ОЧЕРК И ПУБЛИЦИСТИКА
ИРИНА МЕДВЕДЕВА, ТАТЬЯНА ШИШОВА
ИЗ НОВОЙ КНИГИ
БАЗОВОЕ ЧУВСТВО
В конце 90-х российское школьное образование решили обогатить секс-просветом, который должен был приблизить нас к цивилизованному миру. Начальные занятия, по образцу западных программ, назывались весьма симптоматично: “Уроки по снятию стыда”. И в этом была логика. Если не снять барьер стыда, как донести до детей информацию, уместную разве что при подготовке сертифицированных проституток? К счастью, со школьным предметом “Половое воспитание” номер не прошёл. Но зато снятие стыда широко распространилось в искусстве, бытовой культуре, телепередачах, театре и кино.
Причём пропаганда бесстыдства коснулась не только половой сферы. Отнюдь! Скромность, традиционно считавшуюся в русской культуре добродетелью, стали отождествлять с закомплексованностью и учили “правильной подаче себя”: выпячивать свои успехи, красоваться, выставлять напоказ модную одежду, дорогую машину, роскошный дом. Иными словами, хвастаться. Но хвастовство у нас, наоборот, традиционно порицалось. Поэтому, чтобы люди исконный порок приняли за добродетель, необходимо было “снятие стыда”. В данном случае оно прошло успешно.
...Гайдаровские реформы, которые преподносились как благо для народа. Невозможно забыть сцену, свидетелями которой мы стали году в 1991-92. ЦДРИ (Центральный дом работников искусств). Заседание женского клуба, куда был приглашён очень известный социолог, входивший, несмотря на свой преклонный возраст, в команду младореформаторов.
“Друзья мои! Многие сегодня критикуют Гайдара за слишком крутые реформы. — вещал социолог. — А я, представьте себе, ругаю его за недостаточную решимость. Действовать надо жёстче! Когда проводится такая глобальная экономическая реформа, — что поделаешь, друзья мои? — балласт должен уйти!” Профессор пояснил публике, что он имеет в виду: “По нашим оценкам, преждевременно должно умереть от 6 до 8 миллионов человек. Это неизбежно.” И его лицо округлила широкая улыбка.
Впечатлительные актрисы реагировали эмоционально. Кто-то всхлипывал, кто-то шептал: “Ужас! Кошмар!” А одна выкрикнула: “Нам-то что делать?” Лектор улыбнулся еще шире: “Вам, друзья мои, надо мукой запастись, пока цены не взлетели. И червячков периодически перебирать. Ничего не попишешь. Реформы требуют жертв”.
Это было не просто отсутствие стыда, а торжествующее, ликующее бесстыдство. Кстати о торжествах. Через пару лет, когда запасы были съедены, “балласт” частично ушёл, а те, кто еще силился жить, месяцами не получая зарплату, редакция популярной в то время газеты решила торжественно отметить свой юбилей. Банкет назвали “устричный бал” и не постеснялись оповестить полуголодных читателей о том, что устрицы будут доставлены самолётом из Парижа в сопровождении пяти специалистов по открыванию устричных раковин. Сам же бал, насколько мы помним, транслировался по телевизору...
СМИ и телевидение того времени буквально обрушивало на зрителей лавину бесстыжих передач, положительными героями которых становились уголовники и “новые русские”. Впрочем, первое нередко предшествовало второму. “Половое воспитание”, которому с трудом, но всё же удалось преградить дорогу в школу, перекочевало на экраны телевизоров и на страницы журналов, в том числе детских. Телепередачи “Про это”, “За стеклом”, “Дом-2” и тому подобные изо всех сил боролись с “совковыми предрассудками”, касавшимися определенной тематики. Другие ток-шоу старательно расшатывали нравственные границы, занимаясь полосканием чужого грязного белья, оправдывая эгоизм, предательство, трусость, подлость, коварство, ложь. То есть пороки, за которые каждому нормальному человеку должно быть в большей или меньшей мере стыдно, объявляли добродетелями, а тех, кто возражал против таких смысловых перевёртышей, клеймили ханжами.
Прошло около тридцати лет, и вот результат. Сколько развелось мошенников, коррупционеров, воровство которых поражает циклопическими масштабами! А разве не бесстыдство, когда отец бросает семью с шестью детьми, объясняя это охлаждением к жене? Или уходит, когда рождается ребенок-инвалид? А ссоры, склоки, судебные тяжбы из-за наследства? Это стало таким частым явлением, что уже воспринимается как нечто заурядное, а не постыдное. Детям не стыдно хамить родителям. Девушкам — прилюдно материться. Юношам — сообщать о своих панических атаках и даже о нетрадиционной ориентации.
А как детей обычно втягивают в самоубийственные группы или побуждают к противоправным действиям? На определённом этапе им предлагают сделать нечто постыдное. Например, послать кому-то свои непристойные фотографии (которыми потом их будут шантажировать). И как на это реагирует общество? Чем оно возмущается? Ужасным интернетом (что верно). Государством, которое в должной мере не ограждает детей от опасности (тоже верно). Ещё могут звучать упрёки в адрес родителей, пустивших на самотек общение детей в сетях. Но почему-то никто не возмущается бесстыдством самих детей. А если сказать об этом, в ответ прозвучат оправдания: дескать, они-же-дети, спрашивать надо с родителей и т.п. Хотя речь идет о подростках, а не о каких-то малютках-несмышлёнышах. Подростки прекрасно понимают, что делают, иначе не скрывали бы свою переписку от родителей. Но почему общество так старательно выгораживает представителей юного поколения в тех ситуациях, когда естественно было бы их пристыдить? А родители ещё и обвиняют педагога или тренера в том, что он посмел сказать их провинившемуся отпрыску: “Как тебе не стыдно?!”
И это не парадокс. Дело в том, что в течение последних десятилетий прозападные психологи и педагоги твердили, что стыд — деструктивное чувство. Стыдить нельзя, это якобы вид насилия, так можно нанести ребенку травму, непоправимый ущерб его психике. И многие им поверили.
А между тем, стыд — это базовое чувство, которое возникает, когда человек делает нечто, противоречащее традиционным нравственным нормам. По Библии, первое, что испытали Адам и Ева после грехопадения — это стыд. Можно сказать, что чувство стыда находится в ядре человеческой личности, в глубинах генетической памяти. Семейное, а потом и общественное воспитание актуализирует это чувство, делает его осознанным, вводит в границы культурных норм. Конечно, эти границы не железобетонные, они допускают некоторые сдвиги. Но то, что выходит далеко за границы, считается ненормальным, патологичным. Отсутствие интимного стыда — это тяжелая психопатология. Она бывает при остром истерическом психозе, при некоторых формах шизофрении и при слабоумии. Когда-то в психиатрии существовали термины “нравственное (или моральное) помешательство”, а также “моральная идиотия”. Обратите внимание: психиатрия считала нравственные расстройства предметом своего изучения и попечения. Не потому ли адепты глобализации, стремясь уничтожить суверенитет государств и традиционные культурные нормы, параллельно делают всё возможное для разрушения психиатрии? Один из примеров: в середине 90-х Минздрав отменил специальность “детский психиатр”. И, невзирая на заметный рост психически больных детей, эту специальность до сих пор не вернули, хотя профессионалы многократно требовали её возвращения.
Разрушая барьеры стыда (не только интимного, а и в более широком смысле), обществу навязывают психопатологию в качестве новой нормы. В итоге здоровые люди копируют поведение психически больных и в той или иной мере повреждаются. Невозможно длительное время вести себя как шизофреники, олигофрены или психотики и при этом сохранять безупречное психическое здоровье, ясный ум. Содержание влияет на форму, но и форма (в данном случае поведение) не может не влиять на содержание (в данном случае, на состояние психики).
Восстановить суверенитет без укрепления традиционных нравственных основ нельзя. А это, в свою очередь, невозможно без восстановления здорового чувства стыда. Чтобы подличать, наживаться на чужом горе, предавать, издеваться над слабым, бросать детей-инвалидов и старых родителей, материться, развратничать и бравировать своим цинизмом было стыдно.
Конечно, всё перечисленное (и не перечисленное) совсем не искоренишь — это утопия. Но вернуть критическое отношение к дурному не так уж и трудно. Базовые чувства (а мы написали, что стыд — базовое чувство) не исчезают бесследно. Стыд может быть подавлен, усыплён, но его довольно легко пробудить. Тем более, что у насаждения шизофренического бесстыдства в качестве новой нормы не такой уж внушительный стаж — каких-то 30 лет! Да и людей, которых не удалось сбить с панталыку, к счастью, пока ещё немало.
ДОБРОВОЛЬНАЯ САМОИЗОЛЯЦИЯ
В начале 90-х, когда авторы “шоковой терапии” приступили к реализации своего проекта, люди как-то резко перестали ходить друг к другу в гости. Впрочем, это было понятно. Цены взлетели, народ обеднел, угощать было нечем, тем более что угощать у нас принято обильно. Вот и перестали звать гостей, да и сами в гости не напрашивались. Однако впоследствии, когда экономическая сторона жизни уже не так удручала, традиция частого приема гостей не вернулась. Но и тому легко можно было найти объяснение: работают люди много, да и уйму времени тратят на сопровождение детей в кружки и спортивные секции. До гостей ли? Но ведь и по телефону с родными и друзьями стали говорить реже, хотя сегодняшняя реальность предоставляет для этого разные возможности: аудио, видео, электронная почта. И не выходя из дому, и тратя на это небольшие деньги. Но большинство людей предпочитает, экономя время, обмениваться краткими сообщениями, интернетными картинками с готовым текстом и значками-эмодзи. Конечно, если у человека много знакомых (теперь принято говорить “контактов”), удобно таким образом быстро поприветствовать их всех, поздравить, проявить внимание. Но когда столь облегчённая форма общения распространяется на близких родственников и друзей, это уже нечто другое. Живя с родителями в одном городе, в одном районе, а порой и на одной улице, взрослые дети, как правило, редко их навещают и даже по телефону разговаривают не часто.
Речь не идет о ссоре, конфликте, обиде. Нет! Просто дел много, устал... А как отдыхает? Сразу ложится спать? Порой и ложится, но чаще “зависает” в соцсетях, смотрит телевизор, играет в компьютерные игры. То есть на это время и силы находятся, а на живое неформальное общение с близкими (пусть даже по телефону) — нет. Почему? В ответ можно услышать про интернет-зависимость и, как следствие, — аутизацию, затруднённость в живом общении. Эти аргументы, конечно, вполне убедительны, но порождают другой вопрос: почему интернет стал предпочтительней живого общения? Даже с близкими.
— Любите вы всё усложнять! — с раздражением воскликнет читатель. — Сами же написали про зависимость. А зависимого человека объект его зависимости держит мертвой хваткой. Он от него оторваться не может.
И действительно, отними у современного человека смартфон, он занервничает. Ему будет чего-то самого главного не хватать. А дорвавшись, наконец, до вожделенной электронной игрушки, он испытает радость встречи. Конечно, не с самой телефонной коробочкой, а с “контентом”, по которому он так соскучился.
Соскучился... Вот оно, ключевое слово! По смартфону скучают, а по родственникам и друзьям скучать перестали. И могут даже испытывать досаду, когда те не вовремя (всегда не вовремя!) появляются и мешают общению с любимым предметом.
Как же так получилось? Ведь сравнительно недавно было иначе. Люди скучали друг по другу, часто перезванивались, хотели повидаться. Причём не по какому-то особому поводу, а просто чтобы рядом побыть. Когда кого-то любишь, хочется его видеть, слышать, ощущать его присутствие. Это сложное, объёмное, трудновыразимое чувство — скучать по тому, кого любишь.
Причём свободного времени было отнюдь не больше, а то и меньше, чем сейчас. Люди, может, и не работали на двух работах, но бытовая жизнь была совсем не такой облегчённой, как сегодня, когда нет очередей и всё необходимое — продукты, хозяйственные товары, — можно купить в одном супермаркете, А можно и вовсе заказать доставку на дом. Куча бытовых приборов, возможность дистанционной оплаты квартиры и записи к врачу тоже заметно экономят время.
Что же всё-таки произошло? Почему исчезает любовь? Может, потому что из человеческих отношений изгоняется сложность? Мы часто слышим: “Не надо так усложнять. Всё гораздо проще”. Или короткие императивы: “Не парься”, “не заморачивайся”, “не переживай”. Последнее употребляется постоянно, по любому поводу и напоминает заклинание. Но человек, который перёстает переживать, становится бесчувственным, роботоподобным. А ведь любовь — это сплошные переживания. И радостные, и печальные, когда сердце болит за другого. И тревожные, и противоречивые, смешанные. Фактически вся человеческая культура представляет собой многоцветный ковёр, сотканный из переживаний.
А как откровенно сегодня дискредитируется любовь! Сколько новых определений, с ней связанных, вошло в обиход! “Удушающая любовь”, “созависимость”, “токсичные отношения”... От самой терминологии веет таким холодом, что хочется не иметь ничего общего с заключённым в ней содержанием. Собственно, всё это и придумано для разлучения людей. “Удушающая любовь” — основание отнять ребёнка у матери, как случилось во Франции с актрисой Натальей Захаровой. “Созависимых” настраивают на то, чтобы они отстранились от близкого человека, страдающего алкоголизмом или наркоманией, “жили своей отдельной жизнью”. А к “токсичному” (по-русски “ядовитому”) вообще нельзя подходить близко. Он/она действует на вас “деструктивно”... Ах, это ваша мама? И что с того? Вы, наверное, вовремя не “сепарировались” (отделились) от неё? Так сделайте это сейчас! Какие проблемы? Если вам с ней не комфортно, старайтесь общаться как можно меньше, как можно реже.
И получается, что комфортное общение — это общение только с приятными людьми. Без споров, без переживаний (сказано же: “Не переживай!”), без лишних проблем, негатива. Встретились, пошли в кафе или на выставку, поболтали и разошлись. Словом, “без напряга”. Общение как развлечение. Рекреативное. Даже термин новый, состоящий из двух иностранных слов, появился: “Рекреативный секс”. Это когда без каких-либо обязательств, любви и влюбленности. Просто чтобы развлечься, снять напряжение.
Рекреативное общение очень поверхностно. А главное, не предполагает выхода из “зоны комфорта”. Куда проще “выйти из отношений”. Поэтому не стоит удивляться такому росту разводов. Или охлаждению к родителям. Ведь так “напряжно” видеть их постаревшими, слабыми, слушать жалобы на здоровье и стремительно сокращающуюся жизнь. Так хочется от этой унылой затхлости поскорее вырваться на свежий воздух! Туда, где звучат весёлый смех, шутки, бодрая музыка и никто не грузит тебя какими-то серьёзными разговорами, от которых только портится настроение.
Можно подумать, что это вполне естественно: молодым и здоровым тяжело находиться вблизи угасающей жизни С одной стороны, это так. А с другой, нормой человеческих отношений было видеться с близкими тем чаще, чем им меньше оставалось жить. Узнав о тяжёлой болезни родных или друзей, люди могли приехать за тридевять земель, чтобы побыть с больным, поухаживать или хотя бы попрощаться. Конечно, бывало и такое, как в начале “Евгения Онегина” (“Какое низкое коварство полуживого забавлять... и т д”). Но автор тут же дает герою весьма нелестную характеристику: “молодой повеса”.
Да и гораздо типичнее ситуации, описанные в “Войне и мире”. Вот предсмертная болезнь графа Ильи Андреевича Ростова: “С первых дней его болезни, несмотря на утешения докторов, он понял, что ему не встать. Графиня, не раздеваясь, две недели провела в кресле у его изголовья”. Обратите внимание, графиня заботилась о нем день и ночь, хотя в доме было полно слуг, и она могла бы, уж во всяком случае, ночью, переодевшись, удобно расположиться в своей постели. Но ей не хотелось расставаться с мужем ни на мгновение. Будто она стремилась наглядеться на него впрок, на всё то время, что придется коротать без него.
В этой сцене есть ещё одна деталь, на которую стоит обратить внимание: “Перед смертью он <граф>, рыдая, просил прощения у жены и заочно у сына за разорение имения”. То есть графиня самозабвенно ухаживала за умирающим супругом, несмотря на его тяжёлую вину перед семьёй. Далеко не всем современным жёнам это будет понятно, — не то что близко!
А вот как ухаживала за больной Наташей Ростовой её родственница и подруга Соня: “Что бы делала Соня, ежели бы у ней не было радостного сознания того, что она не раздевалась три ночи первое время для того, чтобы быть наготове и исполнять в точности все предписания доктора, и что она теперь не спит ночи для того, чтобы не пропустить часы, в которые надо давать маловредные пилюли из золотой коробочки”.
Можно вспомнить ещё несколько подобных эпизодов из романа Льва Толстого и привести множество других литературных и жизненных примеров того, как в тяжёлые для человека минуты близкие старались быть с ним рядом, поддерживать его.
В 1994 году мы были в Германии, и нас ужаснуло огромное количество домов для престарелых. Немцы рассказывали об этом с гордостью. У нас же сдавать родственников в такие заведения было ещё не принято, нам казалось, что это позор. Прошло тридцать лет. И что же? Дома для престарелых стали в нашей стране обыденностью. В любом отдалённом поселке можно встретить такое учреждение.
С прагматической точки зрения это легко объяснить и даже оправдать. У работающих людей и так забот полон рот, да и старикам не хочется быть обузой. Прагматизм (так же, как и комфортомания) вообще не совместим с любовью. Суть любви — верность и жертвенность. А с прагматической точки зрения это полный абсурд. Какая польза от верности? Какая выгода от жертвенности? Одни убытки.
Огромную роль в разобщении людей сыграла и ковидная компания. Человеческие контакты были представлены не только как затратные по времени, нервной энергии и т.п., но и как чрезвычайно опасные, угрожающие жизни. Это была трёхгодичная эпоха нравственных перевёртышей. Взрослые дети, которые не навещали своих родителей и тем более не привозили внуков, считались образцовыми. Они соблюдали правила безопасности, не желали заразить своих стариков. Очень многие и после снятия ковидных ограничений ещё долго боялись ходить туда, где ожидалось скопление народа. Даже на похороны и в церковь.
Хочется для сравнения привести слова святителя Дионисия Великого, жившего в III веке. Рассказывая о чуме в Александрии, он пишет, что она была “самое страшное из всего страшного... событие исключительное, какого никто не мог ожидать”. Как же вели себя христиане и как язычники? “Весьма многие из наших братьев <христиан>, — пишет Дионисий, — по преизбытку милосердия и по братолюбию, не жалея себя, поддерживали друг друга, безбоязненно навещали больных, безотказно служили им, ухаживали за ними ради Христа. Многие, ухаживая за больными и укрепляя других, скончались сами. Так уходили из жизни лучшие из братьев: священники, диаконы, миряне; их осыпали похвалами, ибо такая смерть, возможная только по великому благочестию и крепкой вере, считалась равной мученичеству... Язычники же вели себя совсем по-другому: заболевавших выгоняли из дома, бросали самых близких, выкидывали на улицу полумёртвых, оставляли трупы без погребения — боялись смерти, отклонить которую при всех ухищрениях было нелегко” (цит. по книге Евсевия Кесарийского “Церковная история”).
Так каких же традиционных ценностей придерживались общество и государство в период ковидной истерии? Хорошо хоть про улицу речь не шла, поскольку теперь много больниц.
Но пандемия коронавируса закончилась (как шутят порой, “СВО победила ковид”), а человеческие отношения будто остались на не объявленном карантине...
CRAZY ПИРОГ
В наших работах нередко звучит тема психопатологии, которая с разных сторон навязывается обществу как современная норма. Это и мода на матерную ругань, а также на прочие оскорбительные выражения, которые ещё недавно в мало-мальски культурном обществе и тем более в информационном пространстве были немыслимы. Это и вызывающее бесстыдство, и запредельный цинизм, положенные в основу постмодернистской идеологии, которая пронизала буквально всё — вплоть до детских игрушек и мультфильмов. Это и “гендерное разнообразие”, когда вместо двух полов, мужского и женского, предлагается выбор из сотни “гендеров”. Это и расшатывающий психику агрессивный рок, и “грустная музыка для подростков”, способствующая развитию депрессии (зайдите в интернет и увидите, сколько вариантов вам предложат). И ещё много чего такого, что, мягко говоря, не способствует укреплению психического здоровья.
Соответственно, возникает вопрос, зачем уподоблять жизнь большому сумасшедшему дому? Тем более, что многие люди на протяжение многих лет пытались остановить эту вакханалию. Невероятными усилиями кое-что удавалось, но это всегда были плевки против ветра. Ветер же с не свойственным данному природному явлению постоянством продолжал дуть только в одну сторону — в сторону патологии. Зачем?
Самый простой ответ на вопрос — деньги, коммерция. Мы за последние десятилетия привыкли к тому, что всё объясняется выгодой. Очень часто на вопрос “зачем?” слышишь:
— Как зачем? Это же деньги!
Вот и превращение страны в большой сумасшедший дом легко объяснить прибылью. Действительно, чем больше больных, тем больше выручка у бигфармы. Да и платная медицина довольна, потому что с какими-то психическими отклонениями лучше ходить к частному врачу, чтобы не было “клейма на всю жизнь”. А то ведь даже водительские права не получишь, если поставят на учёт в психдиспансере.
Большую прибыль приносят и компьютерные игры, вызывающие у детей и у взрослых зависимость, которую некоторые наркологи считают более тяжёлой, чем алкогольная и наркотическая. Зависимость — патологическое состояние, когда воля человека, даже того, кто понимает пагубность своей привычки, не в силах ей сопротивляться.
И салоны тату отнюдь не бесплатно уродуют молодёжь, порой разрисовывая их с ног до головы. Может возникнуть вопрос: а в этом-то что ненормального? Такая мода. Молодёжь стремится ей следовать. Ненормально то, что, уродуя себя, нанося на тело изображения змей, драконов и проч., молодые люди уверены, что они себя украшают. В этом есть неадекватность. Кроме того, один из признаков серьёзного психиатрического расстройства — это регрессивные формы поведения. В данном случае уподобление себя дикарским племенам, где татуировки — органичная часть очень далёкой от нас по времени, географии и религии первобытной культуры.
Но с рукотворной инвалидизацией психики всё не так одномерно. Это, можно сказать, слоёный пирог. Второй слой, второй ответ на вопрос “зачем?” уже не коммерческий, а социально-психологический. Раз уж мы упомянули о регрессе, естественно поговорить об инфантилизме, который в последние годы приобретает массовый характер. Инфантилизм — это несоответствие паспортного и психического возраста, задержка психического развития. Инфантилы поверхностны, безответственны, их не интересует ни прошлое, ни будущее. Их даже в полном объёме не интересует настоящее. Они, как мотыльки, порхают по жизни, ни о чём всерьёз не задумываясь. Если “плохие родители” не обеспечили их недвижимостью, которую можно сдавать в аренду, и приходится работать, то это воспринимается как печальная необходимость. А содержание работы неважно. Лишь бы “не париться”, “не заморачиваться” и получать “нормальные деньги”, которые можно потратить на развлечения, вкусную еду и тусовки, поскольку именно это составляет основной интерес инфантилов. Какие семьи? Какие дети? Какая любовь и дружба? (Это ведь тоже предполагает серьезность и глубину.) Какой там вклад в науку и искусство? Какая созидательная деятельность на благо общества и тем более защита родины? “Онижедети”! Недаром этот мем получил столь широкое распространение.
А ведь если вдуматься, то такая поверхностность в чём-то сродни слабоумию. Живёшь-живёшь, порхаешь — и помрёшь. Впрочем, о смерти тоже не надо думать, подобные мысли могут испортить настроение...
Пугающее множество инфантилов возникло не случайно. Несколько десятилетий подряд в обществе создавались предпосылки для формирования инфантильного типа личности. Сейчас спохватились, что молодёжь не хочет рожать. А разве этой молодёжи не внушали, что надо пожить для себя, объездить весь мир, “попробовать всё” и лишь потом, если появится желание, завести ребенка? (Многодетные семьи вообще причисляли к маргиналам и группам риска.)
Сколько было протестов против создания в нашей стране ювенальной юстиции, отбивающей у людей желание заводить детей, так как под любым предлогом их могут отнять! И что? Её все равно создали, пускай и не под этой вывеской. И детей отнимают до сих пор. В том числе, за бедность и плохой ремонт, то есть по-прежнему ориентируя людей на высокий уровень жизни, который дети, естественно, понижают.
Да и сама эта политика встраивания в “цивилизованный мир”, предполагающая принятие таких законов и моделей поведения, разве не инфантильна? А расчёт на то, что сейчас, когда эта деструктивная политика привела Россию на край пропасти, достаточно дать отмашку, и люди с энтузиазмом вернутся к своим традиционным ценностям... Разве это не инфантильный расчёт? Взмахнули волшебной палочной — и морок рассеется, всё станет хорошо...
Кажется, мы незаметно добрались до третьего слоя “безумного пирога”. Пусть он будет называться политическим. Людьми с нездоровой психикой легче управлять. Казалось бы, парадокс, но это несколько поспешное суждение. Люди в состоянии депрессии (а сейчас таких немало) фактически выпадают из социума. Они психически истощены, угнетены, часто говорят, что “нет сил жить”, и хочется, чтобы их оставили в покое. В исторические моменты, когда необходима мобилизация, на таких людей рассчитывать нельзя.
Другая категория — гебоиды. Они инфантильны, грубы, дурашливы, склонны к асоциальному поведению. Сфера ниже пояса у них расторможена. А еще они отличаются негативизмом, агрессивностью и жестокостью. Именно из таких состоят массовки “оранжевых” революций и прочих “майданов”. Вспомните хотя бы пресловутый лозунг: “Я девочка. Я не хочу в ТС (Таможенный Союз. — Прим. авт.). Я хочу кружевные трусики и в ЕС”. И сравните этот идиотизм с лозунгами других революций: “Свобода, равенство и братство”, “Фабрики рабочим, земля крестьянам”, “Мир хижинам, война дворцам”. Мы сейчас не даём нравственных оценок революционным событиям, а говорим лишь об интеллектуально-культурном уровне плакатных заявлений тех, кто намеревался свергать власть. Именно этот гебоидный бред про “труселя” стал символом киевского майдана, понравился как участникам, так и многочисленным представителям СМИ, которые без всякого сарказма и даже юмора цитировали заветное желание “девочки”. Они были вполне солидарны с ней. То есть гебоидность была поднята на щит и прекрасно сочеталась с кастрюлями на головах, подпрыгиванием и речёвками “Кто не скачет, тот москаль”.
А современные западные политики? Разве это не паноптикум? Совсем недавно президентом мировой державы номер один был Джозеф Байден, страдавший слабоумием, здоровавшийся с воздухом, путавший имена даже членов семьи, порой не узнававший собственную жену и плохо справлявшийся с чтением по электронному суфлеру.
А трансженщина (в прошлом мужчина) Аманда (Митчел) Симпсон, бывшая до 2017 года замминистра обороны США? И адмирал-трансгендер Рейчел Левин, переделавшийся из мужчины в женщину в 2011 году, после чего её (его) карьера резко пошла в гору? И ещё много “трансов”, достигших больших политических высот в разных странах.
Интересно, что в современном мире практически всегда не женщины хотят стать мужчинами, а наоборот. И это даже в рамках безумия смены пола представляет собой безумие в квадрате: мужчины никогда не стремились стать женщинами, поскольку у сильного пола было много привилегий. Сейчас же рукотворное безумие ставит всё с ног на голову. Мужественность объявляется “токсичной”, в странах, где приняты законы о семейно-бытовом насилии, многие мужчины боятся судебных преследований по обвинению в том, что они абьюзеры, насильники, домашние тираны. А став трансженщиной, ты не только избавляешься от вышеперечисленных обвинений, но и получаешь карьерный рост и прочие новые возможности.
Мы, как водится, немного отстаем от “цивилизованного мира”, но всё же и у нас есть кое-какие скромные достижения. Так, например, в 2016 году бывший мэр Архангельска прошёлся по Арбату в трусах, испачканных фекалиями. Целью этой концептуальной акции, заснятой на видео и выложенной на ютубе, было способствовать раскрепощению наших граждан, которым он предлагал “преодолеть свой страх, пройдясь в обоср...х трусах” (https://ruposters.ru/news/19-07-2016/donskoy-shit). Сей перформанс был далеко не первым на счету нашего героя. Ранее он открыл в Москве Музей эротики и кафе “Crazy Toilet” (“Сумасшедший туалет”), где посетители восседали вместо стульев на унитазах и лакомились блюдами, с виду напоминавшими... как бы поаккуратней выразиться?.. отходы человеческой жизнедеятельности. А в 2017 году любитель экзотических променадов публично признался в нетрадиционной ориентации и одновременно заявил о намерении баллотироваться на пост Президента России.
Известны в нашей политике и свои трансгендеры. Алла (в прошлом Павел) Мамонтова, бывшая сначала помощником депутата Московской, а потом и Государственной Думы. В 2016 году членом избиркома в Санкт-Петербурге стала трансгендер Екатерина, в прошлом Артем Моссорош. И почти ни у кого это не вызвало возражений. “Ничего страшного, человек ведь тот же, а желание сменить пол — исключительно личное дело гражданина. Если человек решился, пошёл на этот шаг, то он имеет на это право”, — сказал член Госизбиркома Дмитрий Краснянский (см. Life “Трангендер в избиркоме как конь в сенате” https://life.ru/p/ 901609).
А вот и более свежий случай. 2021 год. СМИ и интернет пестрят заголовками: “С почином нас! Юлия Алёшина — первый в России политик-трансгендер”, “Алтайский политик-трансгендер рассказала, как стала девушкой”, “Первый в России депутат-трансгендер”. В июне 2023 г. она планировала участвовать в выборах губернатора и защищать интересы гражданского общества. Правда, весной 2024 г., почти через год после запрета трансгендеров в России Юлия заявила, что вновь осознала себя мужчиной и возвращает себе прошлое имя Роман. Насчёт политических планов пока заявлено не было. Но кто знает? Быть может, через некоторое время мы увидим новые заголовки, в которых будет фигурировать “первый в России политик-трансгендер, совершивший обратный переход”...
А ещё — кто знает, сколько пришло бы в нашу политику людей, в такой степени не осознающих себя, что они даже затрудняются в определении своего пола? По счастью, трансгендерному умопомешательству воспрепятствовал закон...
И всё же для ответа на вопрос, зачем превращать мир в сумасшедший дом, не хватает ещё одного — завершающего — слоя. Слой этот мировоззренческий и мироустроительный. Сейчас (наконец-то!) с самого верха открыто говорится о том, что Россия ведёт войну за свой суверенитет и свои традиционные ценности. А ведёт она эту войну с теми, кто называет себя глобалистами. Глобализм же, как для многих уже очевидно, это не только единое экономическое и информационное пространство (и в итоге объединение стран в глобальное государство), но и создание некой объединительной культуры. В ее основу, что опять-таки известно, была положена “rock-sex-drug culture” (“культура рока-секса-наркотиков”), которая отменяет традиционные для той или иной страны ценности и ставит на их место свои антиценности.
Если посмотреть на происходящее под этим углом зрения, то станет понятно, зачем людей так планомерно сводят с ума. Ведь когда у человека расшатана психика, у него и нравственные устои не очень крепкие. Их куда проще “разрушить до основанья, а затем...” А затем построить антимир, где норма будет считаться патологией, психически здоровые люди — опасными сумасшедшими, недостойными жить в brave new world. Одно только словосочетание “традиционные ценности” будет, в отличие от матерной ругани, караться сурово и беспощадно.