КСЕНИЯ ЖИЛЕНКОВА НАШ СОВРЕМЕННИК №8 2023

ВОСКРЕСШИЕ

Рассказ

        Скрипнула половица, открылась дверь, и спиной вперёд, волоча тележку с обедом, у которой было сломано одно колесо, вошла старушка Фима. Она оставила тележку у моей кровати и поспешила к окну, бормоча что-то про свежий воздух и про упрямство, граничащее с глупостью. Я молча наблюдал за ней, игнорируя её бормотание и запахи с тарелок, которые щекотали желудок.
        — Александр Романович, вот извольте-с дышать свежим воздухом. А то, как в бочке с рыбой, ей-богу!
        Я выдохнул и перевёл взгляд на часы. Для удобства их перевесили на стену напротив кровати. Стоит признать, матушка и старушка Фима постарались обустроить комнату для меня до самых мелочей.
Когда кто-то проявляет к тебе заботу, чувствуешь себя нужным. А это даёт силы и смысл жить дальше, несмотря на все беды.
        На часах без десяти час. Веры нет уже семь часов. К горлу подступил режущий комок с привкусом жёлчи. Сейчас ощутить чью бы то ни было поддержку мне остро необходимо.
        — Так-с, ну, а обедать то собираетесь-с?
        Я прочистил горло.
        — Нет.
        Фима свела брови у переносицы, отчего её добродушное лицо приобрело оттенки мрачности и нетерпимости. Она могла не обращать внимание на разбросанные вещи, пыль на книжных полках и мебели, на паутину в углах, но если дело касалось готовки и питания, не терпела нарушений правил и распорядка, большую часть из которых придумала сама.
        — Вот что! Так не пойдёт, Александр Романович. Вы завтрак пропустили, теперь вон — обед. Никуда не годится!
На столе осталась недопитая чашка чая со следами помады и печенье. Фима проследила за движением моих глаз.
        — Что-то случилось с Верой Васильевной?
        — Она ушла.
        — За доктором?
        — От меня.
        Фима безмолвно опустилась на стул возле моей кровати. Я повернул к ней голову насколько смог и протянул руку, которую старушка тут же обхватила. Её прикосновение было тёплым, заботливым, словно руки матери. То, что нужно в моменты отчаяния.
        Как хорошо подавляющему большинству людей! Они даже не знают, что есть такая болезнь — туберкулёз позвоночника. Он болен уже полгода и парализован, владеет только одной рукой, а теперь ещё и брошен любимой женщиной. И всё это происходит в разгар молодости, когда хочется жить полноценной жизнью и свершить что-то по-настоящему ст#оящее. А я даже дышать полной грудью не могу, будучи заключённым в гипсовый корсет, будто черепаха в панцирь.
        Покойный отец, пожалуй, посчитал бы моё положение испытанием свыше, я же в моменты отчаяния принимал это за несправедливость, а в дни смирения — за полную анестезию, словно происходящее — подготовка перед сложнейшей операцией, которая изменит мою жизнь на “до” и “после”.
        — Ох, да где ж видано, чтоб жена вот так. Ох... Нет-с, это...
        Я закрыл глаза. Голос Фимы звучал встревоженно. Я её слышал, но не слушал. В голове проносились вспоминания о сегодняшнем утре.
        Раздражённое лицо Веры, недопитый чай, нетронутое печенье… Её любимое. И слова, что звучат в голове до сих пор и отдают болезненным звоном:
        — Я выходила замуж, а не устраивалась сиделкой!
Испытание? Стечение обстоятельств? А быть может, освобождение?
        Быть может, иногда лучшее, что может сделать для тебя человек, — уйти из твоей жизни.
        Фима всё продолжала что-то говорить с большим усердием, а я уловил шум листьев на ветру. Ветер, который так легко взмывает к небу... И я вспомнил о потрясающем полёте на гидроплане четырёхлетней давности.
        Небо — место далёкое от суеты человечества. Оно существует и будет существовать. А что же я... Что же я хочу? Пролежать в небытии остаток жизни? Стать по-настоящему мёртвым?
        Я открыл глаза.
        — Нет-с, вот моя матушка, царствие ей небесное, вот она...
        — А... что там... на обед?
        — О! Александр Романович, вот это правильно-с! Вот это верно-с! Покушаете и настроение появится, и силы.
        Что бы с тобой ни происходило, тело хочет спать и есть. Ты не можешь игнорировать его желания долго. В конечном счёте, желудок потребует пищи, а мозг — сна, и когда ты начнёшь питаться и высыпаться — начнёшь возвращаться к жизни. Я не видел причины дожидаться, когда тело подаст мне сигналы. Отчаяние — не мой спутник по жизни. Я много раз сам себе это доказывал. Похоже, нужно снова напомнить себе об этом.
        Ни матушка, ни няня не впадают в уныние. Одна готовит вкусную еду и ухаживает за мной, другая объездила со мной с десяток городов в поиске хорошего врача. Этот путь привёл нас в Ялту, где здешний воздух должен оказать благоприятное воздействие на мой организм.
        После обеда, влажной уборки и смены постельного белья Фима ушла в аптеку и за продуктами, но перед уходом я попросил её подать мне потрёпанную временем книгу по хирургии и карандаш. Сперва от чтения клонило в сон, но я переборол его. Потом слезился глаз, но и это не остановило меня. Погрузиться в медицинские тексты, докопаться до самых потаённых глубин и найти новые возможности...
        Я перелистнул последнюю страницу, когда за окном уже стемнело. Медицина ставила перед собой одну непостижимую задачу — жить. Жить в здравии, а если это не получается, то с наименьшими мучениями.
        У меня вырвался смешок. Жить, да? Я вдруг подумал, что похож на голову, существующую без тела. Только рука и голова. И даже при таком условии я всё ещё жив. Ведь жив же?
        Передо мной всплыли десятки образов: врачебные кабинеты, операционные, препараты и установки для жизнеобеспечения, от которых идут десятки проводков и трубочек и присоединяются к головам. И головы эти, пережившие смерть остального тела, были словно воскресшие.
        Я сжал карандаш.