
— Она просто не понимает, — заступился Никита за пленницу. — Она же собака, она не понимает.
— Ага, собаки, знаешь, какие бывают?! А это дура, а не собака. Значит, так жить хочет, раз сообразить не может. Жить бы захотела — сообразила.
— Пацаны, — прервал спор товарищей Женя. — Пойдёмте во двор. Надоело уже тут!
— Погнали, — тут же согласился Дима. — Я уже задолбался всяких дебильных собак выручать!
— Никитос, ты идёшь? — обратился Женя к товарищу.
Никита в нерешительности стоял на месте. Ему хотелось помочь собаке, попавшей в беду, и не хотелось оставаться одному. И самое главное — мальчишка не знал, что делать дальше, если он решит остаться.
— Пойдём, Никич! — настаивал Женя.
— Не уговаривай! — дёрнул товарища за рукав Дима. — Не хочет — не надо. Пусть возится с этой дурой. Хозяин — барин!
Понимая, что друзья сейчас уйдут и оставят его одного, Никита суетливо предложил:
— Это... пацаны... давайте сходим домой, и притащим ей чего-нибудь пожрать. Хоть костей, хоть хлеба...
— Я не пойду, — сразу отказался Дима. — Делать мне нечего. Домой зайду, родичи дома и оставят. Мне это надо?..
— Я не знаю... — засомневался вслед за товарищем Женя. — Мне неохота. Идти далеко.
— Ну и идите! — вспылил, обидевшись, Никита. — Я и без вас справлюсь.
— В дыру полезешь?.. Прикольно. Лезь.
— Никитос, не парься. Идём с нами во двор.
Никита обиженно махнул рукой, и друзья ушли.
Оставшись в одиночестве, мальчишка сначала растерялся, не зная, как вести себя в такой ситуации и что вообще делать. Ему даже захотелось плюнуть на всё и догнать товарищей, но что-то заставило его пересилить себя, и он остался.
Опять подошёл к открытому колодцу и заглянул в него. Собака по-прежнему ожидала помощи, глядя вверх. Увидев заглянувшего человека, она подала голос. Её лай, как человеческий крик о помощи, окончательно убедил Никиту в том, что попавшему в беду необходимо помочь. Он осмотрелся по сторонам.
Метрах в пятидесяти от подростка, по тропинке у девятиэтажного дома, проходил какой-то мужчина.
— Дяденька! — отчаянно крикнул Никита и бросился к нему.
Мужчина в недоумении остановился. Взволнованный мальчишка стремительно подбежал к прохожему.
— Дяденька... там собака... провалилась в люк... — начал он своё объяснение. — Помогите, дяденька!..
— Чем помочь? — не понял мужчина.
— Вытащить... собаку... из люка... там... — он указал рукой на заросший полынью пустырь.
Прохожий, пока не вникнув в детали, понял главное.
— Ну, пойдём, показывай.
Никита привёл прохожего к открытому колодцу. Мужчина, заглянув вниз, увидел собаку.
— Ясно. Твоя, что ли?
— Нет, не моя.
— А тогда чего колотишься, малец?
— Жалко её.
— Жалко?.. Понял. И что предлагаешь?
Никита беспомощно дёрнул плечами:
— Вытащить её.
— Вытащить?.. Как?
— Не знаю.
— Да вот и я не знаю. Глубина колодца... — он заглянул ещё раз в дыру. — Метров... около трёх. Глубоко. Я не полезу. А то сам не вылезу обратно. И будем там скулить вместе с ней на пару... Даже не знаю, чем помочь тебе, парень.
Мальчишка расстроился, и прохожий заметил это.
— Ладно, не кисни, что-нибудь придумаем. — Он посвистел в люк, и собака залаяла в ответ. — Вот что: тут нужна лестница.
— Лестница?.. — с надеждой переспросил Никита.
— Да, лестница... или... — он задумался. — Слушай, вообще-то сейчас этим занимаются специально обученные люди. Эмчеэсовцы. — Он спохватился, как человек, которому вдруг пришла в голову идея. — Да, это выход!.. Давай сделаем так: я вызову сейчас службу, которая спасает животных, они приедут и вытащат твоего пса. Вот всё, чем я могу тебе помочь. Договорились?..
— Договорились!.. — радостно оживился Никита.
Мужчина вынул телефон из кармана. Когда связался со спасательной службой, спросил у Никиты название улицы и номер девятиэтажного дома напротив. Дал ориентировку стройки, пустыря и вообще спокойно и делово разрулил всю эту непреодолимую, как казалось Никите, ситуацию.
— Ну вот, малец... — прохожий опять опустил телефон в карман. — Сейчас прикатят хорошие дяденьки из спасательной службы. Видел по телевизору, как они всяких кошечек и хомячков из водосточных труб вытаскивают?
Никита согласно кивнул головой, хотя ничего такого по телевизору ему не доводилось видеть.
— Вот они твою собаку в два счёта и вытянут оттуда. Ладно... мне надо идти, а ты жди их здесь и не уходи никуда. Обещали быть в течение получаса. Пока...
— Хорошо, дяденька, я никуда не уйду, — крикнул вслед удаляющемуся прохожему Никита. — Спасибо!..
Он честно остался ждать спасателей.
В самом деле, менее чем через полчаса появился большой “джип”, который, медленно проехав вдоль девятиэтажки, взял решительное направление на стоявшего среди пустыря мальчишку. Остановившись от него в десятке шагов, “джип” распахнул обе передние дверцы. Из машины вышли двое в синих комбинезонах.
— Кто спасателей вызывал? — спросил Никиту один из них.
— Я! — храбро ответил мальчишка.
— Ну, по телефону не ты разговаривал, — заметил второй.
— Нет, не я. Один дяденька. Я попросил его помочь.
— Ясно. Показывай беду.
Мальчишка подвёл их к дыре люка.
— Вот.
Один из спасателей заглянул вниз.
— Твоя собака? — спросил он. — Чего так плохо следил за ней?
— Да нет, — начал оправдываться Никита. — Это не моя собака. Она просто упала сюда.
— Как это не твоя?.. — обратился к парнишке второй спасатель. — Звонивший сказал, что это твой пёс.
— Нет, не мой. Я не знаю, чей он. Просто я хотел ему помочь...
Спасатели переглянулись.
— Значит, не твоя?
— Нет, не моя.
— Хорошо.
Оба рослых молодых мужика присели возле канализационного люка и начали рассматривать внизу визжавшего от нетерпения пса. Понимая, что теперь её так не оставят, собака, предчувствуя спасение, оживилась и начала метаться в узком пространстве канализационного колодца.
— “Дворянин”, — ответил один из спасателей нетерпеливому визгу животного.
— Доходной. Видать, не первый день.
— Похоже, что так.
— Давай так договоримся. Когда на рыбалку едем?.. Через десять дней?.. Да, через десять. Вот, заглянем сюда, опарышей наберём. Тогда клёв точно будет хороший... А?..
— Добро, — согласился второй. — Запомни место.
— Запомнил.
Спасатели решительно поднялись.
— Значит так, парень, — обратился к притихшему Никите один из них. — Слушай меня внимательно. Эта собака бродячая, дворняга, ничья. Живая ли она или сдохла — никто про неё и не вспомнит. Мы оказываем помощь тем животным, у которых есть хозяева. Мы думали, что это твой пёс. Мужик, который звонил нам, обманул. За ложный вызов полагается штраф. Не с тебя, конечно, а с твоей матери. Впредь по таким вопросам нас беспокоить не надо. Мы помогаем только тем, кто реально нуждается в помощи. А эта собака никому не нужна. И тебе тоже. Забудь про неё и спокойно иди домой. Уяснил?
Никита настолько растерялся, что не мог выговорить ни слова.
Спасатели уселись в свою машину, дуплетом хлопнули дверцами и уехали.
Только после этого окончательно оставшийся наедине с бедой Никита заревел. Заревел откровенно, громко, никого не стесняясь. Полными от слёз глазами оглядел пустырь. Но пустырь он и есть пустырь, потому что здесь пусто и никого нет. Никого! Только мальчишка, открытый люк глубокой ямы и несчастная собака, погибающая внизу. Никита потерялся совершенно. Ему опять захотелось уйти домой, просто плюнуть на всё, развернуться и уйти, спрятаться от своей беспомощности, от своих слёз, постараться забыть поскорее эту дурацкую собаку, эти её глаза... но вот что-то не позволяло ему это сделать. Не позволяло, и всё! И тогда, рыдая, вытирая бегущие слёзы грязными ладонями и размазывая грязь по лицу, спотыкаясь о неровности пустыря, Никита направился к асфальтированной дороге, по которой в обе стороны мелькали машины. Сразу за дорогой, огороженное бетонными плитами, располагалось гаражное общество. Сам не зная — зачем, мальчишка перешёл дорогу, долго обходил бесконечно тянущийся бетонный забор и, наконец, вышел к открытым воротам гаражного общества. Вошёл в эти открытые ворота.
Поблизости, в одном из гаражей, что-то старательно протирал грязной тряпкой старенький дедушка. Никита шагнул к нему. Дед заметил остановившегося неподалёку плачущего подростка.
— А чего случилось, парень? Обидел кто?
Всё ещё не в состоянии успокоиться, Никита рассказал деду о собаке, рассказал сбивчиво и не совсем внятно.
— Это моя собака, — повторял он, всхлипывая. — Моя собака. Она упала туда. Она просто туда упала. Это моя собака... Помогите...
Мальчишка не особенно рассчитывал на помощь этого старого деда, но дед, видимо, принял к сердцу рассказ юнца.
— Люк, говоришь, открытый?
— Да.
— Яма-то глубокая?
— Да.
— Это далеко?
— Нет. Близко. — Никита указал рукой в сторону пустыря на той стороне дороги.
— Ладно, не реви, парень, сейчас поможем твоей собаке.
Дед отложил в сторону металлическую деталь, которую протирал, бросил тряпку, взял стоявшую в углу алюминиевую лестницу, укрепил её на верхнем багажнике своей видавшей виды “нивы”. Усадил Никиту в машину, завёл её, вывел из гаража, прикрыл и замкнул железные двери. Машина тронулась.
— Давай, показывай дорогу.
— У вас лестница короткая, — осторожно и даже немного испуганно заметил Никита.
— Короткая, говоришь?.. Ишь ты, какой... — старик подмигнул мальчишке. — Не переживай, мы её удлиним... Она раскладывается, я её усовершенствовал.
Наконец тёмно-синяя старушка “нива” подъехала к злополучной яме. Дед неторопливо вышел из машины, заглянул в колодец. Покачал головой, отвязал лестницу. Вдвоём с Никитой они сняли её с багажника, дед выдвинул второе звено, и эту алюминиевую конструкцию старый и малый осторожно опустили вниз. Когда она достигла дна, две верхние ступени лестницы ещё оставались на поверхности.
— Ну, парень, — обратился к Никите дед, — раз это твоя собака, тебе и лезть за ней.
— Конечно! — обрадованно согласился мальчишка, утирая последние слёзы. — Я сам!
Он быстро спустился в тёмное прохладное нутро колодца. Собака прыгала от радости, лизала мальчику руки, визжала и вообще делала всё, чтобы затруднить Никите своё спасение. Никита попытался вытолкать её наверх, но собачьи лапы, не попадали на перекладины лестницы, а если и попадали, то сразу же соскальзывали с них. Тогда Никита обхватил руками обезумевшую от радости собаку, прижал её к себе и уже вместе с ней начал подниматься наверх. Собака оказалась тяжёлой, сильной, беспокойно сучила лапами, визжала и, наверное, по-своему, по-собачьи, плакала от счастья.
Наверху дед ухватил дурного пса за шкирку и помог вытянуть его на поверхность. Собака, оказавшись на свободе, залаяла, завертелась волчком, но никуда не убежала. Она радостно прыгала возле старика и мальчишки, которые вытягивали и складывали лестницу, лизала людям руки и мешала им.
— Покорми свою собаку, — сказал дед, опять закрепив лестницу на крыше автомобиля. — Худющая она у тебя. Одни рёбра.
— Обязательно покормлю, — пообещал Никита.
Когда старик открыл дверцу, чтобы сесть за руль, мальчишка окликнул его:
— Дедушка!..
Дед вопросительно оглянулся.
— Дедушка, я вас обманул... — упавшим голосом проговорил Никита.
— Обманул? — не понял старик. — В чём?
— Это не моя собака.
И, видя, что старик не понимает, мальчишка пояснил:
— Это не моя собака. Она ничья. Просто собака, и всё. Не моя.
Дед ещё некоторое время соображал, затем, прочитав в виноватых глазах ребёнка то, что ребёнок хотел сказать, ответил:
— А какая разница?.. — подумал и добавил: — Никакой разницы нет, парень.
— Спасибо, дедушка.
— А эту дыру я прямо сейчас и закрою. Сколочу деревянную крышку и закрою.
Старик уселся за руль, прощаясь, махнул Никите рукой и направил свою машину в сторону гаражей.
Никита свистом поманил собаку за собой. Но ему не нужно было этого делать. Собака и без того не отставала от шагающего домой мальчишки, прыгала и вертелась вокруг него. И оба они — и человек, и собака — были счастливы. Каждый по своей причине, но счастливы были оба!
ИГОРЬ ГЕРМАН НАШ СОВРЕМЕННИК № 8 2024
Направление
Проза
Автор публикации
ИГОРЬ ГЕРМАН
Описание
ГЕРМАН Игорь Викторович родился в городе Топки Кемеровской области в 1964 году. Окончил Кемеровский государственный институт культуры по специальности “Режиссёр самодеятельного театрального коллектива”. С 2011 года и по сегодняшний день — артист Академического русского драматического театра имени М.Ю.Лермонтова г. Абакана в Республике Хакасия. Тексты опубликованы в журналах “День и ночь”, “Енисей”, “Огни Кузбасса”, “Дальний Восток”, “Современная драматургия”. Автор книг “Премьера” (2017), “История одной семьи” (2020) и “Театральная баллада” (2021). Участник проектов Ассоциации союзов писателей и издателей России. Член Союза российских писателей, Союза театральных деятелей.
Нужна консультация?
Наши специалисты ответят на любой интересующий вопрос
Задать вопрос