РЕКС
РАССКАЗ
Я расскажу о дружбе, которая бывает только раз в жизни, которая дороже всяких красивых слов и признаний, правдивее любых историй, описанных в повестях и романах, убедительнее сентиментальных воздыханий, короче, лучше всего.
Это была такая дружба, что...
Впрочем, начну излагать всё по порядку.
В то далёкое время я жил в рабочем посёлке Кужма на Брянщине. Мы — я, моя жена Галина и двое деток, трёхлетний Максимка и пятилетний Ванюшка, — обитали в “хрущёвке”, в малогабаритной квартире на втором этаже.
Однажды в конце лета к нам пришёл знакомый егерь Фрол Кузьмич Выскупов, здоровенный, саженного роста мужчина с копной спутанных каштановых волос и громовым голосом. Наша квартира сразу стала как будто в несколько раз меньше.
Фрол Кузьмич снял с плеч рюкзак и вынул из него большого серого щенка с белым кончиком на хвосте.
— Вот, — сказал Фрол Кузьмич, держа щенка на вытянутых ладонях, — принимайте.
— Где ты его откопал? — спросил я.
— В берендеевом царстве, вот где. И не откопал, а нашёл.
— Одного?
— Нет, троих. Кто-то из охотников ранил волчицу, она вскорости околела, а волчонки остались; всего неделю назад появились на свет; ну, жалко их стало, пропадут, думаю, бедолаги; двух отдал в охотничье хозяйство, а одного принёс тебе, знаю, что ты любишь животных. Возьмёшь?
— Это зависит не только от меня. Галина, ты как?
— Не знаю.
— Ванюшка, а ты?
— Мне хочется, буду с ним играть.
— Максимка, а тебе нужен щенок?
— Он холёсый.
— Ну, теперь последнее слово за Галиной.
Я вопросительно посмотрел на жену.
— Ну, разве только ради деток.
— Добре, — подвёл итог Фрол Кузьмич. — На, держи.
Он протянул мне щенка.
Я взял его в руки, он был тёплый и гладкий. Мокрым носом щенок тыкался в мою руку, ища материнскую сиську.
— Он ещё слепой, ничего не видит, но дня через три глаза у него откроются, и первое, что он увидит, будешь ты, Петро, — густым басом выводил егерь. — Что ты ему скажешь?
— Я ему скажу: “Будем дружить, Рекс”. Мне давно хотелось иметь собаку с таким именем.
— Ну вот, твоя мечта сбылась.
— И моя тозе. — Ванюшка взял щенка из моих рук. — Я тозе буду с ним дружить.
— Молодчина! — похвалил его Фрол Кузьмич. — А кормить чем будете?
— Козьим молоком, — сказал я. — Чтобы побыстрее вырос. У нас четыре козы, молока много.
— Повезло волчонку.
— Когда Рекс подрастёт, я его научу пасти коз, — сказал я. — Так что он отработает своё молоко.
— Ну, лады. — Егерь поднялся со стула, чуть не задев потолок. — Слава Богу, что всё устроилось. Будьте здоровы! — Гулко ступая, он направился к выходу, пригнул голову у дверей и переступил порог.
Рекс рос не по дням, а по часам. Через три месяца он стал большим упитанным щенком, похожим на овчарку: всё то же самое, что и у собаки, только глаза не собачьи, а волчьи: карие, по-человечески умные, осмысленные.
Я стал обучать его разным собачьим премудростям. Мне хотелось, чтобы он всегда был рядом со мной, поэтому первая команда была: “Рядом!” Я часто гулял с ним, он шёл с правой стороны от меня на поводке. Я приучал его к тому, чтобы его левая лопатка всегда соприкасалась с моим правым коленом. Если у него это получалось, я давал ему карамельку. Иногда он своевольничал и отстранялся от меня, обращая внимание или на крик птицы, или на пробегающую мимо собаку. Тогда я несильно стегал его концом поводка, и он тут же исправлялся.
Впоследствии, когда он повзрослел, я гулял с ним без поводка, и если брал в руки поводок, то он знал, что вслед за этим последует наказание, и прижимал уши.
Рекс не сидел на цепи и в собачьей будке, всё время находился на свободе, поэтому был понятливым и хорошо учился.
Другая команда, которую я прививал ему, была: “Сидеть!” Я протягивал руку вперёд и говорил:
— Сидеть!
А если опускал руку, это означало: “Лежать!” В течение долгого времени он учился этому, а повзрослев, выполнял эти и другие команды по голосу.
Через барьер — металлический метровый школьный забор — мы прыгали сначала вместе, а через некоторое время Рекс стал прыгать по моей команде уже один. А ещё позже прыгал без команды, потому что ему нравилось совершать прыжки.
Ну, а что касается команды “Апорт!”, то тут мои усилия были минимальными: стоило мне бросить палку и произнести это слово, как Рекс стремительно бросался за ней, хватал зубами и приносил мне.
Чаще всего мы гуляли в лесу, он был в пяти минутах ходьбы от нашего дома. Я шёл быстро, и Рекс шёл быстро, я переходил на бег, и Рекс бежал со мной рядом, не отставая ни на один сантиметр, как будто привязанный невидимыми нитями.
Лес был смешанный, густой, с разнообразным подлеском, в нём было много звуков, шорохов, игры света. Рекс не догадывался, да и не мог догадаться, что лес — это его стихия, здесь он мог жить, охотиться на диких кабанов, рысей и на другую живность, постигать премудрость волчьей жизни, избегать опасностей, особенно же остерегаться человека с ружьём, потому что это грозило ему гибелью, но всё это теперь ему было не нужно: он вырос в другой среде, и у него был хозяин, которого он хорошо знал и подчинялся которому по первому слову.
Дома он обычно лежал на полу, положив морду на лапы. Максимка и Ванюшка залезали на него по очереди и сидели, как в удобном кресле, трепали его за уши, гладили шею, играли хвостом; Рекс ни на что не реагировал, как будто это происходило не с ним, он, кажется, даже не замечал детишек.
Через три года Рекс возмужал, стал ростом около метра, а весил почти сто килограммов. При виде его люди на улице отходили в сторону, уступая ему дорогу, или останавливались, прижимаясь к забору, или прятались по дворам. Но бояться его было нечего, он был в наморднике, и я вёл его на поводке.
Как-то в субботний день я пошёл с ним в обувную мастерскую, нужно было починить мои ботинки и Галинины туфли. Около продовольственного магазина стояла компания пьяных молодых людей, их я видел впервые; они были на кураже, ехидными, колкими, а то и хамскими замечаниями встречая почти каждого человека, независимо от его возраста. “Меня-то они не тронут”, — подумал я. И ошибся.
— Как-кая боль-шая псина! — наглым развязным голосом воскликнул один из них, увидев Рекса. — Боль-шая, да дур-ная! Как и её хозз-яин! Два придурка!.. Ха-ха-ха!..
— Не связывайся с ними, Сыч, — подал голос его дружок. — Псина эвон какая...
— А мне до лампочки, какая она...
Он пренебрежительно махнул рукой в мою сторону. Я отпустил поводок, давая понять моему другу, что он может действовать по своему усмотрению. В ту же секунду Рекс бросился на обидчика, в прыжке сбил его с ног, а потом встал ногами ему на грудь. Сыч попытался подняться, но Рекс так грозно и злобно зарычал на него, что тот перестал даже шевелиться.
— Ну, что я тебе говорил, — дружок Сыча попятился назад.
Сыч молчал, у него почему-то пропала всякая охота говорить.
— Рекс, ко мне! — скомандовал я.
Тот переступил ногами на груди Сыча, зарычал, а потом нехотя оставил его.
— Идём дальше.
Я взял поводок в руки, и Рекс, шагая рядом со мной, то и дело оглядывался на Сыча и его дружков, которые торопились скрыться в ближайший переулок.
В последних числах июля, когда стояли тихие погожие деньки, мне захотелось сходить за грибами. Я знал одно местечко, где водились маслята, — молодой редкий соснячок, а за ним, по берегу ручья, высокая густая трава. Вот туда я и направился с моим неразлучным другом.
Маслят оказалось много, они как будто дожидались меня. За каких-нибудь двадцать-тридцать минут я набрал полный пакет: то-то обрадуется моя Галина!
Рекс бегал поблизости, обнюхивая сосенки, кусты бузины и терновника. Неожиданно он направился в сторону ручья; я видел, как высокая трава, словно волны от носа лодки, расходилась в стороны. Через секунду я понял цель его рейда: он почуял зайца; тот бросился наутёк, но поскольку трава была высокая, то ему приходилась прыгать вверх, и это сильно снижало его скорость. Рекс быстро настиг зайца, схватил его за шею и перекинул через свою спину — этим приёмом он сломал ему хребет: никто его таким премудростям не учил, это было у него в крови.
Я сидел на пне, когда Рекс появился передо мною. Он положил зайца мне под ноги, я хотел взять его, но Рекс в мгновение ока схватил его и отбежал в сторону — ему, конечно, хотелось поиграть. Я встал, подошёл к зайцу, но Рекс снова опередил меня и отбежал ещё дальше. “Какой озорник, — подумал я. — Небось, и вовсе не отдашь мне зайца”.
Я взял первую попавшуюся палку и бросил её далеко в сторону. Рекс стремглав бросился за ней. Пока он бегал, я завернул зайца в тряпку и спрятал в сумку.
— Ну, где твоя добыча? — спросил я у Рекса, когда он притащил мне палку. — Проворонил?
Однако тот и виду не подал, что остался ни с чем: улегшись на траву, он положил голову на мои ботинки, мол, ты во всём прав, а не я.
Наш посёлок хоть и городского типа, но всё равно не очень большой. Я знаю почти всех моих сверстников: вместе учились в школе, вместе гоняли в футбол, вместе ловили перепелов. Некоторые из них частенько заглядывали ко мне домой, ну, а уж семнадцатого апреля — в обязательном порядке, потому что это день моего рождения. Вот и на этот раз они не забыли меня, пришли поздравить. Галина с детьми уехала на два дня в Гомель к своим родителям. Ну, как положено, мы выпили, закусили, пошли всякие разговоры. А у меня такая особенность: когда выпью, то через некоторое время засыпаю. И на этот раз заснул прямо за столом, положив голову на руки. О том, что произошло дальше, рассказал Валерка Мякишев, когда я проснулся.
— Через некоторое время, когда водка и пиво закончились, мы решили разойтись по домам. Но не тут-то было: Рекс не выпустил нас из квартиры. Тогда я подошёл к тебе, чтобы разбудить. Но и тут Рекс был начеку: так грозно зарычал, что я отступил назад. Спустя минут пять Сенька Тарапыгин попытался толкнуть тебя в плечо, но Рекс встал на его пути и опять грозно зарычал. Нам ничего не оставалось, как ждать. Мы прождали ровно три часа.
В крещенские морозы в нашем доме произошло ЧП: обокрали Лукерью Хохлякову, которая жила на первом этаже. Воры взяли только самое ценное: кольца, броши, серьги, норковую шубу и “гробовые” деньги; холодильник, телевизор и настенные часы со звоном остались нетронутыми. Произошло это глубокой ночью. Хозяйки дома не было, она на несколько дней уехала к дочери в райцентр.
Началось следствие. В поле зрения следователя, молодого человека, который только что закончил институт, попало несколько человек, в том числе и я. Моя кандидатура сразу вышла на первый план. Это объяснялось очень просто: за несколько дней до происшествия я заходил к Лукерье и просил её одолжить рублей сто пятьдесят: нужно было срочно отдать долги.
— Милок, — сказала Лукерья, — ты немножко опоздал, буквально на днях я купила новый телевизор и поэтому ничем не могу тебе помочь.
Я объяснил следователю причину моего визита к Лукерье и добавил, что к воровству не имею никакого отношения. Судя по скептическому выражению его лица, он мне не поверил.
— У меня есть стопроцентное алиби, — сказал я.
— Какое? — поинтересовался следователь.
— В ночь воровства я находился у моего друга Валерки Мякишева.
— Что вы там делали?
— Мы меняли сантехнику; работы осталось ещё много, и я решил заночевать у него, чтобы на следующий день закончить ремонт.
— Может ли он подтвердить это?
— Конечно.
— Очень хорошо. А вы знали, что гражданка Хохлякова уезжала к своей дочери в райцентр?
— Да, она мне об этом говорила.
— Понятно. А вам удалось раздать долги?
— Да, удалось.
— Все?
— Почти все.
— А где вы достали деньги?
— Жена заняла у своей матери.
— Она может это подтвердить?
— Да.
Следствие продолжалось около трёх месяцев. Я был совершенно спокоен и нисколько не сомневался, что всё закончится для меня вполне благополучно. Валерка Мякишев был моим самым близким другом, и я знал, что он меня не подведёт. Когда я сказал ему, что теперь от него зависит моя судьба, он, улыбнувшись, похлопал меня по плечу:
— Твоя судьба в самых надёжных руках.
Мы с ним дружили с первого класса; нас было водой не разлить; мы понимали друг друга с полуслова, и если он кивал мне после уроков головой, то я знал, что мы идём кататься на лыжах.
Если он приносил с собой пирожки, то всегда делился со мной на большой перемене; а если у меня было два бутерброда — один с колбасой, а другой с сыром, — то бутерброд с колбасой я отдавал моему другу, а себе оставлял с сыром.
В футбол мы играли в одной команде: он был левым нападающим, а я — правым: иногда мы менялись местами, приводя в замешательство вратаря; наши комбинации были всегда остроумными и, как правило, заканчивались голом.
После школы мы освоили с ним разные специальности: он стал шофёром, а я — плотником. И это было очень хорошо, так как мы могли помогать друг другу по своему профилю. Не было случая, чтобы Валерка отказал мне в чем-нибудь, я платил ему тем же.
Настал день суда. Кроме меня, на скамье подсудимых были ещё двое мужчин; жители нашего посёлка знали их как алкоголиков и нечистых на руку. К моему удивлению, они довольно быстро доказали свою полную непричастность к воровству.
Подошла и моя очередь. Я изложил всё, о чём говорилось во время следствия. Галина, отвечая на вопрос судьи, подтвердила, что заняла деньги у своей матери.
— Вызывается свидетель Валерий Мякишев, — объявил судья.
Секретарь вышла из зала, чтобы пригласить моего друга.
— Его нет, — сказала она, вернувшись буквально через несколько секунд.
Что случилось? Где мой друг? Куда он пропал? Этого быть не может, чтобы он не пришёл!
— Где же ваш свидетель? — обратился ко мне судья.
— Он вот-вот появится, — сказал я. — Чуток задержался, только и всего.
— Одну минуту мы можем подождать, — пошёл на уступку судья, — но не больше.
Минута прошла — Валерка не появился.
— Суд удаляется на совещание, — объявил судья.
Через несколько минут он вместе с двумя народными заседателями вышел из соседней комнаты и зачитал обвинительный приговор: виновником кражи был признан я; наказание: два с половиной года в колонии общего режима.
Я не верил своим ушам. И даже когда милиционер вывел меня из зала суда и посадил в “воронок”, я не мог поверить, что это произошло именно со мной.
Когда после отбытия срока я вернулся домой, то мне совсем не хотелось видеть моего бывшего друга. Но встретить его всё же пришлось, правда, не по своей воле. Однажды я возвращался домой из соседнего села, куда ходил с Рексом к знакомому пасечнику за мёдом. До Кужмы оставалось километра три, когда сзади раздался шум машины; через минуту рядом со мной остановился бортовой “ГАЗ”. Дверца распахнулась, и я увидел моего бывшего друга.
— Садись, подброшу, — пригласил он.
Рекс навострил уши, как будто почувствовал какую-то опасность.
— Пешком как-то надёжнее, — отказался я.
Валерка раскрыл дверцу пошире, давая понять, что приглашение остаётся в силе; однако смотреть мне в глаза упорно избегал.
— А скажи-ка... — я старался поймать его взгляд, — скажи мне...
— Чего?
— Почему ты... не пришёл тогда в суд?
Валерка опустил голову, потеребил чуб.
— Да из-за Клавки, зазнобы моей... это она всё...
— Что она?
— Я уже собрался пойти в суд, надел чистую рубаху, и тут она нарисовалась. “Пойдём, говорит, ко мне”. — “Я в суд должен явиться, — говорю, — меня ждут”. — “Никаких судов, ты мой...” — “Да там всего делов-то...” — “Ничего не знаю, обойдутся без тебя”. Взяла меня за руку и увела.
— Как бычка за верёвочку.
Валерка искоса взглянул на меня:
— Ну, ладно, дело прошлое... садись...
— Я с подлецами не только рядом не сажусь, но и обхожу их стороной.
Дверца захлопнулась, грузовик, резко рванув с места, покатил по дороге. Я сошёл на обочину и отвернулся, мне был отвратителен не только Валерка, но и его машина, шум которой становился всё слабее и скоро совсем сошёл на нет. Только после этого мы с Рексом продолжили свой путь. Волк по-прежнему тревожно водил ушами, как будто опасность, которую он неожиданно почувствовал, ещё не миновала.
В один из поздних осенних дней я с Рексом пошёл в лес на прогулку; накрапывал мелкий дождь, дул северный прохладный ветер. Я люблю прогуливаться в любую погоду, а Рекс тем более — у него такая шкура, что ему нипочем ни ветер, ни дождь, ни снег.
Когда мы вошли в лес поглубже, то порывы ветра почти не ощущались, и только на просеках и в оврагах они были такими же резвыми, как и на просторе. Извилистая дорога была усыпана влажными берёзовыми, дубовыми и ольховыми листьями, издававшими приятный прелый запах. Лес просвечивал насквозь; верхушки деревьев под порывами ветра качались из стороны в сторону, издавая глухой треск.
Я знал, что дорога убегала далеко, можно было идти по ней десятки километров и не встретить ни одного человека. Рекс бежал впереди меня, ныряя в заросли то вправо, то влево от дороги, и я на несколько минут терял его из виду; он появлялся снова, глядел на меня, мол, не бойся, я никуда от тебя не убегу, мне так интересно в этом гулком лесу, может быть, я поймаю барсука или енота, и за это ты меня только похвалишь. Видя, что я не возражаю, он опять исчезал в чащобе.
Через полчаса мы свернули на едва заметную тропинку и вышли к глубокому оврагу; зелёный и тенистый в разгар лета, сейчас он выглядел жалким и скучным. Я присел на валежину. Дождь прекратился, только редкие капли падали с голых сучьев продрогших берёз и осин. Я полез в карман за куревом, но вспомнил, что курева со мной нет: два года назад я завязал с курением, так как Рекс не переносил запаха табака; если я закуривал, он тут же уходил подальше, всем своим видом показывая, что не одобряет меня. Ради своего верного друга я бросил курить, хотя это было для меня трудновато.
Рекс, лёжа на прелых листьях, отдыхал в нескольких метрах от меня. Вдруг он, тревожно оглядываясь, навострил уши. “К чему бы это? — подумал я. — Вроде никакая опасность нам не угрожает”. Рекс вскочил на ноги, подбежал ко мне, схватил зубами мою брезентовую куртку и с силой потянул её к себе.
— В чём дело? — спросил я его. — Что ты затеял?
Рекс, негромко заскулив, ещё сильнее потянул мою куртку.
— Поиграть, наверно, хочешь? — продолжал я. — Вот вернёмся домой, тогда и поиграем.
Неожиданно Рекс так рванул мою куртку, что я вскочил с валежины и сделал вслед за ним несколько шагов. В ту же секунду за моей спиной раздался страшный шум, и на то место, где я только что сидел, упала толстая высохшая сосна. Её ветви просвистели в нескольких сантиметрах от моей головы.
На моей спине выступил холодный пот. Я человек неробкого десятка, но мне расхотелось находиться в этом месте, и я быстрыми шагами направился в сторону торной дороги. Рекс бежал рядом, касаясь левой лопаткой моего правого колена.
Год шёл за годом. Я, Галина и наши детки привыкли к Рексу; он был как бы членом нашей семьи, и без него нам было уже трудно обойтись. Мы никогда не закрывали нашу квартиру на замок, даже тогда, когда все уходили по своим делам; Рекс охранял её лучше всякого сторожа. Когда наши детки были дошколятами, он ходил с ними на прогулку, охраняя их, а когда они подросли и стали ходить в школу, сопровождал их до школы, а после занятий встречал их и вместе с ними возвращался домой.
И летом, и зимой я ходил с Рексом на охоту, и он выполнял свои обязанности настолько грамотно и охотно, что я никогда не возвращался домой с пустыми руками.
Я приучил его ходить в магазин. Он брал в зубы сумку, в которой были деньги и записка для продавщицы, прибегал в магазин, получал нужные продукты и возвращался обратно. Сколько времени мы с Галиной экономили на этом!
Летом Рекс пас наших коз; он сопровождал их на пастбище, а вечером возвращался обратно; мы нисколько не волновались за их судьбу. Много и других обязанностей было у Рекса, и он выполнял их весьма и весьма аккуратно.
Так пробежало — очень быстро и как-то даже незаметно — одиннадцать лет, и Рекс из сильного, красивого и выносливого волка превратился в глубокого и дряхлого старика. Он ходил всё медленнее, с большой натугой и одышкой. Мне было жалко смотреть на него, и вот наступил момент, когда у него отказали задние ноги. Ухаживать за ним было совершенно невозможно: он был слишком тяжёл, даже я не мог сдвинуть его с места. Сделать для него будку на улице и поселить его в ней — толку в этом не было никакого; отдать его кому-нибудь из знакомых, кто любит ухаживать за животными, тоже бессмысленно, так как еду из чужих рук он не брал.
Я долго мучился, переживал, но сделать ничего не мог. Оставался грубый, но неизбежный выход — для Рекса, да и для всех нас. Я переговорил с Фролом Кузьмичом, и тот согласился помочь. С большим трудом (нам помогали ещё двое мужчин) мы погрузили Рекса в коляску моего мотоцикла и поехали в сторону леса. У него из глаз текли слёзы, он чувствовал, куда и зачем его везут.
Мы остановились в глухом месте, выгрузили Рекса из коляски; он стоял на передних лапах и по-прежнему плакал, крупные слёзы одна за другой падали на землю.
Фрол Кузьмич снял с плеч двустволку, прицелился и, стоя сбоку от Рекса, выстрелил; заряд попал в шею — алая кровь брызнула фонтаном. Егерь выстрелил из второго ствола — заряд снова попал в шею, и второй фонтан крови забил тугой струей. Рекс, не отрываясь, смотрел на меня, в его глазах я читал жуткий и скорбный вопрос: “За что?”
Через некоторое время передние лапы у него подогнулись, и он тяжело упал на землю. Он по-прежнему с немым укором смотрел на меня, и в его глазах я читал всё тот же горький вопрос. Он так и умер с открытыми глазами. Мы с Фролом Кузьмичом вырыли яму, столкнули в неё Рекса, а потом закидали её землей.
Вернувшись домой, я выпил бутылку водки, но она на меня нисколько не подействовала; я выпил ещё одну; мне хотелось забыться и не вспоминать недавнюю тяжёлую сцену, но это было, кажется, невозможно. Я по-прежнему видел фигуру Рекса, слёзы на его глазах, алые фонтаны крови, которые казались бесконечными.
На другой день я снова выпил. И на третий тоже. Мой запой продолжался полгода. Это был самый тяжёлый, самый печальный период в моей жизни. Ни до этого, ни после ничего подобного со мной не было. Страдал не только я, страдала Галина и мои детки; мне было их очень жаль, но я ничего не мог с собой поделать.
Иногда я приходил на то место, где мы с Фролом Кузьмичом похоронили Рекса. Там выросла трава. Через пять минут уходил прочь и до конца дня бродил по лесу, забираясь в самые глухие и непроходимые места. Но и здесь перед моим мысленным взором медленно, очень медленно проплывали последние минуты жизни моего друга: я отчётливо, как и в тот памятный день, видел его скорбные карие глаза, в которых стоял немой, обжигающий всё моё существо вопрос: “За что?..”
НИКОЛАЙ КОКУХИН НАШ СОВРЕМЕННИК № 10 2023
Направление
Проза
Автор публикации
НИКОЛАЙ КОКУХИН
Описание
КОКУХИН Николай Петрович родился в 1938 году в Красноярском крае. Закончил Литературный институт им. М. Горького. Член Союза писателей России. Автор многих книг. Лауреат премии “Имперская культура” имени Эдуарда Володина. Живёт в Москве.
Нужна консультация?
Наши специалисты ответят на любой интересующий вопрос
Задать вопрос