МАКСИМ СТРЕЛЬЦОВ НАШ СОВРЕМЕННИК № 5 2025

КУЛАКОМ В ЛОБ

РАССКАЗ


Шёл август, жаркий, сухой, пыльный. Федя только недавно вышел на новую работу — грузчиком в распределительном центре за городом. Последние годы, после техникума и армии, перебивался чем попало: то разнорабочим на стройке, то продавцом в магазине, то вот опять грузчиком. И нигде не задерживался надолго: либо начальство сокращало, либо сам уходил, надеясь найти что-то получше.
В распределительном центре недели не проработал, а уже всё стало раздражать. Раздражал грязный тесный автобус, на котором ездил на склад. Раздражала сама работа — монотонная, механическая, отупляющая. Раздражали другие работники — мигранты с непонятной речью и чуждыми привычками.
Когда вернулся после очередной смены, оказалось, дома отключили горячую воду. Третий раз за лето. То аварии, то профилактика... Приехал грязный, потный, уставший, так тут даже помыться нормально нельзя.
Лёг на диван, открыл книгу в телефоне. Федя надеялся, что книги помогут ему вытянуть себя из пропасти. Курсы в интернете, дополнительное образование, повышение квалификации — слишком сложно, долго и главное — дорого. А вот книги можно бесплатно скачать на пиратских сайтах, прочитать и поумнеть. Или думать, что поумнел.
Прочитал пяток пособий по личностному росту, поиску себя, раскрытию внутреннего “я”. Польза от них ограничивалась тем, что Федя мог иногда пересказать умный совет или интересный факт на перекуре на работе или в раздевалке спортзала. Но как применить эти советы и факты в реальной жизни, не имел ни малейшего понятия.
Читал иногда и художку, которую советовали в книгах по личностному росту. Федя не мог сказать, понравилась ли ему та или иная книга или нет. Читал их, потому что другие люди писали или говорили о них с восхищением. Он и сам заставлял себя восхищаться. А если что-то непонятно, запутанно или глупо, то это он дурак, а не книга плохая.
Один раз, правда, прочитал такой роман, который не оставил равнодушным. “Финансист” Драйзера — про решительного, настырного и хваткого воротилу Фрэнка Каупервуда. Главный герой сам построил свою жизнь, потом всё потерял и сел в тюрьму, но после неё вернулся и вновь заработал состояние. Книга понравилась, но эффект от неё — нет. Когда дочитал, всю ночь лежал без сна, размышлял о своей никчёмной жизни. Хотел уволиться, всё бросить, переехать в другой город или даже в другую страну, пусть хоть гастарбайтером, начать с начала. Потом всё-таки уснул, а наутро передумал увольняться, зато решил больше не читать Драйзера. А то слишком загрузился, вредно для здоровья.
Недавно начал новую книгу, “Тайная история” называется. Как назло, роман тоже раздражал и не помогал отвлечься от работы. Нет, чтоб про что-то нормальное написала эта Тартт… Настрочила целый томище про богатеньких студентов, которые изучают древнегреческий язык. Бред же.
Убрал телефон. Осталось последнее спасение — спорт. Федя пару раз в неделю ходил в спортзал или на улицу на пробежку: так проще всего снимать стресс, ставить мозги на место. Федя любил бокс, увлекался им так страстно, как ничем другим в жизни. За счёт хорошего здоровья, высокого роста и от природы сильного телосложения многих противников на любительском уровне он побеждал на раз-два. Раньше, пока учился в школе и техникуме, катался на соревнования, выступал там неплохо, но до золотых медалей ни разу не добирался. Теперь на ежедневные занятия и поездки на турниры не было времени из-за работы. Тренировки два-три раза в неделю, спарринги с другими ребятами в зале — вот и весь спорт.
Несмотря на усталость и изматывающую смену позади, надел футболку, шорты, обул кроссовки и вышел на пробежку. Не ради здоровья или подготовки к соревнованиям, а просто чтобы почувствовать себя живым и сильным.
Не взял с собой ни наушников, ни телефона. Только ключи от квартиры позвякивали в кармане шорт. Пока бежал по тёмной, плохо освещённой улочке, продолжал ковырять старые залежавшиеся мысли о том, как не повезло с учёбой, что ничего не достиг в спорте, не получается найти нормальную работу... Чем дольше думал, тем сильнее наращивал темп. Убежать. Убежать от этой жизни…
Тревожный звон за спиной сбил с ритма. Не успел Федя обернуться и понять, в чём дело, как в него уже врезался самокатчик. Удар был несильный. Неприятно отозвалось в ноге — самокат задел голень, — но не критично. Это даже не боль в сравнении с ударом, пропущенным от сильного противника на ринге.
Самокатчику досталось сильнее. Он кувыркнулся и распластался на тротуаре. Самокат отлетел на сухую пыльную лужайку у дороги.
— Смотри, куда прёшь, придурок! — рыкнул Федя.
Громко получилось, во всю грудь. Удовольствие от такой ругани не меньше, чем от бега.
— Да я ж звенел! — Самокатчик поднимался, отряхивался, потирал локоть, на котором краснела ссадина.
Парень был, как с рекламы кофейни для хипстеров: короткие тёмно-синие джинсы, полосатые носки, огромные кроссовки, бежевое поло, очки в тонкой золотой оправе, крашеная светлая чёлка… Таких модников Федя не любил.
— Да мне насрать, звенел ты или нет! Я тут бегу, и меня не парит, едет кто-то сзади или нет!
— По сторонам смотреть не пробовал? Хотя места тут до фига. Я бы спокойно проехал, если бы ты локти не расставлял.
На улице темно, метрах в двух светит тусклый фонарь, но даже при таком освещении Федя видел, что парень возрастом с него самого, только лицо посимпатичнее: худое, загорелое, с аккуратной бородкой. Голубые глаза смотрели прямо и дерзко. Он напомнил Феде напыщенных персонажей “Тайной истории”, которых Федя ненавидел.
— Ты права мне тут не качай, недоносок конченный! Здесь вообще не место для таких мудаков на самокатах!
Федя распалял себя всё больше и больше. Он будто всё ещё бежал — бежал и не мог, не хотел останавливаться.
— Да? Ну, а я что-то не увидел знака: “Осторожно, агрессивные бегуны”. Хотя тебе бы больше подошёл: “Осторожно, злая собака”.
Задел всё-таки. Федя умел держать удар, но не умел отпускать, не дав сдачи. Сделал шаг вперёд, встал в боевую стойку и прямым ударом зарядил в лоб самокатчику. Все телодвижения были просты, точны и быстры.
Реакция у пацана нулевая. Не успел ни увернуться, ни прикрыться, ни моргнуть. Очки, сломанные на переносице, свалились под ноги. Сам он отшатнулся на пару шагов к самокату, разом обмяк и шлёпнулся на землю. Будто батарейку вынули.
Феде сразу не понравилось, как упал самокатчик. Он видел много нокдаунов: как падают плашмя на ринг, как скручиваются и начинают хныкать, как выдыхаются и присаживаются на колено. Но этот упал по-другому. Лежал теперь на лужайке рядом с самокатом, как раскуроченная кукла. Глаза закатились и прикрыты веками наполовину. Из носа кровь идёт.
Вокруг тихо и пусто. Ни прохожих, ни машин. Федя ткнул пацана носком кроссовка в бочину. Тот что-то простонал, повернул голову, попробовал подняться, но тщетно.
— Ага, живой. Не фиг на самокатах носиться. Полежи тут, подумай о жизни. Может, поумнеешь, говна ты кусок.
Федя сплюнул, взбодрился и, ещё раз оглядевшись по сторонам, побежал дальше. Всё правильно сделал. Показал этому “попугаю”, где его место. Пусть лежит и не рыпается. Федя снова разбежался, задышал полной грудью, набрал ход. Чувствовал себя счастливым.
Следующие дни выдались на редкость удачными. На работе мигранты накосячили с сортировкой, пришлось задерживать поставки, нести убытки. Федю же, наоборот, хвалили, что делал всё по инструкции, обещали с нового года зарплату поднять.
Позднее ещё и в спортзале себя проявил. Устроили в конце тренировки соревнование по прыжкам на скакалке. Федя сначала отказывался, говорил, что устал, но после уговоров согласился... и побил рекорд зала. Прыгал больше десяти минут без перерыва. Ближайший соперник сдался, не дотерпев и до восьми минут. Все понимающе кивали и приговаривали:
— Ну это ж Федя! Куда нам с ним тягаться?
— Да, Федя крутой!
— Против него нет шансов…
Федя всё слышал, но не отвечал. Наслаждался успехом.
После тренировки товарищи по спортзалу позвали его в спортбар: все собирались смотреть чемпионский бой в тяжелом весе.
Часа за два до главного боя началась трансляция, показывали бои пониже рангом, которые всегда проходят на разогреве. Федя расслабленно сидел в кресле, потягивал пиво. Один из его товарищей листал новости в телефоне и рассказывал те, которые больше всего зацепили.
— Во, смотрите, как одного самокатчика расколбасило. — Показал остальным фотографию человека в больничной палате с перевязанной головой. — Гоняют по улицам, потом сами же ушибаются.
— Да не, — сказал другой. — Его вроде как побили. Даже если упал, не обо что там так удариться.
— И чего? Нашли того, кто побил?
— Какой там... Свидетелей нет, переулок там не людный. Утром таксист проезжал мимо, увидел, остановился, вызвал “скорую”. Парень теперь не соображает ничего. Двух слов связать не может.
— Откуда столько знаешь?
— Сестра в больничке работает, рассказывала дома.
— А, понятно. Федя, слушай, ты про эту историю слышал? Вроде как в твоём районе произошло.
Федя на протяжении всего разговора невольно вжимался в кресло. Когда обратились к нему, он постарался ответить как можно непринуждённее:
— Не, я не в курсе.
Сделал большой глоток пива. Чуть не подавился.
— Знаешь, да. Я думаю, ты прав — пацана точно кто-то покалечил. Так даже с разгона с самоката не ударишься.
— Ага. Вопрос: кто? Менты не шевелятся, не ищут.
— Блин, вот он урод, конечно. Сделал человека инвалидом и смылся.
Тут Федя не выдержал, всё-таки вставил свои пять копеек:
— Может, он сам напросился. Мы ведь не знаем, как дело было, — сказал он тихо, чтобы за соседними столиками не слышали.
— Напросился или нет — это одно дело. А жизнь человеку сломать — это другое. Надо держать себя в руках.
Федя ничего не ответил. Сделал ещё глоток пива.
— Я в сортир, — сказал он и вышел из-за стола.
В туалет не хотелось. Просто надо было сбежать от разговора. Федя умылся холодной водой, пощёлкал костяшками, чтобы унять дрожь в руках. Постоял две минуты над раковиной, посмотрел на себя в зеркало. Вроде успокоился. Надо просто выкинуть это из головы. Когда вернулся к друзьям, говорили уже о другом. О самокатчике больше не вспоминали.
Дома и на работе Федя старался заняться чем угодно, лишь бы не думать о судьбе того парня, но не получалось. Жил ведь нормально, пока не узнал, что сделал пацана инвалидом. Теперь натыкался постоянно в интернете на эту историю, словно её нарочно ему подсовывали. Одна идея засела в голове: сходить к этому бедолаге в больницу. Посмотреть, что с ним стало. Настолько всё плохо, как пишут? Или, может, ещё поправится? Имя нашёл в интернете в одной из статей — Юра Демидов. Узнал адрес больницы, посмотрел на сайте часы посещения. Неделю маялся, пару ночей не спал, как после Драйзера.
Отправился однажды в свой выходной гулять около больницы. Не планировал заходить, но, когда подошёл ко входу, вдруг решился и завернул внутрь. Может, Юра узнает обидчика, завопит, всё вспомнит… Тогда Федю арестуют, отправят под суд. Может, узнает, но, наоборот, простит и сам извинится, что наговорил в тот вечер лишнего. Может, его вообще не пустят или выгонят из палаты. Все эти варианты — от ареста до выдворения — казались логичными и справедливыми. Федя думал о них спокойно, равнодушно.
— К Демидову? Ох, да, бедный мальчик, — подосадовала медсестра в больнице. Указала Феде, в какой палате Юра лежит. — Конечно, можно к нему. Зайдите. Может, вас хотя бы вспомнит...
Федя зашёл в палату и сразу за порогом остановился, как будто наткнулся на невидимую стену. Напротив лежал Юра, лицом к входной двери. Федя сразу его узнал, пусть он теперь без очков, с бинтовым тюрбаном на голове. Узнать было легко: по глазам, по форме лица. Его черты отпечатались в воспоминаниях Феди ясно и чётко.
Юра лежал с открытыми глазами. Смотрел перед собой — на входную дверь. То есть на Федю, который стоял теперь между Юриной койкой и дверью. Глаза его, по-прежнему голубые (Федя думал, что после травмы головы они могут поменять цвет), не косили, смотрели прямо. Но во взгляде потерялась дерзость, потерялась осознанность.
— Кто там пришёл?
Федя не вздрогнул от этого голоса. Он проскочил стадию испуга и резко погрузился в ужас: оцепенел, побелел, вспотел. Но через пару мгновений понял, что это не галлюцинации, не голос из головы. Просто в палате есть ещё кто-то, кого не видно за приоткрытой дверью туалета.
Из-за двери вышла девушка, красивая, лет двадцати, в аккуратном чёрном платье, с короткими русыми волосами. Голубыми глазами и худым лицом она походила на Юру.
— Всё в порядке? — спросила она.
— Я? Да, — опомнился Федя. — Всё нормально. Извините. Я просто не видел вас, думал, никого больше нет в палате.
— Вы к Юре? Его друг?
— Ну как сказать “друг”... друг — громкое слово.
— Понимаю. Тогда вы меня простите, что напугала. Я Виктория, младшая сестра Юры. Можно просто Вика. И можно на “ты”.
— Приятно познакомиться. Я Федя. То есть Фёдор. Но можно просто Федя.
— Можешь сесть на стул рядом с койкой. Я пока отойду, помою кружку после обеда.
Федя сел, куда ему указали. Юра на его приход, на весь разговор, на все движения в палате никак не реагировал. Продолжал смотреть на дверь перед собой. Изредка моргал, долго и лениво, будто веки весили целую тонну.
Из туалета доносился шум воды, звуки касания чашкой раковины.
— Федя... Федя... Ты, наверное, по читательскому клубу с Юрой знаком? — спросила Вика из туалета.
Федя смутился, не знал, что ответить. Над правдоподобной легендой — откуда они знакомы с Юрой — он так и не подумал.
— Читательский клуб? Да, да... читать я люблю, — неопределённо ответил Федя.
Вика вышла из туалета с полотенцем. Стала вытирать помытую кружку.
— Кажется, вспомнила... Юра рассказывал, что спорил с неким Фёдором о “Тайной истории” Тартт. С тобой это было или нет?
Федя сглотнул, похлопал глазами. Он же как раз читал “Тайную историю”, на пятой главе остановился.
— Я? Вряд ли... Сам ещё не закончил, — показалось, что ответить честно будет лучше всего.
— Да? Ну ладно. С кем-то другим было, значит...
Федя смотрел на Юру. А ведь он ещё совсем недавно читал Донну Тартт, спорил о её романе в читательском клубе. Федя честно себе признался: ему не хватает мозгов читать такие книги. А вот Юре хватало. Теперь этот заядлый читатель и спорщик не мог уследить даже за слюной, которая стекала из уголка его рта.
— Ой, ну что такое? — Вика заметила слюну на подбородке.
Вытерла ему лицо полотенцем. Юра всё ещё смотрел на дверь. Ни на секунду взгляд не отвёл.
— Как он? Что врачи говорят?
— Да ничего хорошего...
Вика кинула полотенце на полочку в туалете. Села на койку, взяла Юру за руку. Смотрела то на постель, то на тумбочку, то на дверь в туалет — куда угодно, лишь бы не на брата.
— Мне пора. — Федя поднялся, потянулся на выход. — Рад был познакомиться. Спасибо, что не выгнала, позволила посидеть тут.
— Да ладно, кто б тебя выгнал? Спасибо, что зашёл.
Забыл, что в глазах Вики он хороший знакомый Юры, почти что друг, а не человек, избивший ее брата в темном переулке.
Федя помялся между выходом и койкой, на линии бесстрастного Юриного взгляда.
— Не против, если я потом ещё зайду? — наконец спросил он.
— Что за вопросы? Приходи, конечно. Чем чаще, тем лучше.
Вика всё ещё сидела на койке брата. Обернулась к Феде, осмотрела ещё раз его внимательно, чтобы запомнить.
— Приду обязательно, — сказал Федя и вышел из палаты.
И он приходил. Каждый свободный от смены день, как на вторую работу. Задерживался там с каждым разом всё дольше и дольше.
Федю тянуло узнавать о Юре, о его жизни до травмы, как можно больше. Каждая новая деталь только усиливала это желание.
Вика рассказывала, что Юра тоже подрабатывал грузчиком на складе, когда учился в университете на архитектора. Федя в ответ поделился, что тоже мечтал стать архитектором, расспрашивал дальше. После универа Юра устроился на работу в проектное бюро. Регулярно ходил в спортзал. Только не в подобие Фединого (в цоколе панельного дома, без кондиционера, с тесными раздевалками), а в современный фитнес-клуб с дорогими тренажёрами и сауной. И не грушу он там колотил, а плавал в бассейне. Федя тоже хотел заниматься плаванием, но денег на абонемент не хватало.
Ближе к вечеру Вику на посту около Юры сменяли родители, которые приезжали после работы. Мать — завкафедрой в университете — была женщиной тихой, незаметной. В палату она заходила, как на заведомо проигрышный суд. Взгляд у неё был один в один, как у сына: большие голубые глаза смотрели на всё вокруг без внимания, без надежды, без внутренней искорки. Отец же Юры — стоматолог в частной клинике, — наоборот, был гиперактивным. Заходил в палату и сразу начинал с сыном общаться, шутить, пересказывать случаи с работы, новости из дома. Так сумасшедшие в психушке разговаривают со стульями. Из-за этой напускной бодрости его было жаль ещё больше, чем мать. Она хотя бы принимала трагедию, переживала её, готовилась к худшему исходу, а отец делал всё, чтобы этого не замечать.
Демидовы были семьёй обеспеченной. Федя сразу об этом догадался — не каждому пациенту дадут отдельную палату со своим туалетом. На выходных приходил массажист, разминал лежачего с пяток до макушки. Медсёстры заглядывали несколько раз в день, следили, чтобы не было пролежней.
Тут Федя вспоминал, как сам лежал в больнице с аппендицитом пять лет назад: одна палата на шестерых, врачей не дозваться, в коридоре — очередь на перевязку или на анализы. Вспоминал, как пошёл в техникум после девятого класса, хотя мечтал поступить в университет. Как жил в общаге и с первого курса начал работать. Как пришлось идти в армию, потому что родители отказались поддержать и платить за него взятку в военкомате. Была бы у него такая семья, как у Юры, совсем по-другому жизнь бы пошла. Где бы тогда они с ним познакомились? В аудитории университета, в бассейне фитнес-клуба или при обсуждении книг в читательском клубе, но уж точно не в ссоре на улице.
С каждым визитом Федя всё больше понимал, что ему было бы о чём поговорить с тем парнем, который врезался в него на самокате. Они могли бы до утра разговаривать о жизни, о работе, о спорте, если бы не спорили о правилах движения по тротуару и если бы их спор не закончился тем, чем закончился.
— Он обожал Драйзера, — сказала однажды Вика. — “Финансист” — его любимый роман.
Дыхание оборвалось у Феди. “Финансист” — та самая книга, после которой он не спал целую ночь. Книга, которая возбуждала в нём одновременно восхищение и ненависть. Они могли бы с Юрой часами обсуждать этот роман.
— Мне лично у Драйзера больше нравится “Американская трагедия”. Но Юру можно понять. “Финансист” — мальчишеский роман. Ты читал?
Федя угрюмо кивнул.
В следующий раз он пришёл нарочно рано, к самому началу часов посещения, чтобы попасть в палату до Вики. Сел рядом с Юрой, открыл в телефоне случайный отрывок из “Финансиста”, начал читать дрожащим голосом и чуть ли не через каждый абзац спрашивать:
— Ты слышишь? Узнаёшь?
Отрывал глаза от телефона, смотрел на Юру, ждал реакции. Но ничего. Он лежал всё в той же позе, всё тем же пустым взглядом смотрел на дверь.
Федя взбесился. Отбросил телефон, схватил Юру за плечи, повернул к себе, стал трясти.
— Ну, вспоминай же! Ты в меня на самокате въехал, а я тебе в табло потом зарядил. Вот кулак, помнишь его? Морду мою уродскую помнишь? Ты должен вспомнить!
Снова ничего. Всё тот же пустой бессмысленный взгляд, только теперь не на дверь направлен, а на Федю. Пустил пару слюнявых пузырей изо рта. Федя наконец положил его обратно, отпустил, вытер полотенцем слюни с лица.
Он сел на стул рядом с койкой. Тут пришла Вика. Удивилась, что она не первая посетительница. Федя посмотрел на неё; он был на грани того, чтоб заплакать, поэтому закрыл лицо руками. Вика прошла в палату, подобрала с края койки телефон с открытой книгой.
— “Финансист”? — она узнала текст.
Федя кивнул, не отрывая ладоней от лица. Вика встала позади, обняла его за плечи.
— Я тоже пыталась ему читать: и последние книги, о которых он рассказывал, и те, которые он любил в детстве, — бесполезно. Но всё равно спасибо. Думаю, тебя Юра мог бы смело назвать другом.
Жаркое и сухое лето осталось позади. Во второй половине сентября накатила осень с дождями и ветрами. Но Федя даже в ливень и ураган продолжал приходить, как и Вика. Единственное, что его удивляло: за все те дни, когда он посещал больницу, других посетителей, кроме неё и родителей, он ни разу не встретил.
— Я думал, к нему много кто ходит. Все друзья, знакомые, — сказал Федя, когда они в сильный дождь задержались в палате до вечера.
— Поначалу приходили навестить, пожалеть... Но больше одного раза никто не приходил. Всем тяжело видеть Юру теперь, когда они знали его другим: добрым, умным, энергичным...
— А тебе не тяжело?
Вика долго не отвечала. Она сидела на стуле около койки, держала Юру за руку. Федя стоял позади. Окно за его спиной дрожало от сильного ветра и дождевой дроби.
— Юра не типичный старший брат, который вечно хочет от тебя отвязаться, — заговорила Вика, не оборачиваясь. — Никогда бы не сказал мне “отвали” или “не лезь”. Когда я маленькой болела и не вылезала из постели, он приходил ко мне, мы вместе смотрели мультики или листали книгу с картинками. Когда мы выросли, он всегда защищал меня. Но не опекал, не дёргал сообщениями или звонками, как мама с папой. Он понимал, когда реально надо помочь, а когда лучше не мешать. Я чувствовала, что в любой ситуации мне есть на кого положиться. А теперь...
Она погладила рукой лицо Юры. Тот никак не отреагировал, даже не моргнул. Продолжал лежать бесчувственной восковой куклой. Вика вздохнула — неглубоко, неровно. Задрожала, как стекло в окне под натиском урагана. Федя подошёл, осторожно положил руку ей на плечо, пальцем касаясь шеи.
Впервые на глазах Феди Вика дала волю эмоциям: расплакалась, сжимая изо всех сил руку брата, — вдруг почувствует? Каждый её вздох бил плетью по сердцу — вдруг услышит? Вдруг снова придёт сестре на выручку? Но ничего. На лице Юры не дрогнула ни одна чёрточка.
Успокоившись, Вика отошла в туалет умыться холодной водой. Федя сел на стул на её место.
Намного проще было бы жить, если б ему под горячую руку попался какой-нибудь говнюк. Неверный муж, который спешил домой от любовницы. Плохой сын, который украл деньги у родителей и теперь мчался просадить их в ночном клубе. Но нет же...
Федя мечтал о том, чтобы вернуться назад во времени и удержать себя от удара. Или, например, поставить себе подножку. Тогда упал бы он, а не самокатчик. А Юра, — по словам Вики, такой добрый и отзывчивый, — конечно, остановился бы и помог Феде. Они бы разговорились, познакомились по-человечески.
Раньше Федя часто думал, что судьба по своей воле раскладывает людей в две корзины. В первой — те, кому повезло в этой жизни везде и во всём. Во второй — те, кого родили не пойми зачем и почему, выбросили во взрослую жизнь без денег, без капли родительской любви, без доброго напутственного слова. И этого не изменить. Но теперь, получается, он наткнулся во время пробежки на эту первую корзину, не узнал её, пнул, раскурочил и ещё глубже увяз во второй. Это уже не судьба, не родители-алкоголики, не начальники-самодуры — это он сам сделал. Сам себя приговорил, ударил, приковал к больничной койке.
Федя рванул с места к выходу. Ушёл бы под дождь, не попрощавшись, если б его уже у двери не схватила за рукав Вика. Она не успела вытереться после умывания — сразу бросилась к Феде, когда увидела, что он уходит. Лицо было мокрое, влажные волосы прилипли ко лбу, веки опухли, глаза смотрели в пол.
— Не уходи, пожалуйста, — прошептала Вика и уткнулась лицом в плечо Феди.
Она приподняла руку и обняла его за шею.
Впервые Федя подумал о том, чтобы признаться: он тот негодяй, кто нанёс роковой удар, он причина всех слёз и всех страданий; он не герой, а злодей. Но Вика сейчас так уязвима... Эта новость может её добить. Пока Федя искал оправдания, его руки уже обнимали её за талию. Не мечтал ли он держать в объятиях такую девушку? Пусть хоть одна мечта сбудется.
За пределами Юриной палаты та старая, привычная жизнь шла вразнос. На работу Федя начал опаздывать, лениться. Стал невнимательным. То перепутает коробки местами, то уронит что-то. О повышении оклада теперь не было и речи. Наоборот, грозили штрафами и вычетами из зарплаты.
Всё думал, что же делать дальше... Если очнётся Юра, то что? Федя ему всё объяснит: что не хотел покалечить, что раскаивается, готов загладить вину. Вика наверняка поддержит Федю: “Прости, братец, этого дурака. Он к тебе каждый день приходил. Хороший парень”. И потом он с Юрой подружится. Так ведь всегда в кино бывает: сначала пацаны дерутся, а затем братаются. Будут встречаться постоянно, часами обсуждать книги, работу, жизнь в целом.
Хуже всего стал чувствовать себя на тренировках. Из Феди будто выкачали все силы и отрезали половину мышц. На скакалке выдыхался быстро, по груше бил слабо, на штанге рабочий вес еле-еле выжимал два-три раза.
Устроили как-то раз спарринги. Федю поставили против задиристого новичка, который рвался драться с самими сильными бойцами в зале. Как только Федя надел перчатки и вышел на ринг, сразу понял: что-то не так. Ни лёгкости в ногах, ни реакции, ни рефлексов — ничего не осталось.
Новичок скакал вокруг, выбрасывал осторожные джебы, поддразнивал:
— Ну чего? Давай! Дерись!
Федя отвёл руку для удара, но тут же вспомнил тёмный переулок, взгляд Юры — живой, задиристый, полный энергии. Потом вспомнил другой взгляд Юры — вялый, равнодушный, бессмысленный.
Локоть отведённой для удара руки зашатался. Колени задрожали. Пятки прилипли к настилу ринга. В груди всё сжалось. Затянуло под рёбрами со стороны сердца. Глаза смотрели уже не на противника, а на собственные кулаки в перчатках.
Новичок долго не думал — воспользовался смятением оппонента и зарядил ему в челюсть. Нокдаун. Упал на канаты, с них сполз на настил. В глазах потемнело. Сначала показалось, что вот, теперь присоединится к Юре, но потом всё-таки пришёл в себя. Федя поднялся на счёт восемь, но не вернулся в бой. Он вышел с ринга, выплюнул капу, сунул руки секунданту, чтобы снять перчатки.
Пацаны в зале загудели:
— Чего это с нашим Федей?
— Заболел, наверное?
— Может, в семье что случилось? Умер кто?
Федя никого не слушал, пошёл в раздевалку. На выходе из зала его заметил тренер, подозвал к себе:
— Ты устал, наверное? Отдохнул бы недельку-другую.
Федя кивнул. Ушёл. В зал больше не возвращался.
Читать тоже бросил.
Основным и единственным досугом стали поездки в больницу.
Когда осенью начало рано темнеть, Федя вызвался провожать Вику по дороге домой. Её родители не возражали: боялись потерять ещё и дочь в одном из переулков, где покалечили их сына. Вика брала Федю под руку, касалась подбородком его плеча, рассказывала о своих буднях: училась на третьем курсе журфака, писала на заказ статьи для сайтов. Он платил за них обоих в трамвае или, реже, в такси; угощал пирожными в кафе.
В конце октября в очередной раз приехал в больницу. Вика задерживалась. День выдался пасмурный. Когда Федя зашёл в палату, там было темно и мрачно. Лампы не горели. До окна не добирался ни один луч солнца.
Федя ожидал увидеть привычный пустой взгляд Юры. Но в этот раз он смотрел по-другому. Федя остановился за порогом — как в тот день, когда впервые пришёл сюда. То ли тень так падала, то ли положение головы поменялось, но взгляд Юры теперь был не пустым. Наоборот, он словно бы всё видел, всё помнил, всё понимал, но не хотел ничего говорить.
Осторожными шагами, с мелкими тихими вдохами Федя подошёл к койке. Он чуть нагнулся, опершись рукой о постель.
— Юра, ты как?
Тут Юрина голова повернулась, и глаза уперлись в Федино лицо.
Федя сразу отшатнулся, встал вплотную к стене. На лице выступил холодный пот. Колени и челюсть дрожали. Несколько секунд он стоял так, прибитый к стене взглядом Юры, потом опомнился и выбежал в коридор.
— Он очнулся! — кричал Федя первой попавшейся медсестре. — Очнулся! Пришёл в себя!
— Что за шум? Кто очнулся? — подошёл к нему врач. — Успокойтесь. Объясните, что произошло?
— Я там... а он того... он смотрел... а я к нему... а он взял и повернулся...
Федя махал руками в сторону палаты, из которой вышел.
— Кто у нас там? — Врач проверил записи. — Так, Юрий Демидов. Да, помню. Что ж, давайте посмотрим, — добавил он без особой надежды в голосе и зашёл в палату.
Врач осматривал Юру, ощупывал руки, шею, светил фонариком в глаза. Федя не решался подойти, стоял у входа.
— Он повернулся ко мне. Посмотрел. Он узнал меня, я по глазам видел. Мне даже показалось... показалось, он рот открыл, чтобы сказать что-то...
— Это невозможно, — перебил его врач.
— Почему?
— Потому что он умер.
Федя завалился назад. Упал бы, если бы не уткнулся лопатками в стену. Медленно сползал вниз, ожидая встретить под собой стул, скамейку или какую-другую опору. Но ничего. Поэтому он опускался, тонул, пока на обмяк совсем и не сел на пол.
— Ну что ж вы...
Врач отошёл от койки.
— Сами подниметесь или мне санитаров вызвать? — сказал он и потянул Федю за руку.
Федя подумал, что, может, и вправду лучше санитаров позвать? Койка освободится, и он займёт Юрино место. Будет, парализованный, смотреть в одну точку перед собой. Разве как-то иначе проживёт он свою жизнь лучше?
Дверь в палату открылась. Пришла Вика. Федя встрепенулся, позволил врачу себя поднять.
— Привет! Что тут у вас? Владимир Сергеевич, что вы тут делаете? Что случилось...
По белому лицу Феди, по скорбному виду врача она сама всё поняла. Уронила на пол сумочку, бросилась к койке, упала на грудь Юры, схватила его за плечи. Держать его, держать как можно крепче. Чтобы не забрали, не унесли. Но поздно. Всё самое важное давно забрали, унесли — выбили уже тогда, в тёмном переулке.
— Я пойду позвоню вашим родителям, — сказал Владимир Сергеевич. — Пусть тоже приедут. Надо проститься. Соболезную.
Он пошёл на выход из палаты, но по пути успел шепнуть Феде:
— Побудьте тут пока. Для родных это сильный удар.
“Сильный удар”. Федя закрыл глаза, снова чуть не упал. В этот раз ухватился за батарею, как за канаты на ринге. Не успела дверь закрыться за врачом, как Федя тоже потянулся на выход.
Вика заметила его движения. Подняла голову, посмотрела на Федю, но брата не отпускала.
— Ты куда? — спросила она.
— Мне... там... давно пора, — мямлил Федя. Но потом резко замолчал, вдохнул поглубже, собрал остатки сил, сказал: — Прости.
И ушёл.
Тем же вечером Демидовым позвонил участковый. Рассказал, что пришёл к ним парень, признался в нанесении тяжких телесных. Назвал имя, точное место, дату, время. Подписал чистосердечное. Парня отвезли в СИЗО, посадили в камеру. Он там умудрился оторвать кран от мойки, разбил им себе лоб. В санчасти сказали: может, оклемается, но вряд ли что-то соображать теперь будет.
Демидовы и удивились, и испугались. Нашёлся преступник, который всё время был у них под носом, выдавал себя за друга.
Родители занялись похоронами, о Феде быстро забыли. Мразь, конечно, хоть и признался. Сына это им не вернёт...
Вика же ещё несколько дней помнила Федю. Приняла ведь за друга, чуть не влюбилась в него. И отвратительно, и жалко. Приходить, проведывать не могла, не хотела. Передала для него через участкового корзину с фруктами. На том и закончила для себя эту историю.

2024