МАЛОФЕЕВА ЕКАТЕРИНА НАШ СОВРЕМЕННИК № 8 2023

СМОРОДИНОВАЯ ТЕМНОТА

* * *
В сердце толкнётся щенком тревога
эхом на дальний лай,
и догоняет рассвет дорога,
небо схватив за край.

Холод рычит и кусает руки.
Уголь под снегом бел —
белое гасит любые звуки.
Думаю о тебе.

* * *
Проспект задремал, пригасил огни,
гнездится с ворчанием чернота,
ты снова вполглаза меня читал,
не видя за строками смысла нить,
сюжета не отыскав.
Апрель был печален и четвергов.
Котёнок дичился моих шагов,
ключи заиграл под шкаф.

Ищу по углам — всё не те, не те,
и кажется — то, что не сберегли,
потерянно тоже лежит в пыли
у плинтуса в темноте.

* * *
Сарай просел, ещё пока не ветхий,
но подветшавший, лёг к забору креном.
Хрустален воздух сладкий предвесенний.

Мой белый двор расчерчивают сеткой
проталинок растущие побеги
и разбавляют пятна редких красок —
игрушечные всполохи пластмассы,
до марта похороненной под снегом,
оранжевый огонь шуруповёрта.

Поранившись, роняешь саморезы,
и кровью пахнет мёрзлое железо
и обжигает, притворившись мёртвым.

* * *
С минутами жизнь мчит вперегонки.
Я на завалинке сижу. Стена дождя.
Полынь и хвощ босые ноги холодят.
Мокрец ковром — сплошные сорняки.

Я ухватилась за дощатый старый край,
и так саднит теперь занозами ладонь.
Клей подорожника заплатку — и не тронь.
Сырой водой из старого ведра
я напилась и понемногу ожила.

Топили баню — пахнет дымом и углём,
подмокшим деревом в садочке и землёй.
И талым льдом осколки битого стекла
в закатном свете ласково искрят.

В смородиновой тёплой темноте
бумажным самолетом день летел,
листочком отрывным календаря.

* * *
Прозрачное под ноги расплескав,
глотала воду жадно, ошалело,
истёртый в порошок амоксиклав
белил мне пальцы, и заря алела,
неслышно занимаясь за окном,
пластмассово фигурка скарабея
застыла на льняном и кружевном,
и тени убегали, розовея,
на стены, и морочил недосып,
и пахло морсом и свечным нагаром,
и танцевала пыль в лучах косых.

Измученный непреходящим жаром,
ребёнок спал, раскинувшись звездой.
Я захлебнулась тишиной и задержалась
в дверях, ловя с кровати лёгкий вдох,
и успокоенно вошла.

Совсем светало,
пусть будет день. На кресло опустилась,
прикрыв глаза, ловя короткий сон.

Хранимый беспокойной этой силой,
кружился мир, спокоен, воскрешён.

* * *
“Ты, в богадушумать, куда, алё?”—
вскрывая шов разрытой теплотрассы,
ремонтники ругались.

Небо красил белилами зелёный самолёт.

А все же скучно будет, согласись,
без офисной кофейной несвободы
за пазухой гигантского завода —
такая мощь, мифическая высь.

В поникшие чужие хризантемы
шептала: “Никогда... Я никогда...”

И сукровично-ржавая вода
оттикивала проданное время.

* * *
И немы пророки, пусты словари,
утих бесконечный шум,
и больше не хочется нам
говорить,
и я распроизношу
обратно слова — легкотелы, пусты,
давлюсь ими — соль и дым,
осколки промолвленной неправоты
и капли живой воды.

Осыплется буквенная крупа,
оставит меня одну.
Уляжется пусть, превратится в пар,
дыхание
и тишину.

* * *
ИЗ ЦИКЛА “МОСКВА-ВЛАДИВОСТОК»

Старые дачки прожитым уютом
Взгляды цепляют, и тянет сойти,
Быть продавщицей в киоске “Продукты”,
Жить в окривевшем домишке. Мутит,
Голову кружит плацкартная дрёма.
Церковь на взгорке, посёлок укрыт
Тенью огромных цветущих черёмух.
В стоне вагонов мне слышится рык —
Тигры за поездом ласково, жадно
Взглядом следят из дремучих кустов.
Тянется в лес вдоль откоса распадок.
Дальний Восток, тридевятый Восток.