МАРИЯ КОСОВСКАЯ НАШ СОВРЕМЕННИК № 12 2023

        СУМАСШЕДШИЕ В МЕТРО

        РАССКАЗЫ

        ПРО ДЕТСТВО

        Мы росли, как Маугли в джунглях. Питались щавелем, дикими яблоками и жевали гудрон с крыши. В пять лет я в одиночку, как Фёдор Конюхов, совершала кругосветное путешествие по своему городу с десяти утра и до десяти вечера. Я исследовала городские стройки, овраги за дачами, болота на пустырях, подвалы и лесопосадки.
        Сегодня дети в пятилетнем возрасте должны уметь отличить автобус от мотоцикла, знать цвета и определять по вкусу названия овощей и фруктов. Мы должны были уметь выживать, потому что если ты не отличила по вкусу мухомор от сыроежки, то нужно вовремя вызвать у себя рвоту, иначе мама будет ругать, что ты опять нажралась какой-то гадости до обеда.
        А слышали правило, что детей можно оставлять дома одних с десяти лет? Родители оставляли меня с пяти. Причём я не просто была одна, я сидела с младшей. Ей было около года, и она обитала в детской кроватке. Это такая одиночная камера для малолетних рецидивистов: на свободный мир смотришь сквозь деревянную решётку. Она, естественно, плакала. Я лежала на полу и читала ей “Айболита”. И чем громче она плакала, тем громче я читала. Для меня это было делом принципа: великая русская литература должна победить беспощадный и бессмысленный русский бунт. И вдруг сестра перестала плакать. Я, уверенная, что история Айболита в Африке её увлекла, читала ещё где-то в течение получаса. Когда мама позвонила в дверь, я поднялась с пола и ужаснулась. Сестрёнка улыбалась и держала в руке какашку. Всё было вымазано в коричневое: стена, кроватка, одеяло. Ребёнок вонял, но при этом был абсолютно счастлив...
        А как мы ходили в школу, помните? Это сейчас детей довозят до школы на машине. Я шла зимой в темноте на другой конец города по заброшенной стройке и одичавшему яблоневому саду. Возвращалась я тоже затемно, потому что родители работали и оставляли меня на продлёнку. Помню, однажды пацаны устроили нам облаву, натянули на лица шапки, как балаклавы, и вероломно напали. Ночь, улица, фонарь, канава... Легко можно было в неё упасть, когда навстречу с криками на тебя бегут ниндзя. Девочки врассыпную. Я тоже в панике куда-то бегу.
        За мной погнался Лёшка Струлёв, я узнала его по куртке. Он повалил меня в сугроб и поцеловал через шапку. А я за это двинула его в нос, после чего он неделю не вынимал из него вату. И это был второй класс! На что сейчас способны дети во втором классе? Моя во втором классе мне пожаловалась, что мальчик без разрешения фотографирует её на телефон. “Мам, — говорит, — подай на него в суд!” И я такая: “Хорошо, сейчас зайду и подам!” Она до сих пор думает, что мы его тогда засудили, потому что родители этого мальчика каждый день под конвоем водят его в школу. А мальчику тринадцать лет.
        Да, мы тогда жили в маленьком и безопасном городе. Сейчас живём в Москве. А здесь маньяки, педофилы, автолюбители. Они носятся, как сумасшедшие, по дворам. Много, конечно, машин. А это потенциальная опасность. В моём детстве машин почти не было. В нашей семье машина имелась только у деда и числилась в статусе не транспортного средства, а почётного члена семьи, большую часть времени недееспособного. Дед возился со своим “Москвичом” в гараже, будто с любовницей, — часами, а нас возил на нём два раза в год: весной после первомайского застолья (и то — в качестве подарка на день рождения моему отцу) и в конце лета, когда мы везли с бабушкиной дачи тыквы, патиссоны и безнадёжную тоску от неотвратимости учебного года. Я помню эти поездки: восторг, упоение, лёгкая тошнота. В “Москвиче” всегда пахло бензином. Мы сидели на выпуклом кожаном диване, стараясь не соскальзывать, когда дед тормозил. Потому что ремни безопасности на задних сиденьях тогда ещё не были изобретены.
        Вообще, в моём детстве машины были как нечто невероятное, из области мечты. Почти как телевизор.
Нет, телевизор у нас был. Но один. И его всегда смотрел папа, и его прерогативой было выбирать канал. Выбор при этом оказывался несложный: “первый” или “второй”. Всего два канала. Мы, дети, должны были оставлять заявку на просмотр телевизора за неделю, и потом каждый день напоминать, чтобы папа понимал, как нам это важно. Мы всегда знали, что хотим смотреть: каждое воскресение в шесть часов вечера “Утиные истории” и “Чип и Дейл”. А в остальное время книжки. Читали от нечего делать. Потому что какие тебе мультики? Их нет. Только психоделический “Ёжик в тумане’’ и не менее психоделический инопланетянин со странной дудочкой. И только по утрам, чтобы мы охотнее шли в школу.
        Сейчас мы слишком опекаем детей. Этим летом мои были у бабушки. Старшая позвонила и спросила разрешения пойти купаться с друзьями на реку. Ей двенадцать. Я сначала не разрешила. А потом вспомнила себя. Мы ходили купаться одни лет с семи на пруд рядом с железной дорогой. В пруду плавало полно старых шпал. Мы усаживались на них верхом и устраивали бои: мальчики против девочек. Думаете, это было безопасно? Легко могло прилететь шпалой по башке, ведь бились мы ожесточённо. Если побеждали пацаны, то срывали с нас купальники. Война велась насмерть. И мы частенько брали на абордаж их корабли, потому что нам для равноправия не нужен был феминизм. У нас была пионерия и камни.
        Сейчас дети воспитываются интернетом. Их реальность — “Бравл Старс”, “Роблокс”, “Майнкрафт”. В моём детстве интернета не было. И когда я говорю эту фразу детям, они думают, что я вру, чтобы заставить их делать уроки. А я действительно про компьютер услышала только в десятом классе. Сашка Назаров, одноклассник, похвастался, что у него дома есть компьютер, и предложил с ним гулять. Я согласилась. Потому что очень хотела посмотреть на компьютер. Помню, как мы с ним гуляли вечерами. Дойдёшь до кургана и Вечного огня, погреешься, подумаешь о смерти и подвиге, и обратно: в подвал, пить с пацанами разведённый спирт. Мы неделю встречались, и он так и не показал мне компьютер. Я решила, что наврал, и порвала с ним. Потому что нет компьютера — нет подружки.
         А ещё у нас в городе была одна дорога, по которой ходил один автобус. Он объезжал город за полчаса. Пешком из одного конца в другой занимало примерно столько же времени. Конечно, мы катались на автобусе исключительно для прикола. Чтобы ехать, смотреть в заднее окно, в которое колотит град с дождём, и петь пьяными голосами: “Медленно минуты уплывают вдаль, / встречи с ними ты уже не жди, / и хотя нам прошлого немного жаль, / лучшее, конечно, впереди...”
        И “лучшее” действительно было впереди. А сейчас оно наступило. Лучшее...


        ТРИТОН

        Мужу на двадцать третье февраля подарили набор вяленого мяса разных сортов. Сижу, доедаю оленя. Муж так и не попробовал, говорит, мумиями не питаюсь. Ну, ладно. Главное, что варёные трупы пока ест, а то я куриный суп варю. Но я не об этом.
        В детстве я много читала, особенно про индейцев. “Оцеола, вождь семинолов”, “Последний из могикан”, “Дочь Монтесумы”, “Следопыт”. Индейцы и бледнолицые всегда ели вяленое мясо. И я ещё в детстве мечтала попробовать его. В сорок лет мечта сбылась. Вяленое мясо оказалось точь-в-точь таким, каким я его представляла, — жёстким, пряно-солёным, с дымом и привкусом приключений.
        Отлично помню то лето, когда наш клан индейцев племени “маки-наки” с десяти утра и до семи вечера, пока не завоет сирена на пожарной станции, а иногда и дольше, до темноты, обитал в диких прериях — заброшенном яблоневом саду “Городенцы”. У нас была своя Зебра — яблоня, которая одновременно представляла дом и тотемного зверя. Хотя всё придумала и организовала я, вождём был назначен Пашка Бергер. Для себя я скромно выбрала должность шамана: собирала травки, в основном полынь и сурепку, бросала в костёр и заставляла остальных индейцев дышать дымом.
        Однажды наше племя отправилось на охоту в саванну. Как обычно, мы набрали кислых “залепух” и уже возвращались к Зебре, когда нашли на тропинке дохлую крысу. Я решила, что будет невежливо отказаться от дара природы, и властью шамана постановила, что мы должны эту крысу взять. Остальные индейцы почему-то сразу захотели домой. Я одна донесла крысу в консервной банке до нашего дерева, где разделала её палочками и стёклышками, вытащила внутренности и развесила на ветвях. Мной двигал острый натуралистический интерес и духи предков, которые сказали, что так я смогу защитить нас от зла. После этого моё племя почему-то отказалось со мной дружить. И когда зло в виде старшеклассников всё же пришло под наше дерево бухать, мне пришлось одной защищать Зебру. Я победила. Потому что индеец, который не боится дохлой крысы, не боится уже ничего. Ну, или вокруг просто было полно других деревьев, под которыми не прыгала малолетняя долбанашка с очумевшим взглядом и разрисованным золой лицом — старшеклассники поматерились, погрозили расправой и ушли. Я, помню, торжествовала, развела костёр и одна до темноты танцевала вокруг него.
        А ещё в моей жизни была большая охота. Я ловила королевского тритона. Часами сидела на берегу болота, не мигая, смотрела на поверхность воды и держала наготове сачок. Ведь чтобы поймать тритона, надо думать, как тритон. А они думают, надолго замирая у поверхности воды, и при малейшем твоём движении уплывают. Обычных тритонов я ловила десятками. Но этот был очень умён. Он походил на саламандру: чёрный, с оранжевым брюхом, большой. Оказалось, на него охотилась не только я. Однажды утром я ехала на велике к своему болоту, а мне навстречу шёл мальчишка с трёхлитровой банкой, в которой сидел тритон. Тот самый. Мой. Королевский...
        Я была уверена, что в болоте обитает только один такой. Как Алёнушка из сказки, я сидела и плакала на берегу своего болота. Но вдруг на поверхность всплыл точно такой же, второй королевский тритон. А я неожиданно для себя его поймала. И поняла — это самка, жена того, которого нёс мальчишка. Она была расстроена, поэтому так легко дала себя изловить. Мы вместе поплакали о нелёгкой женской доле, и я отпустила её. С тех пор тритонов я больше не ловлю. И вообще никого не ловлю, даже рыбу.
        Когда я рассказываю мужу про своё индейство и охоту, он не верит. Говорит, что я всё выдумала. Но я отлично помню, как выглядел мой тритон. Чёрный, большой, с оранжевым пузом. Я посмотрела в интернете, такой действительно существует — огнебрюхий китайский тритон. Правда, он не водится в нашем регионе...


        КОТОВ И РЫБАЛКА

        Как буддист я, конечно, против рыбалки. Если убийство требуется ради выживания семьи — его ещё можно простить. Но в нашем мире, когда колбаса растёт на деревьях, а стейки зреют на прилавках в “Пятёрочке”, нет смысла собственноручно лишать жизни живое существо.
        Но я вполне могу понять охотничий инстинкт. Во мне самой живёт инстинкт собирателя. Куда бы я ни поехала, через окно машины и даже поезда ищу взглядом в придорожной лесопосадке грибы. Ягоды я собираю с азартом картёжника. Карабкаюсь на яблони, чтобы сорвать самое наливное яблочко с верхушки. Короче, в собирательстве теряю связь с реальностью, во мне включается другая, более древняя личность, сильная, ловкая и азартная, как маньяк. Наверное, что-то похожее происходит с охотниками-рыбаками.

        Недавно я услышала историю про рыбалку, которой мне хочется поделиться. Рассказал её мой свёкр. (Для тех, кто не может запомнить всех этих родственных званий, — отец мужа.)
        Итак... Отправился Котов как-то раз на рыбалку. Рыбак он был неопытный. Рыбу не любил ни в приготовленном, ни в живом виде. Он её даже побаивался, как какого-то странного полуживого предмета с выпученными бессмысленными глазами. Но в данном случае им двигал спортивный интерес и подначки товарищей — тварь ты дрожащая или добытчик и мужик?
        Котов был мужик, хоть уже немолодой, традиционно женатый и несколько пьющий. Поэтому второй и третьей причинами оказались стандартные мужские желания: свалить от жены на природу и как следует прибухнуть.
И вот сидят Котов и его дружбаны в подпитии на берегу водоёма. Осень, лес, рыболовное хозяйство, в котором рыба приучена сама насаживаться на крючки. У друганов, как у рыбаков бывалых, клюёт без продыху, и уже есть улов — по два-три зеркальных карпа. У Котова — тишина. Ему обидно.
        Минут через тридцать напряжённого всматривания Котов вдруг видит, как его поплавок нервно дёргается и уходит под воду. Порывистый от обиды и долгожданной радости, Котов дёргает удочку. Рыба вылетает из озера и идёт по стандартной баллистической траектории — вокруг земли. Она летит и видит пруд с тёмной водой, газон вдоль берега, лес вдали и банкетный зал, где празднуют свадьбу, а невесту по старинной русской традиции тащит на стоянку какой-то мужик — “ворует”. Тут окружность траектории заканчивается, и рыба шлёпается прямо на лавочку, на которой дремлет кот.
         Кот, конечно же, ошалел от счастья. С перепугу он, правда, сперва зашипел. Но потом принюхался, посмотрел по сторонам и будто бы даже улыбнулся. И вот картина: Котов смотрит на кота, кот на рыбу, рыба одним глазом в небо, вторым между деревяшками лавочки в газон, на листик, по которому ползёт гусеница, будущая капустница, если, конечно же, доживёт.
        В этой невольной пищевой цепочке, где вершиной эволюции должен быть человек, по уровню интеллекта всё же побеждает кот — он ведёт себя естественно и непринуждённо: с присущей котам грацией точно рассчитал движение, необходимое, чтобы рыбу схватить. Но не успел. Котов неестественно заорал и дёрнул удочку в обратную сторону, но движения не рассчитал. Рыба полетела по той же баллистической траектории обратно: лес, банкетный зал, рыдающая на стоянке невеста, газон, пруд. В воду рыба вошла с приятным глухим “бульк”.
        Разочарованный кот смотрел на подлого Котова. Разочарованный Котов смотрел на неумолимый пруд. По воде пруда расходилось кругами отчаяние. Исчезнувшая в тёмной воде рыба никуда не смотрела, ибо уже ничего с перепугу не видела и не понимала. К тому же её снова повлекло вверх: Котов опять дёрнул удочку. Но рыбья губа не выдержала такой резкой перемены судьбы и порвалась. Леска тонко зазвенела, вместе с крючком вылетела из воды и крепко запуталась в кроне берёзы. Раздосадованный Котов дёрнул за удочку и благополучно её сломал. На этом его рыбалка в тот день прекратилась. Может, и к лучшему. Некоторым не идёт ловить рыбу.
        Я, например, в детстве ходила с братом ловить ротанов. Эти прожорливые твари заглатывали крючок с наживкой сразу в желудок. Их, может, и стоило бы переловить, потому что они сожрали в пруду других, более благородных рыб: карасей и карпов. Но, как решила за меня судьба, это была не моя война, и я ни разу ничего не поймала, хотя мой брат, на радость котам, таскал одного за другим. Я же, как Котов, ломала удочки, обещала убить всех рыб, как только поймаю, и проклинала рыбалку. Дура! Не знала, что это меня хорошая карма берегла. Так что мне в следующей жизни отвечать только за убийство грибов.

        ВОЛОС

        Моя суперспособность — влипать в истории. Я могу попасть в какой-нибудь казус ну, просто на пустом месте. Типа поскользнулась, упала, очнулась — муж. Или пила, курила, тусовалась — сорок. От меня в этой жизни вообще мало что зависит. Но это другая история....
        Еду я тут недавно в метро. Сижу, читаю. В вагоне жарко. Я, как бы охлаждая себя, ерошу и проветриваю шевелюру. Она у меня, конечно, как сметана “На каждый день” — жидкая, но в вагоне очень жарко. Вдруг замечаю, что один мой волос упал женщине на грудь. Она дремлет, но выглядит угрожающе: носатая, с нарисованными бровями и таким напряжением в лице, будто силой мысли удерживает мир от апокалипсиса. Женщина к тому же вся в чёрном. А волос длинный, белый и тонкий, и на контрасте сразу бросается в глаза.
        Блин, думаю, что делать? С одной стороны, вроде бы ничего страшного, может, и не заметит. А с другой... Вдруг заметит? Ей будет неприятно. Я представила, как она брезгливо поднимет его кончиками пальцев, приложит ко мне и хмыкнет, мол, понятно, откуда волосы росли. А что я могу поделать? Волосы же, как дети, — рано или поздно покидают тебя.
        Пока я мучительно на что-то решалась, в вагон вошла девушка со светлыми волосами. Она, на счастье, повисла на поручне надо мной и чёрной женщиной. Фуф, теперь та, если и заметит, подумает на неё. А там такая блондинка… У неё даже юбка низкой социальной ответственности, что уж говорить о волосах.
        Но тут мне в голову пришла другая мысль. А что, если эта спящая женщина — ведьма? Волосы ведь дают власть над человеком. Индейцы навахо даже верили, что в волосах хранятся мысли. Нет, всё же надо подстричься коротко, а то я так много думаю — устаю.
        А женщина, между прочим, действительно походила на ведьму. Худая, средневековая и в чёрном платье. В таком ходят на собеседования, на похороны и вызывать суккуба. Я представила, как она снимет с себя мой волос, намотает на палец, дунет, плюнет, произнесёт заклинание, и всё — я снова в колл-центре делаю “холодные звонки”. Бр-р-р-р, ужас!
        Блондинка тем временем плюхнулась на освободившееся место и сразу же уткнулась в свой телефон. Пора действовать! Чёрная женщина так же сидела с зажмуренными глазами. Я нерешительно потянулась, рука моя ненадолго зависла над сумкой, которая лежала у женщины на коленях и была приоткрыта. И вдруг заметила, что на меня с ухмылкой смотрит потный мужик. Нос его прямо лоснился от предвкушения веселья. Он подмигнул мне и погладил себя по лысой голове. Пока я раздумывала, на что он намекает, рука моя ухватила волос.
        — Хочешь кошелёк своровать!? — женщина крепко вцепилась в моё запястье.
        — Что? Нет, вы неправильно поняли.
        Волос меж тем выпал и приземлился к ней в сумку.
        — Сейчас станция будет, к полицейским пойдёшь. Знаю я таких “неправильно поняли”. Шлындают по метро и ждут, кто уснёт. Паразитка! На честных людях наживаешься! Я работаю день и ночь, а она шасть в сумку рукой — и на тебе, кошелёк.
        Я, в общем-то, разделяла её возмущение: у меня тоже однажды вытащили телефон, а ещё выложили на Флибусте мои книги. Я попробовала было поделиться с ней этими фактами, но она не давала вставить ни слова. Поезд приехал на “Октябрьскую”, женщина потащила меня из электрички, а потный мужик радостно нам помахал. Я покорно шла. Со стороны это, наверное, выглядело так, будто перезрелую дочку ведёт за руку мать: “Я тебя породила, я на тебя и заявлю!”
        В начале платформы стояли двое прыщавых полицейских, к которым женщина и отбуксировала меня.
        — Это воровка! Заберите её.
        Полицейские переглянулись.
        — Ничего я у неё не крала. Я хотела с неё свой волос убрать.
        — А зачем вы его на неё кинули? — строго спросил один из них.
        — Да он сам упал. Я подумала, что это невежливо... Вот представьте, вы уроните на приятеля свой волос.
        Они снова переглянулись и заржали. Оба были подстрижены почти под ноль.
        — Да, плохой пример, — согласилась я.
        — Она карманник. Проверьте её.
        — У вас что-то пропало?
        — Откуда мне знать!
        — Посмотрите.
        Она стала рыться в сумке, вытаскивая странные предметы: калькулятор, теннисный мячик, стамеску, зуб в пакетике, намордник. Кажется, с этой женщиной действительно что-то было не так. Мой волос, зацепившись за стамеску, сам выбрался из сумки и теперь медленно падал на пол. Пока, дружище, устроил же ты мне приключение.
        — Ну что? Украли у вас что-нибудь?
        — Она не успела. А хотела украсть кошелёк.
        — До свидания, гражданки, — полицейские обошли нас и направились по платформе, прогуливаясь, как влюблённая парочка из рассказа “Дама с собачкой”, только вместо собачки один из них нежно поглаживал кобуру.
        Я улыбнулась женщине и виновато пожала плечами. Та смачно плюнула мне в лицо и рассерженно убежала. Плевок повис на толстовке.
        Я вытирала слюну салфеткой и думала: один-один. Вспомнился случай, как во втором классе я влюбилась в мальчика, с которым сидела за партой. Мне хотелось его поцеловать, но он подобное презирал и наверняка поднял бы меня на смех. Я послюнявила кончик карандаша и ткнула ему в щёку, даже несколько раз: мне казалось, так я его целую. Он разозлился и пожаловался учительнице. Нас рассадили.


        БОДХИСАТТВА

        Ехала Женя в метро и читала буддийскую книгу. Известный современный лама (но не далай, бывают в Тибете и другие) комментировал древнего буддийского мудреца, который придумал и записал тридцать семь практик, которые должен выполнять бодхисаттва.
        Тут требуется пояснение. Бодхисаттва — это такой человек, который по пути к просветлению старается прихватить с собой всех остальных существ. Дело вовсе не в том, чтобы притащить в просветление тех, кто, может, и не желает туда попасть. А в том, что, с буддийской точки зрения, мир, который мы воспринимаем — отражение нашего ума. И если увидеть его просветлённым, то в этот момент как раз и достигнешь просветления сам. Ну, или что-то в этом роде. Точно не знаем. Пока, во всяком случае. А там как Бог даст.
        В общем, едет Женя в метро и читает книжку “Тридцать семь практик бодхисаттвы”, с комментариями. Суть в том, что практика бодхисаттвы — это, в первую очередь, думать о счастье других.
        Дальше шёл комментарий, проясняющий эту мысль до кристальной ясности. И так до Жени эта мысль дошла, так была заново ею понята и прочувствована, что она даже слегка прослезилась.
        Женя огляделась по сторонам в поисках того, кого бы ей осчастливить. Но никого страждущего рядом не было. Некому даже место уступить. Висла, правда, рядом на поручне зрелая дама, страдающая всем лицом от боли в узких туфлях. Но таким с некоторых пор Женя место не уступала. Как-то в похожей ситуации произошёл с Женей казус — она хотела уступить место женщине, а та оскорбилась, что её приняли за старую, и чуть не ударила Женю сумкой. Вот и эта висящая дама при более пристальном на неё взгляде казалась Жене не старше её самой, просто чуть хуже сохранилась. “Но кто её знает, вдруг она не цифрует, что плохо выглядит, — думала Женя. — А я всё-таки бодхисаттва и не должна обижать существ”.
        Женя ехала на тренировку в танцевальную школу. Она уже сильно опаздывала и потому спешила. Когда Женя вошла в здание школы, будто специально для неё подъехал лифт, которого обычно не дождёшься. Женя влетела. И вдруг заметила, что за ней целая толпа из женщин. Вернее, это Женя была за ними, просто двигалась чуть быстрей, и потому очередь как-то проскочила.
        — Вообще-то мы тут стояли, — сказала одна из “стоявших”, какая-то профурсетка.
        — Ой, извините. Не заметила, — сказала Женя и пропустила всех в лифт, прилежно прижавшись к стеночке.
        Все влезли. Тютелька в тютельку. Кроме одной. Которая, кстати говоря, подошла уже после того, как Женя удачно припарковалась в лифте.
        “Я ж бодхисаттва”, — вспомнила Женя и сделала маленький шаг назад, как раз на тощую профурсетку. Та тихо ойкнула, оставшаяся женщина вошла. Была она полная, добрая и блондинка.
        — Мне четвёртый.
        — Мне пятый.
        — Шестой — говорили женщины.
        — ретий — сказала Женя.
        Все кнопки были вдавлены, но лифт не ехал.
        — Перегруз! — радостно сообщила Женя.
        Все с ожиданием посмотрели на Женю. Она посмотрела на добрую женщину- блондинку. “А что, — сказала она мысленно, — блондинка же пришла после”. Женщина грустно вздохнула и вышла. Когда двери закрывались, Женя искренне ей крикнула:
        — Простите нас!
        Они, наконец, поехали. Лифт натужно полз вверх.
        — На третий этаж можно было и пешком, — тихо, как бы сама с собой, произнесла профурсетка. Все услышали. В том числе Женя, которая повернулась и ласково посмотрела на неё.
        — Девушка, — елейно сказала Женя, — какая же вы... хорошая. Аж сил нет.
        — А что? — забухтели другие женщины. — Мы же стояли.
        — В следующий раз, — искренно начала Женя, — обязательно возьму талон в вашу электронную очередь. Ах!     Кажется, здесь нет электронной очереди. Может быть, потому, что этой вашей очереди вообще нет?!
        Лифт неожиданно открыл двери. Женя, которую бросило в жар от прихлынувшей энергии просветления, подумала, что это её этаж, и выскочила. Но это оказался только второй. Заметив табличку на стене, она хотела было впрыгнуть обратно — двери у лифта были ещё медленнее, чем он сам. Но вместо неё в кабинку уже зашёл мужчина с огромным чемоданом на колесиках. Женя даже обрадовалась.
        — Так вам будет ещё удобней, — крикнула она в закрывающиеся двери, глядя в испуганные лица прижатых чемоданом дам.
        “Хоть бы застряли”, — подумала Женя. Пока поднималась на третий, переодевалась, покупала воду и шла в свой зал, с удовольствием представляла, как на шестом этаже, спотыкаясь о чемодан, вылезает из лифта несчастная профурсетка. И вдруг вспомнила! Практика бодхисаттвы! Прежде всего думать о счастье других людей! “Нет, — успокоила себя Женя. — Во-первых, какие же это люди? Так, женщины в кабинке, к тому же и профурсетки. А во-вторых, кто знает, может быть, им даже полезен такой урок. Ладно, в следующий раз обязательно сначала подумаю о людях. Я ж бодхисаттва”.
        На занятие Женя не опоздала. Она вообще редко опаздывала куда-нибудь.


        БИЛЕТ НА БАЛЕТ

        Я уже десять лет замужем. Время от времени мне хочется как-то разнообразить супружескую жизнь. Но мы из тех пар, которые настолько нормальные, что ходят в “Ашан” в выходные, отслеживают детей по трекеру и вечером перед сном смотрят в “Тик-Токе” котиков, потому что на большее не хватает сил. Поэтому такие варианты, как связывание, тройничок или теплица для помидоров — это не наш вариант. Нам такое, во-первых, лень, а во-вторых — мы же не какие-то извращенцы. Поэтому я решила, что нам надо куда-то сходить и как-нибудь окультуриться. Для таких целей отлично подойдёт театр.
        Муж на удивление легко согласился, при условии, что это будет не балет. Меня по закону жанра, конечно же, потянуло именно на балет. Я пыталась настаивать, но, когда включила ему “Щелкунчик” на “Ютубе”, у него проявились все признаки панической атаки: спазм в горле, судороги, непреодолимое желание надеть колготки. И я не стала настаивать. Может, его в детстве сломало “Лебединое озеро”, которое показывали во время путча. Или мужчины в трико как-то бередят воображение. Не знаю. Да и какая разница, лучше не тревожить подсознание почём зря.
Я долго выбирала спектакль. Чтобы не нафталин, но и не современное искусство, которое даже хуже, чем балет. У нас, кстати, есть книжка “Как перестать бояться современного искусства”, но мы её пока не прочитали — страшно.
Муж просил, чтобы театр был приличный, но по адекватной цене, а не как билеты на “Лавр” во МХАТе. И главное, чтобы совпала свободная дата в моём и его плотных графиках. Ведь, как говорит наш коуч по тайм-менеджменту — мой папа: “Плотность графика зависит от массы, распределённой на объём”, — имея в виду свою внушительную массу и объём дивана у телевизора.
        Короче, это оказалось задачей нелёгкой. Но я справилась. Спектакль нашла. Дату согласовала. Третье октября, театр РАМТ, пьеса “Цветы для Элджернона”: умственно отсталый паренёк соглашается на операцию на мозге и сперва становится гением, а потом деградирует.
        И вот день спектакля. Мы принарядились: я в чёрном коктейльном платье, муж — в толстовке из “Юникло”. Показали на входе распечатанные билеты. Заходим в зал, а там — белые с золотом балконы, бельэтаж, кресла в бархате, ковёр. Пробираемся к нашим местам во втором ряду в центре партера. Там сидят две японские бабушки. Я им говорю:
        — Это наши места.
        Они что-то запричитали, зачирикали на своём, какая-то “вата” и “башо”. Возмущаются. По-русски ни бельмеса. Я им показываю:
        — Вот наши билеты, а это — наши места. Тут не Япония, нельзя садиться куда угодно. Это театр — храм искусства, а не какой-нибудь ночной клуб для престарелых леди. Так что свалили отсюда!
        Они встали, поклонились, видимо, поняли, что ошиблись, и ушли. Мы сели. Ждём начала.
        — Ну как, — говорю, — крутые я выбрала места?
        — Да, — говорит муж. — Можно заглядывать актрисам под юбки.
        Вернулись японские бабушки. Я уже и забыла про них. С ними женщина — надсмотрщик театра. Водятся такие в московских культурных учреждениях — особый вид. Когда они на тебя смотрят, хочется перекреститься.
        — Покажите ваши билеты.
        Я протягиваю, а сама думаю: “Зря вы это затеяли”. Она смотрит в наши билеты, потом в билеты японских бабушек, потом опять в наши, и тут лицо её проясняется.
        — Вы на какой спектакль пришли? — спрашивает она меня.
        — А что? — А сама думаю: “Может, теперь надо подготовленным приходить, как на крестины: знать, кто это всё создал и по какому поводу”.
        — Ваши билеты на третье ноября. А сегодня — третье октября. Так что освободите места.
        Япония торжествует победу, а побеждённые шаркают по ковровой дорожке коридора, потом по лестнице к гардеробу. Тренькает второй звонок.
        — Ладно, на день, на неделю. Но как ты могла ошибиться на месяц?!
        Я только пожимала плечами. Было так грустно, будто я должна была съесть десерт, а вместо этого проглотила жабу (я однажды ела во Вьетнаме жареное лягушачье мясо — похожий эффект).
        — Слушай, — остановил меня муж. — Раз мы уже здесь. Наряженные. Готовые к встрече с прекрасным. Давай просто найдём свободные места и посмотрим.
        — А потом ещё раз через месяц?
        — Ну да. Не пропадать же билетам.
        — У-и-и-и-и! — я обрадовалась. — Точно! Это же два похода в театр по цене одного.
        Давали балет. “Лебединое озеро”. Места мы нашли на балконе, справа от сцены. Танцоры были прямо под нами, и мы (если бы захотели) могли сверху на них плевать. А вот заглядывать под юбки было сложно. Может, поэтому или от ужаса муж сразу крепко уснул. Я, воодушевлённая и восторженная, пыталась въехать, что хотят сказать через танец эти прекрасные и удивительные существа, такие же невероятные и грациозные, как какие-нибудь пришельцы с Альфы Центавра. В общем, я ничего не поняла. Но мне очень понравилось. Думаю, надо будет ещё раз сходить, только в следующий раз без мужа.
        А на “Элджернона” мы пошли через месяц. И нам тоже понравилось. В особенности тот факт, что на одном из спектаклей мы побывали на халяву. Я же говорю, мы нормальная супружеская пара.

        ПУТЬ К СЕБЕ

        Посмотрела я на себя недавно в зеркало и поняла, что не могу дальше жить в таком виде. Я, конечно, и раньше себе не нравилась, но в последнее время даже курьеру из “Пятёрочки” стыдно дверь открыть: маску натягиваю до бровей, типа — коронавирус. А на самом деле, просто запустила себя.
        Хотела я действовать по традиционной схеме: стрижка, маникюр, педикюр, уколы в лицо. Последнее, кстати, особенно помогает. Неделю ходишь синяя, потом жёлтая, потом снова розовая. И думаешь: “Ну вот же, так нормально”.
Но наткнулась в инсте на бесплатный вебинар. Космическая женщина, эманация богини Кали — Сюзанна Кали Бабенец — делилась сакральным знанием, как полюбить себя и решить этим все проблемы. Ведь в жизни женщины важны гармонизация, активация, синхронизация, кульминация, менструация, депривация, культивация и овуляция. Потому что мужчины — это про цели, женщины — про пространство, коты — про рыб, а вебинары — про тонкий план. На нас неумолимо наступила эра Водолея, и любой адекватный человек должен повышать вибрации. А людям с низкими вибрациями должно быть стыдно!
        Короче, аргументы бесспорные. Я поняла: мне нужен этот семинар. Правда, полное погружение в ведический мир женщин стоил двадцать тысяч. Но был ускоренный путь к себе — три тысячи за одно занятие. Сюзанна обещала соединение со своей сутью, состояние реализации и бесконечно красивые процессы.
        Путь к себе пролегал через спортивный зал начальной школы. К семинару его украсили: платки на стенах, на полу коврики. В центре — свечи и всякие странные предметы: камни, заколки, статуэтки и даже что-то из кухонной утвари: скалка и сковорода. Тоже, наверное, выражение сакральной женской силы. Пахло благовониями: одеколоном и горящим дерьмом. В целом было уютно. И женщины сразу мне понравились: улыбчивые, блаженные, в свободных одеждах. У меня же, как оказалось, был бездуховный вид — джинсы и футболка.
        Начали представляться: Люсьен — художница, Офелия — блогерка, Даная — флористка, Кассиопея — дизайнерка. Мне стало стыдно, что я какой-то менеджер продаж. Я занервничала и сказала, что работаю майнд бьюти криэйтором. Сюзанна попросила пояснить. Пришлось лепить, что это профессия будущего, которая пока находится в разработке.
        Для начала надо было создать сакральный женский круг, чтобы “активировать пространство”. Мы взялись за руки и минут десять мычали, прикрыв глаза и думая о прекрасном. Я так активировалась, что вспомнила одно из прошлых перерождений, в котором была коровой.
        Чтобы круг заработал, его нужно было “заземлить”. Видимо, на случай пробивки женской энергии на корпус. Для заземления использовалась странная техника — ощупывание природных материалов: древесная кора, шишки, сушёные листики, что-то отдалённо похожее на мох. Если бы я знала, что это работает, трогала бы упавшие каштаны у дома.
        После активации и заземления начали “повышать уровень”.
        — Потому что высокие тантры открываются только там! — показала Сюзанна на грязный потолок спортивного зала.
        Чтобы очиститься, мы делали пассы, сначала вниз — как бы смывая с себя нехорошее, потом вверх — приподнимая вибрации на новую высоту.
        — Чувствуете, как ваша энергия растёт и гармонизируется?
        Все женщины чувствовали.
        — Я чувствую море золотой энергии.
        — Я чувствую счастье!
        — Я чувствую баланс!
        Я чувствовала, что меня слегка пучит. Но сделала вид, что что-то возвышенное попёрло и у меня, и даже сказала:
        — Я чувствую тонкие вибрации Луны!
        Все девочки так на меня посмотрели, будто я вошь, случайно улетевшая с Гагариным в космос. “Ну, — думаю, — перебор, сейчас догадаются и выгонят”. Но они снова блаженно заулыбались, закивали.
        — А сейчас мы погрузимся в медитацию, будем отслеживать пробоины в чакрах и накачивать их энергией.
        Девочки закрыли глаза. А я представила, как можно накачивать что-то в пробоины — это же безнадёжное дело. Но чакры, оказалось, нужно было латать.
        — Сосредоточьтесь на своём дыхании, — блаженно говорила Сюзанна. — Пройдитесь вниманием по чакрам, и там, где у вас напряжение или дискомфорт — прочистите дыханием и мысленно залатайте. Вдох через восьмую чакру, выдох через повреждённую...
        Мне вспомнился анекдот про ёжика, который научился дышать попой и задохнулся. Это оказался вовсе не анекдот, а трагическая история дыхания через чакры. Сюзанна заметила мои сложности и дала пояснение (специально для тупых):
        — Воздух мы впускаем и выпускаем через рот, а энергию и намерение — через чакры.
        После этого дело пошло лучше. Выяснилось, что у меня заблокированы три чакры: Манипура, Анахата и Вишудха. Хотя по остальным, кажется, тоже были проблемы. Это увидела в моём энергетическом теле Сюзанна. Она положила на моё физическое туловище руки и велела дышать. Я изо всех сил выдыхала намерение, но в некоторые чакры оно не шло. Возможно, было не то намерение. Сюзанна пояснила, что намерение — энергетическая нить, которую нужно обнаружить. Пока же она своей энергией гармонизировала мне чакры, поясняя старую, как мир, истину: если я хочу и в будущем чувствовать себя наполненной, мне надо пройти специальный семинар по формированию намерения к исцелению и осознанной жизни. Потому что современный мир отсеивает неисцеленных и неосознанных — именно для этих целей Бог и придумал ковид.
        После дыхания через чакры девочки ощутили себя наполненными. Мне же очень хотелось есть. К счастью, семинар заканчивался, и Сюзанна принесла нам чай и цукаты (их, кстати, смели за пять минут). Сюзанна инструктировала, что женщина, обладающая сакральным знанием, должна есть цветные продукты, потому что цвет заряжает чакры энергией.
        Напоследок она предложила записаться на семинар по раскрытию чувственности, ведь все женские проблемы — от недостаточной проработки корневой чакры и непрожитой сексуальной энергии. А такие телесные практики, как йони-хиллинг и тетта-лингам навсегда откроют нам мир истинных наслаждений.
        Так я стала женщиной с сакральными знаниями. Ну, что сказать... Впечатления, конечно, приятные. Хожу по улице, трогаю деревья, чувствую, что мои вибрации выше, чем у других. Ведь я ем морковь для Манипуры и прикладываю брокколи к груди, потому что цвет Анахаты — зелёный. Думаю сходить на семинар по раскрытию чувственности. Буду любить себя. Ну, а что делать? Другого-то выхода нет...


        СЛУЧАЙ НА ТАНЦАХ

        Мужчины любят учить чему-то женщин. Хочешь зацепить мужика, скажи ему: “Вау, как ты это делаешь?” И он твой. Даже если он всего лишь отковыривал с футболки засохший кетчуп.
        Один мужик клеился ко мне в метро, рассказывая, как общаться с женщиной, чтобы она дала на первом свидании. Очень ценная информация. Тем, кто не в курсе: главный принцип — прожимай, но не передавливай. Другой начал мне, беременной, объяснять, как питаться, чтобы родить гения: печень трески, яйца и шпинат (у него, видимо, получилось). Третий зачем-то стал читать лекцию по правилам литья из аморфных сплавов, а мы всего лишь стояли рядом в очереди в “Ашан”.
        Нет, я, конечно, понимаю, мужчины делают это из любви к знаниям, но...
        Когда я только начала заниматься сальсой, каждая вечеринка была для меня, как челлендж на выживание: либо справишься, либо сгоришь от стыда. Веры в себя ноль, знаний тоже, из навыков — только алкоголь в крови. Как начинающей мне приходилось приглашать самой, а за некоторыми партнёрами даже бегать. Ведь, как известно, нет ничего страшнее женщины, которая решила станцевать “деспасито”. Если же меня партнёр приглашал сам, я смотрела на него, как на Бога. Правда, наступала на ноги и на повороте могла заехать локтем в лоб, зато в моём обожании он мог купаться.
        Однажды меня пригласил иностранец. Высокий, носатый, в шляпе. Про таких говорят: “Чертовски красивый мужчина”. Во время танца он начал меня учить, объясняя на ломаном английском, как и куда ходить. Оказалось, что ходить надо до его квартиры, где он покажет мне такие танцевальные па, которых я никогда не забуду. Я представила, как мои ноги скажут мне после: “Да, мы ватные, но подумай, что у тебя вместо мозга, если ты поехала к незнакомому мужику домой!”
        Боясь раньше времени спугнуть партнёра, я старалась мягко ему объяснить, что замужем, у меня дети, что я просто потанцевать. Он делал вид, что не понимает по-русски, и харассил самым бесстыдным образом. В конце концов так обнаглел, что в перерывах между танцами пытался насильно накормить вишенкой из своего коктейля. Тут уж я перестала быть тактичной и объяснила прямо, что думаю про его вишенку, шляпу, манеры и нос. Он обиделся, обозвал меня “эступидо, ке тэ фойен” и “ла марика”. И на корявом английском пообещал, что я никогда не научусь танцевать.
С тех пор прошло три года. Я набралась танцевального опыта, закалилась в сальсе, научилась отказывать; не пытаюсь покончить с собой, когда отказывают мне; держу с партнёром дистанцию и ухожу в соло, даже если никто не отпускал. Короче, в танце я зажила свободной и независимой жизнью. И вот однажды в парке Горького, под мостом, где по субботам танцуют сальсу, я снова увидела его: высокий, носатый, в шляпе — тот самый, “чертовски красивый мужчина”. Я подумала: “Вот козёл!” — и стала танцевать в его сторону. Хотелось показать ему всё, чего я достигла.
Подхожу я к нему в ритме румбы с элементами ча-ча-ча и включаю свой лучший мамбос. Он не смотрит! Даже отворачивается, будто я какая-нибудь штукатурка на стене мироздания. Захожу с другой стороны тимбой, переходящей в оришу элегуа. “Ну, — думаю, — теперь попался”. А он просто проскальзывает по мне взглядом и не спотыкается. Это уже ни в какие ворота не лезет. Подхожу к нему и говорю:
        — Пойдём танцевать.
        Танцуем. Я пытаюсь ему выказать презрение. Вспомнила движения из боевой румбы, все эти “иди отсюда” и “сейчас как ушибу”. А он ходит себе деликино, и хоть бы хны.
        — Ты чего, — говорю, — меня не помнишь?
        — А что, должен? — спрашивает.
        — Не хочешь, — говорю, — извиниться?
        — Я обычно по утрам извиняюсь.
        — Ты серьёзно меня не помнишь? — я даже перестала танцевать, потому что считаю себя незабываемой.
        — Ты так себя ведёшь, будто у тебя от меня дети.
        — Почти, — говорю.
        — Тогда не я должен извиняться, а ты меня благодарить.
        Я подавилась от возмущения. Вот откуда в мужиках столько заносчивости?!
        — Ты мне тогда, между прочим, гадостей наговорил. И теперь должен извиниться.
        — Видимо, я тогда поступил правильно. И ни за что извиняться не буду.
        — Как был козёл, так и остался! — сказала я и ушла.
        Стою, психую. Мимо проплывает банкетный теплоход “Селяви”. Играет музыка. Колышутся огоньки. А настроение такое, что хоть в воду прыгай. Танцевать даже перехотелось. “И зачем, — думаю, — начала этот разговор? Сразу же было ясно, что бесполезно”.
        И тут понимаю, что он со мной говорил по-русски без акцента. А три года назад мог только по-испански и по-английски чуть-чуть. Как за такое короткое время он настолько хорошо освоил язык?
До меня доходит! Бли-и-ин! Это же другой мужик! Да не... Не может быть! Я внимательно его рассмотрела: рост, пузико, морда наглая, нос торчит, и главное — та же шляпа. Даже манера двигаться один в один — размашистые, мимо ритма движения. И всё же... Я вообще часто путаю: даты, улицы, имена. Но чтобы мужиков... Это впервые.
        Надо было, наверное, извиниться. Но сразу как-то захотелось домой, смотреть с мужем фильм, заедать этот стресс попкорном. Ладно, думаю, в другой раз извинюсь, если опять не перепутаю... А я больше не перепутаю... Наверно.


        СУМАСШЕДШИЕ В МЕТРО

        В вагон метро вошёл мужчина. С виду обычный программист: мятая бежевая ветровка, бесформенные брюки, свитер в катышках, немытые волосы. Но в позе мужчины была настораживающая асимметрия, казалось, он вот-вот упадёт. Он стоял лицом к двери, привалившись к боковому поручню, и говорил со своим отражением:
        — Понедельник. На работу. Надо работать. А если я не хочу? Не поеду? Что мне за это будет? Работать надо! На работу! Рабочий день! А я не буду! Что ты мне сделаешь? А? Ничего!
        Люди, насколько возможно, отодвигались от странного человека. И хотя он выражал мысли большинства, форма выражения чем-то неприятно задевала окружающих, особенно тех, кто в этот летний понедельник действительно был вынужден ехать на работу.
        Через две остановки в вагон вошла невысокая женщина средних лет в самодельной юбке из чёрного тюля (вдоль подола и по бокам шли крупные, сделанные белыми нитками стежки), на голове — колтуны, на ногах — синие колготки. Она прижимала к груди винтажную сумку и, тревожно озираясь, отыскивала, куда сесть. Молодой парень встал, уступая ей место. Женщина села, опустила руки в сумку и двигала ими внутри, будто вязала. Пытаясь скрыть от других своё занятие, она низко склонилась над сумкой. На неё, впрочем, никто особо и не смотрел. Одна я, стоя рядом, не сдержала любопытства и заглянула. В сумке сидел настоящий жёлтый цыплёнок, которого женщина ласково гладила по голове. Цыплёнок беспокойно попискивал, но шум метро заглушал его жалостливую тревожность.
Между тем странный “программист”, каким-то безошибочным чутьём угадывая в женщине существо, близкое ему по духу, обернулся и посмотрел прямо на неё. Передвигаясь мелкими приставными шагами и покачиваясь, как канатоходец над пропастью, он приблизился к ней, наклонился и сказал в самое ухо:
        — Мне надо на работу.
        Она испуганно отпрянула и прикрыла сумку руками.
        — Я на работу еду. Мне надо работать, — доверительно повторил он.
        Она стала озираться, пытаясь найти у окружающих сочувствие или хоть какое-то объяснение. Все старательно отворачивались, показывая, что им всё равно. Поняв, что другим плевать, она несмело посмотрела на мужчину и ответила:
        — Я ребёнка везу в детский сад.
        — А я еду на работу.
        — А я ребёнка везу в детский сад, — она раскрыла ладони и показала цыплёнка. Лицо “программиста” расплылось в улыбке, он умилённо покачал головой, как бы говоря: “Ах, какой чудесный у вас ребёнок!” Она, ободренная его реакцией, подвинулась, приглашая мужчину и тесня деловую даму рядом с собой. Последней даже пришлось встать, и она разгневанно дула губы, и без того неестественно надутые косметической процедурой.
Свихнувшийся “программист” и дама с цыплёнком разговаривали друг с другом несколько остановок. Я не слышала, о чем они говорили, но лица их были доверчивы и воодушевлены.
        На “Октябрьской” они вышли, взявшись за руки. “Программист”, видимо, по-прежнему шёл на работу, а дама с цыплёнком вела ребёнка в детский сад.
        Я шла за ними и думала: “Удивительно, но два безумия только что нашли друг друга в этом сумасшедшем городе”.
        Где-то в переходе печально наигрывал саксофон.