СТРАНА КОТОРОЙ УЖЕ (ЕЩЁ) НЕТ
I
...Несется по радио торжественная мелодия.
Я вскакиваю из постели.
Протираю глаза. Бегу на улицу. Там собираются ребята со всего двора.
Мы, будущие защитники страны, должны быть сильными и закаленными.
Потому каждое утро собираемся во дворе. Делаем гимнастику. Потом обливаемся холодной водой из-под крана.
Учился я в одной из самых именитых школ Ставропольского края и Карачаево-Черкесии. В школе № 9 города Черкесска. Из стен этой школы вышли многие видные государственные деятели страны, сотни докторов наук, профессоров и даже академиков различного уровня.
Учеников этой школы в народе называли “дворянские дети”.
Связано было это с двумя факторами.
В царское время в здании нашей школы располагался лицей благородных девиц. В советское время в нем учились дети партийной и советской элиты города и области, а также дети руководителей правоохранительных органов и научной интеллигенции Карачаево-Черкесии.
9-я школа считалась образцово-показательной. И это в действительности было так. Не на бумагах, а в реальности.
Всё было хорошо. Но потом, неожиданно для всех, разразился скандал. Большой скандал.
В 9-й школе раскрыли тайную военизированную организацию.
В нее входили ученики 4-5-6 классов. В их числе были и дети чиновников самого высокого уровня. По городу поползли различные слухи.
Следствие установило.
Организация ставила своей целью добраться до Кубы и вместе с Фиделем Кастро и Эрнесто Че Геварой бороться с оружием в руках с проклятыми американскими империалистами.
Для реализации этой задачи участники тайного сообщества изучали системы оружия, их характеристики. Своим гимном организация определила песню “Куба, любовь моя!”
Состоялось собрание. На него пригласили только членов “тайного общества”. Вели собрание директор школы Заслуженная учительница России Пашкова Валерия Мефодиевна и классный руководитель, она же завуч школы Роза Магомедовна Джумаева.
На собрание присутствовал строгий дядя в темно-сером костюме и в галстуке.
Ученики школы особо уважали, а заодно и побаивались Валерию Мефодиевну и особенно грозную Розу Магомедовну. Но в этот день обычно суровое выражение ушло с их лиц. Многим показалось даже, что они едва сдерживают счастливые улыбки. Выражения лиц суровое, а глаза улыбаются.
Участников “тайного общества” никто не ругал. Просто сказали: “Ваше время еще не пришло. Придет, тогда и делайте что хотите. Дорогу на Кубу никто за это время не закроет. Американские империалисты тоже не исчезнут в один день. У вас еще будет время поговорить с ними”.
Роза Магомедовна ходила между рядов. За спиной ученики школы уважительно называли ее “Боярыня Морозова”. Когда в переменное время шла она по коридорам школы, то везде мгновенно прекращались шум и гам, беготня и суета. Сейчас у нее было такое же строгое лицо. Взгляд задумчивый. Но руки. Руки непроизвольно гладили непокорные волосы членов “Тайного общества”, мимо которых она проходила. Почему-то стал совсем другим её взгляд. В нём была гордость. Она была довольна. Она знала, что воспитала настоящих людей.
В те времена в центре города находился двор с трёхэтажными зданиями. Назывался этот маленький микрорайон “Большие дома”.
В те времена эти дома действительно считались большими, ибо выше них в городе домов не было.
Располагались Большие дома на пересечении улиц Ленина и Первомайской и примыкали они к центральному скверу. В них проживали люди, известные во всей Карачаево-Черкесии. Рядом с ними, глядя на них подрастало новое поколение. Среди них были и мы — пионеры. У нас был свой штаб. Штаб располагался в подвале дома.
В подвале, где располагался наш штаб было сыро. Потому летом и зимой баба Вера из первого подъезда стирала, проветривала и гладила наше Знамя, чтобы оно не заплесневело.
В штабе мы решали мировые проблемы. Строили планы, как будем, когда вырастем, освобождать трудящихся Африки и Латинской Америки от проклятых капиталистов Западной Европы и Америки. Планы наши были чёткими и ясными.
Высаживаемся, ведем партизанскую войну, входим в столицы, провозглашаем там Советскую власть. Власть рабочих и крестьян.
Оружие планировали мы добывать в схватках с врагом, на его складах и его арсеналах. Этим же оружием и должны были мы разить своих недругов.
Начальником штаба ребята избрали Володю Питляра. Родом он был с Западной Украины. Отец военный. Работал в военкомате. Иван Михайлович прошел всю войну. Потом воевал с оуновцами где-то в Закарпатье. Говорят, что был он командиром истребительского отряда, который уничтожал остатки фашистских прихвостней по всему Западу нашей Родины.
Мы часто пели разные песни во дворе дома.
Дети как воск. Из них можно вылепить всё.
Когда собиралась во дворе шпана, то мы пели похабные песни.
Одиножды один,
Приехал господин.
Одиножды два,
Приехала жена...
и т.д.
Когда собирались пижоны и стиляги, пели совсем другое:
Летят перелетные птицы.
Гагарин, Хрущев, Микоян,
Везут за границу пшеницу,
Обратно везут обезьян.
Когда же нас собирала пионервожатая Элла, то мы с удовольствием пели “Синий платочек”, “Прощай, любимый город”, “Подмосковные вечера” и “Катюшу”.
Эти песни нравились нам больше. В них была наша душа, но всё равно мы помнили и другие песни. Знали, что они плохие, но все равно наша память не отпускала их. Они существовали и могли зазвучать вновь в любую минуту.
По улицам Черкесска бесшумно скользили последние дни осени. Шёл холодный дождь. Он перешёл в мокрый снег. Затем снег стал белым, пушистым и покрыл большим белоснежным одеялом сперва ветки кленов и акаций, росших в нашем дворе, а затем и сам двор. Стало холодно и зябко.
В это время “посыльный” созвал всех нас в штаб. Как сказал он, “по срочному и очень важному делу”. Через полчаса все мы собрались в указанном месте.
Володя, как на троне, сидел на старой табуретке, подаренной штабу бабой Верой.
Небольшое пространство вокруг него освещала тусклая лампочка, прикрепленная к бетонному перекрытию. Лампочку эту “провёл” в штаб дед Ерофей. Дед Ерофей знаменитый человек. Он воевал три войны.
Сперва гражданскую. Затем Халхин-Гол. Потом и Отечественную.
У него много орденов и медалей, но семьи не было. Она погибла во время войны под бомбежкой в 42-м году. Во дворе говорили, что дед Ерофей спас когда-то от верной гибели знаменитого маршала Рокоссовского. Как это произошло, мы не знали. Знали только, что каждый год на День Победы маршал приглашал деда Ерофея к себе в гости.
Помнили мы и другое. Каждый год возвращаясь то из Москвы, то из Варшавы, дед Ерофей привозил нам такие конфеты, которые никто в Черкесске никогда не видел. Они были сладкие, как сахар. Даже ещё слаще.
Всё это было так, но сегодня лицо начальника нашего штаба было серьёзным и даже глубоко озабоченным.
Подождав, пока все пришедшие разместятся вокруг него, он сказал:
— У меня печальная новость. Погиб Виктор Суворов.
Все мы хорошо знали Виктора. Его мать жила в первом подъезде нашего дома.
Летом этого года он приезжал в Черкесск. Носил форму лётчика. На плечах были погоны капитана, на груди два ордена.
Во дворе говорили, что он воюет во Вьетнаме и уже завалил на своем Миге 8 американских самолетов.
Когда он выходил во двор и делал утром гимнастику, все мы старались быть недалеко от него.
Видели мы и другое.
Почему-то девушки нашего двора выходили во двор именно тогда, когда выходил туда Виктор. Кто-то из них нёс развешивать бельё, кто-то, наоборот, собирал с веревок наволочки и пододеяльники.
Виктор всем тепло улыбался, со всеми здоровался, но смотрел чаще всего в сторону первого подъезда или даже в сторону окон первого этажа этого подъезда. Там жила Света Буняк. Светлана училась в 11 классе 9-й школы.
Бабушки на завалинке нашего дома говорили:
“Вот закончит Светка одиннадцать классов и уедет с этим орлом на Дальний Восток. Там и будет жить она вместе с Виктором. Нарожает ему детей, и будут оба они жить очень даже долго и счастливо”.
Наш штаб находился как раз под квартирой, в которой жили Света и её родители.
В один момент мне почему-то показалось, что там, наверху, кто-то тихо-тихо плачет. Так это было на самом деле или нет, мне очень трудно ответить теперь даже самому себе.
Тем временем Володя продолжал говорить.
— Суворов погиб, защищая нашу страну от проклятых империалистов. Он наш. Совсем наш. Лет пятнадцать назад Виктор сидел на моём месте — тогда он был начальником штаба нашего двора. Предлагаю: всем членам штаба нести сегодня вахту памяти Виктора всю ночь. И потом, после школы, отдать ему почести до самых похорон.
Гроб с телом Виктора находится в военкомате. Собираемся во дворе через 20 минут. Одеться как можно теплее. Ночь будет холодная, — закончил свою речь Володя. — И ещё. Пионерские галстуки одеть поверх пальто. Пусть все знают, что мы пионеры. Мы продолжим дело Виктора Суворова. Продолжим, когда вырастем.
Мы стояли у дверей военкомата. Стояли по очереди. Двое со вскинутой рукой в пионерском приветствии. Остальные чуть в стороне.
Вскоре вышел дежурный. Он хотел удалить нас, но Володя объяснил ему:
— Мы со двора Виктора Суворова. Это наш герой. Мы никуда не уйдём. Будем стоять всю ночь..
Дежурный ушел. Вскоре к нам вышел военный комиссар области полковник Нежинский.
Он внимательно посмотрел на нас. Грустно заулыбался. Ушёл, ничего не сказав. Вскоре появились дежурный и еще двое военных. Они разрешили нам находиться в помещении военкомата. Дали даже стулья. Вскоре перед нами появился чайник. Рядом поставили стаканы и положили пачку сахара.
Через некоторое время у военкомата появился дозор наших матерей. Они не подходили к нам близко. Стояли вдалеке и смотрели в нашу сторону.
Мне показалось, что некоторые из них плачут. Но слёзы были почему-то светлые и добрые.
Мы стояли на часах до самого утра.
Потом откуда-то появились Валерия Мефодиевна и Роза Магомедовна.
Мы растерялись. Одно дело комиссар, военные и даже ужасные американские империалисты.
Их никто не боялся. А вот Валерия Мефодиевна и Роза Магомедовна — это совсем другое дело.
Я как раз стоял на часах. Рука вскинута к голове. На шее пионерский галстук. Щёки синие. Мороз к утру окреп и залез под пальто и шапку.
Рука покраснела. Но я её не опускал. Рядом со мной стоял Слава Криволапов. То же замерзший и тоже счастливый.
Валерия Мефодиевна подошла ко мне. Я знал, что опоздал в школу, и ждал разноса.
Директриса долго смотрела на меня. Затем неожиданно сняла перчатки, наклонилась ко мне и начала растирать мою руку, посиневшую от холода.
Растирала и тихонько шептала мне:
— Ты настоящий пионер. Только не опускай руки. Дотерпи. В жизни иногда нужно терпеть. Терпи и ты.
Рядом со мной растирала щеки Славика Роза Магомедовна. Она тоже что-то говорила ему. Что говорила она, ему я не слышал.
Вскоре площадку перед военкоматом заполнили ученики 9-й школы.
Потом стали подходить ученики других школ.
И снова очередь “У вечного огня” дошла до меня. За это время я замёрз, но уступать свою очередь кому-нибудь другому не захотел.
Нежданный холод сковал деревья перед военкоматом.
Пар от дыхания тысяч людей, собравшихся проводить в последний путь “парня из нашего города”, грел людей.
Грел и меня. Я уже твёрдо знал. Я на своём месте и, если будет нужно, займу место Виктора Суворова.
Так думал не я один. Так думали миллионы людей необъятной Страны Советов. Страны рабочих и крестьян.
В нашем дворе было много девчонок. Но мы с ними не дружили. Больно нужно нам это. Они все воображалы и задаваки.
Оденут свои бантики и белые гольфы и думают, что нам больше делать нечего, как смотреть на них, когда они играют в классики или ходят важно вокруг нашего двора.
Конечно, мы их защищали, когда нужно, но это не потому, что нам интересно их внимание, а потому что так принято.
Наши отцы и старшие братья учили: девчонок нужно защищать. Мы их и защищали. Только они думали чёрт-те что после этого. Думали, что мы дерёмся из-за них.
Они не понимали. Мы дрались не из-за них. Просто так принято было в нашем дворе. Своих в обиду не давать.
Так было до поры до времени. Было — до тех пор, пока не произошло одно событие.
У моего друга Валеры была сестра. Звали ее Таня. Она ходила в 4-й класс нашей школы и на гимнастику в городской дворец пионеров и школьников имени Гагарина. Придя домой после занятий в секции, она сказала Валере:
— Когда я иду домой, один хулиган уже третий день дёргает меня за косу и дразнится. Он родинский (“Родина” — микрорайон в Черкесске). Если ты и твои друзья не мужчины и не можете защитить девочку с вашего двора, скажите. Я тогда сама дам сумкой по голове этому родинскому хулигану.
В тот же вечер мы собрались в штабе.
Коля с “Родины”, который дергал за косички Таню, был на два года старше нас.
Мы учились в пятом классе. Он в седьмом.
Его “команда” могла быть старше нас, но мы всё равно решили: пошлём к ним Славу Криволапова. Пусть он скажет:
— Или прекрати дёргать Таню за косы, или мы будем драться с тобой и с твоей командой..
Как мы и предполагали, ответ пришел жёсткий.
— Будем драться.
Мы встретились на Зелёном острове (городской парк на берегу Кубани).
Когда я увидел, что драться с нами пришли ребята, которые были на голову выше нас, то стало немного страшно. В это время Вова закричал:
— Ура-а! Вперёд. — И мы побежали на “врага”.
Бежал в “атаку” и я. Бежал и, как все остальные, громко кричал “Ура-а!” Кричал громче всех. Это точно.
Домой я вернулся в порванной рубашке и с довольно заметным синяком под глазом. Потрёпанный, но довольный. Драки и синяки в те времена были явлением довольно частым. Дрались многие. Дрались по поводу и без повода, но драки были честными и беззлобными.
Мать ругать меня не стала.
Только спросила:
— С кем дрался?
Я ответил.
— С родинскими.
— Ну тогда все ясно. Вот придет с работы твой отец, я ему расскажу и о родинских, и о порванной рубашке, и о синяке под твоим глазом. Не можешь драться, не лезь, а то вечно будешь с синяками на лице..
К вечеру вернулся домой отец.
Мать рассказала ему всё. Взяла меня за руку и показала ему на довольно заметный синяк под моим глазом.
Отца я уважал. Его мнение для меня многое значило.
Потому и замер в ожидании его “приговора”.
Вопрос отца удивил меня.
— Ты сдачи дал? Не опозорил чести нашей фамилии?
“И тут Остапа понесло”.
Я рассказал ему, как бежал я в атаку. Кричал “ура” и бил налево и направо. Бил руками и ногами.
Отец молча слушал меня.
Наконец, убедившись в том, что я говорил правду (а это всё на самом деле было правдой), он странно заулыбался и переспросил:
— Ты уверен, что ты громче всех кричал “ура”?
— Да, уверен.
— Тогда молодец. Рубашку мать зашьёт. Синяк пройдёт. Главное, что мне не стыдно за твоё поведение.
Мать молча слушала наш разговор.
Затем произнесла:
— Сразу видно, чей сын. Отец тоже две войны громче всех кричал “ура”. Итог известен: четыре ордена, пять ранений и погоны капитана. Вот и всё, что взял он за свое громкое “ура” на Финской и Отечественной войнах. Другие, которые не так громко кричали “ура” — вернулись домой генералами и полковниками, а мы две войны кричали, поднимали бойцов в атаку, и всё на этом закончилось.
Бабушка говорила, что у мамы моей острый язык. И за словом она в карман не полезет.
Её даже баба Вера уважала. А баба Вера — это авторитет.
Баба Вера воевала. Она была связной в партизанском отряде.
Мать продолжала говорить, но отец особого внимания на ее слова не обращал.
Потом снова переспросил меня:
— Ты точно громче всех кричал “ура”? Точно бежал впереди всех?
— Да, — отвечал уверенно я.
— Тогда молодец! Тогда ты настоящий мой сын.
История эта получила свое продолжение через 10 лет.
Тогда я сидел на свадьбе. Таня выходила замуж за Николая. Того самого. С “Родины”.
В нашем дворе жила Евдокия Иосифовна. Ветеран войны. Ходила с палкой. В ноге осколок. Ходьба давалась ей тяжело. Нагибаться она не могла. Мама говорила, что родом Евдокия Иосифовна с Западной Украины. Еще до войны вышла замуж за хлопца из-под Львова. Когда немцы пришли в Закарпатье, муж её ушел в партизаны. Туда же ушла через некоторое время и она.
Воевали они в отряде знаменитого Ковпака. Павло погиб в 43 году. Трёхлетний сын остался у родителей мужа.
Их свекор служил в полиции. Закончилась война. Его осудили на 10 лет как предателя Родины. Евдокия в составе отряда НКВД попала на Кавказ. Здесь и нашла ее пуля диверсанта в 45-м году. Осталась жить в Черкесске.
Через некоторое время поехала в родные края. Хотела забрать сына. Сына ей не отдали. Вернулась в Черкесск одна. Лет через десять сын приехал к ней сам. Он поступил в Львовский университет. Носил значки комсомольца и ГТО (готов к труду и обороне). Рассказал, что его избрали секретарем комсомольской организации факультета. О своем деде не говорил ни слова. С тех пор он каждое лето приезжал к матери.
Сама Евдокия Иосифовна, как все украинки, хорошо пела. Сказать “хорошо пела” — это совсем мало. Пела она прекрасно..
Часто-часто бабушки на завалинке возле второго подъезда, затаив дыхание, слушали, как звенел в воздухе, перекрывая шум совсем недалекого города, её голос.
Пела она чудесные украинские песни. Даже мы, дворовая детвора, слушая её пение, как и все остальные, забывали на это время о всех своих самых главных нескончаемых проблемах.
Мы, мальчишки, носили ей воду, привозили на подводе уголь и дрова, заносили их в подвал. Потом каждый день или через день заносили дрова и уголь к ней в квартиру на первом этаже согласно графику дежурства, утвержденному начальником штаба.
Девочки убирали у неё в квартире, стирали белье, сушили, гладили его. И подсматривали за нами.
Им было всё не так. Не туда положили дрова, не так затопили печь, мало принесли воды... В общем, они всегда находили, к чему придраться.
Мы их работу никогда не проверяли. А они совали свой нос повсюду.
Вообще-то мы не так часто встречались с ними в квартире Евдокии Иосифовны.
Однажды Володя, как начальник штаба, хотел сделать им замечание за то, что они ушли в поход и не сварили Евдокии Иосифовне борщ. Они ничего не ответили ему, а нас послали на базар. Мы купили всё, что они сказали — свёклу, картошку, лук, морковь, а когда мы вернулись назад, эти придиры заявили, что мы купили плохие продукты. Нет чтобы теперь самим сходить на базар. Не тут-то было. Вместо этого они полчаса объясняли нам, какая картошка хорошая и пригодна для борща, какая — старая и непригодная.
Совсем недавно я и Валера занесли в квартиру Евдокии Иосифовны старый половик, который вчера постирали под краном Таня и Лена.
Когда мы постучались в дверь, её открыла Таня.
За глаза мы называли её рыжей. Потому что глаза у неё были зелёные, а волосы светло-жёлтые — как будто их целый день держали под солнцем, как головку подсолнуха. И ноги у Тани длинные. Как у цапли. Росли откуда-то из ушей. В общем, она совсем нам не нравилась.
Лена тоже не лучше её. Ноги такие же длинные, волосы светлые, кожа какая-то белая. Совсем белая. И глаза. Зелёные-зелёные. И наглые. Как у всех задавак и воображуль.
Таня приложила пальцы к губам и дала нам знать, чтобы мы не шумели и тихо заходили в комнату.
Мы вошли.
В центре комнаты стояла Лена. Она держала в руках небольшую книгу.
Я успел прочитать на её обложке: Муса Джалиль. “Моабитская тетрадь”.
Таня повелительным тоном сказала нам:
— Не мешайте. Мы читаем Евдокии Иосифовне стихи. Стихи настоящего поэта и патриота своей страны. Это Муса Джалиль. Муса Джалиль, а не вы, — уточнила она назидательным тоном.
Лена, по-видимому, прервала минуту назад чтение стихотворения, когда мы постучали в дверь.
Убедившись в том, что мы послушно сели туда, куда указано было нам повелительной рукой Тани, она продолжила читать.
Пел я песни, весенние ветры почуя,
Пел я песни, вступая с врагами на бой,
Вот последнюю песню пою я,
Видя топор палача над собой.
Голос Лены громкий, торжественный. Глаза горят. Большие, зелёные. Я заглянул в них, посмотрел и на её волосы. Потом на Таню. У нее были зелёные глаза. И волосы светлые, как солома. Тоже почти рыжие.
Оказалось вдруг, что они не рыжие, а золотые.
Я это явственно понял, когда внимательно-внимательно посмотрел на неё ещё один раз. Уже тогда я понял, почему Коля “Родинский” норовил всё время дернуть её за эти косы. Не рыжие. Золотые.
Понял и другое. Сколько бы мы ни дрались с ним, он всё равно не уступит никому своё право дергать Таню за её золотые косы.
Начиная с 1 мая, каждую субботу, вечером, в городском парке играл духовой оркестр.
Музыканты начинали настраивать свои инструменты примерно к 6 часам вечера.
Часа за два до этого, недалеко от них, садился на свой походный стульчик дед Ерофей.
Он играл на баяне.
Играл и пел.
Пел он в основном песни военных лет. Обычной в таких делах шапки перед дедом Ерофеем не было. Пел и играл он от души и для души. Для себя и для людей. Мы садились на траву и слушали прекрасные песни. Песни о любви, Родине, матери и любимом городе. Иногда гуляющие по парку клали перед дедом Ерофеем деньги. Тогда он показывал нам глазами. Мы долго себя уговаривать не заставляли. Прибегали и забирали деньги.
Считали. Потом кто-то из нас бежал в ближайшее кафе “Пингвин”. Приносил два-три мороженых. Чаще всего молочных. На большее денег не хватало.
Одно мороженое мы относили деду Ерофею. Остальное ели сами, откусывая по очереди кусочек от ледяного брикета. Холод сводил зубы, но прохлада эта была такая приятная, что о холоде в зубах все быстро забывали.
Наш друг Борька на год старше нас. Он тёртый калач. И хитрый. Когда доходила очередь до него, он так откусывал свою долю мороженного, что после него брикет становился заметно меньше.
Рот у Борьки был большой. Если что — он мог всё мороженое одним махом проглотить.
Поэтому все мы внимательно следили за ним и не уставали повторять:
— Борька. Имей совесть. Ты не один.
Дед Ерофей играл обычно час-два. Потом собирал вещи и уходил домой.
Вскоре начинал свою работу духовой оркестр.
Скамейки вокруг него заполняли празднично одетые женщины.
Сидели, говорили.
Вскоре подходили мужчины. Тоже празднично одетые. На груди большинства из них были ордена и медали.
Первыми на арену выходили, как правило, женщины. Сперва они танцевали друг с другом. Потом в круг входили мужчины. Они разбивали женские пары, и танцы продолжались. На танцы обычно приходили одни и те же люди. Большинство из них мы знали уже по именам. Многие из нас симпатизировали женщинам, приходившим на танцы. Лично я “болел” за Полину.
Знал я её уже больше года.
Однажды осколок, который сидел в ноге отца, зашевелился, а потом “пошёл” вдоль бедра. Мама позвала Полину, которая работала в городской больнице.
Отцу было очень больно. Он потерял сознание. И стонал, когда отключился.
Полина сделала ему какой-то укол — и отцу стало легче. После этого я стал болеть за неё. Мне хотелось, чтобы Полину приглашали на танцы все мужчины. И молодые и старшие.
Её и приглашали на танец очень часто. Подходили, кивали головой, но она всем давала отказ. Улыбалась и отвечала.
— Извините. Я не танцую.
Заметил я и другое.
Из всех мужчин, приходивших в сквер, её не приглашал только Пётр Николаевич.
Он подходил к кругу танцующих, внимательно смотрел вокруг себя, затем уходил к дальним деревьям и уже оттуда наблюдал за всем тем, что творилось в центре сквера.
На нем был тщательно отутюженный тёмно-серый костюм.
На пиджаке орденские планки. Планок было много. Видно, Пётр Николаевич воевал хорошо.
Работал Пётр Николаевич в редакции газеты “Ленинское знамя”. Говорили, что он пишет стихи. И очень даже хорошие.
Так или иначе, мне хотелось, чтобы именно он пригласил Полину на танец.
Не знаю почему, но он никогда не приглашал её. Ни её, ни других, стоял и смотрел. Просто стоял. Просто смотрел.
Однажды мне показалось даже, что он изредка поглядывает тайком в ту сторону, где стояла в тени дерева Полина.
Возможно, мне это просто показалось. Возможно, нет.
Так или иначе, но почему-то стояли они всегда в разных концах большого танцевального круга.
Через некоторое время Полина уходила домой.
Шла медленно. Словно не хотела уходить. Глаза задумчивые и даже печальные. Словно снова не дождалась она того, что должна была найти рано или поздно.
Вскоре Полина уехала из города. Через некоторое время уехал и Пётр Николаевич.
Мама сказала, что Полина уехала на Север. На какую-то всесоюзную ударную стройку.
Куда уехал Пётр Николаевич — никто не знал.
Через некоторое время пришел праздник 9 Мая. На центральной площади города масса людей. Добрый смех, веселье, музыка и даже танцы. Напротив “белого дома” трибуна. На ней руководство области и города. Первомайскую демонстрацию открывали, как всегда, учащиеся школ. Над головами людей плыли мелодии песен “Широкая страна моя родная”, “Прощание славянки”, “Синий платочек” и других.
Началось праздничное шествие.
Спустя некоторое время диктор объявил:
“На центральную площадь города выходит колонна учащихся школы № 9 города Черкесска”. И вдруг, неожиданно для всех, из динамиков, расположенных во всех концах площади, вырывалось наружу:
Куба, любовь моя!
Остров зари багровой!
Песня летит над планетой, звеня:
Куба, любовь моя!
На трибуне возникло сиюминутное замешательство. Затем 1-й секретарь обкома партии Николай Михайлович Лыжин начал понимающе улыбаться и хлопать в ладоши. Захлопал и начал подпевать. Его примеру последовали и другие. Вскоре пела вся площадь.
Мы шли по площади.
Шла знаменитая 9-я школа.
Впереди Валерия Мефодиевна. Она в солдатской гимнастёрке. На шее голубой платок.
9 Мая наша директриса выходила всегда в солдатской гимнастёрке, и мы, ученики школы, гордились тем, что “наш директор” — участник войны, настоящий герой с орденами и медалями.
Рядом с ней шла Роза Магомедовна. Обе они во весь голос пели: “Куба, любовь моя”. Они пели вместе с нами. И мы знали: у нас самая лучшая школа. Самая лучшая страна и мы, советские — светлое будущее всего человечества.
После окончания Парада Победы в гости к Евдокии Иосифовне пришла Валерия Мефодиевна. Они подруги.
Обе в старых застиранных, тщательно ухоженных, фронтовых гимнастёрках.
На гимнастерках погоны. На воротничках знаки отличия.
Валерия Мефодиевна — сержант медицинской службы. Она была санинструктором батальона. Евдокия Иосифовна — капитан НКВД.
Девочки сразу же побежали приводить в порядок стол и лавки в беседке.
Скоро они поставили на стол два стакана, два куска черного хлеба, две луковицы и два котелка с перловой кашей. Откуда взяли они два этих котелка, мы не знали.
Знали другое. Эти проныры всё знают, всё найдут и всё сделают так как нужно.
Примерно через полчаса Валерия Мефодьевна и Евдокия Иосифовна сели за стол.
К ним сразу же подсела баба Вера.
Она тоже в гимнастёрке. Говорили, что во время войны она работала где-то в тылу врага. Была то ли радисткой, то ли связной. Девочки сразу же принесли ещё один стакан, ещё один дымящийся котелок с кашей, кусок хлеба и луковицу.
Посреди стола появилась початая бутылка то ли водки, то ли спирта.
Лена посмотрела на Валерию Мефодиевну.
Та коротко ответила:
— Дальше не ваше дело. Идите, гуляйте. Вы своё дело сделали.
После этого она обратилась к своим подругам.
— Ну что, девочки. Наливаем по сто грамм наших наркомовских.
Евдокия Иосифовна сказала короткий тост.
— За товарищей, которых судьба не сберегла. Они уже там. Мы ещё здесь. Но пока мы ещё здесь, они всегда рядом с нами. По-другому быть не может. Мы их помним. Они в нашей памяти. Они в наших сердцах. Мы их помним. Значит, они с нами. Здесь. На этой земле.
Молча выпили. Поморщились. Понюхали хлеб.
Мы стояли недалеко от них.
Ребята с одной стороны беседки, девочки с другой. Нам хотелось, чтобы кто-нибудь из фронтовичек позвал нас и дал какое-нибудь поручение. Сходить за хлебом, за водой или ещё что-нибудь. Мы смотрели на них, но они нас не видели. Может, и видели, но не обращали на нас внимания.
Потом они начали петь. Пели тихо. Но мы слышали всё.
Эх, дороги!
Пыль да туман,
Холода, тревоги
Да степной бурьян.
Знать не сможешь
Доли своей...
Может, крылья сложишь
Посреди степей.
Потом они пели всякие разные песни. Но одну песню спели почему-то два раза. В этой песне мне особо понравился припев:
Выпьем за Родину, выпьем за Сталина.
Выпьем и снова нальём.
Женщины пели. Мы тоже. Песня была красивою. Мы не понимали ещё, какой смысл заложен в ней. Не понимали, но всё равно пели. Когда песня закончилась, я услышал:
— Валерия! Тебе однажды уже сделали в горкоме партии замечание по поводу Сталина. Смотри. Следующий раз могут наказать. А то и с работы снимут.
На что Валерия Мефодиевна отвечала:
— Не Никите Сергеевичу говорить о нём. Пусть делают что хотят, но я имя Сталина просто таким не отдам.
И снова затянула припев.
Не помню, уже как, но в это время я и мой друг Мишка Седой оказались возле девочек. Они подпевали Валерии Мефодиевне и ее подругам.
Пели и мы. Пели о великой стране. О стране, которой сегодня уже нет.
II
Страны, в которой родился и вырос я, уже нет.
Этой страны уже нет, а я всё продолжаю жить в ней.
Продолжаю жить, но не хочу, чтобы чувство глубокой горечи, которое испытываю сегодня я, глядя на дымящиеся руины моей Родины, испытали мои дети или мои внуки.
С этим чувством живу не я один. Таких, как я, миллионы. Многие миллионы.
Я и друг моего детства Мишка Седой сидели во дворе нашего детства.
Только двор этот уже не наш.
Теперь мы в нём гости.
Да и Мишка Седой уже не Мишка. Теперь он Михаил Николаевич Седов. Профессор одного из престижных вузов страны. Дважды доктор наук. Доктор экономических наук и доктор политологии.
Мы говорили о друзьях нашего детства, их делах, их судьбах. Вспоминали Валерию Мефодиевну, Розу Магомедовну, деда Ерофея, Виктора Суворова, Володю Питляра.
Говорили долго.
Постепенно разговор наш перешёл на актуальные темы сегодняшнего дня.
Многие мысли, высказанные Михаилом Николаевичем во время нашей долгой беседы, были совсем не новыми. Но, выстроенные в чёткую логическую цепь и объединённые общими закономерностями исторической и экономической реальности, они показали события, происшедшие в последнее время на постсоветском пространстве, в несколько неожиданном, а иногда и в шокирующем свете.
Некоторые суждения, высказанные моим другом, показались мне заслуживающими особого внимания и характерными для всей ситуации, царящей сегодня на развалинах моей Великой Родины.
Потому читателю будет, по-видимому, интересно услышать их и дать им свою оценку.
Привожу их фрагментально, бессистемно. Так, как звучали они во время нашей последней беседы.
— Ситуация с Украиной характерна для всего постсоветского пространства, — начал излагать свои мысли Михаил Николаевич. — Такая ситуация могла повториться в любом другом регионе бывшего Советского Союза. Необходимость проведения спецоперации на Донбассе только заострила проблемы между Россией и Украиной, существовавшие и нараставшие уже не один год. Такие же проблемы имеют место быть в Закавказье и в Средней Азии, на Дальнем Востоке и в Приднестровье, в Грузии и Абхазии, а также во многих других болевых точках на карте бывшего Советского Союза.за.
Украина только одна из них. На её примере можно понять и оценить ситуацию, созданную сегодня спецслужбами Запада как внутри России, так и на ближних подступах к ней, а также основные причинно-следственные факторы, приведшие к ней.
Первую бомбу замедленного действия под фундамент создававшегося Советского Союза заложил основатель СССР В.И.Ленин, — продолжил свой рассказ Михаил Николаевич..
Вопреки мнению многих видных деятелей партии большевиков (Сталина, Дзержинского, Троцкого и т.д.) он добился включения в Конституцию вновь создаваемого государства тезиса “о праве наций на самоопределение”.
Такого положения не было в Конституциях таких многонациональных государств, как Великобритания и Испания, Бельгия и США, и абсолютного большинства других стран мира.
А в Конституции СССР оно появилось.
Оно и стало политической основой печальных событий конца 80-х - начала 90-х годов прошлого столетия.
— Вторую бомбу под российско-украинские отношения заложил всё тот же Ленин, передав в 1922 году вновь созданной Украинской Советской Социалистической Республике наиболее промышленно-развитую часть России — Новороссию, или, как называли её тогда, Малороссию. Нынешние Харьковскую, Луганскую, Донецкую, Херсонскую, Запорожскую и т.д. области.
— Третий очаг будущего пожара противоречий между Россией заложил Никита Хрущёв, который в борьбе за власть “подарил” Украине Крым. Формула этой политической авантюры была простой:
“Украинцы! Я дарю вам Крым. Вы поддерживаете меня в борьбе за власть с Молотовым, Маленковым, Булганиным и Кагановичем”.
— Еще один взнос в грядущие события с уже известными нам всем сегодня итогами сделал все тот же Н.Хрущёв.
По окончании Великой Отечественной войны на западе Украины были многие тысячи людей, осужденных за предательство Родины и пособничество немецким оккупантам.
Народ осудил их.
В 1953 году Хрущев объявил амнистию. Большинство осуждённых за предательство Родины людей вышли на свободу.
Они были на свободе, но всё ещё носили клеймо предателей Родины и изменников.
Сделав на ХХ съезде партии печально известный доклад с осуждением так называемого культа личности Сталина, Хрущев сделал им ещё один нежданный даже для них самих подарок.
Все они заснули предателями Родины, а проснулись борцами со сталинским режимом. В ореоле славы и почёта.
Ореол они получили, но ненависть к Советской власти и ко всему Советскому никуда не дели. В ореоле этой славы и вырастили они новое поколение украинцев, горевших ненавистью к России и ко всему русскому.
Они, их дети и их внуки бушевали на Майдане. Они и их дети жгли своих оппонентов в Доме профсоюзов Одессы. Они и их дети пытали российских солдат, попавших к ним в плен.
— Целостность Российской Империи во все времена во многом зависела от позиции церкви.
Много веков назад раскол в церкви чуть не привел к образованию двух Российских государств. Тогда церковь нашла в себе силы сохранить единство Российской империи.
Если бы Ленин и Троцкий не поссорили большевиков с церковью и не санкционировали расстрел царской семьи в начале ХХ века, то, возможно, в конце этого века Советский Союз устоял бы под натиском Запада и агентов его влияния в нашей стране.
Уловив мой вопросительный взгляд, Михаил Николаевич уточнил:
— Да, да, мой друг.
Компетентные органы дают однозначный ответ: Яковлев, Ельцин, Гайдар, Чубайс и другие были завербованы западными спецслужбами. Они и выполняли волю Запада. Ответ на вопрос — когда и при каких обстоятельствах, — даст теперь только время.
В ситуации, создавшейся в Советском Союзе в конце 80-х — начале 90-х годов ХХ века, только церковь и мечеть могли сплотить народы СССР в единое целое и дать отпор “пятой колонне” Запада.
К сожалению, и церковь, и мечеть в те дни оказались “вне игры”. Их объединительную и созидательную функции, а также и безграничную веру в них убили в свое время Владимир Ильич Ульянов и Лев Давидович Бронштейн. Он же Троцкий.
— В Великую Отечественную войну против СССР воевала практически вся Европа: Германия, Италия, Румыния, Венгрия, Испания, Финляндия и т.д.
Сталин выиграл войну у Европы только за счёт победы на идеологическом фронте. Он воспитал и сплотил вокруг себя поколение людей, готовых ложиться под танки за свою Родину.
— Процесс разрушения лагеря социализма и основ Советского государства всего лагеря социалистических стран, начатый Никитой Сергеевичем Хрущевым, завершил Горбачёв. Оба они сделали это по своей политической близорукости, сочетавшейся с неограниченной властью, оказавшейся в их руках.
Амбициозный, но недалёкий в своих умственных возможностях Горбачёв “отдал” СССР на идеологическом фронте.
Он проглотил смертоносную наживку Запада под названием “гласность”.
Пока Михаил Сергеевич красовался на фоне этого красивого, но крайне ядовитого для нас слова, Запад нанес Советскому Союзу удар изнутри. Запад через своих агентов “пятой колонны” разжег огни межнациональных конфликтов в Прибалтике и в Закавказье, в Средней Азии и на Северном Кавказе, на Украине и в Молдавии. Советский Союз запылал, а безвольный Горбачев не нашёл в себе ни силы, ни мужества потушить огонь, разожжённый его руками.
Проиграв идеологическую войну, он не нашёл ничего лучшего кроме как сказать, что он всю свою жизнь боролся с партией, в которой состоял, и со своей Родиной — Советским Союзом, в котором родился и вырос.
Всё это прошлое, а теперь перед ними стоит другая задача. Не дать дорогу “бархатной революции” в России. Революции, которая разрушит в конечном итоге всё наше государство. Нам важно воспитать новое поколение патриотов России. Нужно менять многое, и в первую очередь психологию российского общества. Честно говорить о великих свершениях Советского Союза. Воспитать новое поколение людей с исторической памятью. Людей, которые будут гордиться подвигами своих предков под Сталинградом и Ленинградом, под Москвой и Курском.
Нельзя забывать, что, переименовывая Ленинград в Санкт-Петербург, а Сталинград в Волгоград, мы убивали свою историческую память, часть нашего великого прошлого, которого так боится Запад.
Одурманенные западной пропагандой и лживыми полторанинскими лозунгами типа “всё у нас получится”, россияне даже не услышали, как их Президент просил Бога хранить Америку.
Америку, а не Россию.
Подумав некоторое время, Михаил Николаевич полез в карман. Вытащил оттуда бумажник. Достал из него вчетверо свёрнутый журнальный лист. Развернул его.
Я увидел красочную картину. Стоит автомобиль. Американский автомобиль. Багажник джипа открыт. В багажнике котёл, нож, шампуры, дрова. И ещё два барана.
Один с отметиной на лбу. Глаза глупые, самодовольные. Совсем как у Михаила Сергеевича Горбачёва. Другой баран явно крупнее первого. Глаза пьяные, бесшабашные и наглые. Он очень похож на Бориса Николаевича Ельцина.
Из уст крупного барана вылетела фраза:
“Хозяин сказал, что мы едем на пикник”.
Оба радостно улыбались, даже не понимая значение котла, ножа, шампуров и дров, лежащих рядом с ними.
— В отличие от Горбачева Путин переиграл Запад. Школа советского КГБ оказалась сильнее спецслужб всех недружественных нам стран.
Запад видел в нем “достойного” преемника Ельцина. Он оказался достойным сыном своего отца, защищавшего нашу страну на полях Великой Отечественной войны.
Россию ждут трудные времена. Перестройка экономического механизма страны, а также денежные потоки, который уйдут на восстановление Малороссии, больно ударят по карманам граждан России.
Сумеет команда главнокомандующего консолидировать российское общество в единый цельный организм — мы выиграем эту “войну”. Не сумеем — распадётся Россия на несколько удельных княжеств.
Даст ли тогда Запад собрать их когда-нибудь в единое целое — вопрос. Особенно с учетом украинского опыта сегодняшнего дня. Запад имеет громадные деньги. Там, где есть деньги — всегда есть и люди, готовые заработать их. Иногда даже ценой предательства интересов своей Родины. Они и становятся частью “пятой колонны” в нашей стране. Они и создают в нужный момент общественное мнение, панику и дезинформационный фон в общественном сознании.
Свершается это по особым технологиям, разрабатываемым западными спецслужбами, где сочетаются факторы воздействия на сознание людей ложной информации, призрачных надежд на светлое будущее, недовольства масс искусственно созданными трудностями, действий провокаторов и обманутых людей. Всё это сводится в единое русло протекания “бархатных революций”.
Развёртывается целенаправленная глубоко эшелонированная кампания по дискредитации правящих партий и их руководителей.
Результат однозначный. К власти приходят люди нужные и управляемые Западом.
— Хочешь узнать, кто предатели России? Возьми каталог и посмотри. Именами каких россиян названы улицы и площади городов Западного мира.
Путин принял Россию в сложное время и в крайне плачевном состоянии экономических и политических перспектив.
Чубайсы и Немцовы, Хакамады и Собчаки, Каспаровы и Березовские рвали её на части.
Свою лепту в дело дальнейшего “покорения” России вносили и вносят до сих пор различные псевдодемократы, объединенные идеями разнузданной свободы и фактом самого существования “Ельцинского центра”.
Там, под сенью комплекса имени предателя Родины, воспитывается новое поколение людей, для которых слова “Россия, Родина, долг, честь” не имеют никакого значения.
У них есть кумир.
Человек предавший Россию.
Логика мышления товарищей, выращенных центром имени предателя Родины, проста и понятна.
Если предателям Родины ставят памятники и их именами называют громадные центры, улицы и даже вузы — то почему не сделать этого и другим.
В исторической литературе описан следующий факт.
После войны Сталину показали новый легковой автомобиль, который готов был к серийному производству.
Сегодня все знают эту машину как М-20 — “Победа”..
Осмотрев автомобиль и посидев в его салоне, Сталин спросил:
— И как вы собираетесь назвать эту машину?
“Родина”, — поспешил ответить один из сопровождавших Сталина лиц и довольно заулыбался.
Сталин подумал и спросил:
— И по сколько вы будете Родину продавать?
Всё стало ясно.
Все помнят девиз военного времени “За Родину, За Сталина!” Тогда Сталин и Родина были словами близкими по значению.
Теперь другое время. Но суть проблемы от этого не изменилась.
Потому сейчас, очень часто, глядя на многие довольные, сытые физиономии некоторых чиновников, олигархов, деятелей культуры и искусства, мне хочется спросить их: “Почём Родину продавать будете?”
Запад воюет не только с тенью коммунизма и Советского Союза над Россией.
Он воюет в первую очередь за несметные богатства, находящиеся в недрах земли и в глубинах вод нашего государства.
Оружием этой борьбы стала на сегодняшний день Украина. Решится украинская проблема — Запад создаст новую. Ему нужна не Украина. Ему нужна не Россия. Ему нужны несметные богатства, которыми обладает Россия, в том числе 20 процентов пресной воды всей Земли, которые находятся на территории нашей страны.
Каждая эпоха имеет свое начало. Каждая эпоха имеет свой конец.
Когда-то закончились эпохи Македонского и Чингисхана, Карла Великого и Наполеона, Сталина и Фиделя Кастро.
Закончится когда-то и эпоха Путина. Время непредсказуемо. Оно может изменить всё. Сделать друзей врагами, врагов друзьями.
Во время гражданской войны я бы воевал на стороне белых. В дни великих свершений 30-х годов прошлого столетия вместе с красными реализовывал бы грандиозные планы первых пятилеток в нашей стране. В середине ХIХ века горцы Кавказа не на жизнь, а на смерть воевали с Россией. Сегодня они защищают её на полях сражений Украины.
Во время всех президентских выборов в России, начиная с 2000 года, я голосовал против Путина. Теперь, если будет на то необходимость, пойду с дубинкой в руках биться за него.
Когда Михаил Николаевич говорил эти слова, я невольно вспомнил следующий факт. Внук нашего начальника штаба Володи Питляра стал одним из лидеров националистов на Украине. Человеком, по чьей команде крушили и рушили всё советское. Всё русское.
Вспомнил и другое. Славик Криволапов, который желал всю свою жизнь воевать с проклятыми американскими империалистами, уехал в Америку. Живёт там и поливает оттуда грязью всё наше прошлое.
Видно, время воистину всесильно. Оно меняет многое.
— Путину могут простить и Украину, и Крым. Не простят никогда другого, — продолжал излагать свои мысли Михаил Николаевич. — Он наступил на доллар.
Доллар — это минное поле, на котором подорвались Саддам Хусейн, Муамар Каддафи и многие-многие другие лидеры стран мирового содружества.
Только отчаянный человек мог решиться на подобный шаг.
Америка ежегодно получат более полутриллиона долларов в свой бюджет только за то, что печатает мировую валюту (Это годовой бюджет среднего Европейского государства.)
Упустить такой жирный кусок пирога Америка не захочет никогда.
Путин решил заменить доллар на рубль и юань, рупию и динар. Его примеру могут последовать лидеры многих других государств. Этого и не простит ему Америка никогда...
— Говорят, ты написал новый большой роман, – прервал свои размышления на злободневные политические проблемы Михаил Николаевич.
— Да. Написал, — отвечал я.
— Как называется?
— “Лунный свет”.
— Странное название. О чём книга, если не секрет?
Взгляд Михаила Николаевича ушёл внутрь. Он сосредоточился, ожидая мой ответ.
— Идея романа в его названии. Луна не светит. Она только отражает свет Cолнца, ушедшего за горизонт.
Солнца, которое ушло, но обязательно вернется.
Сегодняшняя Россия пока только отражает свет Советского Союза, но рано или поздно придёт человек, который начнёт собирать земли нашей разрушенной Родины.
Быстро и незаметно летело время. Время всегда летит быстро и незаметно. Особенно тогда, когда человек уходит в своё прошлое. Вспоминает и никак не может понять, как быстро и незаметно ушло всё, что было у него.
Мы ещё сидели во дворе дома своего детства. Смотрели по сторонам и понимали. Это уже не наш двор. Двора, в котором одинаково уютно и тепло чувствовали себя русские и украинцы, грузины и прибалты, абазины и карачаевцы, уже нет. Теперь это уже совсем другой двор. И живут в нем уже совсем другие люди. Нет, уже и великой страны, маленькой частицей которого был этот двор.
Мы понимали, что всё это так и никак не иначе. Понимали, но всё равно, сознание никак не могло смириться с происшедшим и поверить в то, что произошло.
Солнце ушло за горизонт. Стало прохладно.
Мы всё сидели и сидели.
Смотрели на двор, по которому ходили когда-то Валерия Мефодиевна и Роза Магометовна, Виктор Суворов и Евдокия Иосифовна, Мишка Седой и я.
Чего ждали мы — я не знаю. Человек всегда чего-то ждёт. Увидит он то, чего ждёт, или нет — знает только Всевышний.
III
Большие дома, 9-я школа, город Черкесск – маленькие частицы некогда громадной, великой страны.
Эта страна, никем не побеждённая, ушла неизвестно куда, стала сказкой из далёкого детства. Прекрасной сказкой, в которой жили люди со светлой надеждой на счастье и справедливость.
Этой страны уже нет.
Её растоптали, превратили в прах. Её уже нет, но во мне почему-то живёт уверенность в том, что когда-то мои потомки будут слышать, как по широкому двору Больших домов, по коридорам знаменитой 9-й школы, по главной площади города Черкесска снова польётся мелодия песни:
Широка страна моя родная,
Много в ней лесов, полей и рек,
Я другой такой страны не знаю,
Где так вольно дышит человек.
Будут слышать и чувствовать себя частью великой страны. Страны, возродившейся из пепла. Страны, которая снова будет петь “Синий платочек” и “Подмосковные вечера”, “Тбилисо” и “Червону руту”.
Они будут петь. Я услышу их голоса. Обязательно услышу — где бы я ни был.
ОЛЕГ ЭТЛУХОВ НАШ СОВРЕМЕННИК № 11 2024
Направление
Очерк и публицистика
Автор публикации
ОЛЕГ ЭТЛУХОВ
Описание
Нужна консультация?
Наши специалисты ответят на любой интересующий вопрос
Задать вопрос