ИСТОРИЯ МОЕГО БРАУЗЕРА
ПОВЕСТЬ
1
Есть такое странное существо — аксолотль. Это личинка одной мексиканской рыбёшки, которая научилась размножаться, и уже только это принесло ей мировую славу. Просто обычно личинки себя так не ведут. Они много едят и ждут половозрелости, чтобы наконец предаться утехам. А тут вдруг такой сюрприз. Наверное, взрослые особи считают их инфантильными мажорами. Я уцепился за эту мысль и улыбнулся про себя. Заодно вспомнил, почему она вдруг пришла в голову. Человек за столом напротив напоминал аксолотля. Его редкие волосы пучками торчали из-за ушей, как наружные жабры, а широкий рот и маленькие глаза завершали полную картину. Только очки выбивались из образа — аксолотли не носят очков.
— У вас аквариум пересох, — заметил я.
“Аксолотль” поправил очки и бросил беглый взгляд в угол, где пылилась мутная стеклянная ёмкость с жёлтым ободком ила.
— Это ваза, — буркнул он и вернулся к бумагам. Озадаченно слюня палец, он переворачивал жёлтые листки и что-то помечал на них твёрдым карандашом. Видимо, привычный для него процесс, если за четверть часа — никакого раздражения на лице. Такой же пыльный, как аквариум, монитор осуждающе смотрел с края стола.
— Год уже начался, сами понимаете, — “аксолотль” снова развёл руками, шестой раз за всю нашу недолгую беседу. — Ну кем, кем я вас возьму?
Мне было всё равно, и я уставился в окно. Там моросил дождь. Мокрые ветки клёна пытались влезть в форточку, а за ними — почти лысыми — виднелась крыша огромного для такого маленького городка, как Старонавинск, здания. Театр или дворец культуры с областным или даже столичным размахом. Может, недогнившая старая усадьба. В любом случае, педагогический университет, а точнее, его филиал должен был бы находиться там, под этой самой зеленоватой крышей с барельефами, покоящейся на колоннах и пилястрах. Но он ютился в побитом временем и недостатком финансирования трёхэтажном здании с нелепой бетонной пристройкой, больше смахивающей на котельную.
Кроме дерева и крыши, в окно заглядывали хмурое небо и растяжка с призывом голосовать за мэра. Лицо мэра разъели солнце и дожди. Только чёрные зрачки и контур округлого подбородка угадывались на неактуальном баннере.
— Простите сердечно, я забыл ваше имя.
— Игнат Сергеевич. Полозов.
Он записал фамилию на листочек и приклеил его на унылый монитор рядом со своей заламинированной визиткой. “Рылин О.В.” — значилось на визитке и уточнялось: “директор филиала”. Директор Рылин потёр руки, словно заключил небывалую сделку, и посмотрел на меня поверх очков.
— У нас нет свободных часов. Ни на одном факультете.
— Печально, — сказал я. — Но, может, есть другие вакансии?
— Кем? Лаборантом? У вас есть опыт методической работы?
Подобного опыта у меня не было, зато была потребность занять любую должность в филиале областного университета. Не то чтобы я этого сильно хотел, просто иного выхода представить не мог. Последние десять минут я давил на жалость, хитрил, интриговал дипломом и некими навыками, о которых сам имел скудное представление. Разве что не угрожал и не предлагал взяток. Десерт берёг напоследок.
— Не претендую на полную занятость и даже на высокую зарплату. Мне бы что-нибудь на первое время, пока обживаюсь в вашем замечательном городе. Ну и так, для души.
— Для души, — повторил директор и глубоко, протяжно вздохнул с лёгкой интонацией участия и искреннего сожаления. — Ничего нет, я же вам говорю. Приехали бы вы на месяцок раньше. А лучше на полгода.
Я виновато пожал плечами.
— Ладно, есть кое-что из дополнительной программы, — движением фокусника он извлёк из пухлой стопки мельтешащую таблицами страничку. — Литературное мастерство. Семьдесят два часа. Возьмёте?
— Возьму, — заверил я.
— Тогда такой вопрос. Вы филолог?
— Нет. Не филолог.
— Учителем были?
— Не был.
Директор смущённо хмыкнул.
— Высшее образование есть?
— Есть.
— Но не филолог?
Я развёл руками. Я говорил не то, что мой собеседник хотел бы слышать, и ставил его этим в тупик.
— Этот курс уже очень давно никто не вёл, — осторожно начал объяснять он. — Мы каждый год набираем группу, надеясь втайне, что никто не запишется. И каждый год хоть кто-то находится из желающих, но к занятиям так и не приступаем — вести никто не может или не хочет. В этом году семь человек. В основном с факультета русского языка. Один, кажется, юрист. Или программист...
— Возьмусь.
— А кто вы по образованию, напомните?
— Я разбираюсь в литературе. Был грешок — пописывал стихи и эссе. Даже печатался однажды в областной газете.
— Так вы писатель! Что же вы сразу не сказали!
В лабиринте разговора померещился яркий белый свет.
— Скромничал, — ответил я.
— Завтра сможете приступить? Мы и так задержались уже почти на месяц. Оформим бумаги позже, и зарплатные тоже, если вы готовы подождать.
— Это само собой.
Директор Рылин поднялся, чтобы пожать мою руку. Он так и не спросил, зачем мне эта работа, хотя пару раз порывался, судя по тону беседы. Я бы всё равно не ответил. Отшутился бы, скорее всего.
— Занесите заявление и флюорографию на неделе. Пока достаточно.
Я кивнул.
— Приступите завтра?
Я пообещал.
— Вы яблоки любите? — он кивнул на раскрытый пакет в углу, в котором бледными боками блестели мелкие дачные фрукты.
Яблоки я не любил.
— Тогда до завтра, — он глянул на листок, — Игнат Сергеевич. Хотя, возможно, разминёмся. Занятия на курсе начинаются в шесть вечера. Я уже могу вписать вас в расписание?
— Это само собой.
* * *
Вечером накануне было так же дождливо и ветрено. Жёлтый автобус, пыхтя и подпрыгивая на кочках, отъехал от остановки, обдав её клубами дыма, и начал медленно карабкаться по размытой грунтовой дороге, оставив меня один на один с городком, обозначенным на карте, как Старонавинск. Я поставил дорожную сумку на деревянную лавку под крашеным железным козырьком, осмотрелся и присел рядом. Стоя в грязной луже, наклонив голову и растопырив крылья, на меня уставилась любопытная галка.
Что ж, город я себе примерно так и представлял. Точнее, не город даже — большой посёлок с почтой, какой-то фабрикой и заброшенным храмом. Вот, кстати, и он, смотрит наполовину разрушенным куполом поверх низких облезлых домов, то ли очень старых, то ли просто давно не видевших ремонта. Слева — высокое строение с колоннами. Вывеску можно было даже не читать — Дом культуры, окружённый россыпью киосков и палаток под железными козырьками. Скорее всего, тут до обеда рынок, а потом место сбора бродячих собак, выискивающих среди лотков остатки бутербродов и прочей снеди, шуршащих и рвущих оставленные пустые пакеты и воровато посматривающих на прохожих.
За клубом — высокие ворота в лысый осенний парк, из которого на городок медленно наступала темнота. Что ж, ни прогулка в парке, ни Дом культуры мне сейчас ни к чему. Мне бы гостиницу и желательно с настоящим душем, а не шлангом в подвале. Ну, или без душа, но с кроватью, на которой наконец-то можно вытянуть ноги. А потом можно открыть письмо и прочесть, наконец, условия квеста с единственным участником. Я искренне надеялся, что там что-то ст’оящее и я не зря взял отпуск в разгар работы, да ещё и ринулся проводить его в самом глухом месте глухой глуши.
В районных центрах я бывал редко — пару раз с клубом шахматистов на каких-то областных соревнованиях и со студактивом на первом курсе университета в таком же точно клубе читал стихи одного из двух наших областных поэтов. Поэтов у нас было больше, но консервативная культура признавала только двоих, умерших ещё до того, как через область проложили первую железную дорогу. Зато с появлением железной дороги количество городков резко пошло в гору. Этот исключением не был. Железнодорожная насыпь скрывалась за низкими холмами, и там же пряталась станция, на фотографиях выглядевшая старинным кирпичным зданием, красивым, хоть и маленьким. Но электричек станция не видела давно, только раз в день ранним утром проходил мимо транзитный поезд, мелькали гружёные вагоны грузовых составов в течение дня, а поздно вечером и ночью, укладываясь за одну положенную минуту, торопливо сходили на перрон и запрыгивали в вагоны поезда дальнего следования сонные пассажиры.
Старонавинск районным центром не был. По крайней мере, сейчас. О былом величии напоминали только станция, три-четыре красивых старинных здания, огромный парк и гостиница, которая тут всё же нашлась. Двухэтажный корпус с деревянными окнами, обклеенный зелёной мозаичной плиткой, встречал россыпью табличек, намекавших, что гостиница почти не используется по прямому назначению. Тут находилась парикмахерская, на её жёлтой вывеске неумело, но вполне узнаваемо были нарисованы большие ножницы; нотариус арендовал кабинет где-то на первом этаже, и синяя стрелка указывала в темноту коридора без лампочек; землемеры; адвокат, — скорее всего, единственный на город, — и ремонт обуви заняли остаток крыла. Я вошёл в двери, громко и торжественно запахнувшиеся за мной. Поставил сумку на недавно вымытый пол. Тут было тихо и пусто, только чуть слышно бормотал телевизор в каморке вахтёра, впрочем, пустой. Напротив, пристроился большой потёртый диван, а над ним — щит с устаревшей, судя по пожелтевшим листкам, информацией. В углу сверкал гладкими листьями большой напольный цветок.
От пустого окошка администратора было мало проку. На старом стуле висела вязаная кофта, а на столе красовался журнал, аккуратно разлинованный карандашом и пестревший кучей записей синей ручкой. Сама ручка на проволочной пружинке лежала рядом. И ни звонка, ни колокольчика. Только молчащий телефон и маленький чёрно-белый телевизор.
— Иду-иду, — невысокая женщина в синем рабочем халате спешила ко мне из глубины коридора, шаркая тапками по линолеуму. Она торопливо что-то дожёвывала и, подбирая полы халата, размещалась за столиком в окне каморки. Её сухие руки легли на журнал, очки заняли привычное место на переносице, а на меня уставился пучок седых волос, собранных чёрными “невидимками”.
— Вы сдаёте? Какой кабинет? Я уж думала, разошлись все давно.
— Нет, я заселиться хочу, — мой голос мне самому показался сухим и каким-то хриплым после нескольких часов полудрёмы в холодном автобусе.
Вахтёр посмотрела на меня с удивлением. Сквозь толстые стёкла её глаза казались большими и глубокими.
— Заселиться. В смысле в гостиницу, что ли?
— Верно, — я кивнул на дожидающуюся меня сумку на полу, полез в карман куртки. Про кредитную и прочие карты можно было забыть, как я понял. Зато отыскалось две тысячных купюры и немного мелочи.
Руки вахтёрши судорожно затряслись над журналом, видимо, не зная, как меня оформить. Пожалуй, с такими вопросами тут обращались нечасто. Наконец, она достала толстую зелёную тетрадь из ящика в столе и долго водила пальцем по строчкам, словно тут предполагался колоссальный выбор номеров и услуг.
— Знаете, у нас гостиница простая, не отель, — извиняющимся голосом сказала она.
Отлично, значит номера всё же есть. Не все отдали в аренду под ателье и конторы. Я сделал вид, что согласен на любые предложения, даже только на постель и желательно стакан воды. Можно и тёплой.
— Есть комната шесть и комната семь на втором этаже, — уверенно сказала вахтёр и потянулась за ключами. Доска с крючками, завешанная наполовину, находилась на стене у неё за спиной. Там же висел календарь на давно ушедший в историю год. Видимо, был оставлен из-за цветной, хоть и выцветшей картинки.
— А разница между ними есть?
Она развела руками и попросила триста рублей. Видимо, не шутила и сдачи с тысячи не имела. Я отыскал в кармане несколько мятых сотен, расплатился за подозрительно дешёвый номер.
— Завтрака нет, — строго предупредила сразу ставшая в своих глазах администратором вахтёрша, припрятала деньги и кивнула в сторону лестницы. Я подхватил сумку, пожелал доброй ночи и направился к тёмному пролёту, освещённому только фонарём снаружи через большое и плохо закрытое окно.
Я никогда не был в Старонавинске раньше и вряд ли хоть однажды решился бы посетить его, если бы не Артём и его вечные вылазки в такие вот места. Городок непримечательный, к тому же ещё и удивительно унылый. Сейчас, в разгар осени это впечатление только усугублялось. За стенами гостиницы снова заморосил дождь, а небо — я видел в окно на лестничном пролёте — стало тёмно-синим, почти фиолетовым. Ещё четверть часа, и на городок опустится ночь. Уже перед дверью номера, выкрашенной в белый, как в больничной палате, цвет, я вдруг вспомнил, что забыл узнать самое важное. Хлопнул бы себя по лбу и даже вернулся на вахту, если бы не сумка в руках и совершенно тёмный коридор без намёков на лампочку. Ладно, подождёт до утра.
Номер оказался узким, с большим окном, занавешенным пыльными шторами. У окна стоял маленький столик с пустым графином и стаканом, а вдоль стены с очень старыми и местами отошедшими обоями вытянулась кровать, тоже узкая, но аккуратно застеленная и накрытая зелёным колючим пледом. Под потолком светила единственной тусклой лампочкой люстра — большая редкость для гостиниц, в которых не приветствуется верхний свет. В номере было прохладно. Пахло пылью, старыми вещами и немного сыростью, — видимо, от окна. А чего я хотел за триста рублей? Номер люкс с видом на горы?
Довольно быстро я распаковал и раскидал по номеру вещи. Единственную куртку — в шкаф, на стол — ноутбук и блокнот. Графин убрал, заменив термосом, на дне которого ещё плескались остатки тёплого и сладкого кофе со сливками, — сойдёт в качестве ужина. Я долго протирал стакан салфеткой, потом убрал его к графину и налил кофе прямо в колпачок от термоса. Открыл ноутбук и положил рядом телефон с точкой доступа. Что-то мне подсказывало, что идти спрашивать насчёт Wi-fi — пустая трата времени и лишний риск сломать обе ноги на лестнице. Душа в номере, разумеется, тоже не было.
Ноутбук неспешно открывал страницу соцсети. К такой медленной скорости интернета он был непривычен, но старался изо всех сил. Я проверил почту, попивая остатки кофе и кутаясь в колючий плед, ответил на сообщения. Проигнорировал осторожные вопросы с работы, далеко ли я нахожусь, — отпуск нужно уважать. Далеко ли я? Достаточно, чтобы забыть об офисе ещё на две недели. Документы и какие-то отчёты смёл с рабочего стола в папку со значком зловонной корзины и шутливой надписью “Сейф для важных дел”. Вернулся к соцсети.
Страница Артёма у меня всегда была в отдельной вкладке. Белозубое лицо с тонкой бородкой смотрело в камеру со снимка с сильно заваленным горизонтом. За спиной Артёма, словно выглядывая из-за воротника-стоечки ветровой куртки, маячила Пизанская башня. И небо — тёмно-синее, почти фиолетовое, как тут. Смешной статус под аватаркой. А ниже сухая информация — заходил шесть дней назад.
Я открыл сообщения. Первое было датировано пятым сентября.
“И не отговаривай, дружище. Еду в тур, который назвал прикладной географией. На готику и барокко Европы насмотрелся. Хочу сельских ДК и памятников вождю. Впереди Верхняя Лужка, Топаль, Зареченск. Бросай свой офис, готовь сапоги, фотоаппарат и термос. Я открываю новый сезон. Квест в этом местечке точно вынесет тебе мозг”.
Многообещающе. Впрочем, последние две игры не разочаровали. Если бы Артём взялся за организацию игр профессионально, он бы через полгода ворочал б’ольшими деньгами, чем я за десяток удачных сезонов.
Второе сообщение оказалось более длинным, от него веяло эмоциями, особенно счастьем безрассудного и в общем-то беззаботного человека.
“Определился, Игнат. И усадьбы видел посреди болот и лесов. И в подвалы монастыря лазил. В заброшенной деревне ночевал — чуть от страха не помер. Про то, как заблудился в лесу и видел кабана, расскажу лично. Но всё не то. Мелко, понимаешь? Мелко и пошло. Но вот вчера брёл по заброшенной железнодорожной ветке и нашёл указатель на городок неподалёку. Вроде бы Старонавинск. Что-то слышал о нём, но не помню, что именно. Наверняка жуткие вещи. Прямо внутри что-то зашевелилось — иди, мол, Тёма, туда, не пожалеешь. И представляешь, не ошибся. Тут много любопытного, и я, к чему ты уже привык, думаю, за пару дней организовал шикарное приключение. Это будет похлеще прошлого и куда опаснее. Bonsancon, amiko. Подробности в письме”
К сообщению была прикреплена фотография. Всё ещё улыбающийся Артём на фоне хмурого неба и низких домов с плоскими крышами. Над крышами возвышалась башня, похожая на водонапорную, но немного больше и без окон в разные стороны света. Она была намного темнее окружающих домов, золотистых тополей и даже затянутого облаками неба. Словно её нарисовали отдельно или приклеили к снимку. Я раскусил его почти сразу — фото было частью квеста, хотя в письме о нём, думаю, не будет ни слова.
Письмо и письмом, по сути, не было, скорее, списком — списком моих действий на ближайшие несколько недель. Вот только идти по ним — это я знал уже наверняка — нужно, как по минному полю. Первое сразу бросалось в глаза — устроиться на работу в университет и сделать это до первого октября. Дальше читать не имело пока никакого смысла.
Я засмеялся в полный голос и сильно надавил ладонями на глаза, пока в них не поплыли цветные пятна. Вот так, вместо интриги — в ушат с помоями. Первый пункт был невыполним по определению и намекал на то, что зря я связался с этой затеей, по крайней мере, на этот раз. Какие, к чёрту, университеты в этом захолустье? Академия прополки моркови? Высшая школа пилотирования гусеничных тракторов? До первого октября! Я взглянул на календарь, — а это, на минуточку, послезавтра.
Нет! План такой — выспаться в этой дыре, оставить Артёму записку на вахте с пожеланием идти на хрен и первым автобусом вернуться домой. Заодно согласиться со статусом нытика, слабака и офисного червяка. От осознания последнего меня распёрло от злости и на шкале гнева в голове отчётливо нарисовались три стакана виски. Но сосредотачиваться на видении я не стал, вернулся к письму.
“Устроиться на работу в университет. Срок — до первого октября”.
Идиот. И шутки идиотские.
Пыльная кровать и плед предлагали не маяться дурью и отложить подбор эпитетов для Артёма до утра. Я полагал, что не усну на новом месте в прохладном номере и практически натощак, но проспал как убитый до самого рассвета. Сквозь жёлтые шторы сочилось утро. Где-то внизу хлопала дверь, а за стеной то и дело пробегали чьи-то торопливые ноги.
Вахтёрша ещё не успела смениться. Она сонно смотрела на меня, словно вспоминая, а потом ещё раз напомнила про отсутствие завтрака.
— Да я помню, — вежливо улыбнулся я. — Просто хотел узнать кое-что. — Я отыскал в телефоне самую удачную фотографию Артёма и просунул его в окошко.
Вахтёр долго всматривалась в экран, поправляя очки.
— Не видела. Он у нас жил? У нас давно никто комнату не снимал, вы в этом году первый. А что, он жаловался? Или вы из милиции?
— Мы работаем вместе, — ещё шире улыбаясь, сказал я и дальше соврал стандартную легенду. — Он в ваш город поехал в командировку и давно не отзывается. Беспокоимся.
— Командировки — такое дело, — осуждающе сказала вахтёр и мысль не продолжила.
— Скажите, а университеты у вас есть?
Она не ответила, решив, что я утончённо издеваюсь.
Снаружи шумел голыми кронами деревьев ветер, гнал по улицам жухлую листву и мусор. Я втянул носом прохладный сырой воздух, но не почувствовал ни запаха кофе, ни горелого масла из киосков с пирожками, ни даже кисловатого намёка на присутствие ларька с шаурмой. Ничего такого тут не было. По большой асфальтной площади с грустным памятником среди луж бродили голуби, напротив колыхался флаг над небольшим, но выкрашенным в ярко-жёлтый цвет зданием администрации. Что-то похожее на магазин пряталось между почтой и давно пустующим помещением с огромными, измазанными побелкой окнами и надписью “ремонт”.
В магазине скучала продавщица. Она куталась в тёплый платок и не обращала на меня никакого внимания. За окном происходили более интересные вещи, чем визит покупателя. В сторону парка по пустой дороге между ровными рядами пихт ехал трактор. Ехал неспешно и вальяжно, словно внутри размещалась туристическая группа. Но там сидели двое: собственно, водитель в пиджаке поверх тёплой кофты и девушка в голубом пальто. И это пальто было тут настолько неуместно, что даже трактор на центральной площади казался чем-то обыденным. Я пожал плечами. Выбрал внушающую доверие упаковку колбасы для бутербродов, половинку хлеба и много пакетиков кофе.
— Карты принимаете? — без особой надежды спросил я.
Продавщица выразительно взглянула на меня и ответила с лёгкой обидой, что принимает. Потом извлекла из ящика выключенный терминал, долго возилась с проводами и нажимала кнопки. Я тем временем смотрел вслед трактору, почти скрывшемуся в конце аллеи. Девушка в пальто помахала ему рукой, а затем торопливо направилась к почте.
— Ещё что-нибудь брать будете?
— Круассаны, — пошутил я.
Передо мной на прилавок шлёпнулась разноцветная шуршащая пачка.
Я вышел на бетонное крыльцо. Мелкая морось щекотала лицо, висела еле заметной дымкой над площадью. Возможно, именно тут, в этом магазине, чуть больше месяца назад Тёма покупал те же дешёвые полусъедобные круассаны, а потом торопливо семенил по площади, не забывая ловить в объектив камеры кроны огромных деревьев в парке, кучерявые облака, птиц в высоком небе и маленьких, но яростных каменных львов у дверей администрации. Ему и не приходило в голову хоть немного продумывать планы на будущее и маршруты. Прямо с этой площади, от памятника, помахав ему рукой, он мог отправиться как на вокзал, так и в гостиницу, а мог и вовсе пойти пешком по шпалам. Но он придумал кое-что получше: набросать сценарий и вынести мне мозг уже первым пунктом.
Я почувствовал что-то вроде раздражения, застегнул куртку, сунул руки в карманы и направился обратно в гостиницу. Шуршащий пакет бил меня по коленкам, подгоняя.
Первый день следовало провести в этом городке наиболее продуктивно. На каждый пункт в чёртовом сценарии есть куча подпунктов, туча вариантов и сто тысяч подвохов. Начать следовало с неочевидных вещей — сесть и разобраться, что он имел в виду под словом “университет” и словом “октябрь”, например. Но сначала завтрак. Пусть и бутербродами с хлебом второй свежести.
Я остановился как вкопанный на углу гостиницы. Справа от меня шевелил ветвями прозрачный парк, а вдали виднелись знакомые здания — низкие и яркие. Не хватало только золотых тополей, но они уже ос’ыпались и стояли такие же голые, как деревья в парке. Но всё остальное — как на фотографии. Перехватив пакет под мышку, я прошёл вглубь парка.
Парк был пуст. Под ногами хлюпали раскисшие листья, а в высоте царапали небо острыми ветвями огромные кроны. Чем ближе я подходил к широкой дороге, в которую упирался парк, тем больше убеждался, что это именно то место. Я достал телефон, открыл фотографию. Так и есть. Вот два низких старых дома с колоннами на фасаде и похожее на склад здание с высокой шиферной крышей. Тут было всё, каждый кирпичик. Кроме огромной тёмной водонапорной башни. Она была на снимке, а передо мной — только затянутое облаками небо.
У маленьких городков есть одна особенность. Они бесконечное дежа вю. Девушка в синем пальто была и тут. Она стояла у парковой скамейки, вжав шею в воротник от холода и уткнувшись подбородком в грудь, её волосы выбивались из-под шапки каштановыми прядями. Оба её запястья сжимал руками парень в короткой куртке. Он сидел, откинувшись на спинку лавки и расставив ноги. Из грязных кроссовок торчали бледные тощие щиколотки. Я хотел было свернуть на соседнюю тропинку, чтобы не мешать беседе, но они молчали. Девушка не пыталась вырваться и уйти, а парень не вёл себя агрессивно. Значит, вмешиваться не стоило, равно как и лезть с расспросами. Тут, в глуши, своя романтика и флирт.
Я остановился у столба, озираясь. На одном из снимков, которые Тёма успел прислать, странную башню видно как раз над парком. Она должна была виднеться среди голых деревьев как раз там, где расположилась парочка, прямо над их головами. Но там — только блёклое пустое небо. Я снова сравнил с фотографией. Ошибки быть не могло — вот и ржавое баскетбольное кольцо, прикрученное к старому дереву. Всё такое же ржавое и такое же баскетбольное.
— Слышь!
Резкий голос вывел меня из раздумий. Я поискал источник, хотя догадывался, откуда он. Голова в сдвинутой на макушку шапке выглядывала из-за синего пальто и хмурила переносицу. Я промолчал. Конфликтов в первый же день в городке не хотелось — они слишком усложнили бы работу по опросу жителей, для которых всё ещё очень близка и актуальна система “свой–чужой”.
Отстанет сам. Ясное же дело — покрасоваться перед девушкой, публично обозначить свою территорию и всё такое. Это я понимал, хотя и не уважал. Объяснять что-то и вступать в дискуссии в такой ситуации — совершенно бесполезное дело.
— Ты в другую сторону смотри, — посоветовал парень и угрожающе кивнул головой, вытянув шею. Его острый кадык смотрел прямо на меня.
— Костя, хватит, — тихо сказала девушка не оборачиваясь. Я её едва расслышал, но понял, что против меня ничего личного она не имела. И скорее всего, от демонстрации претензий на территорию порядком устала.
Ладно, это всего лишь подростки, к тому же ещё и местные. А если не подростки, то недалеко ушли от них. Я отошёл на пару шагов в сторону, снова сверил фотографию с открывающимся видом перед собой. Так даже точнее. И совершенно не подумав о последствиях, поднял телефон и сделал снимок.
— Ты чё такое творишь? — парень вскочил со скамейки и размашистым шагом направился ко мне.
Вот теперь точно что-то объяснять и тем более бежать поздно. Я стоял на месте, сунув руки в карманы куртки. Но тут или бить, или бежать, как подсказывал мне мозг. Он же понимал, что драться сейчас глупо и угрожать — тоже: он просто набросится, как собака на хищника, не особо думая о последствиях, главное, чтобы не выглядеть слабым. И с такой же лёгкостью он будет бежать за мной до самой станции, перепрыгивая знакомые с детства ямы и кочки. Будь умнее, чёрт меня возьми! Можно, конечно, вбить этому тупому мудаку нос между глаз, чтобы торчал только кончик. Руки так и чесались, но чёртов запущенный в голове квест показывал развитие событий: будет короткая драка в мою пользу, что неточно, потом звонок в офис с просьбой уладить всё через адвоката, обещания участковому больше не появляться в городе, задушевные беседы, хрустящие новенькие банкноты в конверте и здоровенный, положенный на приключение прибор. А приключение обещало быть легендарным. Будь умнее, идиот!
— Ты чё там, девчонку мою фотографируешь? Телефон показал!
— Отойдите, молодой человек, мешаете следствию, — сказал я как можно громче и отстранённее и снова сделал пару снимков, но уже другой части парка. — Не топчите тут, но не уходите далеко. Мне нужны будут понятые.
Я быстро набрал номер справочной службы, вальяжно попросил Александра Семёновича у несуществующего сонного и туповатого дежурного и сказал, что это срочно. Маскарада надолго не хватит, но время есть. Прижав телефон к уху, я медленно продвигался к выходу из парка, периодически спрашивая, где носит шефа.
Не слишком торопливо шёл, чтобы не было похоже на бегство. Периодически оборачивался. Парень некоторое время смотрел мне вслед хмурясь, потом вернулся к лавке. Пытался поймать девушку в пальто за руки, но она спрятала их в карманы.
Что ж, результаты невелики. Пока удалось выяснить только то, что Тёма был в этом парке. Как и я, и этот самый Костя с девушкой, и тысячи других людей. И судя по местному этикету, университетами тут особо не пахнет. Задал ты мне задачку, друг!
* * *
Уже через час я познакомился с “аксолотлем”. Университет тут всё же нашёлся. Не каменная Сорбонна и не обтянутый плющом Принстон. Даже не родной технологический институт. Чудом открытый и по недоразумению оставленный жить филиал областного вуза в здании между аптекой и ремонтом обуви с деревянными окнами и крышей коньком. В окнах торчали поломанные глобусы, рулоны карт и плакатов, сложенные в стопки ещё до моего рождения тетрадки, отданные на растерзание солнцу.
Факультетов оказалось три, и ни один из них никак не подходил к моему диплому. Впрочем, дополнительных указаний Артём не давал. Соврав про свою загадочную писательскую душу и тайную биографию, я получил свои заветные семьдесят два часа. Потом смотрел, как поливает чахлые цветы на окнах задумчивая пожилая лаборантка. В её движениях была угрюмая точность и тоска от необходимости делать это каждую неделю. Она взглянула на меня прищурившись и перелила воды в гортензию. Потом выругалась через стекло. Что ж, с первым пунктом покончено. На удивление обошлось без серьёзного мозгового штурма. Посмотрим, что ты припас дальше, сценарист моего отпуска.
Синее пальто. Мне следовало избегать его впредь, но в Старонавинске, насколько я узнал этот город за минувшие сутки, вообще сложно чего-либо избегать. Я понял вдруг, что в месте, где интернет — всё ещё технология будущего, мне катастрофически не хватает обычных блокнота и ручки. Девушка в пальто решила, что ей срочно нужны мятные конфеты. Я стоял позади неё и пытался, не слишком шумно вдыхая, уловить запах духов. Чистое любопытство. Я слишком много общался с девушками в больших городах и совершенно забыл, что в маленьких они тоже бывают. У них явно есть духи, помада и какие-то представления о моде. По крайней мере, это пальто очень неплохо выглядит и сидит на ней.
Девушка была ниже меня почти на голову. Она терпеливо ждала, пока полузнакомая уже продавщица перестанет копаться под прилавком. Я слышал, как она тихо сопит заложенным носом и постукивает ногтем по стеклянной витрине. В отражении она заметила меня, взглянула прямо в глаза. Я торопливо сунул руки в карманы и подул себе за воротник — принял скучающий вид, как я это себе представлял.
Получив наконец конфеты, она уступила мне место. Я выбрал самый толстый и самый страшный блокнот с какой-то областной достопримечательностью и дешёвую ручку. Расплатившись, обернулся. Девушки уже не было.
— Без сдачи поищите, — попросила продавец.
На улице меня окликнул незнакомый и тихий голос. Не по имени, конечно. Просто лаконичным “простите”. Я обернулся.
— Вы правда из полиции?
Слегка вздёрнутый нос, маленький подбородок, неаккуратно подведённые дешёвой тушью ресницы. Она смотрела на меня слегка щурясь и ждала ответа, пряча руки в карманах синего пальто. В её глазах искрились солнце и молодость, но ещё там витала тень какой-то глубокой ледяной печали. Соврать ей с ходу, как привык делать за свои прожитые четыре десятка, я не смог.
— Веду кое-какое расследование, — уклончиво ответил я.
— Если что — это не он. Не Костя.
Я невольно нахмурился.
— Рад за него. А вы о чём?
— Недавно разбили окно и прокололи колёса заезжей машине из области возле парка. Он ни при чём, он со мной был.
— Ясно, — серьёзно кивнул я. — Но это не моё дело. Я тут по совершенно другому вопросу.
Она поджала губы, ещё немного постояла молча, разглядывая меня.
— Простите, — наконец тихо сказала она, шмыгнув носом и побежала вниз по ступеням.
Я окликнул её почти сразу, плохо представляя себе, что я делаю. Но в этом городе у меня не так много знакомых.
— Как вас зовут?
— Полина, — осторожно ответила она.
— Полина, наверное, вы могли бы мне помочь. Только давайте отойдём с прохода куда-нибудь, — я едва не взял её под локоть и вовремя спохватился — это было бы гигантской ошибкой. Особенно если учесть, что продавщица не сводила с нас глаз.
— Я не...
— Уверен, что ваш Костя тут не при делах. Даже несмотря на его вспыльчивый нрав, — быстро добавил я.
Она покусала губу.
— Покажите удостоверение.
— У меня его нет. С собой, по крайней мере.
— Хорошо. Идёмте.
Я был готов снова идти в парк и даже ещё раз разыграть сцену с “Александром Семёновичем”, но Полина нырнула в двери почты, слегка придержав дверь.
Внутри было просторно, пахло свежими газетами и недавно помытым полом. На большом стекле, отделяющем продавца от посетителей, сверкала всякая всячина от марок до жевательной резинки и батареек. Обложки глянцевых журналов наползали одна на другую. Пакетики с семенами и ядами от вредителей поблёскивали на самых видных местах.
— Можно кофе? — неожиданно спросила Полина, слегка нагнувшись к окошку. Женщина по ту сторону сняла очки, мельком глянула на меня и, кивнув, скрылась в подсобке.
— Тут кофе продают? — уточнил я. Полина промолчала. Через минуту горячий пластиковый стаканчик просунулся в окошко. В нём медленно растворялись комочки кофейного порошка и сухие сливки.
Мы присели за синий столик у окна, на котором обычно заполняли бланки, извещения и конверты. Нас никто не прогнал. За окном проехала машина, и снова стало тихо.
— Я кое-кого ищу в вашем городе, — спохватился я. — Вот этого человека.
Тёма на фотографии выглядел по-дурацки, но зато не подозрительно. Полина долго вглядывалась в экран моего телефона, перегнувшись через столик. Взять в руки и посмотреть ближе не решилась.
— Обычный парень. Если и был у нас проездом, то вёл себя хорошо. Костя с компанией против него явно ничего не имели.
— Они докладывают, что ли? — усмехнулся я. Но Полина даже не улыбнулась. Только пожала плечами и отвернулась к окну. Я понял, что она сейчас допьёт кофе и уйдёт.
— Вы мне помогли, — сказал я.
— Правда? Чем же?
— Теперь я знаю, где его точно не нужно искать — в травматологии и в морге.
Полина нахмурилась, а потом медленно кивнула и облизнула губы.
— А, шутите.
Разговор не клеился. Я оглядывался вокруг в поисках того, о чём можно спросить, но почта — не музей потерянных тем для разговоров. Правда, тут почему-то продают кофе.
— Не цепляйтесь к нему, ладно? Он просто глупый. У него старший брат такой же, а Костя повторяет всё за ним. Всегда повторял. Я скажу ему, что вы правда полицейский, хотя удостоверение ваше не видела. Но вы тоже постарайтесь ночью в парке не гулять. Тут так не принято.
— Всем не принято?
— Не нашим. Тем, кто из области. Вы же из области?
— Я из столицы.
Последнее я ляпнул, не подумав. В моей голове это звучало как-то вроде: “Я с Каллисто — спутника Юпитера”, — но получилось пафосно и глупо. А чего я ждал? Восхищённых глаз и вопроса, бывал ли я в Кремле?
— Приехал учиться, остался работать в конторе, купил однушку в кредит на самой окраине промзоны — два часа до центра. Кроссовки — китайский “Сен-Лоран”, и в душе лимит’а, зато отличаю капкейк от маффина.
Она, наконец, улыбнулась. Совсем слегка. Но по крайней мере, — хороший знак.
— Вы врёте. Я сразу чувствую тех, у кого есть деньги, и тех, кто врёт.
— И кто же я из них?
— Оба.
— И я правда ищу своего друга, — добавил я. — Лучшего друга.
— Он точно не приходил в клуб, — сказала Полина. — Там любой приезжий сразу бросается в глаза. А вообще, — она допила кофе и кинула стаканчик в ведро для пустой упаковки, — вам нужно уезжать. Не задерживайтесь у нас надолго.
— Это из-за Кости и его компании?
— Не только.
Я ждал продолжения фразы, но Полина натянула шапку и начала подниматься из-за столика. Аудиенция окончена.
— Постойте! — наверное я слишком громко это сказал — Полина вздрогнула и покосилась на женщину за стойкой. Но я не заметил раньше развешенных на стене детских рисунков. Полупрозрачная акварель на искорёженной от влаги белой бумаге, прицепленной к стенду старыми кнопками. Широкие мазки кисти оставили рисунки домов с большими окнами, какой-то памятник, флаги в узнаваемом по воротам парке, грустные глаза неизвестных женщин и строгие мужские лица. Аккуратно распечатанный листок сообщал о конкурсе детского рисунка за позапрошлый год. Победитель красовался на самом верху стенда и намекал ровными линиями на помощь со стороны взрослой руки, но он меня не интересовал. Любопытнее был рисунок в самом низу. Два низких дома из красного кирпича с колоннами на фасаде. А над ними — тёмная громада водонапорной башни. Она была нарисована так точно и естественно, словно ребёнок рисовал с натуры.
— Что это?
Полина коснулась пальцами желтеющего рисунка.
— Каланча Цапа — детская страшилка. Не слышали? Наверное, такое только у наших есть.
— Она существует? — спросил я.
Полина округлила глаза и повторила медленно, как идиоту.
— Детская страшилка. Не думала, что в них ещё верят и даже рисуют.
Я хотел оторвать рисунок от стены, но заметил, что женщина наблюдает за нами, и аккуратно сфотографировал его. Полина не стала ждать. Я нашёл её на крыльце уже снаружи.
— Спасибо вам ещё раз, — сказал я.
— Не за что. Удачи вам с поисками, — она поправляла шапку и следила за тем, как я увеличиваю и рассматриваю фотографию рисунка в телефоне. — Вам правда интересно? Каланча Цапа — дом без окон и без дверей, больше внутри, чем снаружи. Там только лестницы, говорящая плесень и пустые люди в тёмных комнатах. Оттуда нельзя выбраться. Туда нельзя попасть. Если только не открыть окно, в которое стучат в три часа ночи и одну минуту. И тогда окно откроется прямо туда, внутрь Каланчи Цапы. Суставчатые руки затянут тебя и закроют за тобой окно.
Она всё это говорила без улыбки и по памяти, словно вспоминаемый стишок из детства. Я подумал о том, как много вечеров обсуждали это под фонарями покрытые мурашками от вечерней прохлады и страха дети и как много ночей они просыпались от шорохов и молили, чтобы часы не показывали одну минуту четвёртого. И Полина не была исключением.
— Я же говорю, вы мне очень помогли.
— Детской страшилкой? — с сомнением покосилась на меня Полина.
— Важно всё. Даже это единственное место в городе, где продают кофе.
Полина покусала губу.
— Вам, возможно, не продадут.
— Потому что я из столицы и кроссовки у меня поддельные?
Она не улыбалась. Смотрела на приоткрытую дверь почты.
— Нет, не поэтому. Она моя мама, — торопливо сказала Полина и добавила: — Только мы не общаемся. Рада, что смогла вам помочь.
И она ушла. Синее пальто ещё некоторое время мелькало между стволами деревьев в парке, затем исчезло совсем. Я вернулся в отделение почты. Нашёл рисунок и аккуратно перевернул его, стараясь не повредить. “Даниил Максимов, — значилось на обороте. — Школа имени Горького, второй “А”.
2
Ближе к обеду, состоявшему из несъедобных, обещавших изжогу круассанов, я вспомнил про лекцию. До неё оставалось четыре часа, а я заранее ненавидел свою группу, надеялся, что никто не придёт, и понимал, что не знаю ни слова по теме и вряд ли узнаю хоть что-то за оставшееся время. Непедагогично, но так я и не педагог. Через две недели забуду всё это, как страшный сон, и попрошу Артёма делать квесты попроще. Совсем отказаться не могу — это как мерзкий горький крепкий кофе, который ненавидишь, но пьёшь по утрам, потому что привык.
— Ладно, что там? — сказал я сам себе вслух. Стены с блёклыми обоями ответили глухим эхом. — Литературное мастерство. Писатели хреновы. Наверное, нужно что-то про литературу.
В голове промелькнули кучерявый Пушкин, Гоголь с лоснящимся каре и несколько других бомжеватых классиков с неопрятными бородами. Что я вообще про них знаю? Стишок Маяковского про тучки помню. Может, с него и начать? А дальше что? Два часа позора с перерывом на уединённый самопозор.
В университет я отправился с паршивым настроением и уже полузабытым ощущением неудобного беспокойства где-то в районе желудка. Здание встретило меня тишиной и запахом недавно помытого линолеума. Основные занятия давно закончились. По коридорам изредка слонялись запоздавшие лаборанты, гремя ключами, и флегматичные заочники. Техничка прошла мимо меня, пыхтя и тяжело волоча ведро. Под её неодобрительным взглядом я прижался ближе к стене и там нашёл расписание. Что ж, минут пять на поиск кабинета и столько же на знакомство. Дальше что?
Я поймал себя на мысли, что уж слишком сильно беспокоюсь о работе, которую через две недели с радостью заброшу и укачу обратно в столицу. Можно пропустить ещё минутку, делая вид, что перепроверяю номер кабинета. Сто второй — значит, первый этаж и, к сожалению, недалеко. Взгляд сполз с расписания на стенд, на котором желтели старые фотографии города, чьи-то серьёзные лица с причёской на бочок и ссохшиеся от времени, как осенние листья, приказы.
Ах, ты же чёртов засранец! На самом верху над списком давно отчисленных и нашедших себе работу студентов контрастно чернела открытка с городом времён моего рождения. На монохромной карточке — всё те же низкие дома за парком, а над ними — Каланча Цапа! Она же старая водонапорная башня, снесённая по чьему-то указанию до самого фундамента уже давно, ещё в красно-социалистические дни. Сейчас на этом месте наверняка пустырь и туалет для приблудных собак, но тут — ещё целёхонькая будущая звезда детских страшилок стремилась к небу, как пузатая ракета. Вот что я должен был тут увидеть! Артём хитрец. Но рано торопиться с выводами. Его квесты обычно куда сложнее, чем кажутся. Оглядевшись по сторонам, я снял открытку со старомодной железной кнопки и сунул в карман.
Сто второй действительно был на первом этаже. Но всё оказалось несколько сложнее. В большой, хоть и старомодный кабинет со столами полукругом вела узкая незаметная дверь между туалетом и кладовкой. Н’омера на ней также не оказалось. За дверью слышались приглушённые разговоры и дребезжание телефона. Я вошёл, и голоса стихли. На меня уставились шесть пар глаз.
— Добрый вечер, — дежурно сказал я, подумав с сожалением, что не захватил даже стопочки черновиков для приличия. С пустыми руками и в застёгнутой куртке я выглядел глупо. На всякий случай подождал, пока мои студенты поднимутся. Но никто не шелохнулся. Они тихо сидели на выставленных перед моим столом стульях, держа в руках блокноты и с любопытством и подозрением смотрели на меня.
Шесть. Негусто. Хотя я предпочёл бы вообще никого.
— Это все? — уточнил я.
— Крылова опаздывает, — сообщил упитанный студент в белом свитере с такими же белыми мелкими локонами на голове.
— Хорошо. Точнее, плохо. Плохо, что опаздывает, но хорошо, что ты в курсе. Будешь старостой.
— Я не...
— Не можешь поверить счастью — я понял. Как зовут?
— Илья. Штерн.
Я вспомнил про купленный утром блокнот, извлёк его из кармана, тут же получив бонусы к солидности, и протянул Штерну.
— Накидай мне список. Всех. А крестиком пометь тех, кто пришёл.
Штерн, внутренне негодуя и сопя, принялся царапать карандашом мой блокнот. Что ж, начало неплохое. Минут пятнадцать убил.
Кроме недовольного Штерна, на меня пялились ещё пятеро. Справа — девушка с длинными, напрашивающимися на ножницы парикмахера волосами. В списке Штерна она значилась как Лиза. Фамилию прочесть не смог. Рядом с ней сидела то ли Лена, то ли Лера — новоиспечённый староста имел неоднозначный почерк. Чёрное, как у Гоголя, каре, колючий взгляд, ослепительно-белый воротничок под депрессивно-тёмным жакетом. Я быстро отвёл взгляд. Следующий стул оказался пуст, а сразу за ним, вытянув ноги в белых брюках, таращился в телефон умудрившийся прилечь на стуле умник. Умника звали Егор. Фамилия мне была неинтересна. Высокий парень в свитере с узким горлом был пятым в списке. Он натянул ворот до самого носа и так и сидел, рисуя что-то в блокноте. На свою фамилию Сыч он только отсалютовал кончиками пальцев, по-голливудски мелькнув ими возле виска. Последним был одетый в костюм-тройку и очки Лёша Окунев. Ниже очков Лёши зеленела медицинская маска, а под ней торчал острый кадык.
Зоопарк. Я пробежал глазами по списку ещё раз. Слишком быстро завершил перекличку. Подбиралось неизбежное время стишка про тучки, но я его, как запоздало подсказала память, знал очень посредственно.
— Простите, — девушка в синем пальто скользнула в аудиторию и заняла своё место на пустом стуле. Полина, кажется. И чему я удивляюсь? В этом городке не миллионы живут. Полина смотрела на меня без интереса поверх приготовленной тетради. Не узнала или делала вид, что не узнала.
— Что вы вообще знаете о литературе? — спросил я, хлопнув блокнотом.
— А вы? — неожиданно спросил Штерн. Я ожидал вопроса с подвохом от мажора, лежащего на стуле, но тот даже не пошевелился. Зато Лиза испуганно округлила глаза, а Сыч усмехнулся в свитер.
— Ну, что-то да знаю, — скрипнул зубами я и взглянул на часы. Быстро припомнил всё, чего успел начитаться по дороге от гостиницы с экрана телефона. — Начнём с базы. Всю литературу можно разделить на три категории: лирика, драма и эпос. Но не та драма, которая в одном ряду с комедией и трагедией...
— Мы это знаем, — мягко перебил Штерн. — Это основы литературы. Нам бы другое услышать.
— Эй, наверное, перед тем, что вы называете “другое”, неплохо бы повторить базу? — я закипал.
— Из девятого класса? — Штерн закатил глаза. — За что я отдал двадцать тысяч?
Я скользнул взглядом по остальным. Задержался на Полине. Она всё ещё пребывала в режиме ожидания, положив ногу на ногу и разместив на коленке тетрадь. Кончиком карандаша она постукивала себя по носу.
— Остынь и закройся, Штерн! — подал голос мажор-Егор, не отрываясь от телефона. — И двадцатку себе засунь свою, усёк? Профессор, продолжайте.
На секунду я проникся к нему благодарностью, потом с вызовом кивнул.
— Может, сам уберешь звонилку?
— Не могу, — мгновенно отозвался он. — Я там конспектирую. А ещё меня вот-вот бросит девушка, а отец оставит без машины на выходные. События связаны между собой, но в обратном порядке.
Урод. Все уроды.
— Вы литератор? — примирительно спросил Штерн.
— А твоё какое дело?
— Хочу знать.
— Нет. Я писатель.
— Знаменитый?
— Очень.
Полчаса. Ещё шестьдесят минут нервного трёпа, если не задерживаться с перемены. Но я планировал задержаться.
— Про что хотите знать? — спросил я, вдруг внутренне почувствовав себя настоящим писателем, пусть придуманным на пару недель. В крови сразу заиграло превосходство.
К потолку протянулось несколько рук.
— Окунев. Верно назвал?
— Как придумать конфликт?
— Ещё кто? Лена Гоголь.
— Я Лера и не Гоголь.
— Да плевать.
Она пожала плечами.
— Расскажите про отрицательную арку персонажа.
— Хорошо. Штерн?
Он смотрел на меня поверх логотипа на своём смартфоне.
— Вы точно писатель? Не могу найти ни одной вашей книги!
— Потому что я писал под псевдонимом, ясно? — я боролся с желанием свернуть ему его короткую шею.
— А каким?
— Так я и сказал. И вроде бы Егор-мажор велел тебе закрыться.
Штерн повёл плечом и отложил телефон.
— Вопросы ваши записал. Вот моя почта, — я нацарапал на доске мелом рабочий адрес. — Пришлите мне каждый ваш самый лучший текст. Посмотрю, какую муру вы пишете на досуге. Жду до завтра, а на сегодня всё.
— Ещё почти час, — буркнул Штерн.
— Выход слева.
Мои студенты зашелестели чистыми тетрадями. Я следил за ними поверх скрещенных перед собой пальцев.
— Полина, — позвал я, когда за дверью скрылся мажор и остались только она и волосатая Лиза.
Поправив воротник и застегнув пальто, она подошла к моему столу.
— Мир тесен, — дежурно сказал я.
— Похоже на то.
— Давно ты в этой кучке нытиков, зануды и мажора?
Полина поджала губы, не дав каким-то лишним словам сорваться.
— Значит, ты будущий писатель?
— Значит, вы уже не полицейский? Мило.
— Так вышло. Ты не ответила на вопрос.
Она взглянула на дверь. Почуяв неладное, Лиза серой мышью шмыгнула в коридор.
— Занятие закончено? — спросила Полина.
— Как я и сказал.
— Да, вы совершенно правы. Я в компании кучки нытиков, мажора и зануды. И одного очень странного и довольно лживого типа, который считает себя невероятно крутым на фоне остальных и, как мне кажется, преследует меня, да ещё и мечтает полапать. До встречи на следующем занятии.
Я остался один в аудитории. За окном, наполовину заставленном сломанной мебелью, горела красная полоска, отделяющая плоские крыши от хмурых облаков. Длинная тень от крестовины протянулась по полу и залезла на стену. В её прицеле оказался сломанный выключатель.
— Ублюдки! — сказал я тишине.
* * *
Я протянул в окошечко телефон. Вахтёр опасливо покосилась на экран, затем на меня. На всякий случай прикрыла ящик с кассой.
— Вы точно не видели этого человека? Простите за навязчивость, но ему просто негде было больше остановиться.
— Вижу в первый раз, — вахтёр вернулась к журналу и принялась перелистывать страницы взад-вперед, имитируя активную работу. Видимо, тонкий намёк оставить её в покое.
— Хорошо. Вы сказали, что здесь есть ещё один номер.
— Седьмой. А зачем вам?
— А могу я на него взглянуть?
По долгой паузе следовало предугадать ответ, но она все же разразилась тирадой, слегка повысив голос и намеренно растягивая гласные.
— Молодой человек, у вас шестой номер и у вас от него ключ. Я не должна пускать вас в другие номера, тем более что делать вам там нечего.
— Ладно, — вздохнул я, — а можно снять ещё один номер? Я заплачу за него.
Я полез в карман за тонкой пачкой сотенных.
— Нет.
Ответ меня несколько смутил. Я ждал продолжения и получил его в виде короткой лекции на тему: “Один человек — один номер”.
— Тогда хотя бы разрешите проверить там окно. Из моего сильно дует и, если в седьмом номере условия получше, я с удовольствием переберусь туда. Не хотелось бы заболеть, а потом писать жалобы.
Дополнение про жалобы подействовало.
Под недовольное ворчание и грохот связки ключей мы пошли смотреть другой номер гостиницы под номером семь.
После совершенно выбившей из колеи лекции хотелось заняться хоть чем-нибудь полезным. Например, поискать следы старого друга, втянувшего меня в авантюру, на деле оказавшуюся не такой уж забавной. Или растрепать нервы вредной вахтёрше. Впрочем, самоцелью последнее не было. Несмотря на протесты вахтёра, я всё же был уверен, что Артём останавливался именно тут. Не из тех он был людей, которые ночуют на вокзале или снимают дом, если есть гостиница. Тем более что гостиницы были его слабостью, второй после поездов.
Номер оказался точной копией моего, только как бы зеркальной. Кровать у другой стены и столик. Но в остальном всё в точности так же, включая блёклые обои и шторы на окне.
— Дует, — уточнила вахтёр с вполне заметным вызовом.
— Надо подождать. Ветра всё ещё нет.
Я присел на диван и сидел без движения, пока не остался один.
Да, он точно останавливался тут. Едва заметная наклейка с котом на стекле у самого подоконника. Он оставлял их везде, где мог. Похоже, что половину веса его вещей составляли эти самые наклейки. Я полистал толстый справочник под лампой. Нашёл серую картонку с размашистыми записями синей ручкой.
Выглянул в окно. Такой же вид, как и у меня. Моросил мелкий дождь. По площади проехала, обдав бордюры холодной водой, белая машина. Легко было представить, как в первый день здесь, в Старонавинске, он сидел и смотрел на унылый пейзаж, прихлёбывая дешёвое пиво прямо из горлышка и по одной извлекая поломанные масляные чипсы из раскрытой прямо на подоконнике пачки. Только видел он тут совсем не унылость, а, скорее, наоборот — волнующие своей новизной контуры зданий, в переулках которых полно новых историй.
Я ещё раз обыскал тумбочки и шкаф. Пусто. Заглянул даже под низкую кровать. Только пыль и забытый кем-то тапок. Но отсюда бросились в глаза запавшие в зазор между стеной и тумбочкой несколько листков. Могла быть старая газета, забытая кем-то из постояльцев. Но я всё же проверил. Ничего особенного — несколько листков из книжки, видимо, рассыпавшейся от плохого клея в переплёте. И далеко не факт, что книжку эту читал именно Тёма. Хотя слишком мало пыли на них, чтобы думать на кого-то другого.
Я прикрыл дверь от сквозняка, растянулся на диване и пробежался глазами по серым, как та картонка, листкам. Видимо, что-то старое, шрифт крупный и неровный. И никаких картинок. Далеко не справочник, к которым Тёма имел особую слабость. Какая-то история о каком-то мальчике на даче. В ожидании вахтёра с ключом я подложил подушку под голову и принялся читать.
Меня отвлёк стук в дверь. Я насторожился, сунул листки в карман, словно опасался, что за ними вернулся хозяин. Стук в дверь...
Это явно не вахтёр. Да и уборку в номерах тут делают вряд ли.
— Кто там? — спросил я, забыв, что номер даже не мой.
— Откройте, пожалуйста, — донеслось из-за двери. — Это полиция.
Слова “пожалуйста” и “полиция” в одном предложении — это не могло не интриговать.
— Не заперто, — крикнул я не вставая.
Участковый пользовался привилегиями маленького городка. Зачем форма и погоны, если тебя знает каждый житель в лицо? На нём был серый вытянутый свитер, джинсы и до блеска начищенные туфли. Он кивнул мне в знак приветствия, осмотрелся, зачем-то глянул в окно и присел на шаткий стул в углу.
— Ничего не нарушаем, смотрю? Читаем тихо-мирно. Я рассчитывал, что тут как минимум две вооруженные до зубов банды, — он говорил всё это с непроницаемым лицом, видимо, шутил, где-то в глубине души ругая и одновременно прощая пригласившую его вахтёршу. То, что визит участкового — её рук и подозрений дело, я нисколько не сомневался. — Как вам у нас в Старонавинске?
— Едва не был бит в парке, — признался я, — но всё обошлось.
— Это от недостатка культуры, — вздохнул участковый. — Клуб закрыли ещё в восьмидесятые, а то я бы там лекции о вреде кулачных боёв и поножовщины читал.
— Шутите? — догадался я.
— Немного, — сказал он и представился. — Что читаете?
Я показал россыпь листков.
— Понятно. Для человека, который приехал в наш городок искать друга, вы слишком беспечны. Не проще было бы найти меня, а не приставать с фотографией к вахтёрам и, скорее всего, прохожим?
Он был прав, и меня это немного расстраивало. Я сказал, что у меня не так много опыта в поиске пропавших друзей, особенно когда отпуск всего две недели и пара дней ушли только на то, чтобы добраться сюда и заселиться.
— Вы умножаете печаль, уважаемый, — вздохнул участковый, забрал у меня моё чтиво, повертел в руках и вернул обратно. — Звучит так, словно я виноват в том, что у вас нет опыта.
— Так вы мне поможете?
Он достал из кармана блокнот, вырвал лист и нацарапал мне огрызком карандаша телефон и адрес электронной почты.
— Сюда звонить ближе к вечеру, а сюда отправить мне фотографию и имя-отчество вашего приятеля. Как найду всех украденных гусей и похитителя дорожного знака у станции, сразу займусь.
Невозможный человек. Видимо, поэтому и работает здесь всё ещё.
— Кстати, не к’урите?
Я покачал головой.
— А вот если бы курили, наверняка заметили бы за окном кое-что интересное. Настоящий театр, и я сейчас не шучу. Его крышу видно за домами как раз из вашего окна. Спрос’ите меня, кому потребовалось строить тут театр больше ста лет назад, да ещё и огромный, — я не отвечу, хотя ещё когда в школе учился, доклад по нему делал и акварелью рисовал. Тут в то время тысячи полторы людей жило. На севере и востоке — леса дремучие, на юге — болота. Только веточка железной дороги и связывала с губернией. Вроде бы здание станции — единственное, что тут должно было быть большим и красивым, но нет же — театр от какого-то забытого мецената. Конечно, ни одного представления в нём так и не было. Долго стояло заброшенным. После войны там устроили склад. Потом его поделили библиотека, детский сад и какие-то кружки, на которые мало кто ходит.
— Это вы к чему?
— Это я к тому, что на случай, если вы считаете себя окурком от Treasurer в дешёвой пепельнице, — эта пепельница, считайте, из Эрмитажа. И ещё, — он остановился в дверях и поднял указательный палец. — С подростками не драться, знаки не воровать. И не держите зла на вахтёра. Она не в меру подозрительная, но зато у неё порядок — за пять лет ни одного пожара или выбитого стекла. Хорошо?
Я пообещал. И позвонить тоже пообещал. А себе — научиться здороваться сквозь зубы, выходя и заходя в гостиницу.
Совсем стемнело. За окном пытался сделать пустую площадь повеселее одинокий фонарь. Должен же быть в этом дурацком городке хоть один чёртов бар! Всё, что мне требовалось сейчас, — это нормальный бар, где принимают карту. Я нацепил куртку, закрыл номер и ушёл, не попрощавшись, только кинув ключ на аккуратно захламлённый стол.
* * *
С Тёмой я познакомился случайно, когда мне было четырнадцать и ему примерно столько же. Мы были разные настолько, что жизнь просто не оставила нам выбора — пришлось начать общаться и дружить, хотя все эти одиннадцать лет он меня страшно бесил.
Разные — не совсем то слово. Он был моей полной противоположностью. Я жил тихой жизнью, неплохо учился, боролся с пубертатом и родительской опекой и был влюблён в девочку из соседнего подъезда. Он появлялся в школе, чтобы показать, что ещё жив, но хулиганом не был и предпочитал пыльную библиотеку душным классам. А моей любимой девушке показывал какие-то руины на видавшем виды телефоне, а потом шрамы на руках и лодыжках, утверждая, что они — память “о том жутком месте”. Он верил во всякую чушь из популярных каналов в Сети и даже в телевизоре, пугался своей тени, веря в её потустороннее происхождение, но смело лез в самые глухие места города. Я же не боялся ничего, верил в учебник физики и сидел дома. Лучше бы он хоть иногда поступал так же…
— Слушай, тут такое небо! В городе не видно всего этого, а здесь, представь, крыша старой усадьбы, вокруг только глухие деревни, а надо мной созвездие Стрельца. Знаешь, там есть такая планета, называется Мафусаил, самая старая во Вселенной, между прочим, но я тебе про неё потом расскажу. У неё звезда очень интересная. Она вращается со скоростью сто оборотов в секунду. Ты можешь такое представить? Звезда — и сто оборотов в секунду!..
— Тёма, ты знаешь сколько времени?
Задумчивое молчание в трубке.
— Судя по звёздам, часа два…
— Два пятнадцать. У тебя всё в порядке? Где ты хотя бы?
— Да всё в порядке. Только знаешь, тут оказалось довольно жутко ночью. Я думал, что продержусь до утра, но... Ты можешь как-нибудь меня отсюда забрать?
Сонный таксист настороженно поглядывал на меня: всё же глухая деревня за семьдесят километров от города. Я смотрел в окно и прокручивал в голове всё то, что намеревался ему сказать. Но на обратном пути я не говорил ему ничего.
Я вспоминал всё это, бродя по улицам и вглядываясь в таблички на домах. На меня дышали кислой капустой подъезды, а подворотни шипели голосами кошек. Бар нашёлся в опасной близости от вызывающего скрип зубов университета. Он торчал в углу дома и назывался “Вино и сыр”. Внутри было тепло и тесно. Я занял свободный столик у окна, осмотрелся. Дешёвые картинки на стенах, наверняка маскирующие трещины и дыры, кривые циновки на столиках, два беззвучных телевизора по углам и невпопад играющая музыка. Не помойка, конечно, но сарай тот ещё. На подоконниках пыльные бутылки и бутафорский сыр — для антуража.
Девушка-официантка в фартуке поверх вязаной кофты долго всматривалась в моё лицо из-за барной стойки с разноцветным алкоголем. Потом полезла в телефон и долго, но безуспешно названивала кому-то.
— Девушка, может, изволите подойти?!
Я только что осознал, насколько паршивое настроение у меня было. На каждую его причину в голове хранился достойный ответ, вот только ни один из них на самом деле не помогал. Даже понимание того, что не буду я проводить эти грёбаные семьдесят два часа и уже на следующей неделе притворюсь больным, а потом благополучно исчезну из этой дыры и забуду вообще её положение на карте.
Передо мной опустилась на стол бутылка дорогого Macallan. Я не успел удивиться тому, что в этом заведении вообще бывает такой виски, как услышал собственный голос:
— Я что, похож на сраного миллионера? Если у меня незнакомое для вашей деревни лицо, это ещё не значит, что я из столицы и буду скупать всю элитную неликвидную хрень.
Девушка озадаченно убрала янтарную бутылку и осторожно положила передо мной меню. Стало ещё более паршиво. Я что-то заказал и пил один под подозрительными взглядами забегающих изредка посетителей. Потом пил ещё. Попросил музыку погромче и снова пил. Дважды просил пожарить мне рыбу, название которой никак не мог выговорить. Потом извинялся за грубость и вроде бы тоже делал это трижды. Зачем-то выпросил сигарету, хотя не курил уже лет пять, и получил стёртый фрагмент в памяти шириной примерно в час. Он закончился удивлением от того, что мне принесли рыбу и чистую пепельницу. Кажется, я расплатился картой, но точно расплатился — в дверях меня никто не остановил. Ночной воздух пах кошками. Меня стошнило. Один раз в одиночестве, другой — под неодобрительный бубнёж какой-то старушки в окне.
Потом кто-то трезвый в моей голове сделал склейку кадров и за смутными очертаниями гостиницы сразу последовал мой номер и кровать. Этот волшебный кто-то, к счастью, вырезал вахтёршу, которой мне было что сказать, и то, как я наконец уснул.
3
Здание филиала выглядело утром совершенно иначе. Почти утром. Оно началось для меня ближе к полудню с осознания, что графин для воды пуст, а я сам выгляжу, как гнилой авокадо, по которому трижды проехался грузовик. С вахтёршей я был вежлив и кивнул, проходя. Не уверен, что с той же самой. Должны же они сменяться иногда.
У магазина я вспомнил, что мне уже вдвое как не двадцать и кофе с похмелья меня, скорее всего, не взбодрит, а убьёт. Взял воды и единственный несладкий пирожок. От него заманчиво пахло яблоками и прочими целебными витаминами. В процессе завтрака затрезвонил телефон и тихий, но поскрипывающий голос директора филиала попросил зайти, как найдётся время. Что ж, всё к тому и шло. Я ещё раз взглянул на экран с непонятно откуда взявшейся трещиной, затем набрал офис.
— Игнат, ты? — сразу выдал партнёр Дима, который ещё и хвастал табличкой “Ген. директор”, в отличие от меня. — Хорошо, что позвонил. Послезавтра встреча по одному участку в центре с жилой халупой. Надо сбить цену и подумать, как прилично и без скандалов снести халупу. Как раз нужна земля под один проект.
— Я в отпуске, — напомнил я.
Дима со звучным с цоканьем, по-видимому, закатил глаза по ту сторону трубки.
— Не дури. Ты даже не работаешь официально. Давай дуй сюда и потряси мозгами.
— Сергея подключи. У тебя куча лоботрясов в офисе. Ты, когда их брал, что мне обещал?
Дима, тут же из гендиректора ставший просто Димой, шумно и раздражённо вздохнул.
— Ладно. Ты где? В Хон Че, что ли, опять? Не надоело?
— Замолкни. И так башка болит.
— А чего звонишь тогда?
Я переложил трубку к другому уху. Эта часть головы пульсировала меньше.
— У меня в столе в третьем ящике найдёшь старую флешку. Да, ту самую, на гигабайт. Да, древнюю, как говно мамонта. Запакуй всё, что на ней есть, в архив и пришли мне. Да, в “телегу”. Можно и в “ватсап”. Если найдёшь две флешки, пакуй обе.
— Ты пьяный, что ли? — осторожно спросил Дима.
— В жижу. Пока. Жду.
— Стой, ещё вопрос. Ты не знаешь, почему у нас корпоративная почта забросана каким-то шлаком с пометкой “рассказ”?
— Знаю. Не трогай.
— Ольга тебе звонила?
— Пока!
Дорога к филиалу была долгой и полной разговоров с воображаемым собеседником. Собеседник был настоящим “аксолотлем”, и поэтому объясняться было проще.
“Игнат, не тупи, — говорил мой собственный голос где-то ещё глубже. — Чего ты должен оправдываться? У тебя денег столько, что ты этот филиал можешь выкупить, снести, построить там цирк и нанять аксолотля главным клоуном. А горе-писатели будут бегать вокруг и колотить друг друга надувными дубинками”.
“Могу, — соглашался я. — С согласия Димы, конечно. Это и его деньги тоже. А вот эти за семьдесят два часа — исключительно мои”.
Корпус был шумным. Я попал на перемену. Ни одного знакомого лица, но это и к лучшему. Студенты, не пряча сигарет, спешили на улицу. Преподаватели, не пряча раздражения, усталости и лёгкой ненависти, торопились в преподавательскую к пяти минутам тишины и стакану чая.
Директор положил передо мной бланк договора и стыдливый конверт.
— Зачем это? — не понял я.
— На случай, если договор не пройдёт сразу через закупки и бухгалтерию. А вы говорили, что вам нужны деньги.
Я не припоминал, чтобы такое говорил. Хотя наличные в этом городке и вправду жизненно необходимы.
— Тут половина. За тридцать шесть часов. С оплаты просто вернёте мне.
Мы неловко помолчали.
— Жалоб много? — спросил я как будто между прочим.
— А должны?
— Да нет. Просто шучу.
Директор покивал, серьёзно одобряя шутку.
— Если уж вы заговорили. Я хотел попросить немного ужать расписание и провести все до Нового года. У двоих скоро госэкзамены и не хотелось бы затягивать. А вот если уложитесь за пару месяцев...
— Семьдесят два часа. Это тридцать шесть лекций, кажется. Не смогу. Не успею.
Директор улыбнулся по-доброму снисходительной улыбкой.
— Не совсем. Это же с самостоятельной работой. У вас всего двенадцать лекций. Так что?
Я пожал плечами.
— Жалоб точно не было?
— Мне нет. Так что?
— Постараюсь.
Хуже новости и быть не могло. Мне придётся вести у этих чертей курсы чаще, чем я рассчитывал.
У расписания я вспомнил про открытку и полез в карман. Она всё ещё была там, несмотря на то что шансы оказаться в урне или мостовой у неё вчера вечером были велики. Водонапорная башня, значит. Понятно, что искать её, сровненную с землёй много лет назад, не стоило. Тут дело было в другом. Но в чём? Что ты задумал, хитрила?
В воспалённой и требующей воды, покоя и сна голове сложилось несколько кусочков пазла. Но чего-то не хватало. Я вытащил телефон и прочёл письмо. Пункт второй был незамысловат и так же странен, как первый: “Отправить себе почтой две тысячи рублей одной бумажкой”.
В квестах Артёма всегда так. Накапливаешь информацию, складываешь кусочки загадки и доходишь до того предела, когда ничего не понятно, и тогда читаешь следующую подсказку. И она совершенно не берёт тебя за ручку и не ведёт к истине. Она даёт пощёчин и кидает в запертый подвал. Всё потому, что он — мой дружище — гениальный ублюдок. Две тысячи рублей!
В конверте таковых не нашлось, там лежали мятые пятисотки. В кармане и того печальнее. Значит, вся надежда на банкомат, если тут бывают банкоматы. Вся беда была в том, что мой банк — довольно редкий, а остальные брали за наличные чудовищную комиссию. Без особой надежды я залез в телефон и начал поиски. Один терминал моего банка нашёлся. Не так уж далеко, если хочется заодно освежить голову и прийти в себя.
— Сдохнуть можно, — тихо сказала женщина в брючном костюме, рассматривающая расписание рядом со мной, и поправила очки. Я молча согласился и вышел на улицу.
* * *
Путь к банкомату лежал через парк, но я на пару минут задержался на выходе из университета, вдруг осознав, что передо мной огромный массивный театр. Он был красив и неуместен здесь. Его колонны не были дешёвым бетоном, а стены не покрывали проплешины в штукатурке. Он был величественным и гордым. И совершенно мёртвым, как зеленоватые фигуры на его похожей на раскрытую корешком вверх книгу крыше. В высоких окнах застыла готическая печаль запустения. На колоннах играла весёленькими красками растяжка с рекламой зубных протезов.
Мои шансы встретить Полину были куда выше, чем найти огромный великолепный театр в центре захолустного городка в дебрях захолустной области. А потому, заметив синее пальто, я сразу выпалил:
— Отстань от меня!
— Я вас не трогала.
— Вот и прекрасно. Продолжай в том же духе.
Каблучки проскакали вверх по лестнице за моей спиной, затем вернулись.
— Вам плохо? — уточнила Полина.
— Нет. Мне херово, — я пытался посмотреть на неё флегматичным пренебрежительным взглядом, но взгляд, скорее всего, вышел просто мутным, как у нанюхавшейся несвежих носков кошки. — Ты куда-то шла, — напомнил я.
Полина смотрела на меня настороженно, но с каким-то лукавым любопытством.
— Вчера я была с вами слишком резка, — сказала она.
— Немного. Ладно, забудь.
— Извините. Просто мне начало казаться, что вы меня преследуете. Хотя в Старонавинске в этом можно обвинить каждого встречного. Вы тоже об этом думали, наверное, — она помолчала и добавила: — А ещё разозлилась за то, что вы прицепились к Егору.
— Личное?
— Мы дружим с самого садика. Он очень хороший парень. И не такой мажор, каким кажется. Он хочет стать журналистом, хотя до диплома юриста ему два года осталось, — папа настоял. Потом заберёт его в свою фирму. У него довольно богатый папа, по местным меркам. И влиятельный. Тоже по местным.
Я только кивнул. Голова трещала, но голос её почему-то успокаивал. Просто отвечать и соглашаться не хотелось. Но вежливость требовала.
— Значит, всё-таки мажор.
Полина нахмурилась.
— Эй, в конце концов он единственный, кто за вас заступился.
— Да, а я думал, что это будешь ты.
— С какой это радости?
— Я тебе нравлюсь.
Она хмыкнула и покачала головой.
— Вы не забыли, что у меня есть парень, и с ним всё серьёзно?
— Да, конечно. Идеал мужчины. По местным меркам.
— Кажется, вы снова хотите меня обидеть.
— Нет, — заверил я. — Просто не понимаю, почему ты с ним. Хотя догадываюсь.
— Вся внимание.
— Он хорошо трахается.
— Да, неплохо.
Мы помолчали.
— Пойдёмте, я вас провожу, — сказала Полина, даже не спросив, куда именно. И мы пошли в ту сторону, куда вела карта. Туда, где в недрах городка между старыми жёлтыми домами прятался чудом сохранившийся банкомат.
— Если обещаете больше не врать, наше общение будет куда лучше, — сказала Полина и уточнила: — Я про курсы.
— Вы всё ещё планируете на них ходить?
— Я заплатила. И прислала свой рассказ.
Я поморщился. Тема денег мне не нравилась, но сегодня была особенно актуальна.
— Хорошо. Спрашивай. Отвечу правду.
— Не хочу сейчас.
— Я тоже. Но начать с чего-то надо.
Мы прошли перекрёсток, и я покосился на бар. Он желтел вывеской по другую сторону дороги и вызывал неприятные воспоминания пополам с тошнотой.
— Хорошо. Кто вы?
Я хотел развести руками, но не хотелось покидать карманов на ветру. Получилось косое пожимание плечами.
— Игнат Сергеевич. Полозов. У меня небольшой бизнес в столице и соседних с ней областях — строительная компания. Покупаем землю и находим ей лучшее применение. В основном старые дачи и убогие бараки. Старонавинска никак не касается. Тут нечего покупать и тем более нет выгоды что-то строить.
— Тогда зачем вы здесь?
— Квест.
Она усмехнулась.
— Отлично. Москвичи уже делают из моего родного города аттракцион. Ну, и как вам играется? Тайские пляжи уже надоели и взялись за Старонавинск?
— Ты не поняла. Квест организовал мой друг. Для него это что-то вроде хобби, которым он занимается попутно с тем, что колесит по всему миру с фотоаппаратом и блокнотом. Ну, а для меня — старая добрая традиция. Обычно это довольно интересно, хотя иногда странно.
— Действительно странно, — согласилась Полина. — Ну, а в чём тут смысл?
— Можно выиграть двумя способами. Или пройти квест до конца, или найти организатора. Но найти его непросто. Он прячется и всё время где-то рядом. Так что я иду двумя путями. Хоть в одном повезёт.
— Круто. А сколько, говорите, вам лет?
— Сорок два. Спасибо, что интересуешься.
— И никого из вас санитары не разыскивают?
— Эй! — прикрикнул я. — Не суди моего друга, ты его не знаешь. Да и меня тоже. Делать сценарии интеллектуальных задач и участвовать в них — куда более интересное занятие, чем шляться по паркам в компании гопоты.
— Да, вы правы, извините, — сказала она совсем не извиняющимся тоном. — А что за квест на этот раз?
— Ещё не знаю. Я только начал.
— А работа?
— Я соучредитель, а не директор. Мое дело получать прибыль и следить, чтобы не развалился бизнес. Могу провести тут год, если захочу. Но я не хочу.
— Не сомневаюсь.
Мы шли через парк, и я невольно оглядывался. Полину это веселило, но она как могла сохраняла серьёзное лицо. А я тихо её ненавидел.
— Значит, вы всерьёз называли моего друга мажором. А сами...
— Да. Только мы, мажоры, можем называть слово на букву “м”. Ещё вопросы?
Она засмеялась.
— Вы правда писатель?
— Да.
— Вы обещали не врать.
— Чёрт! Точно, — я вздохнул. — Ладно, у меня есть пара опубликованных статей. На одном литературном конкурсе молодых журналистов.
— Когда это было?
— Двадцать лет назад. Теперь всем растреплешь?
— Зачем мне это делать?
Банкомат торчал в углу закрытого магазина и услужливо подмигивал тусклым экраном. Напротив, через широкую, но пустую дорогу стояла школа и всматривалась в нас пустыми окнами. Я выудил из кармана карту и едва не отправил в лужу открытку.
— Мы за этим здесь?
— Да. Это часть квеста. Сейчас мы заставим железяку выдать мне купюру в две тысячи рублей и отправимся на почту. Нужно послать её самому себе в конверте.
— Класс, — сказала Полина. Прозвучало как: “И на это я потратила полчаса своей молодой и яркой жизни”.
Банкомат упорно выдавал зелёные тысячные. Я ругался, засовывал их обратно и снова просил наличные покрупнее. Он тоже злился и выдавал мятые. И ни одной синей. Ладно, спешить мне некуда!
— Вы женаты?
— У меня есть девушка. Её зовут Ольга, и она спит с моим партнёром по бизнесу. Я делаю вид, что не знаю, а они делают вид, что не знают, что я знаю.
— Весело у вас в столице.
— Обхохочешься, — я боролся с желанием стукнуть банкомат. Но глазок камеры зорко и укоризненно смотрел на меня. — Хочешь, позвоню ей и скажу, что она шлюха?
— Хочу.
— В самом деле? — я в очередной раз засунул стопку пятисоток в лоток и приготовился к спору с железякой. — Тебе-то это зачем?
— Я напишу об этом. Будет хороший рассказ.
— Писаки!
Полина вздохнула, порылась в карманах и достала новенькую синюю бумажку.
— Держите, не мучайтесь. И давайте сюда пятисотки — всё равно менять собиралась.
— А раньше сказать нельзя было?
— Нет. Вы забавно боролись с банкоматом.
Я хмуро забрал бумажку и вдруг понял, что смотрю на здание школы. Школа была заброшена, на её территории гулял ветер и баловался листьями, но это не имело никакого значения.
— Это школа имени Горького? — осторожно спросил я.
— Да. Я в ней училась. А что?
— Всё сходится! — я засмеялся и легонько стукнул Полину купюрой по кончику носа. Она поморщилась. — Хитрый засранец! Всё сходится! Я видел его фото с Каланчой Цапой и видел место, где Каланчи нет. На открытке в универе над расписанием я должен был увидеть её снова, если не понял, где находится это место. А потом... А потом я должен был дважды заметить эту школу. Один раз сейчас, напротив банкомата, — поэтому и потребовалось провести тут столько времени. Второй — на рисунке мальчишки на почте. Туда я бы отправился отправлять купюры и заприметил бы рисунок, а он снова вывел бы меня сюда — ученик школы имени Горького, второй “А”. Обе дорожки ведут к этой школе!
Полина смотрела на меня, как на сумасшедшего, с лёгким ужасом и сочувствием.
— Рада, что вам лучше. Я, пожалуй, пойду.
— Может, выпьем кофе на почте?
— Не сегодня. У меня учёба. А вам рекомендую поспать.
— Мне ещё читать вашу муть, — напомнил я, махнул на прощание рукой и долго следил, как её фигурка в синем пальто удаляется по узкой кривой улице.
На почту я всё же пошёл, хоть теперь и не имело смысла. Эту часть головоломки я почти разгадал и нашёл новую зацепку. Хитёр Артём! Даже голову отпустило. Но отправить купюру себе самому всё же стоило. Никогда не знаешь, где оступишься в этих квестах.
* * *
На вторую в своей жизни лекцию я явился на три часа раньше. Подождал, пока освободят кабинет унылые заочники, проветрил, открыв шваброй окно, и долго страдал, читая присланные на почту опусы. Шесть одинаково плохих текстов. От Полины не было ничего.
— Отвратительно! — заявил я, едва мои слушатели успели рассесться по местам.
— И мой? — ухмыляясь, спросил Штерн, втискивая себя между столом и узким стулом.
— Твой особенно.
— А что с ним не так?
Я проигнорировал вопрос и вперился глазами в Лизу. Она почти стойко перенесла мой взгляд, только искала, чем бы отгородиться, и не придумала ничего лучше, чем поставить перед собой сумку.
— Твой рассказ, он о чём, Лиза?
— О том, что мы отделились от природы, забыли свои корни и больше не живём в гармонии с окружающим миром. О том, что когда-то мы могли жить с природой в единстве, но потеряли этот навык, — она говорила тихо и спокойно, но её голос всё равно слышался мне писклявым.
— Ага, — перебил я, — допустим. Знаешь такую страну — Австралия называется? До людей она была покрыта густыми лесами от берега до берега. Но потом пришли первые люди. Они охотились на животных, разводя искусственные пожары, и меньше чем через пару веков из зелёного материка Австралия стала пустыней. И сейчас пустыня. Ты про такую гармонию пытаешься втереть своим читателям, которые этот рассказ максимум на растопку бани могут применить? Вот тут у него есть все шансы.
Она молчала. Мне показалось, что глаза её блеснули, но за очками было непонятно.
— Хочешь рецензию? Скучно — вот моя рецензия. Я читатель, и я такое читать не буду. Кто-нибудь из вас будет это читать?
Шесть рук неуверенно поднялись.
— Отлично. Значит, к следующему занятию прочитать рассказ Елизаветы и составить эссе на тему, чем рассказ замечателен. Будете убедительны — признаю, что неправ. Ты, кстати, Егор-мажор, зря улыбаешься.
Егор вздохнул, убрал телефон и сел ровнее. Но улыбаться не перестал.
— “О важности охраны пыли”. Это вообще что? Школа имени Горького... так-так... Закрыта два года назад. Бла-бла... “На охрану кладбища пыльных школьных тетрадок, — цитирую, — выделяется денег больше, чем платили учителям”. Это рассказ? Это статья!
— Я не хочу быть писателем, я хочу быть журналистом.
— Допустим. Не слишком смело? Откуда данные?
— ЧОП — подшефная фирма его папы, — громко шепнул Сыч сквозь свитер.
Егор не разозлился. Только кивнул.
— Ладно, допустим. Но я, кажется, просил рассказ. Всех касалось, кстати. Лера Гоголь, ты что прислала? “Не скрежет, не песок, а разочарованье. И ржавые сердца бездушных механизмов. В них нет ни боли, ни очарования. А только пустота. Как после онанизма”. Гоголь, что за хрень?
— Стихи. Я поэт, — Лера тряхнула своим каре и больше не протестовала насчёт Гоголя.
— Допустим, — я нечаянно скрипнул зубами. — Разочарованье — очарования. Не звучит. Подумай над рифмой.
— В стихах рифма — не главное. Это мой стиль.
— Это авторское бессилие. Работай!
Я глотнул невкусной воды из стакана. Остальные смотрели на меня затравленно. Кроме Сыча. Его глаза над горловиной свитера не выражали ничего.
— Так, “Южный мост северному мосту”, что за дичь ты прислал? Что это за шрифт и лесенка? Я глаза сломал.
— Печатал в редакторе, как код на Python. Думал, будет весело.
— Весело. С тебя очки. Нет, лучше лазерная коррекция. И я не уловил сути. Там вообще есть суть? Если деление Кощея на четырнадцать я ещё как-то в голове укладываю, то гроб с пельменями на второй странице... В общем, знаешь, где корзина в компьютере? Храни пока там.
Я переключился на Лёшу, который так и не снял маску. Маска, скорее всего, была бессменной — на ней явно виднелся узелок и следы пыли.
— Гениальный опус, Лёша. Отец с сыном едут на дачу. Отец просит принести киянок, сын возвращается с рубанком. Отец даёт ему по щам. Финал, занавес, овации. А что мы знаем про арку персонажа?
— Ничего не знаем, — встрял Штерн, спасая вжавшегося в стул бедного Лёшу. — Вы так и не сказали, что это. А мы просили.
— А я скажу. После того как разберу ваш невинный рассказ. Начинающийся с самой жёсткой порнографической сцены за всю историю литературы. Если вы описывали личный опыт, Штерн, то я вам сочувствую, потому что лучше уже за всю вашу жизнь у вас не будет. Как и в рассказе — больше ничего интересного я там не обнаружил. С таким же успехом можно было прописать отворачивание носом к стенке и храп на четыре страницы. Пошло и скучно.
— Но вы же дочитали, — усмехнулся Штерн. — Значит, я своего добился.
Я подошёл ближе и почти ткнул пальцем в его самоуверенную физиономию.
— Замени имена на персонажей из аниме, выложи на сайт фанфиков и заработаешь пару сотен на мороженое. Вот пока твой предел писательства.
— А ваш?
Не из робких. Молодец. Но искушение опустить его лицом об стол два раза слишком велико.
— Я писатель издающийся, ясно? У меня читатели есть. И премия.
— А мы могли бы воочию убедиться? А то разговоры всё.
— А я вам ссылку скину почтой, — спокойно, но немного громко сказал я. — И почитаете. А сейчас я хочу послушать. Полину, например.
Полина пожала плечами и раскрыла блокнот.
— Не успела отправить, извините. Дописала буквально сегодня.
— Мы все внимание, — я скрестил руки на груди и придал лицу заранее критикующий вид.
— Она была шлюхой. Но не той, которая ради интереса, денег или опыта шлифует мастерство в древнейшей профессии мира. Она спала с деловым партнёром своего парня, и этого вполне хватало, чтобы заполучить такой статус...
— Достаточно!
Я потёр глаза руками. Зайчики поплыли вверх под веки, а потом упали цветными камешками.
— Умеете писать, вижу. Хорошо, свежо. Главное — смело.
Я сел за свой стол и долго смотрел в лица, которые от меня чего-то ждали. Это были другие лица. Не подрядчиков, которые прячут глаза и подпирают оправдания, не финансовых партнёров, презрительно осматривающих потолок старого дизайна в твоём офисе. Не заискивающие лица работников и даже не маслянистый взгляд Ольги, всё время ускользающий. Эти лица хотели не денег, понимания или прощения, а чего-то неуловимо важного. Словно я рассказывал анекдот, помедлил с концовкой и вызвал интригу, которая ещё не успела испариться.
— Слышали рассказ Полины?
— Нет. Вы её прервали.
— А больше и не нужно. У неё было то, чего не было ни у кого из вас, — цепляющее начало. Рыбаки есть? Читатель — это жирный карась, который поглядывает на крючок. И если крючок такой, каким его показала Полина, вы подсечёте его и заставите читать до конца. К следующему разу каждому составить цепляющее начало повести в один абзац.
— А сейчас домой? — предположил Штерн, криво усмехнувшись.
— Сейчас готовим ваши тетрадки и пишем. “Конфликт героя”.
Я поблагодарил свой чудесный, хоть и нестойкий к алкоголю организм за прекрасную зрительную память. Всё, что удалось прочесть по этой теме минут за сорок перед самой лекцией с экрана телефона, я изложил почти дословно. Не удержался от того, чтобы не предположить конфликт в порнографическом рассказе Штерна.
— Вопросы?
Пять рук.
— Говорю, вопросы шлём мне на почту. На сегодня всё.
Собирались они не спеша. Штерн закатил глаза и так и не вышел из этого состояния. Побрёл в коридор расхлябанной походкой, подкидывая рюкзак на плече. Лиза сидела, уперев локти в тетрадку, а подбородок — в пальцы, и никуда не спешила. Застёгнутый до подбородка Лёша гладил её по волосам и с ненавистью поглядывал на меня поверх маски.
Полина подошла к моему столу, вырвала лист из блокнота и положила передо мной.
— Рассказ.
— Зачтено.
Она не уходила.
— Что-то хочешь спросить?
— Да, — сказала Полина. — Сколько у вас денег?
— Тебе нужны деньги?
— Просто любопытно.
Я откинулся на стуле, скрестил руки на груди, понимая, что так выдаю неловкость от разговора. Но Полину ничего не смущало. Она спрашивала вполне серьёзно, только глаза странно поблёскивали, словно смеялись.
— Угадай.
— Миллион?
— Больше.
— Миллиард?
— Меньше.
— Ну, я так и думала.
Оставшись один, я прочитал рассказ Полины. Порвал листок на восемь частей и отправил в мусорное ведро. Затем достал обратно и спрятал в карман.
Вечер медленно проникал в почти мёртвое здание через большие окна с деревянными рамами, между которыми навсегда застряли мумии насекомых. Уходить я не спешил, да меня, собственно, никто и не выгонял. Если расписание нагло не обманывало — какие-то занятия тут велись почти до десяти вечера. Я нашёл старый спортзал, выкрашенный синей краской. На сильно потёртом полу кто-то забыл волейбольный мяч. Нашёл душ и не удержался от соблазна помыться. Потом бродил с мокрой головой по этажам, пока не обнаружил большую аудиторию, из которой вынесли всю мебель. Видимо, планировали летний ремонт, но потом совершенно остыли к этой идее. За окнами лежала панорама красивого, но не ухоженного городка. Огромный театр инородной тенью нависал над ним. Величественный и глупый. Но оттого ещё более величественный.
Я вздохнул, хотя для этого совсем не было повода, и пустая аудитория отозвалась глухим эхом.
— А что будет, когда я говорить начну? — пригрозил я стенам и достал телефон.
На том конце трубки слышались пронзительно долгие, как звуки уходящего в тоннель поезда метро, гудки. Потом голос Ольги вынырнул из эфира и настороженно поздоровался.
— Привет, — сказал я.
На заднем плане где-то далеко, в другом городе, где таких театров, как этот, за окном, пруд пруди, надрывно пела Кэти Перри, заражая энергией каждый атом воздуха вокруг. Через трубку волшебство не действовало.
— Привет. Ты когда вернёшься?
— Скоро. Ты дома?
— Приняла душ и лягу спать.
Я посмотрел на время, а она интуитивно догадалась о смысле паузы.
— С тренировки. Устала, как скотина. Ты когда вернёшься?
— Скоро.
— У тебя всё в порядке?
— Да. Просто соскучился.
Мы помолчали.
— Можешь мне кое-что прислать фотографией? На журнальном столике или в нём...
— Слушай, руки мокрые. Давай чуть позже.
— Само собой. Как сможешь. Если не уснёшь.
Мы мило попрощались. Я набрал Диму.
— Как переговоры? Объект наш?
Он устало и раздражённо посопел в трубку.
— Ну, а чей? Ты сомневался? Ты чего поздно? Ещё пьяный?
— Трезвею.
— Ты когда вернёшься?
— Скоро.
Фоном милым, но громким голоском разрывалась Кэти Перри.
— Может, выпьем как-нибудь? — предложил я. — Самого дорогого, что найдётся в баре?
— Сейчас? Слушай, уже поздно...
— Нет. В другой раз, конечно.
Я скинул звонок и некоторое время растерянно смотрел в окно, как наползает вечер на толстые стены театра. Тот был выше других зданий и ещё отражал последние лучи солнца, хотя на улицах уже копошилась темнота. Вздохнул снова, и на этот раз эхо решило промолчать.
— Пост охраны, — дежурно ответили в трубке после короткого звонка.
— Привет, Кирилл. Слушай, кто на смене сегодня? Платонов... Он вроде бы на здоровье жаловался. Можешь на сегодня новенького поставить? Нет, пока ничего не случилось, но может. Да, хреновы рейдеры. Надеются найти документы у меня в доме — прошла такая инфа, — если в офисе не получилось. Полиции не надо! Разберёмся сами. Только пусть никого не пускает, кроме меня, через пост. Всего на одну ночь. Приеду — всё решим.
Пост охраны кондоминиума успешно отсалютовал. Я взял кусочек мела и написал в углу доски: “Игнат — скотина!” И поставил восклицательный знак.
4
— Тёма, дружище, на что я трачу свою жизнь и отпуск? Ищу тебя в забытом городке по детским рисункам. А знаешь, что ещё странно? Я понятия не имею, верно ли понял твой ребус. Вполне возможно, что сегодня я попаду в приёмник для подозрительных типов за то, что влез в заброшенную школу, а ты даже не это имел в виду.
Но рискнуть стоило. Чем раньше я пройду этот идиотский квест, тем раньше исчезну отсюда, из этого городка, и забуду, как страшный сон, банду графоманов. И если не получается завершить его вторым способом — ведь ты надёжно схоронился, засранец, — то попробуем идти по дурацким подсказкам. Я было почитал следующую, но там издевательским по белому оказалось написано: “Выучи китайский”. Пришлось временно отложить, чтобы не съехать с катушек окончательно.
В Старонавинске две школы. Как я узнал от любопытных прохожих, у которых уточнял дорогу, раньше было три, но одну закрыли уже два года как. И не то чтобы не хватало учеников, — скорее, учителей. Именно в ней учился Даниил Максимов. И именно её было видно от угла дома, где торчал единственный на весь Старонавинск банкомат моего банка.
В засыпанном жёлтыми листьями школьном дворе темнел одинокий памятник Горькому, сутуло нависшему над медной книгой. Два этажа чернели пустыми окнами. Остатки выцветшей краски на асфальте поздравляли выпускников две тысячи восемнадцатого года. Пустые бутылки на лавках и свежие окурки поверх листвы говорили, что школа ещё жила тайной жизнью, хоть звонки в ней уже и не звенели. Я подёргал ручку закрытой двери, заглянул в окна. За пыльным стеклом виднелся пустой гардероб, забытое на лоснящемся линолеуме старое ведро.
От гостиницы заброшенную школу отделяло две улицы с обшарпанными старыми домами и парк. Недалеко, но я шёл не напрямик, а довольно большой дугой, избегая парка и проходя мимо того места, где должна была быть, согласно рисунку, эта чертова Каланча. Но там ничего не было. Точнее, я нашёл старую автобусную остановку и давно заколоченный газетный киоск. Ни старого фундамента, ни остатков стен — никаких намёков на то, что эта башня тут была когда-то. По лысеющим кустам тянулись трубы теплотрассы, из-под обшивки торчали клочья стекловаты. Они тут давно, значит, последние несколько десятков лет явно на этом месте ничего не возвышалось. Фотография говорила об обратном.
Подходя к школе, я всё ещё тешил себя надеждой, что очередная зацепка будет где-то снаружи. Желательно воткнута в дверной косяк с пометкой: “Поздравляю, Игнат, ты выиграл”. Но меня встретили только пустая аллея и запертая дверь. И голова в окне второго этажа, внимательно смотрящая на меня сквозь пыльное стекло.
— Эй, — я махнул рукой. — Вы слышите меня? Вы работаете тут? Я ищу кое-кого.
Силуэт оставался неподвижен. Я опустил руку. Не иначе как шпана, пробравшаяся внутрь. Искать запасной вход расхотелось, но и возвращаться с пустыми руками, потратив день на поиск школы, тоже было глупо. Оставив в покое тень в окне, я пошёл вдоль стены школы по узкой тропинке между зданием и длинными старыми трубами, за которыми чернела ограда. Наверняка то место, куда бегали старшеклассники каждую перемену, торопливо делясь друг с другом сигаретами.
Несмотря на мои крики, никто не выглянул узнать, в чём дело и почему шум на территории, которой положено быть по-кладбищенски тихой. Не так уж сильно охраняют эту твою пыль, Егор-мажор.
За углом ржавела пожарная лестница, ведущая к приоткрытой, обитой жестью двери. За ней коридоры и пустые классы, разбросанные по полу тетради и старые учебники.
— Уважаемый!
Я вздрогнул от неожиданного голоса снизу. Зайти в скрипнувшую дверь так и не успел, хотя тёмный коридор с забитыми бумагами шкафами уже виднелся за ней. Перегнувшись через перила, я отыскал взглядом окликнувшего меня человека. Он стоял всё в том же свитере и джинсах, пряча руки в карманах, и кивком предлагал мне спускаться.
— По приключениям соскучились или по школе? — дружелюбно спросил он. — Вам явно не хватает приключений, верно?
— Я ищу кое-кого, — сказал я, нехотя спускаясь вниз по лестнице. Она гулко отдавалась под моими шагами.
— Своего друга, я помню.
— Не только. Ученика этой школы. Расскажу, зачем, — вы, наверное, будете смеяться.
Участковый аккуратно подхватил меня под локоть и легонько подтолкнул к выходу со школьного двора.
— Не сомневаюсь. Пойдёмте, похохочем вместе.
Значит, с пустыми руками. У памятника я обернулся. Ожидал, что окно окажется пустым, но силуэт всё ещё был там, теперь несколько дальше от стёкол и слегка полубоком. Хотя, возможно, мне это просто показалось.
Мы вышли за ограду.
— Рекомендую больше туда не ходить, — посоветовал участковый. Он закурил и одёрнул ворот куртки.
— Учились в этой школе? — предположил я.
— Все в ней учились. Самая старая в городе. Вон там, смотрите, — он зажал сигарету зубами и принялся тыкать в сторону верхних узких окон на втором этаже, — там находился мой класс. Дверь сразу выходила на лестницу и там было очень темно. Учительница по химии меня страшно не любила и всё время гоняла с лестницы, подозревая, что я курю или прогуливаю уроки. Лестница чёрной считалась, хотя учителя по ней тоже ходили. Пролётом ниже я в первый раз целовался. От меня несло сигаретами, наверное, но её это не смущало. А курил я в самом низу — обитая железом дверь выходила во дворик с ивой. И там меня никто не видел.
— Интересная информация, — сказал я.
— Понимаю, — он похлопал меня по плечу. — Ты пойми, чужак-человек, это воспоминания. Думал, что впереди светлая жизнь, а вышло наоборот — светлые там и остались. Иногда пройдёшь мимо, глянешь на окна своего класса, и сердце скрипнет. Если вдруг всё это дело сгорит или взорвётся по непонятным причинам, я очень расстроюсь и буду искать виноватых. Усерднее, чем вашего друга.
— Информация есть?
— Есть. Но не о нём. Бывайте.
Я вернулся в школу через час, убедившись, что на улице пусто и вездесущий полицейский не выслеживает меня в какой-нибудь армейский бинокль.
За час не изменилось ничего. Тот же безрадостный пустырь и тишина школьных стен. Я без труда нашёл обитую железом дверь, наглухо запертую, разумеется. Окна поблизости тоже оказались закрыты. Когда тебе за сорок, влезть в заброшенное здание кажется куда сложнее, чем в четырнадцать. Но пока ещё не невозможно. Дверь, выходящая на теплотрассу, оказалась открыта. Выломанный замок болтался на ржавом гвозде, обломки реек и щепки валялись рядом. Обычное дело. Я осторожно заглянул внутрь. Пахло пылью и старой бумагой. Ещё не сыростью и плесенью — тем запахом, после которого просто заброшенное здание превращается в руины. Ни мусора, ни битых бутылок. Ещё не успели всё загадить.
Темный коридор сменился широким фойе. В окна лился свет. За железной решёткой замер гардероб — номерки аккуратно висели по местам в ожидании детских курток. На одном крючке болтался синий халат уборщика. Вдоль стены белые крашеные двери с неровными табличками: завхоз, столовая, библиотека. Подмывало зайти и побродить среди пустых столиков или стеллажей с пылящимися книжками и журналами, но двери оказались заперты.
Широкая лестница вела наверх. Я слушал грохот собственных шагов, глухо отдающихся в пустом здании. Казалось, что их слышит весь город. И участковый в первую очередь, конечно. Но никто не спешил меня ловить и не орала истошно сигнализация. Похоже, что со своей статьёй Егор-мажор промахнулся. На втором этаже царило такое же запустение. Длинный коридор и двери в пустые классы. Некоторые оказались распахнуты, но за ними ничего интересного: засыпанные обвалившейся штукатуркой парты и исцарапанные мелом доски. Ни глобусов, ни скелетов, ни прочего антуража. Я ожидал размашистой надписи на одной из досок с подсказкой, что делать дальше. Или приколотой к стене записки. Конечно, Артём мог засунуть подсказку в одну из тысячи книг в запертой библиотеке и подарить мне немало наполненных рутиной часов, но вряд ли всё задумывалось настолько сложно.
За окном шумел парк, проехал автобус, плыли облака над плоскими крышами пятиэтажек. Колыхались рекламные баннеры на столбах. Сквозь грязное окно свет луны казался жёлтым. Где-то внизу раздался стук, затем вполне отчётливый скрип открывающейся двери. Только этого не хватало! Скорее всего, участковый решил проверить, не вернулся ли я, и выиграл джекпот. А значит, второго шанса не будет. Я заспешил по коридору, попутно толкая двери. Большинство были заперты. За другими — сдвинутые столы и баррикады из стульев. Ничего примечательного.
Я надеялся, что незваный гость будет подниматься по той же лестнице, и свернул за угол. Там стоял неизвестно откуда взявшийся манекен, заставивший вздрогнуть от неожиданности и разозлиться одновременно. Чёртовы шуточки! Он был странно одет, и именно его голову я видел снизу в окне. Толстый серый свитер натянут почти до самых глаз. К руке приклеена сложенная записка, которую я немедленно сунул в карман. Ещё раз взглянул на манекен. Неясно, где Артём раздобыл его, но повозился он с квестом знатно. Свитер и старые джинсы. Больше ничего. Подозрительно знакомый образ. Не настолько подозрительный, разумеется, как шорох за спиной.
Я обернулся, готовый к недовольному лицу участкового и оправданиям. Но там застыл незнакомец в короткой чёрной куртке — дутой, то ли мужской, то ли женской, на которой быстро появляются дырки, царапины и следы от табачного пепла. Чего я прицепился к куртке? Лицо незнакомца было куда неприятнее — оно не выражало ничего, кроме желания побыстрее закончить то, зачем пришёл, и уйти незамеченным. Красться он перестал, но и испуганным от того, что застали врасплох, не выглядел. Помешкав секунду, не больше, он спокойно двинулся на меня. С голыми руками. Огромная ошибка.
— Что нужно? — спросил я.
Он не ответил. Продолжал идти, слегка расставив руки. Ладно, это мы проходили. Сейчас попытается нырнуть под руку и ударить в живот.
Удар был слабее, чем он рассчитывал, но сильнее, чем я думал. Он не сбил меня с ног и не заставил согнуться пополам.
— Сука! — не ожидал, что это крикну я. Но этой хрени с мордобоем мне с лихвой хватило в моей школе. Не тут, урод, и не сегодня!
Я ударил. Попал вскользь по уху, ударил снова, но промахнулся. Он отскочил с проворностью бродячей собаки. Только сейчас я почувствовал, как от него воняет. Как от бродяги, который вылил на себя флакон духов, а остатки выпил.
Отступать он не спешил и подходить ближе тоже. Но то, что я ожидаемо не вжался от страха в стенку, его никак не устраивало. Бродяга стоял в паре метров от меня, ещё сильнее расставив руки. Мне не нравился его взгляд. Не мутный взгляд алкоголика или незадачливого грабителя, а бегающий, как у человека, способного на крайнюю подлость.
Он обходил меня слева, держась ближе к стенке. И, разумеется, у него был нож. Только он не махал им, как псих, и не выставлял перед собой, отпугивая. Лезвие поблёскивало, прижатое рукой к бедру. Это уже не шутки с мордобоем. “Бей или беги!” — пульсировало в голове, склоняя ко второму варианту. Но бежать предстояло мимо него.
— Я тебя убью, — спокойно сказал я и аккуратно снял куртку. Он понимал, зачем, — ей можно отвлечь, бросив в лицо или защититься от ножа. Уязвимый момент лишь тогда, когда обе руки ещё в рукавах, и он знал, когда напасть.
Никто из нас не умел и не желал долго, благородно и красиво драться, как в зрелищном кино. Наверное, со стороны казалось, что мы сцепились, как два кота. Я пытался удержать его руку с лезвием подальше от горла, но он оказался сильным, хоть и щуплым. Я ударил его локтем в щёку, лбом — в переносицу, надеясь, что он завопит. Но его рука вырвалась, и завопил я, ощутив, как лезвие скользнуло по ключице. От внезапной боли я впечатал локоть в его кадык, услышал хрип. Его пальцы отпустили мой воротник, но для надёжности я приложился кулаком ещё пару раз. Он обмяк. Не отпуская его шею, я дотянулся до телефона.
Псих был в сознании и пытался дёргаться в попытке оставить хватку и убежать.
— Школа Горького, Старонавинск, да. Давайте быстрее только, — я чувствовал, как становится мокрой и тяжёлой от расплывающегося бурого пятна кофта.
* * *
— Он хотел вас ограбить?
— Нет. Он хотел меня убить. Так и запишите в протокол.
— Значит, у парня неприятности.
— Надеюсь.
— Грабитель был один?
— Убийца. Да, я видел одного.
— Хорошо. Где следователю вас найти?
— Гостиница. Она тут одна. Шестой номер. И филфак университета. Я преподаватель. И писатель.
— Ясно. Как в кино.
* * *
Кем бы ни был тот псих, к сожалению, он был частью квеста. Я снова развернул и перечитал записку, оторванную от пластмассовой руки манекена: “Кошелёк тебе явно мешает, слишком тяжёлый, прости. К тому же мне не хватало тебе на приз”. Идиотские Артёмовы шуточки. Но психа совершенно не было жаль. И тем более я не спешил сообщать полиции, что он только часть розыгрыша, — порез на ключице был глубоким и самым настоящим. И в “остроте ощущений от реальности игры” Артём явно перегнул палку. Я измерил пальцем расстояние от пореза до сонной артерии.
— Вот настолько перегнул, чудик.
В прошлый квест были бродячие голодные собаки, но, по крайней мере, он дал мне подсказку захватить с собой десяток мощных петард. Может, я её просто пропустил? Насчёт бронежилета, например, или вооружённого до зубов отряда охраны?
Да, я злился на Артёма. Но ещё больше — на себя, вовремя не сообщившего другу, насколько меня достали его дурацкие квесты. Впрочем, он бы не понял. А я, как последний идиот, отправился бы разгадывать ещё один, что я, собственно, и сделал.
Преодолевать стресс я решил так же, как это обычно делала Оля. Душ и шопинг. От меня пахло кровью, перекисью и пылью. И ещё немного какой-то дрянью, как от того психа. И свитер явно пришёл в негодность. Кое-как запахнув куртку, я отправился в университет. Пробравшись в спортзал, принял душ, заклеил порез пластырем и запихал окровавленный свитер в мусорное ведро. Куртку застегнул до самого подбородка, чтобы не смущать студентов и коллег голым торсом. В коридоре столкнулся с директором. Он был причёсан и меньше походил на аксолотля, чем обычно.
— Записались в команду? — он бросил взгляд на спортзал. — Это похвально.
— Обдумываю, — соврал я.
— Зайдёте ко мне?
Аквариум-ваза из кабинета директора исчезла. Зато появились жалюзи и пыль на полу от халтурной работы дрелью. Величественное здание театра за окном теперь было изрезано пластиковыми белыми полосками.
— Вы правильно смотрите, Игнат Сергеевич. Речь о театре и пойдёт. На следующей неделе у нас День города, и, к слову, мы приглашаем вас на маленький уютный корпоратив.
— Обязательно, — снова соврал я.
— Но это после. А до того наш филиал и филфак, в частности, участвует в мероприятиях. Танцы, песни и всё такое вас, конечно, не касается, но в программе есть литературная часть — небольшой концерт на площади перед нашим театром. А вы вроде бы как руководитель авторского кружка. Может, попросите своих деток выступить с коротким эссе или стихом?
— Это само собой, — дико не хотелось, но я планировал списать пару часов работы в счёт мероприятия.
— Отлично, тогда и с вас коротенькая речь, — элегантно и “под шумок” добавил он и, прищурившись, уставился на меня. — У вас мокрые волосы. Попали под дождь?
— Я из бассейна, — в плане вранья я вошёл в раж.
— Очень похвально, — заметил директор и нахмурился. Видимо, вспоминал, где в Старонавинске можно найти бассейн.
Бассейнов в Старонавинске, может, и не было, но приличный магазин мне найти удалось. В нём принимали карты и продавали не слишком дешёвую, но в меру качественную одежду. Я нацепил на себя новый свитер и джинсы и стал похож на только что приехавшего в городок туриста. На кассе я улыбнулся девушке, сбросил входящий от Димы, получил встречную улыбку и сбросил звонок снова.
— Хорошего дня, — сказали мы почти синхронно.
Ещё раз сбросив Диму, я позвонил Никите — нашему программисту-фрилансеру, который делал нам сайт, настраивал оргтехнику и периодически писал программы для расчёта строительных смет. Делал он всё это не спеша и так же не спеша мы ему платили. Аванс в три тысячи его сразу взбодрил и настроил на диалог.
— Чем могу?
— Нужен сайт и пара тематических страничек с подписчиками и перекрёстными ссылками.
— Не вопрос. А тема?
— Блог писателя. Найдёшь мои фотографии и отбери посимпатичнее, накидай полезных ссылок — не мне тебя учить — и размести то, что я перешлю. Там пара статей и рассказ. Даже два. Черновики оформи как... Как черновики. Всё в открытом доступе.
— Понял.
Чем мне нравился Никита — он не задавал неудобных вопросов. Но работа его требовала жёстких дедлайнов.
— Никита, послезавтра ты присылаешь мне ссылку на готовый сайт. И левых комментариев и оценок от ботов не забудь. Послезавтра в четырнадцать ноль-ноль.
— Блин, — протянул он в трубку привычной интонацией, ещё недослушав.
— Пришлю оплату в течение минуты после ссылки, — я назвал сумму, и Никита воодушевился работой, начал сыпать идеями и креативом. Я прервал поток его мыслей и напомнил про срок.
— Съел, Штерн, засранец? — сказал я вслух. Случайный прохожий обернулся и пожал плечами.
Остаток дня я гулял по городу, пытаясь отогнать мрачные мысли. Не мог отделаться от осознания того, что Артём нанял бродягу, чтобы тот пырнул меня ножом. Возможно, этот придурок неправильно понял, насколько реалистичным должно быть ограбление и насколько не стоит вынимать из кармана далеко не бутафорский нож. Или действительно решил меня ограбить. Либо же Артём просто хотел меня убить.
* * *
Артём всегда был скромным, я же такое понятие мог бы узнать только из толкового словаря, если бы читал словари. Он был странным и странно говорил, а я всю жизнь, как раскрытая книга. Не какой-нибудь сложный роман классика — так, беллетристика, незадачливое чтение для метро. И всё же мы дружили с ним, хотя иногда с трудом понимали друг друга. Пили десятирублёвое пиво и играли в игры на компьютере Артёма, поскольку своего у меня не было, да и незачем.
Компьютер Артёма — его второй и, как ни печально это осознавать, лучший друг. Большой белый монитор занимал половину его захламлённого конспектами и поцарапанными дисками стола.
— Я видел, есть такие тонкие квадратные экраны, — я обрисовал в воздухе неровный прямоугольник, едва не облив пивом единственное кресло Артёма.
— Да я знаю. Только стоят пока дорого.
Артём поправил очки. Он всегда поправлял очки, когда речь заходила о девушках или компьютерах.
За окном насвистывал ветер, а от обогревателя в углу дул приятный поток нагретого воздуха. Шевелил настенный календарь за прошлый, 2003 год.
— Может, в клуб? — предложил я. — Пятница как-никак. Давай уже, решайся.
Артем втянул шею в белую водолазку.
— Не, не сегодня.
— Да ты каждый раз так говоришь. Скучно же будет тут одному.
Но Артем только загадочно улыбнулся.
— У меня есть хомяк.
С домашними животными мне особо никогда не везло. Была в детстве красноглазая крыса, но и та благополучно улизнула из клетки, если, конечно, мои подозрения насчёт бабушкиной кошки неверны. С кошкой же мы жили в разных мирах и практически не пересекались, разве что на кухне. Поэтому своим питомцем я её не считал.
— Животное завёл… Лучше бы ты девушку завёл, — я отправил пустую банку в ведро, то, которое вместо мусорной корзины, и принялся искать глазами по полкам банку или клетку.
Артём покачал головой.
— Нет, не то! Сейчас сам всё увидишь.
Он разбудил компьютер щелчком мышки, и трубопровод на экране сменился картинкой безмятежного поля. Зашкворчал и замигал лампочками модем в углу над батареей.
Увидев интернет, я оживился.
— О, давай-ка мы с тобой картинок интересных посмотрим!
— Не получится, — прищелкнул языком Артём. — У меня карточка всего на полтора часа. Но хомяка покажу.
В синем браузере прорисовалось чёрно-оранжевое окошко.
— Ну, вот он. Гляди.
Страничка приветствовала нас фотографией Артёма в водолазке и простенькой анимацией. Справа от задумчиво курящего владельца выстроились в столбик разделы: обо мне, фотографии, софт, моя музыка, чат и прочие, скопившие в себе, пожалуй, всё, что действительно любил Артём. Артём торжественно нажал на кнопку с фотографиями, и после недолгой паузы развернулись несколько снимков, на одном из которых я узнал себя. Это Игорь фотографировал нас на свою навороченную “Нокию” месяц назад, когда мы, наконец, встретились после летних каникул.
— Ну, зд’орово! — я похлопал Артёма по плечу и взглянул на часы. — А чего “хомяк”?
— Ну, homepage — ‘домашняя страничка’.
Компьютерные каламбуры. Я поднялся с кресла и одёрнул джинсы.
— Пора в клуб. Ты со мной?
Но Артём не слышал.
— А вот тут гостевая книга. Каждый может оставить отзыв или просто написать что-нибудь.
— А зачем? Ну, в смысле, можно же просто сказать при встрече, что понравился сайт.
— Но т’ак же интереснее.
Я пожал плечами.
— Ладно, дружище, ещё зайдём.
Артём поправил очки.
— Ко мне, что ли?
— А у кого-то ещё есть свободная хата?
За неимением лучшего, Артёмову компьютерную берлогу я называл этим громким словом.
— Хорошо, я с вами.
Клуб мерцал внутри неоном, лазером и вспышками стробоскопа в бело-розовом дыму, в котором хаотично двигались тонкие потные тела. Снаружи над окошком кассы висел жёлтый фонарь и освещал наши лица: Олежек, Рома, мы с Артёмом. Олежек пожал каждому руку, потрепал Артёма по плечу и сунул в окошко мятую купюру. Заговорщически постучал пальцами по карману и подмигнул, мол, тут дойти до танцевальной кондиции будет дешевле. Будто кассиру не всё равно. Рома достал шоколадку, и мы по очереди хлебали лимонную водку из узкого горлышка. Артём отказался.
— Как там дела в интернете, хакер? — подмигнул Рома.
Артём ответил что-то, но я не расслышал.
— Если удачно всё пойдёт, погуляешь часок? — спросил Олежек и протянул руку. Артём не ответил, но вложил в ладонь ключ от квартиры.
— Коней попридержи! — Рома легко отобрал ключ и вылил в горло остатки водки. — Ну, идём? У кого билеты? У меня же, точно.
Вечер, как один из многих до и после. Каждая пятница, а иногда и суббота были приблизительно такими, только сценарии не всегда совпадали. Сегодня Олежек отыгрывал мажора. Он светил стянутым у отца неработающим сотовым телефоном. Делал вид, что платит картой — ярким, давно заблокированным пластиком какого-то мутного банка, рассылающего кредитки почтой, а потом совал полтинник флегматичному бармену. Рома был рядом и через слово упоминал то Москву, то Дубай. Я с умным видом молчал рядом и попивал виски с колой без виски. Наша компания быстро обрастала девушками. Их плохой макияж в искусственном свете был восхитителен, а имена — Карина, Снежана и Анжела — под влиянием “лимонной” казались сказочными. Впрочем, сомнения в их подлинности оставались.
— А ваш друг?
Анжела указала тонким пальчиком на Артёма, подпирающего стену в метре от нас.
— Он одинокий волк, — Рома аккуратно обхватил талию девушки и подмигнул.
— Тоже из столицы?
Олежек серьёзно кивнул.
— Из самого Кремля.
Карина засмеялась, прикрывая рот ладошкой.
— Можно твой виски? — спросила она. — Попробовать.
Я протянул стакан. После пары глотков со следами помады он вернулся ко мне.
— Крепко.
— “Джек Дэниэлс”, — уточнил я, нисколько не удивившись.
— Потанцуем?
Мы растолкали себе место ближе к центру. Девушки уместили сумочки в середине круга. Я оглянулся. Артём пропал. На его месте уже целовалась взасос какая-то парочка.
— Я сейчас.
Рома поймал меня за плечо.
— Слышь, да хрен с ним. Ключ у меня.
— Я скоро.
— Девочки заскучают, — крикнул он вдогонку, но его заглушили накатывающие волны drum and bass.
Артёма я нашёл на улице. Он перегибался через перила и рассматривал что-то внизу.
— Плохо? — я подошёл к нему.
— Не. Я ж не пил.
— Точно. А хочешь?
Он неуверенно покачал головой.
— Ты знал, что мы постоянно видим свой нос? Просто мозг стирает его из картинки, чтобы он не мешал нам. Интересно, правда? Сколько, наверное, ещё вещей мы просто не замечаем, потому что не хотим их видеть.
— Точно всё хорошо?
— Само собой. Ты чего тут?
— Искал тебя.
— Хомяк на месте, — он засмеялся.
Я улыбнулся, хотя не понял.
— Может, правда выпьем чего-нибудь?
— Не сегодня. Давай потом. Однажды как-нибудь. Самое дорогое, что будет в баре.
— Ты планируешь стать миллионером? — усмехнулся я.
— Нет. Но я планирую дожить до момента, когда мы просто зайдём в бар и сделаем это.
Я всё ещё не понимал.
— Иди. Там девчонки тебя потеряли. Ключ у Ромы.
— Идём с нами, — сказал я.
— Подышу ещё немного и приду. Там душно.
Я похлопал его по плечу и скрылся в клубе.
Артём пропал. Его нашли четыре дня спустя в соседнем районе. Он был всё в той же футболке, бродил в развалинах монастыря, страшно хотел пить и фотографировал старые купола на дешёвую “мыльницу”.
5
Внутри он казался куда больше, чем снаружи. Уже не осталось занавеса на сцене, и кто-то выломал из неё пару досок, а кресла в партере местами лишились бархата и наружу просвечивал деревянный скелет. Но странное величие запустения сохранялось и тут, в театре, не слышавшем звонков и не видевшем ни актёров, ни зрителей уже много лет. Ложи в три яруса обступали меня, уместившегося в относительно целом кресле. От единственного фонаря над сценой расползались тени.
— Охренеть! — Штерн бросил папку в кресло, подняв облако пыли. — А что с нашей аудиторией? Тут, конечно, почище, но всё же.
— Здесь холодно, — Лера Гоголь потирала предплечья и демонстрировала Полине “гусиную кожу”.
— Я специально позвал вас сюда, поняли? — сказал я, располагаясь за шатким столом на сцене. — Ключ выпросить было непросто. Сказал, что мы театральный кружок.
— Мда, — Егор-мажор уместил ноги перед собой на спинке кресла.
Лера всё ещё потирала руки.
— Я надену пальто.
Нытики.
— Все в сборе?
Они долго рассаживались, мешая друг другу, жалуясь на холод, пыль и неудобные сиденья. Предлагали переместиться на бельэтаж. Я направил осветитель прямо на них, и все, наконец, замолкли.
— Приобщаемся к высокому, — сказал я. — Надеюсь, с заданием все справились?
Лера собрала листочки и положила их стопкой передо мной на стол.
— Лекция сегодня будет? — поинтересовался Штерн.
— Обязательно. Поговорим про завязку и кульминацию, — больше я прочесть ничего не успел.
— Писать тут неудобно.
— Тогда запоминай.
Я пробежался глазами по листочкам, перетасовал их и угрожающе поднялся.
— Это чьё?
— Моё, — Лиза узнала свой вырванный из тетради лист.
— Цитирую: “Этот город был наполнен холодом, тенями и прокисшими мыслями. Они струились холодными потоками вместе с дождём и втекали в каналы. Город был сер, наполнен тоской...” — я отложил листочек и выразительно взглянул на Лизу. Та вздрогнула. — Это твой текст наполнен тоской, а не город. Вот скажи мне, про что это?
— Про... Питер.
— Очень хорошо. Ты там была?
— Нет.
Я кивнул.
— Значит, ты пишешь про место, в котором не была, но излагаешь так, как себе его представляешь. Очень хорошо, допустим. Вот только знаешь, в чём загвоздка? Мне как читателю плевать на этот город, который тут даже не упоминается, и на то, как ты его себе представляешь. И на поток мыслей твоих мне тоже глубоко плевать. Я ощутил невероятную потребность выпить литр водки и залезть с головой под одеяло после прочтения. Чем конкретно ты хотела меня тут зацепить? Описанием города, в котором я был одиннадцать раз, а ты только по телевизору видела? Забудь! И вы все забудьте ваши фантазии и потоки мыслей о местах, о которых вы представления не имеете. Они никому не нужны.
— А о чём тогда писать? — выкрикнул Штерн.
— Да хотя бы об этом месте. Мы сидим тут, видим каждую пылинку.
— Ощущаем, как тут темно и холодно, — добавила Гоголь и поёжилась.
— Хотя бы так!..
Штерн зачем-то поднял руку.
— Вежливость? Или выйти в туалет?
— Хотел заметить. Это место построил один никчёмный алкоголик, который умер то ли от холеры, то ли от сифилиса незадолго до революции и больше ничем в жизни не отличился.
— Рот прикрой, — посоветовал я. — Он был меценатом. Планктону вроде тебя не понять. Кстати, как его звали?
— Родион Сабуров.
— Вот. Иначе и имени бы его не помнили.
Я взял следующий листок.
— Моё не читайте, оно такое же, — сказал Лёша. Сегодня из-под его маски выглядывал нос.
— Ясно, неуд, — я перевернул лист. — Лера Гоголь.
— Я не Гоголь.
— Опять за старое. Читаем: “Я съела гвоздь, зажаренный в опилках, порезанный на тысячу частей”, — я быстро свернул листок вдвое и отдал ей. — Ладно, я ни хрена не понимаю в поэзии, но начало цепляет. Эй! А ну, прекратить!
По щекам Лизы бежали слёзы. Она мелко дрожала. Лёша держал её за руку и смотрел на меня самым ненавидящим взглядом, какой я когда-либо видел.
— Ты из-за каждого недокритика сопли распускать будешь? Слушай меня: работай лучше и не давай им повода.
— Считаете себя недокритиком? — уточнил Штерн.
— Я писатель. Перейди-ка по вот этой ссылке, — я нацарапал прямо поверх его листочка адрес сайта, с утра присланный сонным Никитой, — и убедись.
Штерн полез в телефон.
— Ладно, Полина, что у тебя?
— Можно, я сама? По памяти?
— Валяй.
— Тёплое лето две тысячи семнадцатого года я провёл в загородном доме любовника своей жены...
— Вот! Слышали все? Локация, дата, сразу два персонажа и интрига — всё в коротком предложении. Вот этого я у вас и просил! Полина, если ты напишешь такой роман — буду просить почитать.
Она подняла на меня глаза, в которых читалось удивление от неожиданной лести.
“Думает, что я хочу её трахнуть. Чёрт! Хочу…”
Я отошёл на пару шагов назад, уставился на Егора-мажора.
— Слушаю, Рауль.
Он улыбнулся и поднял вверх большой палец.
— Дюк? Отсылка на то, что я хочу быть журналистом?
— Нет. Просто не помню, как тебя зовут. Начинай.
Я отдал ему его листок.
— Тоже я, да? О’кей, — он прокашлялся и выдал не своим голосом: — Я очень стар...
— Это не твоё. Что-нибудь посвежее.
— Хорошо. Мне было одиннадцать, когда я узнал, что слово “козёл” обозначает ещё и животное.
— Лучше. Грубо, но прямо в цель. Ну, а ты, Сыч?
Сыч сидел в темноте, только его руки и нос выхватывал свет фонаря. Он был одет всё так же — джинсы и серый свитер, натянутый почти до глаз. Да, ошибки быть не могло. Он одет один в один, как тот манекен в заброшенной школе, и только идиот вроде меня мог не заметить этого сразу.
— Я никогда не читал книг без картинок, — начал он.
— Особенно тех, где речь не идёт о сиськах, — продолжил я.
Гоголь засмеялась в полный голос. Остальные удивлённо уставились на нас.
— Коллективный разум? — предположил Штерн.
— Нет. Просто я уже слышал это.
— Плагиат?
— Заткнись.
Сыч развёл руками и стянул горловину свитера с лица. У него был маленький подбородок и аккуратно подстриженная эспаньолка.
— Наконец я могу подышать, — сказал он.
— Что происходит?
Ни я, ни Сыч не ответили. Внутри нашего маленького литературного кружка мгновенно образовался тайный клуб.
Текст Штерна мы пропустили, сразу перешли к лекции и вопросам. Я был рассеян, отвечал невпопад и путался в терминах. Потом объявил, что занятие окончено.
— Ладно, ваш рассказ неплох, — признал Штерн, застёгивая куртку. — Даже хорош.
— То-то же.
— А ещё есть?
— Это как будете себя вести.
Собирались все. Только Сыч не торопился.
— А задание, — напомнил Штерн.
— Да. Точно. Скоро День города. Я хочу, чтобы каждый написал небольшой текст или стих, — я выразительно взглянул на Леру Гоголь, — об одном из любимых мест в Старонавинске. Конкретно вашем любимом месте, а не том, любовь к которому внушали на уроках по родному краю.
— Ясно, шеф, — отсалютовал Егор-мажор. — Сделаем.
— И ещё. Я тоже участвую, — немного потухшим, как мне показалось, голосом сказал я. — Да, не смейтесь и не злорадствуйте. У меня такое же задание, как у вас, но я ни черта не знаю о вашем городе. Буду рад небольшой экскурсии от добровольца. Кто? Почему не вижу леса рук? Желающие? Полина?
Полина раскинула руками.
— Ну да, разумеется! Почему бы и не я!
— Отлично. Послезавтра в час. Встречаемся здесь.
Один за другим они покинули ветхий зал. Сыч остался.
— Как давно ты его видел? — спросил я.
— Две недели назад. Дал две тысячи и велел ходить так на лекции, если они будут у человека по имени Игнат Сергеевич. Я рад, что вы, наконец, распознали подсказку. Могу вернуться к толстовкам. Это квест, да?
— Что он велел передать? Как он выглядел? Он вообще в порядке? Когда ты в последний раз видел его?
— Оу, тише вы! Я не успеваю. Выглядел счастливым и усталым, как я, когда код допишу к утру, и он нормально скомпилируется. Вроде в порядке, больным не казался. Попросил так вот странно одеваться и ещё сделать в фоторедакторе коллаж с Каланчой Цапой. С тех пор не видел его ни разу. Встретиться мы тоже не договаривались и телефона он не оставлял.
— Ясно, — озадаченно сказал я.
— Послушайте, это же всё не ради квеста, да? Вы правда преподаватель и писатель? И курсы настоящие?
— А? Да. Это само собой.
Сыч удовлетворённо кивнул и полез в сумку. Оттуда он выудил очень древний и очень потёртый ноутбук, купленный, видимо, на блошином рынке рублей за пятьсот.
— Это вам. Артём передал.
— Для тебя Артём Викторович, понял? Хотя кого я обманываю… Артём он и есть Артём. Спасибо, — я пожал цепкую руку. — Слушай, а тебе это всё зачем? Ты же вроде бы программист.
— Нравится, — он пожал плечами и направился к выходу.
* * *
Артём был в своём репертуаре. Когда начинало казаться, что вот уже разгадка его ребуса близка, он макал лицом в холодную воду. Как сейчас, например. На ноутбуке стоял пароль, и войти не было никакой возможности. Да, я мог бы отправить его почтой Никите или попросить Сыча за отдельную плату покопаться и взломать, вот только мухлевать в квестах я не привык. Как и в работе. В жизни — бывало.
Я всё же ответил на входящий вызов Димы, хотя и без особого желания.
— Ты что, издеваешься? — начал он. — Я звоню тебе третий день.
— Я был занят.
— Настолько, что нельзя было перезвонить?
— Настолько.
Он помолчал в трубку, подбирая слова.
— Слушай, какая-то ерунда происходит. Тут с Олей беда.
Я молчал в ответ.
— В общем, охрана не пускала её домой. К тебе домой, понимаю. То ли молодой сотрудник и не знал её в лицо, то ли начальник в край озверел. В общем, был скандал. Не знаю, в курсе ли ты...
— Я просил никого не пускать ко мне. Оля была дома. Приняла душ и легла спать, мы созванивались. Мне неспокойно, когда меня нет рядом, и я просил охрану усилить бдительность, — звучало насквозь фальшиво, отчасти из-за моего спокойно-серьёзного тона, но Дима то ли купился на это, то ли делал вид, что ничего не понимает. — Так она была не дома? Странно. Позвонила бы тебе. Вы же вроде, — я сделал паузу, — общаетесь.
— У неё телефон сел. Ни позвонить, ни такси вызвать, а было поздно… только пешком. Она психанула и осталась сидеть прямо там, на бордюре, возле поста охраны. Сказала, что не сдвинется с места, пока её не пустят домой. Был дождь. В общем... Новый охранник связался с начальником, тот — со мной. Долго объяснял, что у него чёткие инструкции, за соблюдение которых ему платят. Потом я приехал сам. Ты знаешь её. Если она психует и что-то вбила себе в голову…
— Она все ещё там, хочешь сказать?
— А тебе вроде как весело? Нет, я забрал её к себе, но на уговоры потратил почти всю ночь. Она промокла, и ей было холодно.
— У тебя нашёлся свободный диван? — уточнил я.
— Утром у неё поднялась температура и начался сильный кашель. Я отвёз её в больницу.
Где-то там в сотнях километров от меня кипела какая-то странная жизнь, о которой я узнавал из обрывков разговора с Димой. И понимал, что мне абсолютно всё равно и до смерти скучно.
— У неё воспаление лёгких. Сейчас уже лучше... Ты приедешь?
— Извини. Дела. Передай привет и пусть выздоравливает.
— Ну, разумеется.
Мне показалось, что я услышал скрип зубов.
— И вот ещё что. Переведи мне денег с резервного счёта. Из моей доли, само собой, — я назвал сумму.
— Сколько?!
— Просто сделай.
— Слушай, ты нашёл там себе женщину, да? И молчишь. Всё верно?
— Всё так и есть. Пока.
Где-то в глубине, под самым желудком заворочалась совесть. Я плеснул в неё треть стакана коньяка и кинул туда же дольку лимона. Коньяк был мерзкий, и за последние лет десять я пил его впервые. Но ничего другого в магазине не нашлось.
Я набрасывал текст ко Дню города. Получалось или пафосно, или глупо. Или и то, и другое сразу. В общем, какой коньяк, такой и текст. Это в кино писатели не просыхают и выдают шедевры. Ну, и бородатые классики так могли. В реальности для вменяемого текста нужна свежая голова. Жаль, не подумал об этом раньше. Но клин клином, как говорится. Я налил снова. Взглянул на лимон и понял, что нужно искать себе ужин. Время и солнце за окном неумолимо подсказывали, что скоро хмурые продавщицы безжалостно перевернут таблички на дверях и примутся за кассы.
На моём ноутбуке, в отличие от артемовского, пароля не было. И хорошо, не то пришлось бы постоянно его вспоминать и менять. Я открыл вкладку с лекциями по литературному мастерству, вяло полистал и отправил в закладки. За ней была страница Артёма. Жизнерадостный дурень… Поиск зацепок на ней ни к чему не привёл. Но посмотреть нетрезвым взглядом стоило. Непонятно как через пару минут я уже искал профиль Полины в той же соцсети. К счастью, его там не оказалось. Ещё не хватало пускать пьяные слюни на фото в купальнике.
— Ты не настолько жалкий, Игнат, — напомнил я себе и зачем-то открыл свой сайт. Он блестел свежестью, успокаивал пастельными тонами. Задумчивое фото меня на фоне гор подтверждало: я не жалкий тип. Оба моих рассказа были выделены тенью и слабо подсвечивались при наводке курсора. Первый назывался “Хомяк” и не слишком завуалированно он был написан про Олежека, Рому и Артёма. Когда-то Артём придумал для него забавное начальное предложение, которое я после убрал: “Я никогда не читал книг без картинок, особенно тех, где речь не идёт о сиськах”. Второй был мрачным, барным и утопал в описаниях алкоголя.
Я покосился на бутылку. Но вместо очередной порции коньяка накинул куртку и отправился в синий вечер.
В парке было темно, холодно и опасно. Но почему-то тянуло именно туда. На мгновение даже показалось, что именно там и именно сегодня я найду ключевую зацепку к квесту. Или встречу Артёма, живого и здорового. И мы выпьем самое дорогое, что найдётся в баре, как собирались однажды. Но Артёма в парке не было. Вместо него был вечерний осенний сумрак, свет одинокого фонаря над мокрыми лавками. Тёмное облако поднималось над тем местом, где должна была стоять, пугая детей, Каланча Цапа.
Дико хотелось есть. Я присел на лавку, соображая, что ещё может быть открыто и где принимают не только наличные. Немного ориентироваться в Старонавинске я научился. За моей спиной — дома, а за ними — заброшенная школа. Слева от неё — банкомат. По дороге прямо — бар. По левую руку — гостиница. Минутах в десяти от неё — университет и театр. А прямо передо мной — гогочущая толпа, среди которой Полина в синем пальто. Увидав меня, они притихли. Сработало представление “свой-чужой”, и они медленно двинулись по касательной, всё ещё с подозрением поглядывая на меня.
Самое время сделать несусветную глупость.
— Полина! — позвал я.
Она услышала, но обернулась не сразу.
“Не тот это город и не то общество, где можно иметь друзей другого пола. Где принято дружить с бывшими. Где можно позвать по имени девушку, идущую со своим парнем, и завести светскую беседу. Совсем не тот”. Голос внутри продолжал мне нашёптывать прочую ерунду, похожую на завязку какой-то повести о нравах провинциальных городов. Но коньяк накрывал с головой говорящего внутри, и до меня доносилось только невнятное бульканье.
— Чё надо? — он пришёл с ней и говорил за неё. А звали его... Костя или как-то так. Сегодня он не выглядел карикатурно. Вполне приличная куртка и джинсы. Видимо, отморозил причиндалы в трениках. Глаза всё ещё рыбьи — этого не отнять. Он держал своей клешнёй запястье Полины. Тонкое белое запястье, на котором покачивался невесомый браслет-цепочка. Синее пальто ей очень шло. Из-под него выглядывали идеально ровные ножки в чёрных колготках. Какой-то дурак внушал мне однажды, что колготки исправляют почти все недостатки женских ног. Недоделанный эксперт. У ног Полины вообще нет никаких недостатков. На лакированных носках её полусапожек я видел отражение фонаря.
Заметил, что я пялюсь на её ноги? Кажется, нет. Я умею останавливать время в своей голове. Глупым рыбам не понять.
Я перевёл взгляд на её лицо. У Полины оно было, как обычно, непроницаемым. Только уголки губ слегка выдают внутренний смех. Её вовсе не смущала компания дурацкого Кости. И моя тоже.
— Полина, вы придёте на мероприятие в День города? Мне нужно готовить список.
— А я её куда-то отпускал? — заготовленная фраза для меня. С таким же успехом он мог задрать ногу и пометить полу её пальто.
— Тоже приходите, — я был предельно дружелюбен. Тень улыбки в уголках губ Полины вдруг стёрла и пьяный гнев, и тупую ревность ни к месту, и желание быть агрессивным. Она слегка заметно кивнула. Спросить, всё ли в силе завтра в час, было бы уже перебором.
— Обязательно, — сказал в пустоту её кавалер.
Я не стал провожать их взглядом. Закрыл глаза и откинулся на спинку лавки. В голове поплыли образы городка столетней давности, зернисто и мутно впечатанные в мою память из чёрно-белых фотографий. Фабричные рабочие, лошадиные повозки на брусчатке посреди размытых обочин, чопорно-элегантные дома, ещё не украшенные трещинами и пятнами отколотой штукатурки. И, разумеется, нелепый театр, на который изумлённо оборачивались рабочие, извозчики и даже лошади. Ни одной афиши и ни одного представления. Вечное ожидание.
А слева от него — универсам. Работает до одиннадцати. Как я мог забыть?
Оторвавшись от лавки, я поплёлся к выходу из парка.
6
Старенький ноутбук не принимал ни один известный мне пароль. Он был равнодушен ко всяким понятным только мне и Артёму фразочкам, спискам любимых фильмов и книг и датам дней рождения. Отчаявшись, я взглянул на последний пункт заданий к квестам: “Повтори латиницу”, — и попробовал ввести то же самое на английской раскладке, но ноутбук послал меня и выключился. Без зарядки эта древняя машинка долго жить не могла.
А ведь можно было понять, что Артём глупых ошибок не делает, и через пункт прыгать нельзя. Если сказано — выучи китайский, значит, сиди и учи. Понять бы только, зачем это делать.
Я промучился до обеда, понимая, что заняться особо больше нечем. Маленький конспект лекции, собранный из разных источников, с моими пометками и дополнениями я разослал на почтовые адреса своих учеников. Только от Сыча пришло ответное: “СПС”. С низких туч моросил дождь, размывая приличные на вид улицы и превращая их в болота. Опытным взглядом проектировщика я отмечал из окна места, где не хватало ливнёвок, ругался на подрядчиков, хотя и понимал, что сам сэкономил бы именно на них. Дождь — не форс-мажор, а лужи высохнут.
Китайский! Под финал квеста Артем решил явно вынести мне мозг.
От безысходности я скачал самоучитель. Долго пялился в экран телефона, по которому ползла еле заметная трещина. Узнал, что китайцы и японцы могут понять письменную речь друг друга, но устную — никогда, прочёл поучительную сказку про Ши и зачем-то заучил пару иероглифов. Один был забавный, он изображался как дерево с ртом и означал идиота.
— Чем я занимаюсь?
Стены номера ответили молчанием, посчитав вопрос риторическим. Я в сотый раз подошёл к окну, отдёрнул пыльные шторы, которыми отгораживался от хмурого полдня. Серый день пробрался в номер, пристыдил включённым светом и показал мокрые крыши за окном. Если приглядеться, можно было различить конёк театра над грязно-жёлтыми домами. Как и столетие назад, он возвышался над городом и смотрел с превосходством на более поздние, но быстро ветшающие дома.
“Умели строить”, — подумал я. Если бы я так строил, то остался бы без бизнеса. Совершенно нечего было бы сносить и переделывать через пару-тройку лет.
— Ну и дурак, — сказал я вслух, почему-то не смущаясь того, что разговариваю сам с собой. — Ещё лет двадцать, если не будешь злоупотреблять всякой покупной дрянью вроде этого коньяка, тебя с почестями закопают, дома твои развалятся и вряд ли кто-то установит в парке или на стене табличку “Зодчий Полозов И.С.”. От тебя даже строительной пыли не останется.
Я впервые вздрогнул от собственных слов. И, как обычно, послать самого себя подальше не вышло. Этот кретин с похмельем внутри меня был тотально прав.
— Заткнись, — сказал я на всякий случай.
Пессимистичный кретин и не думал возражать. Он указал мне на окно, за котором торопливо перебегал пустую улицу, накинув капюшон на голову, Артём!
— Твою мать!
Я выскочил из номера, забыв закрыть дверь, и полетел вниз через две ступеньки.
— Ключ! — крикливо напомнила вахтёр, но её визгливый голос быстро остался где-то позади.
Конечно, его синей толстовки уже нигде не было видно. Я быстро огляделся, заметил свернувший за угол силуэт и побежал туда.
В дождь тут на удивление мало машин. Словно жителям Старонавинска особо и некуда ездить, но в хорошую погоду каждый выгоняет на улицы свой автомобиль, чтобы похвастать. В плохую погоду зрителей нет, и все сидят дома. Или, как я, бегают по мокрым аллеям и дорогам-рекам в поисках померещившегося прохожего.
Нет, не померещился. За углом я увидел его. Он шёл, согнувшись и вжав голову в плечи. То, что это не Артём, я понял, только догнав его и поравнявшись. На меня смотрел орлиный нос и глубокие, близко посаженные глаза.
— Чего надо? — поинтересовался он.
— Обознался.
— А, — псевдо-Артём оглядел пустую улицу, словно забыл, куда шёл, и кивнул мне вопросительно. — А закурить есть?
— Бросил.
Он пробубнил что-то про то, что это правильно, и исчез в подворотне. Я остался один посреди перекрёстка. На меня пялились окна дурацкого театра и Егор-мажор, сидевший под козырьком на ступенях закрытого университета.
— Заждался. Чего опаздываете?
— Погоди. Мы что, договаривались о встрече?
— Здрасьте, а экскурсия? — Он поёжился и накинул на голову капюшон. — Погодка — хрень, но дождь вроде перестал.
Точно! Дырявая память.
— Подожди, а Полина...
— Занята. Меня попросила. Я из дома свалить только рад, вы не думайте.
Чёрт!
— А если бы я не пришёл?
— Я бы позвонил.
И все мои идеи о тайных знаках и неслучайных случайностях посыпались в отхожее место.
— Ладно, идём. Только забежим в кофейню, хочу чего-нибудь горячего.
— Не вопрос.
Егор-мажор не жался от холода и не сутулился. От необходимости показывать мне город тоже морально не страдал.
— Короче, вот театр. Построен Родионом Сабуровым. Это то ли купец, то ли дворянин какой-то. В каком году — точно не помню, но давно. Никогда не использовался по назначению. Прикиньте, да? Театр — и ни одного представления. А кому их тут показывать? Папаше моему? До войны вроде ДК тут был, пока новый не построили. Потом недолго Дворец пионеров с разными кружками, пока крыша не потекла. Сейчас пустует, значит. Снаружи красивое, сами видите. Внутри — дыра дырой. Тоже видали.
Зелёное здание равнодушно смотрело на нас, упираясь в землю гладкими колоннами. У тяжёлых деревянных дверей темнела какая-то табличка. Наверняка с годом постройки. И вряд ли хоть кто-то пытался её прочесть. Мне стало обидно за слова Егора о лучшем здании их паршивого городка, но театру было всё равно.
— А тут купеческий дом. К купцам отношения не имеет, его незадолго до войны построили. Просто красивым вышло, вот и назвали так. Сейчас там аптека и ремонт обуви, — он взглянул на мои кроссовки. Я тоже. Неактуально.
— Откуда знаешь?
— В школе реферат делал.
— Тяга к журналистике оттуда?
— Типа того.
Купеческий дом блестел пятнами точечного ремонта и походил на пегую корову. За деревянными рамами кипела работа и играла музыка.
— А тут что? — я кивнул на плешивый баннер, натянутый на спрятанный дом.
— Руины. Стены одни и балки. Спрятали к Дню города.
— Значит, не ремонт?
Он усмехнулся.
— Кофейня. Но тут дорого.
— Как-нибудь справлюсь.
Улица поднималась вверх. Чем дальше от центра, тем более низкими и убогими были дома. Попалась церквушка напротив заколоченного магазина. Вполне целая лавка под ивой оказалась почти сухой.
— А это что? — спросил я.
— Понятия не имею.
— Тебе бы в экскурсоводы податься.
Мы пили кофе в тишине, слушая, как шуршит на ветру ива. Я безуспешно пытался прочесть название часовни на серебристой табличке. Буквы расплывались в невнятную туманную вязь.
Егор-мажор пожал плечами.
— Расстроились? — спросил он.
— Из-за твоих познаний о городе?
— Что Полинка не пришла.
Я промолчал.
— Она хорошая и милая. Только не в моём вкусе. Но вы её не обижайте, хорошо?
— А то доберёшься до меня и переломаешь ноги? — усмехнулся я.
— А то вам самому потом будет стыдно.
— С чего ты взял, что мне есть до неё дело?
Егор вздохнул, допил кофе и отправил стакан в урну. Метров пять. Талантище.
— Не думайте, что вас окружают одни идиоты, ладно?
Моралист хренов.
— Моралист хренов, — сказал я.
— Что есть — не отнять.
Я задумчиво покачивал стакан. Остатки приторного и неоправданно дорогого кофе плескались по донышку.
— Зачем тебе в журналистику? — спросил я. — Из-за ненависти к отцу?
Он пожал плечами.
— Я его не ненавижу. По крайней мере, не так, как Лёшка своего. Он про него пишет свои опусы, не догадались?
Болвана кусок. Это я про себя. Последний глоток кофе встал в горле комком.
— Просто я его не понимаю. Знаете, он маме изменяет, и об этом известно всему городу. Вот и вам теперь тоже. Если бы ей не было это до фонаря, то я бы, наверное, тоже злился.
— Значит, дело не в этом?
— В деньгах. Вот вы бы стали жить, как ссаный нищий, ворочая бабками, как у него? Просто чтобы вложить их снова и трястись каждый день, чтобы не прогореть?
— Я так и живу, — сказал я.
— И что, счастливы?
— Я сильно похож на счастливого человека?
Егор не нашёлся, что ответить, и уткнулся взглядом в носы своих белых кроссовок. Каким-то чудом он не запачкал их за всю дорогу.
В десятке шагов от нас темнела ржавая остановка, перед которой стояли в клубах дыма и потоках бессмысленных разговоров маршрутки и их угрюмые водители. За бледно-голубым, как кусок неба, домом — мост и выезд, а дальше — зелёное море леса, который упирался прямо в низкие тучи.
— Она ловко провоцирует вас, — сказал, наконец, Егор.
— Знаю.
— Тот рассказ про шлюху...
— Тебя это не касается.
— Да нет, касается! Я просто хочу знать.
Я взглянул на него.
— Ну, что?
— Зачем вам это? Зачем вам пиявка, которая просто присосалась к вашему здоровью и деньгам? — он говорил явно не про Олю, я делал вид, что не замечаю этого. — Почему нельзя найти ту, которую вы будете просто любить всю жизнь, с которой будете счастливы не потому, что она благодарит вас на коленках за новую модель телефона.
— Наверное, потому что у меня уже была такая.
Он осёкся и больше не задавал вопросов. А я поглядывал на урну, прицеливаясь и думая о том, как не опозориться с первого броска.
— Давайте, — он протянул руку за моим стаканом.
Пора было идти, но выходить под моросящий дождь не хотелось.
— Ну, давай, спрашивай. Вижу, что хочешь.
— На что это похоже? Когда вам за сорок.
Я усмехнулся, потом засмеялся. Егор ждал пояснений и улыбался в ответ.
— Быть ржавой “Волгой” на трассе среди болидов, где каждый снисходительно-заискивающе улыбается тебе и похлопывает по плечу, проезжая мимо, но в душе хочет, чтобы ты просто свалил с трассы на хрен на вечный пит-стоп.
— Вот теперь вижу!
— Что?
— Что вы писатель. Настоящий.
— Это само собой.
Он хлопнул себя ладонями по коленкам.
— Ладно, идёмте. Покажу ещё пару мест. Есть фонтан неплохой. Неуродский, что странно, сквер. Один прикольный дом старый. Его папаня хотел выкупить и торговую точку там влепить, но обломался.
— Заманчиво, — сказал я.
— Ну, рядом есть беседка с часами и китайский дом.
— Какой? — не понял я.
Егор-мажор махнул рукой.
— Просто его так называют. У него уголки крыши вверх завернуты. Как у китайцев. Сами увидите.
Дом и правда был необычен. Банальные гладкие стены и узкие окна, но какой-то шутник-архитектор аккуратно выгнул крышу, мгновенно придав невзрачному зданию восточный антураж. Под козырьком темнели цифры года постройки: “1889”.
— Ничего про него не знаю, врать не буду, — сказал Егор.
— А и не надо. Всё, что нужно, я вижу. Где можно раздобыть разрядку от старого ноутбука?
— У Сыча, ясен пень.
* * *
Мероприятие в честь Дня города казалось мне чем-то очень значимым, но на деле его скомкали и урезали дважды. Сначала тем, что отказали в переносе под крышу, и поредевшая втрое публика с остатком энтузиазма в глазах смотрела на нас из-под зонтов. Потом неполадками со звуком. Хорошие колонки заменили на хрипящее недоразумение, и это заняло губительных для любого начинания полчаса. Из больших персон заявился только зам зама главы администрации и начал с перенасыщенного статистикой и пафосом доклада.
— Все тут? — спрашивал я третий раз и косился на Полину. — Все готовы?
— А вы?
— Я был пионером. Спроси ещё раз.
— Динозавр.
Не знаю, кто сказал последнее, но подозревал Штерна.
— Лера Гоголь здесь?
— Не вздумайте объявить меня так.
— Надеюсь, стих без жареных и съеденных постфактум гвоздей.
Лера поправила платье, ещё раз пробежалась глазами по листку и спрятала его в ладони сложенным в несколько раз.
— Как я выгляжу?
— Тебе не всё равно? Ты поэт.
Полина оттеснила меня в сторону, поправила тёмный локон на голове Леры.
— Красавица. Покажи им!
Я пересчитывал своих учеников. На импровизированной сцене перед театром носились с цветами и грамотами. Слышались жидкие овации и помпезная музыка. Администратор заглянул к нам и нервно замахал руками. Мы выпроводили Леру под слабые протесты. Через минуту её тихий голос донёсся из-за приоткрытых дверей, набирая мощь и поднимаясь над площадью.
— Не пойму... одна там и пятеро здесь… кто-то потерялся, — сказал я.
Полина, не моргая, смотрела на меня.
— Лиза не придёт.
— Заболела? Печально.
— Нет. Она больше не придёт. Совсем.
— Постой...
Но поднялась суета. Егор оттащил куда-то Полину. Штерн с усмешкой развёл руками. Нарастающие аплодисменты врывались к нам с улицы. Я пытался задать вопрос, но мне мешали. Администратор снова замахала руками, вызывая меня на сцену.
Наверное, нет более тоскливого зрелища, чем никому не интересный концерт под дождём. Но со слов таких начинать точно не стоило. Будет забавно пару секунд, а потом станет неловко всем, включая меня. Я стоял среди колонн под крышей старого театра с листком в руках и хрипучим микрофоном. Пафосным амфитеатром справа от меня застыли дама в красном платье и дорогом полушубке поверх, скрывающая под слоем тонального крема возраст и безразличие на лице; администратор мероприятия, нервно считающий минуты до окончания своими внутренними часами, которые, помимо прочего, насчитывали бонусные очки и грядущие нагоняи за проколы; “аксолотль” в белом костюме и несколько коротковолосых субъектов, в которых я без труда различил меценатов и спонсоров.
— Друзья мои, — дежурно начал я. Не впервой говорить речи на торжественных открытиях объектов, где всё та же публика с вариациями в толщине тональника на лицах и количестве застёгнутых пуговиц на животах. — Искренне благодарен каждому из вас за терпение. Так долго и стойко ждать моей речи под дождём способен не каждый.
Раздались смешки. Искренние — с улицы. Нервные и услужливо-напряжённые — со сцены. Я заметил Леру. Она не ушла. Смотрела на меня и мяла грамоту в пальцах. Она и правда выглядела хорошо. И стихи её были, наверное, прекрасны. Жаль, такая невнимательная и самовлюблённая скотина, как я, их даже не услышал.
— Но один замечательный человек меня, к сожалению, не услышит. Тот, кто построил эту великолепную крышу у меня над головой и не дал промокнуть под октябрьским дождём. Я про человека, который не ваш земляк, но для города сделал хоть и странную, но великую вещь — построил его символ, — я указал рукой на фронтон театра позади меня. — Его звали Родион Сабуров. Наверное, вы часто слышали это имя, но не задумывались о том, кто этот человек на самом деле. Его называют мечтателем и ценителем прекрасного, но копнув глубже, мы увидим его настоящего. Родион родился в родовом имении далеко от этих мест. Его отец был дворянином другого склада и вместо жизни в долгах предпочел купить канатную фабрику, а затем и свечную. Обе достались Родиону в наследство, но вести дела он не умел. Почти не покидая имения, он вяло тратил накопленное отцом состояние и не интересовался тем, как идёт его бизнес. Когда ему исполнилось тридцать семь, вдруг, бросив всё, он решил отправиться в путешествие. Мы знаем, что путь его лежал через Старонавинск. Он жил в той самой гостинице, руины которой сейчас прикрыты баннером за вашими спинами. По какой-то причине он провёл тут чуть больше дней, чем рассчитывал, а потом его ждали другие города и страны. Но спустя год он появился здесь снова. И, к удивлению горожан и своих близких, начал строительство того, что мы знаем теперь как самое большое и прекрасное здание города. Известно, что тут он хотел услышать голоса столичных трупп и даже сам пытался приглашать актёров. Но вскоре он подхватил чахотку и умер в своём имении в возрасте сорока двух лет. Безумный и странный поступок? Возможно...
“Заткните меня уже, придурки. Я сказал всё, что хотел. Но надо же завершить какой-нибудь пафосной хренью”.
— ...возможно. Его беда в том, что он не сделал ничего действительно великого, но заслуга в том, что он попытался.
Реденькая толпа ожидала знака для оваций.
— Ладно. С праздником, Старонавинск! С Днём города!
Аплодисменты. Дежурная, словно натянутая на рамку, улыбка администратора. Он пытался забрать у меня микрофон.
— Ну, мы уверены, что в Старонавинске есть немало и других достойных людей, — вставил он свой кусочек речи, — постоянно следящих за благосостоянием города и граждан.
— Верно, — микрофон отнять у меня не так просто. — Например, директор филиала университета педагогики, воспитавший отличных учеников.
Растерянная, натянутая на рамку улыбка появилась и у него.
— И прекрасный поэт Лера... Лера.
Я, наконец, вернул микрофон и аплодировал вместе с вялой поддержкой, пока Лера Гоголь не спряталась за тяжёлой дверью.
7
Ноутбук жужжал изо всех сил и жадно впитывал заряд.
— Вам повезло, что я не выкинул весь этот хлам, — сказал Сыч, кивая на распотрошённую коробку с зарядными устройствами от очень древних машин. Как он дотащил её до моей гостиницы, оставалось загадкой. — Сказали бы модель сразу.
— Как я должен был её узнать? По нему ещё денисовские люди мамонтов искали.
Сыч кивнул. Он блуждал взглядом по стенам моей берлоги.
— Ну и дыра! У меня в общаге лучше.
— Знаешь, номера люкс в “Плаза” оказались разобраны. И, погоди, ты не местный? Почему общага?
Он будто виновато пожал плечами.
— Общежитие текстильной фабрики. Я там родился и живу. Когда стану великим айтишником, куплю пентхаус в столице, а пока комната на четверых и одну кошку.
— Не писателем? — уточнил я.
— И это тоже. Я не решил пока. Может, в свободное время.
Ноутбук, наконец, включился и выдал окно ввода пароля.
— Узнали?
— Попробуй восемнадцать восемьдесят девять.
— Говорите, как эти, англоязычные.
— Потрынди мне ещё. Подходит?
— А то.
В ноутбуке не было ничего, кроме банальной картинки с подсолнухами на рабочем столе. Даже корзина оказалась пуста. Единственный видеофайл с китайскими иероглифами вместо названия болтался в “Моих документах”. На превью застыло улыбающееся лицо Артёма.
— Чеши домой, — велел я.
Сыч обиженно всплеснул руками и сгрёб зарядные устройства обратно в коробку.
— На лекцию занесу, — я ткнул в шнур пальцем.
— Себе оставьте это барахло.
Я дождался, пока захлопнется дверь за расстроенным Сычом, рассчитывавшим покопаться в раритете, и включил видео. Картинка сразу ожила. Из хриплых динамиков вырвался звук.
Артём шёл по странной местности. За его спиной стояли маленькие домики с выбитыми окнами и выломанными дверьми, ржавые столбы с рамкой от ворот. Под ногами — это было слышно отчётливо — хлюпала сырая земля.
— Привет, — сказал он и дал мне паузу для ответа. — Если ты это смотришь, то ты действительно умный парень, хотя усердно скрывал это много лет. Вот на этом месте ты или злишься, или смеешься, в зависимости от времени суток и того, насколько ты трезв. Жаль, нет обратной связи. Зато посмотри, какая красота вокруг, — он обвёл камерой телефона низкие, заросшие колючим кустарником домики, странное кирпичное сооружение с конической крышей и унылую разбитую дорогу. — Вижу твой скептицизм. Точнее, не вижу — чувствую. А ещё — как ты ищешь подсказки в каждом слове. Расслабься и отмотай на начало. Их тут нет. Просто хотел передать тебе привет. Скоро увидимся, если не увидимся раньше, на что я не рассчитывал бы на твоём месте. Antau la kunveno. Не обижай Сыча — он славный парень.
Видео закончилось, оставив после себя кучу вопросов и разочарование.
“Скоро увидимся, если не увидимся раньше, на что я не рассчитывал бы на твоём месте”, — он всегда так говорил, намекая, что мне не удастся закончить квест другим способом, — найдя его самого. Всё верно: ещё ни разу не удавалось.
На всякий случай я перевёл название файла через телефон. “Скрытый” или “спрятанный”. Знаю я, Артём, что ты спрятанный. Сейчас назначу за твою поимку тысяч сто, будешь знать. Умник.
Ноутбук тихо кряхтел на столе, ожидая какой-нибудь работы. Или, как сказал бы Сыч, — ввода команд и данных. Я взглянул на свой “Мак”, всем своим видом показывающий, что он стоит дороже отеля, в котором я живу, и прикрыл его крышку.
— Не обижай дедушку.
Походил по комнате. И правда — дыра. Номера не должны быть такими узкими. Как в коридоре живу. И обои — сложно подклеить было? Старенький ноутбук следил за мной. Пыхтя, старался придать уюта моему жилищу своими подсолнухами.
— Ладно, — сдался я. — Хрен с тобой. И с вами умники, тоже. Думаете, ни на что не способен?
Я пододвинул ближе термос и остаток странного на вид сэндвича из магазина напротив. Можно не выходить до вечера. Я закатал рукава.
— Вот вам, горе-писаки. Читайте.
И текст буква за буквой поплыл по старенькому экрану ровными строчками, набирая темп.
* * *
— Хорошо сказали.
— Что ты там решил заявить, Штерн? — сделал вид, что не расслышал, я.
— На Дне города. Мощная речь.
— Подхалимаж — не твой конёк. Лучше продолжай писать порнографию. Открываем блокноты.
Шуршание наполнило аудиторию. Дни становились всё короче. Если раньше мою побитую годами физиономию и их полудетские лица освещал закат, то сегодня я включил свет. Лампы под потолком противно гудели и мерцали в какой-то неясной последовательности.
— Что будем писать? — спросил Егор-мажор.
— Одну фразу. Начали, диктую: “Я — писатель”.
Штерн вздохнул, Полина пожала плечами. Заскрипели шариковые ручки и карандаши.
— Справились? Что в этой фразе не так, скажите мне? Штерн.
— Это неправда, — предположил он.
— Нет, неверно. Прочтите ещё раз. Сыч!
— Это пока неправда?
Я покачал головой.
— Вы не видите проблему? Вы не станете писателем, пока не смиритесь с этой фразой. Пока не примете её, как и весь груз охренительно тяжёлых проблем, страхов, комплексов, отчаяния, который прилагается в комплекте.
— А если у тебя нет тиража? — спросил Егор.
— К чёрту твой тираж. Его и не будет, если ты не поймёшь, что ты писатель. А если поймёшь, то он тебе уже не важен.
Лера Гоголь подняла руку.
— Он в каждом из нас?
— Нет. Не в каждом. Покричите внутрь. Если он отзовётся, то писатель — ваше “Я”, если нет — то ваше ремесло.
Полина не сводила с меня глаз. Я хотел задать вопрос ей, но взгляд скользил по её немного короче обрезанным волосам, аккуратно заправленным за уши. Стрелки на глазах ещё не были такими аккуратными, а помада — такой яркой.
— Да, Штерн.
— А вы. В вас он есть?
* * *
— Ты заляпаешь свои ботинки.
— Я буду аккуратной. И это ботильоны.
— Тебя не хватятся вдруг?
— А тебя это так беспокоит?
Она оговорилась и случайно сказала мне “ты”. Конечно, сразу исправилась, и я сделал вид, что пропустил это мимо ушей.
Мы шли вдоль размытой дороги по посыпанной гравием обочине. Из глины и мокрого чернозёма торчали лысые кусты. Впереди маячили маленькие домики, упирающиеся в стену тоже лысеющего, как и кустарник, леса.
— Никогда не нашёл бы это место без тебя, — сказал я.
— Нашли бы. Но, может, не сразу.
На коротком видео была именно эта дорога. Я узнавал даже острые крыши домиков.
— Старые дачи, — пояснила Полина. — Был целый посёлок. Потом оказалось, что они никому не нужны. Раз в год одна из них горит — не традиция, случайность. Вон там есть тропинка, — она указала на примятую у обочины траву.
— Ты была здесь?
— Много раз.
Я промолчал.
— В городе негде жарить шашлыки, да и нельзя. А тут много места. Не говорите, что вы не любите жареное мясо.
— Нет.
— Нет?
— Стейки. Исключительно.
Она усмехнулась.
— А разница?
Я остановил её и взял за худые плечи, напряжённые под тонким пальто.
— Я не маньяк, но за такое кощунство утоплю тебя в ближайшем колодце. Как может поворачиваться твой маленький язычок, говоря такие непотребства?
— Ладно, слушаю.
— Стейк готовится внутренним жаром, после того как пламя припалит его со всех сторон корочкой. И каждый атом этого вкуса остаётся внутри. Ваши маринованные ослиной мочой куски жил из сельпо превращаются в уголь на шампурах, пока про них кто-нибудь не вспомнит, когда закончится пиво. Вот и вся разница.
Она засмеялась и полезла в карман за блокнотом.
— Ты будешь это записывать?
— Я много чего записываю. Я— писатель.
* * *
— Так вы писатель?
— Хватит! Теперь я тебя спрошу, Штерн. А ты? Когда ты делаешь домашнее задание по нашим курсам и садишься за лист бумаги, что ты ощущаешь?
Он притих и стал как будто меньше.
— Я боюсь до усрачки.
— Облажаться?
— Начать не так.
Я усмехнулся.
Полина всё ещё следила за мной взглядом.
— А ты? Почему ты молчишь?
— Я тоже боюсь, — негромко сказала она.
— Чего?
— Я боюсь вас.
Я осёкся. Посмотрел на притихшие лица.
— Почитайте нам что-нибудь своё, — попросил Егор-мажор.
* * *
В каждом домике из тех, к которым вообще можно было подобраться и зайти внутрь, царила разруха и ожидание скорой победы над усилиями человеческого труда. Деревянные стены, самодельные картины из рамок и журнальных страниц, свезённая сюда из квартир старая мебель, которую жалко выкинуть, — всё превращалось в труху и зарастало плесенью. Над дырами в полу угрожающе выгнулись пузырями обвисшие потолки. Ни записок, ни намёков. Даже следов недавнего пребывания никаких. Над дачами и лесом расползался синий сумрак.
— Ваш друг больной эстет, — заметила Полина.
— И не говори, — я впервые согласился и не вспыхнул в ответ. — Тут больше ничего.
— Почти.
Полина указала на круглое кирпичное строение с конической крышей, торчащее посреди пустыря.
— Что это?
— Старая скважина. Там почти ничего нет, но можем взглянуть.
Я провалился по щиколотку в затопленную водой ямку. Смачно выругался на весь пустырь. Сунув руки в карманы пальто, Полина ждала меня на пригорке.
— Осуждаешь? — я доковылял до неё, вылил из ботинка воду.
— Нет. Мне всё равно.
— На этот раз ты врёшь, не я. Тебе постоянно есть до меня какое-то дело. Ты всё время смотришь на меня. И задаёшь странные вопросы.
— Не помню, — она пожала плечами и направилась к руинам скважины.
— Нет, постой. Ну правда, подожди. Я не успеваю за тобой в мокром носке.
Она засмеялась. Подала мне руку. Я взялся за её тонкие тёплые пальцы.
— Так лучше?
— Нет. Я не могу понять, почему ты открыто не скажешь, что считаешь меня столичным придурком-богачом, который сходит с ума от безделья.
— Потому что я так не считаю. Это вы себя так видите. Мне всё равно, откуда вы и сколько у вас денег. И тем более, как вы проводите свой досуг.
— И тем не менее ты спросила однажды, сколько у меня денег.
— Просто женское любопытство.
Я с сомнением поморщился:
— В это я не верю. Такие, как ты, считают, что я ставлю себя выше вас из-за того, что у меня есть деньги.
— Такие, как я, — это девушки, провинциалы, нищие? Кто?
Я начинал злиться от того, что не мог подобрать ответ. Полина отвечала издевательски уверенно и точно на мои идиотские вопросы.
— Ладно, один-ноль. Но встречный вопрос можно?
Она пожала плечами.
— Я дам тебе денег. Сто тысяч. Или даже полмиллиона. Хорошо, миллион! Ты возьмёшь?
Полина пристально смотрела на меня, не отпуская мою руку, затем неуверенно покачала головой.
— Я так и думал!
— Что вы думали? Я просто не знаю. Я не знаю, зачем вы собираетесь мне дать такую сумму. Если вы меценат и хотите оплатить моё образование, я охотно возьму. Если просто глупый человек — подумаю. Если хотите переспать со мной, то нет. Я не проститутка. Если возмещаете моральный вред за то, что я вынуждена слушать идиотские вопросы и отвечать на них, то с радостью. И попрошу ещё.
Я вздохнул.
— Ладно, не злись.
— В этом и беда. Я и не думала злиться.
* * *
Как можно не верить в порталы, ведущие к другим измерениям и временам? В силу особой перегруженности головы всякого рода рутиной, как домашней, так и рабочей, на такие вопросы мы многозначительно пожимаем плечами и говорим что-нибудь философское вроде: “Всякое бывает”.
В моём кабинете порталов целых два. Один из них — это дверь, и ведёт она к домашним тапочкам и вечерним новостям из пыльного ящика, а другой — окно. В окне сереет Петербург начала XIX века, и изредка в офис через мокрое стекло заглядывает унылая лошадь проезжающего мимо кучера. Но смотреть на лошадь и далёкий шпиль Адмиралтейства у меня времени нет. За стенами Питер века двадцать первого с кучей контор и учреждений, в которых я, по долгу службы, провожу б’ольшую часть своей жизни. Изредка оторвёшься от бумаг, взглянешь на морось над низкими крышами и снова окунёшься в канцелярское болото.
А казалось бы — чудо! Но чудо настоящее — это сдать документы с первого раза хмурой девушке в окне Росреестра, чтобы не завернула без печати из Кадастровой службы или Горархитектуры, которые не очень-то нужны, но без частой отсылки к ним рискуют исчезнуть, как античные мифы. Лучше, конечно, прийти пораньше и честно подождать конца планёрки. Раньше они назывались пятиминутками и действительно длились несколько раз по пять минут, а теперь их величина является неизвестной в бюрократическом уравнении. Потом сдаёшь увесистый пакет, перепроверенный красным взглядом накануне вечером, и молишься различным высшим силам, пока хмурая девушка в белой блузке перебирает бумаги. У меня как представителя совсем среднего офисного звена целый небольшой пантеон. Обычно не срабатывает, и идёшь в лучшем случае переписывать, а в основном — по другим ведомствам.
А бывают совершенно заколдованные дни. Как сегодня. Горархитектура встретила меня во всём своём величии, прокрутив шестернями и поршнями и выплюнув на мостовую с комплектом просроченных бумаг. Девушка с пристальным взором ждала документов с печатями после двух, а я даже не был уверен, что получу их к концу месяца. В такие дни хоть на стену лезь. И я полез, только не на стену, а в окно. Приоткрыл рассыпающуюся деревянную раму (вставленную в окно, скорее всего, с обратной стороны) и выпрыгнул на мостовую. Знакомая лошадь просеменила мимо, из-под цилиндра взглянул на меня какой же унылый кучер. Я сунул руки в карманы, а документы — за пазуху и зашагал под привычной моросью по почти знакомым улицам, выискивая нужный указатель на стенах мокрых домов.
Губернский архитектор даже не взглянул на меня, размашисто прочертил пером свою фамилию на бланке, подышал на печать, разглядывая рыбьим взглядом скучающую муху под потолком. Стопочку банкнот, аккуратно прижатых к документу снизу, он принял, как родную, не обратив внимания на двухсотрублёвые дензнаки образца 2018 года. Я ликующе спел про себя вступление оперы “Аида” и удалился прочь.
Девушка в окне рассматривала следы от гусиного пера на белоснежной, хоть и помятой бумаге и имперскую печать.
“Оттиск нечёткий”, — сказала она, возвращая документ.
Я закончил читать, отложил листок в сторону и теперь смотрел на задумчивые лица.
— Что скажете?
Штерн переглянулся с остальными и поднял руку.
— Да, пожалуйста!
— Тут нет ничего из того, чему вы учили. Не вы ли говорили, что текст, начатый с вопроса или диалога, на полпути в мусорную корзину? Или вы хотели показать отрицательный пример? Тогда всё отлично! Мы поняли, как делать не нужно, — он откинулся назад и трижды хлопнул в ладоши.
— Ещё, — я заметил, что скрещиваю руки на груди.
Лера Гоголь развела руками.
— Рассказ — это эпос, верно? Я помню, что вы нам говорили. Значит, он должен иметь структуру. Я вижу только завязку. Или я не права? Или это не рассказ.
— У вас нет арки, — шевельнулась маска Лёши. Он стал смелее с тех пор, как ушла Лиза.
— Поясни, — узел рук на моей груди стал туже.
— Герой — неразвивающийся кусок фанеры. Как в мелодраме. Значит, это или мелодрама, или пародия. Либо же вы решили над нами пошутить.
— И Штерн прав, — добавила Гоголь.
Остальные закивали.
— А ты, Егор?
— Стёб ради стёба. Заметка-фельетон без претензии на литературную значимость. Соглашусь с остальными: дидактический материал с примером плохого текста.
— Не вы ли говорили, что текст должен быть близок к читателю? А что тут? Кто вообще хоть раз слышал оперу “Аида”?
— Вот, верно!
— И слишком много названий организаций.
— Непонятных названий.
— Вы это сами написали? — спросил Штерн.
— Допустим.
Он утопил шею в плечах и скривил губы.
— Терпимо.
Лера Гоголь шумно листала блокнот.
— Вот. Вы тут говорили: пишешь текст — сразу ищи в уме своего читателя. Сомнительно, что у этого текста будут фанаты.
Егор-мажор согласно кивнул телефону.
— Настолько плохо, что великолепно. Согласен с Лерой. Идеальный пример плохого текста. И мы вас поняли, не думайте, что мы глупые.
Острый комок где-то внутри меня царапал нутро твёрдыми гранями. Я кивнул, улыбнулся и свернул листок пополам.
— Полина?
Она молчала. Покусывала губы, словно напряжённо обдумывала ответ. В ее глазах я пытался разглядеть свою ничтожно маленькую фигурку, упирающуюся в край стола.
— Можно вопрос?
— Да, Штерн, — ответил я.
— В Лизе был писатель?
Я не отрывался от глубоких серых глаз Полины.
— Да. Но она не смогла его разбудить. И уже не сможет.
— Потому что плохо пыталась?
Потому что я сделал глупость.
* * *
Кирпичные стены обступили нас. Серый день снаружи превратился в картины в рамках неровных оконных проёмов. Внутри было на удивление тихо. Ни ветра, ни вездесущего шелеста опавших листьев. В полу чернел проём, в глубине которого застыла в темноте тяжёлая смолянистая вода. Из пола торчали ржавые трубы. Тут когда-то было оборудование, но его не осталось почти. Кучку железного хлама у окна прикрывал грязный баннер какой-то фабрики или склада “Вина и сыры”.
— Может, вы не так его поняли? — спросила Полина. Она стояла у окна и смотрела в низкое небо.
— Да. Скорее всего.
— Остаётся только уйти.
Она должна была сказать это с обычным равнодушным безразличием, но почему-то в её голосе мне послышался вопрос и сожаление. Она повернулась и взглянула на меня.
— Да, остаётся только уйти.
Толщина льда в её глазах разрасталась, превращалась в стену, вырастающую между мной и ей. И эта стена разделяла нас прочной стеклянной глыбой. Я протянул руку, чтобы убедиться, что никакой стены нет, и прикоснулся к её лицу. Она не вздрогнула, не убрала руку. Продолжала смотреть на меня огромными глазами, в которых не было ни страха, ни любопытства. Ничего, кроме отражения стекла, которое видел только я.
Я толкнул её к оконному проёму. Приподнял, усадив на крошащуюся кирпичную кладку. Она не отрывала взгляда от меня, не сопротивлялась, когда я стаскивал с неё узкие джинсы.
Прикасаясь к ней и чувствуя ее тепло и гладкость кожи, я не мог отделаться от ощущения, что стена никуда не делась. Вот она, прозрачная и бесконечно прочная. С каждым толчком я пытался разбить эту стену между нами. Снова и снова. Полина не сводила с меня глаз. И от этого взгляда преграда становилась только толще.
* * *
— На сегодня всё. Задание почтой.
Я отправил в урну смятый листок с рассказом.
— Послушайте, — Штерн решительно подошёл ко мне. — Я не имел в виду, что это совсем плохо...
— Дидактический материал? Он и должен быть поганым. В этом его суть, Штерн. Не знаешь, как найти Лизу?
Он покачал головой.
— Лёша знает. Лёша, ты знаешь?..
Но тот уже убежал.
— Пожалуй, и я пойду. До свидания, учитель.
Этот циничный засранец назвал меня учителем. Лера Гоголь помахала кончиками пальцев. Или мне, или своему отражению в потемневшем окне.
— Всем до скорого! Полина, задержись.
Она обернулась в дверях. Мне показалось, что что-то неуловимое мелькнуло на её лице. Как тень испуга от ожидаемого вопроса.
— Ты не поможешь мне завтра кое с чем? Нужно отыскать одно место в городе. Это важно.
8
На потолке плясали весёлые солнечные зайчики. Оранжевые косые лучи врывались в окно и отражались на гранях стакана, зажатого в моих пальцах. Последние тёплые остатки солнца перед затяжным холодом похожи на внезапное прояснение сознания в глубокой деменции. Вроде бы чудо, но впереди и позади серая пустота. Лучи солнца резвились в стакане и падали на потолок, скользили там, где минуту назад был тёплый чай с долькой кислого лимона.
— Оля?
Тишина в трубке тоже была её голосом, только немым.
— Как ты? — спросил я.
— Температура спала. Уже лучше.
— Тебе что-нибудь привезти?
— Дима привёз все, что нужно, не беспокойся.
Мне было что сказать, но я молчал. Ей было что ответить, и она молчала тоже.
— Знаешь, тут театр есть. Огромный и совершенно нелепый. В нём никогда не было ни одного представления. Построил один чудак сто лет назад.
— Да, это забавно.
Она хотела что-то добавить, но её прервал кашель.
— Игнат, — наконец сказала она. — Можно, я возьму немного денег? Заказала лекарства, а у Димы брать не хочу.
— Конечно. Скажи, сколько нужно, — переведу на карту.
— Я потеряла карту, кажется.
— Тогда скажи номер заказа. Я разберусь.
Она снова кашлянула.
— Спасибо.
— В палате тепло?
— Да. Хорошо.
— Это всё, да.
— Думаю, да. Всё.
Я кивнул, будто она могла меня видеть.
— Прости меня, ладно?
Наверное, она тоже кивнула.
— Хорошо. И ты меня.
Мы помолчали.
— Слушай, — сказал я. — Может, когда я вернусь, по стаканчику самого дорогого, что найдём в баре? А?
— Дурень, — она засмеялась и закашляла одновременно. — Я же пью антибиотики.
Неугомонное солнце запустило мне тонкие пальцы прямо в зрачок. Я уронил стакан, и он покатился по никогда не чищенной дорожке, пока не стукнулся о ножку кровати.
В дверь стукнули трижды. Тайных кодов я не понимал, просто открыл.
Сыч покосился на стакан, на меня. Принюхался.
— Пьёте.
— Да. Дерьмовый чай. Будешь?
Он снова открыл старый ноутбук Артёма с тем огоньком в глазах, с которым дети открывают новогодние подарки.
— Могу поменять батарею и диск, добавить памяти. Ещё поработает.
— Или помочь мне расшифровать это дурацкое видео. В нём должно быть что-то. Это не просто ролик с приветствием.
Сыч надул щёки.
— Знаете, в криптографии я вроде бы как секу, но в ваших загадках и особенно квестах… Это же... Слово есть такое, забыл, — он пощёлкал пальцами. — Символический интеракционизм — вот! — он виновато взглянул на меня, понимая, что помощи от него мало, но две головы всё же лучше одной. — Можно поискать скрытый контейнер в самом файле, но вряд ли дошло до этого. Разгадка же должна быть очевидной, верно?
— Предположительно.
Сыч закопался в ноутбуке. Прошло полчаса, и всё это время я слышал только его сопение и глотки всё же выпрошенного чая.
— Завтра последнее занятие, — сказал он вдруг.
— Помню. Ты про Лизу что-нибудь узнал?
— Она явно оставила курсы не из-за вас. Ну, не только из-за вас, скажем так. Она переводится. Я бы тоже перевёлся, если бы не последний курс.
— Куда?
— Куда угодно. Филиал же закрывается. Вы не знали? В следующем году встречайте в здании какой-нибудь дешёвый супермаркет с товарами категории Б.
— Постой, как? А курсы?
Он засмеялся.
— Курсы. Три факультета с чёртовой матери. Курсы... Можно поехать в область и доучиться там. Лёша вон собрался.
— Скучать будешь?
Он пожал плечами.
— Ясен пень. Кабинет с музейным компьютерным барахлом — моя же вотчина. Меня туда с первого курса в любое время пускали, чуть ли не ключ предлагали сделать. Хотя… я сам сделал. Место полнейшего кайфа, где тебе в ухо не упираются пятки сестры и не надо сдвинуть стулья и пересесть на диван, чтобы пообедать. Полтора пива, сухарики и халявный интернет!
Я усмехнулся. Дешёвый рецепт ностальгии от компьютерного задрота.
— А вы будете скучать?
— Я думал, только Штерн спрашивает всякую чушь.
Ноутбук пыхтел и силился понять, что в нём ищут. Периодически возникал и исчезал голос Артёма. Потом Сыч хлопнул себя по лбу и расплескал чай.
— Я идиот.
— Спорить не буду. Нашёл что-то?
— Тут индюк найдёт без труда, а я полдня провозился. Файл как называется?
— Я не читаю по-китайски.
— А если подумавши?
Немного сисадминовского хамства? Ладно, простительно.
— Переводится как “скрытый” или “спрятанный”.
— Вот именно!
Он поколдовал с “Проводником”, и рядом с видеофайлом появился второй.
— Он просто скрыл его. Смотреть будем?
— Пожалуй, без тебя.
— А если снова нужна будет помощь?
Сыч был прав.
— Ладно. Только вполуха и без комментариев.
Но Артём на видео ничего и не говорил. Он молча шёл по пустой железной дороге, перешагивая шпалы. Справа и слева желтела трава, а впереди маячила железная вышка и остов моста. Камера дрожала. На фоне тихо играла музыка без слов. Видео длилось не больше минуты, после этого экран темнел в тени моста.
— Крип’ово, — сказал Сыч.
Я не спорил.
— Музыка на фоне — ключ.
— Думаешь? А что это?
Он снисходительно фыркнул и приложил телефон к хриплым динамикам ноутбука. Потом вперился в экран.
— “Аквариум”, “Железнодорожная вода”.
— Логично, — я вглядывался в застывшие на видео рельсы.
— Текст надо? Тут есть.
— Подожди.
В кадре на краешке шпалы торчал белый кроссовок в тёмных полосках мазута и разводах глины. Я вдруг понял, что его хозяин проделал весь этот путь пешком, наслаждаясь каждым шагом, каждым глотком чая из термоса, каждым удачно сделанным кадром. И пришёл сюда лишь для того, чтобы на пару дней вытащить меня своим замороченным квестом из прямого, как в школьной задачке, маршрута от точки А, где нужно заработать денег, до точки Б, где их нужно потратить. И в этом он видел, как сказал сам однажды, священный смысл своего существования.
— Что там с текстом?
— Посмотрите, — Сыч сунул мне телефон под нос.
Никогда особо не понимал русский рок, хотя важно кивал головой, когда речь о нём заходила в компании. Слова, которые расшифровать не проще, чем сам квест.
— Но я слишком долго играю в твои замысловатые игры, дружище, — сказал я вслух и взглянул на Сыча. — Это не тебе.
— Что-то нашли?
— Вот эта строчка в песне: “Теперь я пью свой wine, я ем свой cheese”.
— Ничего не понимаю.
— Не мудрено. Ты не видел следующий шаг.
“Повтори латиницу”.
— Вино и сыр. Я видел почти такую надпись. На баннере на заброшенной скважине.
— Вы ходили туда?
— Ходил, — осторожно сказал я, но Сыч вроде бы как был в неведении. — Ещё как ходил.
* * *
“Аксолотль” был взъерошен больше чем обычно. Впрочем, сегодня он не выглядел жизнерадостной рыбёшкой, хотя в глазах под очками ещё блестел усталый оптимизм. На столе как-то пусто, только фотография и пара ручек на исписанном вдоль и поперёк ежедневнике. Монитор исчез, вернулся аквариум-ваза. Перевязанные бечёвками бумажные папки сгрудились баррикадой вдоль окна и у двери.
— И никаких шансов? — спросил я.
Он понял и глубокомысленно улыбнулся.
— Времена меняются. Всё меняется. Один человек сказал, что печаль — это нежелание принять перемены.
— Весь филиал?
Он засмеялся.
— Весь... Три факультета для нас в Старонавинске — Сорбонна, в области — непосильная ноша для финансирования. Впрочем, вам это, наверное, неинтересно. Давно пора было вспомнить, что у меня есть дача и законная пенсия.
— Финансирование — это дорого?
Он назвал сумму. Действительно дорого, по крайней мере, для небольшой строительной фирмы.
— Я думал, что однажды его отдадут нам, — сказал директор, задумчиво глядя в окно. Закрывая половину неба, там зеленела крыша старого театра. — Можно было бы открыть ещё один кружок. Театральный. Или драматургии. Вы бы там вели?
— Я бы там вёл.
Его глаза вспыхнули неожиданной радостью и снова вернулись к прежнему накалу. Похожи на старые радиолампы, решил я про себя. Лампы исправной, но древней радиолы.
— Вы уже давно тут работаете? — спросил я.
— Намного дольше, чем вы думаете, Игнат Сергеевич.
— Можно попросить вас кое о чём?
Он поправил очки.
— Да, разумеется.
— Вам ведь известны какие-нибудь фонды. Из тех, кто занимается реставрацией и поддержкой культурных объектов. Уверен, у вас тоже такие есть. Я хочу, чтобы вы внесли туда пожертвование. Но от своего имени, а сумму я вам отдам наличными.
Я написал её на листке.
— Но это же очень много.
— Не очень.
— Зачем вам это?
Я развёл руками.
— Не знаю.
* * *
Мне не хотелось возвращаться туда, но одновременно тянуло с нереальной силой. И снова полуразрушенные синие домики обступили меня амфитеатром, как молчаливые студенты в лекционной аудитории, но под открытым небом. А с неба снова моросила холодная гадость. Не дождь, а так — недоразумение, похожее на капельки оседающего тумана.
Я шёл той же дорогой и вспоминал наш странный и смешной диалог. Я оглядывался, но хрупкая фигурка в синем пальто не следовала за мной. Я был тут совершенно один.
Ноги тащили меня к заброшенному зданию скважины. Тут было всё так же тихо, как на погосте. Нелепым круглым строением оно маячило на фоне неба, как Каланча Цапа, которую я так и не нашёл. Мы разминулись с ней лет на двадцать, а то и больше. Тут, в тишине и запустении, казалось, что я со всем миром разминулся лет на двадцать. Кроме “аксолотля”. Тот, безусловно, обогнал меня. И только Артём вне этого странного бега в карусели времени. Он просто существует и сыплет загадками, находясь где-то неуловимо рядом. Но думал я больше не об Артёме и его забавных, но дурацких квестах. Меня мучило совершенно другое.
Внутри здания всё та же прохлада и тишина. Свет хмурого дня, врывающийся в проёмы окон, слепил. Вытаскивал из темноты ржавый хлам, какие-то доски, снятые, видимо, с пола, накрытую брезентом кучу мусора у стены. Заляпанные грязью буквы всё так же предлагали вино и сыр. Позже. Никуда не убежит.
Я подошёл к оконному проёму. Комок жгучего стыда и раскаяния, смешанный с желанием всё повторить, поднялся из глубин совести и разлился по венам. Она должна была оттолкнуть меня, но не сделала этого. Она просто молчала и смотрела на меня, нисколько не сопротивляясь и не становясь хоть немного ближе. Словно для неё это тоже была часть игры, как привычка записывать за мной забавные фразы.
— И что теперь? — спросил я сам себя.
Казалось, что от заданного вслух вопроса будет хоть какой-то прок. Но ответ на него был всё так же молчалив и неясен.
Молчалив, как наша дорога обратно в город в тот день. Несказанные слова скапливались и застревали в горле. Быть может, у Полины тоже. На прощание она просто дежурно улыбнулась, как делала это после каждой лекции. Один в один.
— Вляпал ты меня, дружище, — сказал я совершенно абстрактному Артёму. Он где-то тут и, как всегда, рядом, только найти его — та ещё задача. Не помню, чтобы я хоть раз полностью проходил его квесты. Может, сидит сейчас тут под этим брезентом? Сидит и усмехается, грязный, как чёрт, и довольный, как дворняга, которой почесали за ухом.
Под баннером стояли пустые ящики и ржавели несколько обрезков труб. Прекрасно. Это всё. Подсказок больше нет. В конце квеста я стою на мусорке посреди руин, ругаю себя и ворошу жалкие мысли о неловком сексе. Если это главный приз, то я, пожалуй, откажусь в следующем году.
Забравшись на подоконник, я сидел ещё долго, всматриваясь в темноту. Она пока не становилась гуще. Спрятавшееся где-то за облаками солнце всё еще отчаянно палило их спины, а сюда лились лишь жалкие остатки света вперемежку с дождём. Идти было некуда. В городе нет ответов ни на что, включая квест. Но и тут их тоже не было. По крайней мере, не нужно было никуда идти.
Голос’а я слышал задолго до того, как в моё тёмное сырое убежище заглянули. Любопытные головы сунулись в дверной проём. Сплюнули на пол. Потянуло мерзким дымом дешёвых сигарет.
— Нежданчик, — Костя зашёл внутрь, заметив меня, и остался. Он сплюнул, попал себе на рукав чёрной кожаной куртки и размазал плевок длинным глянцевым следом. Я равнодушно смотрел на огонёк его сигареты. Страшно хотелось курить, но отвыкшие лёгкие с ужасом сжимались, вспоминая едкий горячий дым. Дилемма и тут. Просто день чёртовых дилемм.
— Приуныл? — спросил он. — Лёха, — крикнул он кому-то за пределами толстых стен, — на стрёме побудь. Я с человеком потолкую.
Он щелчком пульнул окурок в стену, встал прямо передо мной и потряс рукавами. Я только молча покивал в ответ. Костя запугивал и хотел драки, не совсем понимая, что я уложу его двумя ударами, не сильно при этом стараясь. Мой вес куда больше. Я разотру его слоем дерьмовой штукатурки об стену только своим сорокадвухлетним пузом. Подумав об этом, я невольно улыбнулся.
— Весело, да? Потрещим, может, по-серьёзному?
— Давай, — вздохнул я.
— Кореша сказали, к тёлке моей клеился?
Шаблоны. Нелепые пустые штампы текста, ничего не означающие и никакой ценности не представляющие. Произнесённые в пустоту. Они — преддверье большого мордобоя, который будет совершенно независимо от того, как ты на них отреагируешь и что ответишь. За такой гнилой текст я бы поставил “неуд” с первого слова. Хотя не отнять: он прост и гениален в своей простоте. Как ровный обрезок трубы или кусок камня, которыми можно размозжить голову. Настолько плохо, что идеально. Как само слово “тёлка”, например, — просто, оскорбительно и одновременно таит в себе глубокое и не такое уж негативное значение. Но как о нём ни думай в положительном ключе, по лицу схлопотать всё равно шанс велик.
Я снова улыбнулся.
— Слышь, урод! — он бесился.
Я спрыгнул с оконного проёма. Подошёл ближе. Костя слегка подпрыгивал на месте. Нет, скорее, нервно дёргался от предчувствия близкой схватки.
— Давай прямо сюда, — я слегка нагнулся и указал пальцем на свою скулу.
Костя нервно обернулся на дверную прореху в стене. Никто не смотрел.
— Ну, чего ждём?
В его рефлексе “бей или беги” не было компромиссных вариантов. Скулу обожгло от удара, и в ней повисла знакомая, пожалуй, со школьных времён тяжесть. Костя отскочил, готовый к ответке.
— Я не чмокнуть просил, а ударить, кажется.
— Падла! — он набросился с градом кулаков. Бил, как разъярённая девчонка, совсем не так, как ждал я. И это глупое самобичевание превратилось в назойливость кусачей мухи. Я с раздражением оттолкнул его. Пожалуй, сильнее, чем хотел.
Костя ругнулся в ответ, отлетев от неожиданного толчка в грудь. Ещё мгновение он стоял на краю провала в полу, а затем со сдавленным криком полетел вниз.
— Чёрт! — я бросился к нему.
В темноте, разбрасывая брызги холодной стоялой воды, барахтался его силуэт. Он хватал ртом воздух и цеплялся руками на скользкие стены. Я не знал, глубоко ли там.
— Сейчас. Держись!
Доски были слишком короткие и гнилые. Зато край брезента — что нужно. Я подтаскивал его к провалу в полу, но мокрый баннер нехотя тащился по полу.
— Живой? Хватайся!
— Твою мать!
Он орал истошно и явно уже не от страха утонуть. На вопли, наконец, подбежали остальные и, быстро оценив ситуацию, подхватили брезент за края.
— Хватайся!
— Жмур! Тут жмур! Вытащите меня
Баннер медленно выполз из моих пальцев.
Вокруг все суетились, совали в проём спасительный брезент.
— Вытащите! Тащите меня!
* * *
— Вы знали его?
— Да, я его знал. Это мой друг.
— Когда вы видели его в последний раз?
— Около года назад.
— Вы приехали к нему.
— Да.
— И не встретились?
— Это сложно объяснить.
— Почему вы не встретились?
Я взглянул на прикрытое тело, лежащее на бетонном полу. Блики от проблесковых маячков полицейской машины вспыхивали под низким потолком. Синий, красный, синий, красный... Участковый пристально смотрел на меня поверх очков с толстыми стёклами, делавших его лицо ещё шире, чем оно было на самом деле.
— Ну, почему же... Встретились.
* * *
Я протёр стол. Вековая пыль поддалась под натиском тщательно отмытой тряпки. На деревянной крышке со следами былой полировки обнаружились когда-то в былые годы вырезанные буквы и неровные сердечки. На преподавательском столе... Эта аудитория явно хранила множество секретов.
Блокнот с наспех набросанным конспектом занял своё место. Конфликт героя и развязка. Пожалуй, в этом материале я преуспел.
Когда часы показали шесть вечера, я включил свет. Окна мгновенно стали непрозрачными, отразили меня, сгорбившегося за своим столом. В коридоре снаружи было тихо. Уборщица давно сдалась и больше не пыталась пролезть шваброй между составленных там кип бумаг и перевязанных бечёвкой книг.
Я вспоминал предпоследнее наше занятие, на котором я попросил каждого придумать интригующее название его истории.
— Мне кажется, что это немного нечестно, — сказал Штерн.
— Это ещё почему?
— Мы ловим читателя, как рыбу на крючок.
— И что же в этом плохого? Читатель хочет этого сам. И кайф от вашей истории начинается с того момента, как он прочтёт название, усмехнётся или ужаснётся и откроет первую страницу. Но твой вариант текста я слышать не хочу. Наверняка ничего путного. Гоголь?
— “Сальм О`Нелла”, — заявила она.
— Назовёшь так сборник своих стихов. Хотя, листая его в книжном магазине, я бы надел перчатки. Егор-мажор?
— “Сдохни”.
— Ну, если это пожелание мне, то ни холодно ни жарко. Если читателю, то очень плохо. Интрига есть, но вот прямой приказ на обложке насторожил бы и меня. Сыч, что у тебя?
— “Троичный код”.
— Ну, ничего другого я и не ожидал. Полина?
— “Тетрадь в косую клетку”.
— Неплохо. А почему в косую?
— В этом и интрига.
Я отвёл взгляд.
— Лёша?
— Я не справился.
— Ладно, давай признаем, что название не очень. Настоящее название истории должно немного шокировать и интриговать. Хотя в твоём тоже что-то есть, но немного недотягивает. Работай ещё.
— Нет, вы не поняли. Я правда...
— Работай. Ладно, Штерн, что там у тебя.
— “История моего браузера”.
Я некоторое время смотрел на него, затем засмеялся. А после смех подхватили и остальные.
— Знаешь, — сказал я, вытирая слёзы. — Я бы такое прочёл.
Торопливые шаги заставили меня подняться, готового поприветствовать группу.
Штерн осторожно протиснулся в кабинет.
— Вы здесь?
— А где остальные?
Он подошёл ближе, поставил рюкзак на бесцельно стоящий в центре аудитории стул.
— Лёша болен, не придёт. Лиза... Ну, вы знаете. Егор поехал отвозить документы о переводе в область. Вроде бы как с Лерой. У Сыча какие-то там проблемы дома.
— Так что же, никто не придёт?
— Я пришёл.
— А Полина?
Он пожал плечами.
— Кто вас так?
Я потрогал ноющую скулу.
— Жизнь.
Он усмехнулся.
— Достойный ответ.
Мы постояли в тишине, слушая, как жужжат лампы. Нетронутый блокнот отражал их мерцание глянцем своей обложки.
— Ну, я пойду, наверно, — сказал Штерн.
— Да. Иди.
— Жалко, что так.
В дверях я окликнул его. Вырвал лист из блокнота и всучил ему.
— Передай остальным. Это лекция.
— Конечно, — он сунул лист в карман. — Спасибо. Вы крутой.
* * *
Сколько бы ты ни прожил в каком-то новом месте, всегда происходит одно и то же. Ты обрастаешь новыми, не особо нужными вещами, а потом ещё и незаконченными делами. Артём как-то мог избегать всего этого. Увы, такого таланта я не имел.
Сунув старенький ноутбук в сумку к мощному собрату, я оглядел номер. Вроде бы всё. Комната, казалось, тоже вздохнула с облегчением. Теперь никто не будет ныть по поводу отклеенных обоев. И про то, что дует из окна. И ругаться на пыльные занавески. А может, вообще повезёт, и следующим тут будет весёлый арендатор с офисной мебелью и табличкой на двери.
Вахтёр равнодушно приняла ключ.
— До свидания, — сказал я. — Хотя, скорее, прощайте.
Я сжимал в руке квитанцию. До почты минуты три. Хоть я и знаю, что там моя же синяя мятая купюра, дела должны быть закончены. По крайней мере, в этом городке. Старонавинске.
Я протянул в окошко квитанцию и паспорт. Получил ровный чистый конверт.
— А можно кофе? — спросил я.
— Да, конечно.
Тонкий стаканчик с кипятком долго не удержишь. Я сел за столик. На месте, где висели детские рисунки, расположился плакат с рекламой газировки.
— Простите, а это правда? — спросил я, вновь нагнувшись над окошком.
— Что?
— Вы не знаете, где найти Полину?
— Кого?
— Простите.
Я пошёл к выходу. У дверей обернулся, ещё раз взглянул на стену. Рисунки были всё ещё там, просто под толстым глянцевым картоном.
До автобуса почти три часа. Но совершенно не хотелось провести их в гостинице. Я бродил по подсохшим улицам. Дважды зашёл в пустой парк. Меня приветствовали жадно смотрящие на руки наглые голуби.
Старонавинск небольшой. В общем-то, часа хватит обойти. Что я и сделал. Дома сменяли другие дома, здание филиала встречало померкшими пустыми окнами.
Я задержался только у знакомого бара. Я уже был тут. Накричал на девушку-бармена, а потом долго и безобразно пил. “Вино и сыр” — так он назывался. Ну, конечно. И это к слову о незаконченных делах. А ведь всё было до предела просто.
Внутри работала всё та же девушка. Протирала столики и раскладывала салфетки.
— Здравствуйте. Вы помните меня?
— Да. Здравствуйте.
— В прошлый раз я пришёл слишком рано, верно?
Она присела за только что вытертый столик. Положила на коленки полотенце.
— Он сказал, что вы придёте через неделю-полторы примерно, после того как мы с ним договорились. Но вы пришли через пару дней. Это было неожиданно.
— Артём сказал вам...
— Я не знаю, как его звали. Он дал вашу фотографию. Сказал, что вы придёте и остановитесь с нелепым видом в центре, не зная, что делать дальше. Тогда я должна посадить вас за столик и поставить перед вами бутылку Macallan. Пока вы соображаете, что к чему, я должна позвонить ему и тогда через пять-десять минут он придёт.
— И выпьет со мной. Самое дорогое, что нашлось в баре.
— Простите...
— Нет, всё в порядке. Это просто наша с ним тема. И главный приз в этом чёртовом квесте. Просто я пришёл тогда слишком рано...
— А что с ним случилось?
— Это всё квест. Для зрелищности и остроты он нанял человека, который должен был сделать вид, что грабит меня во время одного из этапов. В заброшенной школе... Но неважно. Артём никогда не умел разбираться в людях. Нанятый им ублюдок решил, что нашёл золотую жилу — чудака с деньгами. Он выследил Артёма на старой скважине, убил и сбросил вниз в воду. Потом решил всё же ограбить и меня, только уже не фальшиво, а по-настоящему. И тут он серьёзно просчитался. Я бы сказал, что я виноват во всём этом, но это неправда. И как бы я ни хотел себя чувствовать виноватым, моей вины тут нет. Тут есть жестокая случайность. От которой, кстати, не меньше больно.
Она вздохнула и развела руками. Отчасти оттого, что не понимала, о чём я говорю.
— Подождите! — бармен убежала в подсобку и вернулась с золотистой бутылкой Macallan, протирая её на ходу передником. — Это всё-таки ваше. Он заплатил за неё сразу.
— Да, спасибо, — я повертел бесполезный алкоголь в руках.
— Хотите, приготовлю вам поесть?
— Нет, благодарю. У меня автобус скоро, — я улыбнулся и постучал пальцем по стеклянному горлышку. — Может?..
Она смущённо улыбнулась.
— Ну, я же на работе.
— Простите, не подумал. До встречи!
Город снаружи накрыло куполом низких облаков. Таким же огромным, как крыша молчаливого театра.
9
Я вернулся в Старонавинск в конце лета. Нет, не следующего после моего спешного отъезда. Прошло четыре года, но я всё ещё помнил, как провожал глазами низкие домики из окна отъезжающего автобуса. Примерно так же я встречал их сейчас. И так же искал среди прохожих знакомые лица.
Город почти не изменился. Только в гостинице остался лишь один номер, и его занял я. Во втором дымили паяльниками и громко слушали музыку мастера по ремонту разнообразной техники. Обои над их головами всё так же отставали от стены. Вахтёр меня не узнала, да и с чего бы?.. Над ней время было не властно, а я добавил седины в виски и отпущенную бородку.
Городок дышал жарой, но к вечеру из близких лесов потянуло прохладой. Ветер погнал по тротуарам, ничуть не изменившимся, первые опадающие листья.
Здание бывшего филиала слегка покрасили и поменяли окна. Яркая вывеска дешёвого супермаркета была натянута поверх отковырянных букв. Внутри пахло капустой и рыбным отделом. Автомат с кофе и клешня с игрушками, как два молчаливых приятеля, стояли у входа в бывший спортзал. На втором этаже скучали продавцы обуви. Усатый охранник не пустил меня выше, сказав, что там ничего нет.
— А это что? — спросил я, показав в окно на старый театр.
Он пожал плечами и нахмурился, ожидая подвоха.
Вход в театр был открыт. Удивительно, но его больше никто не охранял. Внутри всё так же пахло пылью и старым деревом. И лучи солнца теперь сочились сквозь трещины в крыше. Видимо, фонды нашли пожертвованиям лучшее применение. На зелёной табличке всё ещё различались слова: “Построено меценатом Родионом Сабуровым”. А вот в каком году, уже прочесть было нельзя.
Я уместился в узком кресле, явно не предназначенном для меня. Извлёк из кармана куртки аккуратно запакованный в целлофан пирожок. Пожалел, что не прихватил кофе, но ещё успеется. Спешить было совершенно некуда. Позади скрипнула дверь, послышались лёгкие шаги. Я попытался повернуться в кресле, но вышло неловко.
— Уже ухожу, — сказал я в темноту на всякий случай.
— Да не спешите.
Она села рядом, положив ногу на ногу. Какие-то вещи не меняются никогда. И никакого синего пальто. И волосы теперь обрезаны в каре. И очки. Впрочем, у меня тоже очки.
— Неожиданная встреча, — сказал я, чувствуя, как сердце зашевелилось и застучало в забытом уже ритме.
— Вовсе нет. Я следила за вами. Мы встретились на площади, только вы меня не узнали. Хотела не мешать, но зачем-то пошла за вами сюда.
— Ты не мешаешь. Как раз наоборот.
Её голос почти не изменился. Он был родным на фоне чужого запаха дорогих духов и пустоты в пространстве Вселенной вместо синего кусочка знакомого пальто.
— Я скучал по тебе.
— Простите. Но я не скучала по вам. Я была молодой, глупой, любознательной. Проживала яркие моменты и сплетала из них свою жизнь. Мне это нравилось и нравится до сих пор. Только теперь я стала, наверное, не такой жестокой. И более осторожной. Наверное, чем дольше живёшь, тем более тонкие нити нужно в эту самую жизнь вплетать. Уже не такие грубые и яркие.
— Ты изменилась.
Она пожала плечами. Повертела прядь волос на пальце.
— Вы давно тут?
— Приехал утром. Знаешь, казалось, что сейчас выйду с автобуса, и всё вернётся, станет как было. Ну, будто старый механизм оживёт. И филиал на месте, и кабинет. И слушатели мои. Глупо, конечно. Ты никого не видела?
Она улыбнулась немного снисходительно, как мне показалось.
— Вы же не думаете, что мы продолжили общаться и до сих пор следим за жизнью друг друга? Ну, слышала, что Лиза вроде бы вышла замуж. Может, за Лёшу, может, нет. Тот уехал из города и больше не возвращался. Про остальных не знаю точно. Штерн вроде как работает маршрутчиком. Не сам, конечно, он хозяин пары междугородних машин.
— Жалко. Он был способный.
— Да. Егор... Его папа не оправился после инсульта, и весь бизнес перешёл к сыну, так что теперь главный мажор Старонавинска — угадайте кто.
Я улыбнулся. Полез в карман и вытащил сложенный пополам блокнот. Она его, конечно, не узнала. Газетная вырезка выпала мне на колени. Высокая худая девушка, приоткрыв рот, говорила что-то на фоне книжных стеллажей. “Валерия Гоголь. Встреча с читателями”.
— Обалдеть! — Полина повертела газетную вырезку и вернула мне. — Храните?
— Забавно же. Гоголь.
— Это да.
Я осторожно взглянул на её острый, слегка подсвеченный падающими сверху лучами солнца профиль.
— Ну, а ты?
— Я? — она мягко улыбнулась. — Я пишу детские книжки. И рекламные статьи на заказ — у меня маленькая фирма в Питере.
— Так тут проездом? — догадался я.
— Приехала повидать... Маму.
Я покачал головой, показывая, что очень разочарован своей ученицей.
— Ты снова врёшь мне.
— Почему?
— Детский писатель? В самом деле? У меня небольшое литературное агентство, и я бы знал.
— Взяла псевдоним. Литературное? А как же строительство?
— А я уже всё построил.
Она засмеялась. И я тоже. И смех наш долго гулял под сводами, пугая птиц, пока не затих.
— Это очень здорово, что я встретила вас, — сказала Полина.
— Так ты следила за мной.
— Не сейчас. Тогда. Но и сейчас тоже. Не только за вами, конечно. Вокруг десятки других людей. Но вы как кирпичики. Просто кто-то декоративный, а кто-то в самом фундаменте.
— Говоришь, как строитель, — улыбнулся я. — И я тебя понимаю. Без моих семерых кирпичиков я бы не разгадал главный квест и не построил свой театр.
— Кого? — не поняла она.
— Не заморачивайся. Нам, кажется, пора. Скоро тут будет темно, и мы переломаем ноги, пытаясь выйти.
— Да, идёмте, — она помогла мне подняться.
Я вдруг понял, что теперь она выше меня. Такая же молодая и красивая, как в последнюю нашу встречу, только выше. Может, дело в каблуках?
— Слушай, глупость, конечно...
Я помялся, не зная, как продолжить разговор.
— А раньше вы были увереннее.
— Я тоже взрослею, — усмехнулся я. — Так о чём я? Если ты свободна и не спешишь, может, зайдём куда-нибудь?
— И выпьем? — предположила она.
— Самого дорогого, что есть в баре.
Она улыбнулась и снова протянула мне руку.
— Это само собой.
ПАВЕЛ ШУШКАНОВ НАШ СОВРЕМЕННИК №11 2024
Направление
Проза
Автор публикации
ПАВЕЛ ШУШКАНОВ
Описание
ШУШКАНОВ Павел родился в 1980 году в Уральске (Казахстан). Доцент кафедры гражданского права Брянского госуниверситета. Победитель конкурса “Прогород: раскрученная серия” (2024). Живёт в Брянске. Рассказы и повести опубликованы в журналах “Нева”, “Дальний Восток”, “Полдень, XXI век” и др. Автор книг “Карантинная зона”, “Ложная память”, “Белый шум” (издательство “Пять четвертей”).
Нужна консультация?
Наши специалисты ответят на любой интересующий вопрос
Задать вопрос