ТАМБОВСКИЕ ВОЛКИ
Окончание. Начало в № 6–8 за 2023 год.
Егоркин
Николай Волков считал, что будет суд, где Ивана Егоркина объявят невиновным, но Ивана в прокуратуре буднично оповестили, что в связи с вновь открывшимися обстоятельствами дело его закрыто, он может быть свободным. Всё ожидал услышать Егоркин, но только не это. Мечтал он, многими ночами мечтал услышать нечто подобное. Но потом свыкся с тем, что сидеть ему от звонка до звонка. Ошеломлённо смотрел Иван на майора, объявившего ему о свободе. Всё не верил услышанному и вдруг брякнул:
— И всё?
— А что ещё? Новая власть разобралась в твоём деле, арестовала убийц. Ты свободен!
— А как же десять пропавших лет? Кто мне за них ответит?
— Той власти уже нет. Спрашивать не с кого... Вон твои вещички, забирай и ступай!
— Куда?
— Куда хочешь! Свобода. Весь мир перед тобой...
Оглушённый, растерянный выходил Иван на улицу, всё никак не мог прийти в себя, и не сразу заметил улыбающегося Волка у дороги возле машины.
Солнечно было на улице. Морозец. Выпавший утром чистый ещё снежок поблескивал ослепительными искорками на обочине тротуара, на крыше стоявшего возле здания автомобиля. По оживлённой улице плотным потоком шли машины, урчали, шуршали шинами по мокрому асфальту. Егоркин стоял у входа в прокуратуру, жмурился на солнце, думал, куда идти, решил ехать к сестре Варюньке, обрадовать. Она тоже будет ошеломлена, увидев его. Последнее письмо от него она, видать, только получила. В нём и намёка не было на скорую встречу. Дома ли она? Скорее всего, на работе. И позвонить нельзя. Телефона её у него не было. Новый адрес сестры он знал, писал письма, но ближайшего метро не знал. "До вечера ждать придётся... Как до неё добираться?" — с сожалением думал он.
— Егоркин! Жердь! — услышал он знакомый хрипловатый голос.
Иван оглянулся на голос, увидел Колю Волка, с удивлением и радостью шагнул к нему. Волк обнял его жарко, прижал к себе.
— Вот и свиделись!
Иван Егоркин обнимал Волка, а в голове стояло: "Не сон ли это?!" Отстранился, окинул взглядом Волка: соболью шапку, изящное пальто, великолепный шарф, новенький галстук.
— Если бы не это, — указал Иван на свою щёку, — я бы тебя ни за что не узнал.
— Скоро ты и себя не узнаешь, — засмеялся Волк. — Жрать хочешь?
— Не отказался бы.
— Садись, — распахнул Волк заднюю дверь большого чёрного "Мерседеса", за рулём которого сидел молодой крепкий парень.
— Твоя?
— Моя.
— Я такую впервые вижу.
— Сейчас прокатишься.
Иван, пригнувшись, влез в машину, а Волк сел с другой стороны и коротко бросил водителю:
— В ресторан, — потом обратился к Ивану. — У тебя права есть?
— Откуда права у бедного студента! Иметь машину и в мечтах не было.
— Той страны уже нет, всё по-новому. Ты куда сейчас намеревался?
— Хотел к сестре, но она теперь на работе, а телефона нет. В деревню надо съездить, мать порадовать.
Отдохнуть, прийти в себя малость...
— Матери мы сейчас телеграмму дадим, обрадуем...
При этих словах в голове Волка мелькнуло с горечью: "Эх, знал бы ты, Ваня, что мама твоя — моя сестра!" Николай Волков недавно с удивлением узнал, что отец его и матери Ивана — Игнат Николаевич Анохин, руководивший строительным трестом в Сибири, — живёт в Москве, даже был заместителем министра строительства в последнем правительстве Горбачёва, сейчас на пенсии. Два сына его имеют в Москве большие фирмы в строительном бизнесе, а третий сын, Степан, — художник. Выставка картин Степана Анохина недавно была в его галерее. Но знакомиться с братьями и отцом в планы Николая Волкова пока не входило.
В ресторане, заказав обед, Волк протянул Ивану свою визитку. Егоркин с интересом рассматривал её.
— Я читал, что есть какие-то визитки, но ни разу не видел. Вот она, оказывается, какая, — и прочитал вслух: — Николай Петрович Волков, заместитель главного редактора газеты "Российская жизнь"... Лагерная библиотека выписывает эту газету, я читал статьи Волкова. Это ты писал?
— Нравились?
— Они всем нравились. Значит, и те прошлогодние статьи в "Огоньке" Волкова, которыми мы восхищались, были твои? — догадался, смотрел удивлённо на Николая Петровича Егоркин.
— Не верится?
— Потрясён. Что же ты молчал?
— Так надо было. А "Московские новости" ты читал?
— Это газета? У нас не было такой.
— Прочитаешь, там статья о тебе.
— Обо мне? Почему?
— Твои сокамерники признались в убийстве Романа Палубина.
— Вот, оказывается, почему меня выпустили... Ты писал?
— Нет, девчушка одна, студентка.
— Кто зарезал Романа?
— Бульдог. По приказу Барсука.
Егоркину явственно представился первый день его пребывания в камере, он будто со стороны увидел, как взлетает вверх для удара пяткой в лоб Бульдога, как тот летит в угол камеры, как седой Барсук поднимается из-за стола, улыбаясь, и направляется к нему, отчётливо услышал быстрый шёпот соседа по шконке дяди Стёпы: "Не унижай, не простит!"
— Из-за меня зарезали? — с горечью спросил он.
— Ты ни при чем... Убили Романа за его грешки, ты просто оказался удобным козлом отпущения.
— Теперь и мне есть кому мстить за утраченные годы, — мрачно проговорил Иван.
— Бульдог с Веником в камере. Я уверен, что Бульдог до суда не доживёт. Он многим здесь покрепче тебя насолил. Барсук пока на воле. Ты свободен, волен жить, как пожелаешь. Не думал ещё, чем заняться?
— Некогда думать было. Я ещё час назад не знал, что буду на свободе. Не объявляли, куда и зачем везут... Впрочем, у сестры есть вязальный цех, пишет, бандиты досаждают. В охрану к ней пойду.
Официант принёс закуску, бутылку шампанского, расставил тарелки на столе, разлил шампанское по бокалам, пожелал приятного аппетита и ушёл. Пока он занимался своей работой, Волков с Егоркиным без слов наблюдали за ним, а когда он удалился, Волков взял свой бокал и кивнул Ивану.
— Развязал? — спросил Иван, поднимая бокал, легонько стукнул краем бокала о бокал Волкова и стал пить давно забытый покалывающий язык напиток.
— Я давал себе слово, что до знакомства с заклятыми друзьями ни капли в рот... Новый год вместе встречали, — сделал несколько глотков Волков и отставил бокал в сторону.
— Все живы?
— Процветают... Сколько тебе лет?.. Ты ешь, ешь, — указал рукой на богато уставленный закусками стол. Была на тарелках в основном рыба: осетрина, тонко нарезанные кусочки красной рыбы, в вазочках — красная и чёрная икра.
— Тридцать три, — ответил Егоркин и принялся за еду, усмехнувшись: — Сказал бы кто утром, что я буду обедать за таким столом, убил бы!
— Возраст Христа. Время жить... О сестре не волнуйся, о ней мы позаботимся. Ты нужен мне! У тебя впереди большие дела...
— Где? В газете? — перебил, снова усмехнулся Егоркин. — Я далёк от газетного дела.
— Не в газете, а здесь, — протянул ему Николай Петрович другую визитку. — Разве в газете можно на "Мерседес" заработать?
Егоркин прочитал на визитке: “Акционерное общество "Марс-Москва". Президент Николай Петрович Волков”.
— И чем занимается "Марс"?
— Многим. Начали с поставок компьютеров, а теперь с десяток направлений. Денег много, сотни миллионов, а при такой инфляции на миллиарды счёт пошёл, следить за поступлениями не успеваю, нужны свои люди с головой! Кому можно доверять...
— Голова-то есть, да в голове того, что нужно тебе, нет. Я ничего в твоём деле не понимаю.
— Год назад я тоже не понимал и не думал, что пойму. Наука несложная, если опираться на специалистов. К тому же я хотел тебе предложить поучиться в Высшей школе международного бизнеса при Академии народного хозяйства.
— Международного?
— Ну да!
— Там же языки надо знать, в школе нас учили немецкому, и я в нём ни "бе" ни "ме".
— Дело поправимое. Репетиторов сейчас полно. Немецкий — неплохо, но в основном потребуется английский... У меня теперь не только АО "Марс" есть, но и совместные предприятия "Юпитер" с "Сатурном".
— Всё это как-то сказочно звучит. Боюсь проснуться у разбитого корыта.
— Это только начало, — проговорил Волков, доставая ключи из кармана. — От твоей квартиры, — придвинул он ключи по столу к Егоркину.
— Ключи от квартиры, где деньги лежат, — засмеялся Иван, ещё не веря, что всё это реальность.
Он залпом выпил остаток шампанского и потянулся к бутылке, долил сначала начатый бокал Николая Петровича, а потом потихоньку наполнил свой, глядя, как пузырится желтоватая жидкость, и слушал Волкова, который говорил:
— И деньги там лежат, и холодильник набит продуктами. Квартира, правда, однокомнатная, но в центре. Неподалёку отсюда. Водитель отвезёт, покажет. Машина твоя тоже ждёт тебя, права на днях привезут...
— Зачем они мне, я не знаю, с какой стороны садиться за руль, — лёгкий хмель от долгой трезвой жизни стал быстро заполнять его.
— Инструктор научит. Дня два-три покатаешься с ним по Москве, это несложно. По себе знаю...
Официант принёс шашлык, мягкий, нежный, и указал на полупустую бутылку:
— Добавить? Или коньячку? Водочки? У нас хорошая!
— Не надо, спасибо, — ответил Николай Петрович и обратился к Ивану: — Смотри не увлекись, — кивнул он на бутылку. — Не разочаруй! Мне нужна твоя свежая голова. Дел много... Кстати, деньги, как положено, в квартире в тумбочке. Первым делом сейчас же экипируйся. Мотнись в ГУМ, там теперь очередей нет, и всё есть, но всё в у. е....
— Что за у. е.?
— Условная единица. Игру такую власти придумали. Чтоб цены в баксах не писать, придумали у. е., читай — доллары. В тумбочке, как раз, баксы. Не скупись, покупай костюмы, сорочки, галстуки, туфли, как можно элегантней. Не смотри на цены. Порази сестру не только своим появлением, но и видом, пусть гордится... Завтра с утра я в офисе до десяти часов, потом поеду в газету. Утром приезжай ко мне, обсудим, с чего тебе начинать...
Варюнька
Иван знал из писем сестры, что Варюнька вместе с мужем Колькой Хомяковым во время перестройки открыла кооператив для сбыта продукции фабрики, на которой она работала, а в прошлом году, когда дела у фабрики пошли неважно, и появилась возможность выкупить вязальный цех, она сделала это, и теперь у неё работало почти шестьдесят человек. Появились деньги, и она купила трёхкомнатную квартиру неподалёку от метро. На этот адрес Егоркин писал ей письма.
Вечером Иван выбрился старательно и неторопливо, — времени было достаточно, — переоделся в только что купленную одежду, с непривычки слишком туго затянул галстук, — завязать его он попросил в магазине продавщицу, сам он не знал, как к нему подступиться, — побрызгал лицо, короткие волосы одеколоном и стал разглядывать себя в зеркало. Прав был Волков, не узнавал он себя. Чужой человек глядел на него. Подумалось: "Вот бы встретить сейчас Галю!.. Ахнула бы! Где она теперь? Как живёт? С кем?" Развод он дал ей ещё семь лет назад. Галя долго не писала, потом прислала письмо с заявлением в загс от его имени, что он согласен на развод, и с просьбой подписать это заявление. Он подписал, отправил. Долго потом грустил, вспоминал свадьбу, жизнь с Галей на складе ДЭЗа, свою работу в сборочном цехе. Как давно это было!
Теперь начинается новая жизнь! Какая она будет? Такая ли радужная, как ошеломительное начало? Он стал свыкаться с мыслью, что ему предстоит упорная работа под руководством Волка, Николая Петровича Волкова. Почему Волкова? В лагере у него была другая фамилия. Анохин, да-да, Анохин! Такая же, как и девичья фамилия его матери. Только теперь ему пришла в голову мысль, что у Волка была такая же фамилия, как у матери. Раньше как-то он этого не замечал, мало ли Анохиных в России. Даже знаменитый учёный есть, академик, просто однофамилец.
Егоркин знал, что отец матери Игнат Николаевич Анохин родился в Масловке, рано женился и уехал с молодой женой, бабушкой Ивана, на стройку в Москву, там родилась его мать, и тут началась война. Игнат ушёл на фронт, а молодая жена погибла в Москве при первой же бомбёжке. Младенца, мать Ивана, родственники привезли в Масловку к бабушке, которая вырастила её. Игнат после войны снова женился и уехал в Сибирь. Оттуда он постоянно помогал деньгами дочери до тех пор, пока она не вышла замуж, но видела она его в последний раз в Масловке, когда была тринадцатилетним подростком. Работал он где-то далеко в Сибири на стройке, дорога дальняя, а у него была большая семья, дети. С тех пор с дочерью он не общался, и она не знала, где он, что с ним, жив ли? Может, умер, ведь ему сейчас за семьдесят, считал Иван, и у него никогда не было желания что-либо узнать о своём исчезнувшем в Сибири деде.
Всё это промелькнуло в голове Ивана, когда он стоял у зеркала, и вмиг исчезло, оставив лёгкую грусть. Сегодня он побудет у Варюньки, завтра с утра к Волкову, а вечером на вокзал и — в деревню к матери. Телеграмму ей, что приедет, он отправил сразу после ресторана.
Прежде Егоркин ездил на такси только на своей свадьбе, и сейчас хотел отправиться к Варюньке в метро, но не знал, возле какой станции её дом, поэтому пришлось взять такси. Оказалось, что жила она в десяти минутах езды от его квартиры.
Волнуясь, с бьющимся сердцем взбегал Иван на третий этаж по лестнице сталинского дома, с нетерпением, почти дрожа, давил на кнопку звонка. Щёлкнул замок, дверь открылась, и Иван оцепенел. Перед ним стояла мать. Как она постарела, сгорбилась за эти годы! Она глядела на него, не узнавая, думая, что какой-то красивый мужик в шляпе с большим пакетом в руке ошибся дверью.
— Мама, — прошептал он и шагнул через порог.
И только теперь она узнала его, обморочно повисла на нём, тяжело дыша, слабея с каждой минутой и повторяя, не веря себе:
— Сынок, сынок!
Иван внёс её в коридор, ногой захлопнул дверь, уронил пакет с продуктами на пол и, прижимая к себе вздрагивающую мать, увидел в дальнем конце коридора подростка, который с удивлением, растерянно смотрел на него.
— Я это, мам, я! Вернулся, — говорил он, отпуская мать.
— Ой, что-то я ослабела... ноги не держат... Откуда ты?
— Оттуда, только утром оттуда... — Он увидел стул возле вешалки с одеждой и стал усаживать её на него, приговаривая: — Сядь, сядь, успокойся. Я теперь никуда не денусь!
Она опустилась на стул, всё ещё обнимая его, прижималась к его животу, словно боялась, что если отпустит, то он снова исчезнет.
— Что же ты не сказался... Мы бы встретили...
— Я сам только утром узнал... Я тебе телеграмму дал в Масловку. Завтра ехать хотел.
— А я тут... у дочурки... На Новый год взяла... До весны теперь тут... — выпустила она его наконец.
— Значит, будем вместе! А это кто такой? — взглянул Иван на подростка. — Неужели племянник? Никита, иди сюда! Не узнаешь дядю? Не помнишь, как мы с тобой играли?
Никита робко, неуверенно подошёл к незнакомому мужику. Он знал, что его дядя сидит в тюрьме за убийство, и представлял его себе таким же бандюком, какими их показывают в кино. А тут появился какой-то новый русский из кино, в шляпе, с галстуком, в модном пальто, и называет его племянником.
— Где ж ему помнить? — сказала мать. — Он тада ходить ель научился.
— Ну, раз не помнишь, давай заново знакомиться, — обнял его Егоркин. — Дядя Ваня! А где мама-папа?
Ответила за Никиту мать.
— На работе... Я думала, это они пришли. Думаю, чего звонят, када ключи есть... Ты раздевайся, сымай пальто, они щас придут.
Иван снял пальто, повесил на вешалку, положил на полку шляпу, поправил галстук. Мать не спускала с него глаз.
— Какой ты, сынок, красивый! Как не свой! Я тебя таким не видала... Варюнька не узнает... — Она тяжело поднялась со стула. — Пошли в зал...
Она пошла из коридора впереди, приговаривая:
— Дожила, дожила... Боялась — не доживу... Не таким я тебя увидеть мыслила... А ты порадовал! Ой, как порадовал мать... Чуть от радости в омрак не упала.
Иван шёл вслед за ней с тяжёлым пакетом в руке.
— Мам, я еды с собой захватил, думал, явлюсь незваным гостем, нечем угостить будет.
— Неси, неси на кухню.
Кухня была просторная, круглый стол под скатертью. Неплохо живёт сеструха, молодец! Не потерялась в новой жизни. Он поставил пакет на табуретку и стал выкладывать свёртки с едой на стол, бутылку коньяка.
— Ой, зачем же столько? — проговорила мать.
— Нас же пятеро. Всё поедим.
Из коридора донеслось щёлканье замка, заскрипела дверь.
— Пришли, — обрадовалась мать, намереваясь идти в коридор, чтоб обрадовать дочь.
— Погоди, мам, — шепнул он весело, задержав мать. — Я сам!
Он быстро вышел в коридор, где Варюнька снимала сапоги, а Колька рядом раздевался. Оба они обернулись к нему и оцепенели, глядя на незнакомого мужика, одетого, как иностранец.
— Кто это? — прошептала Варюнька.
— Во, мам, — обратился весело и шутливо к входившей вслед за ним матерью. — Как зазналась твоя дочь! Бизнесвумен! Родного брата не признает!
— Ванёк! — кинулась к нему Варюнька и чуть не упала, споткнувшись на полуснятом сапоге.
Он подхватил её на руки и закружил. Сапог слетел с её ноги.
— Зеркало разобьёте! — смеялась радостно мать.
Иван опустил сестру на пол, спрашивая:
— Признала теперь?
— Откуда ты?
Егоркин обратился к зятю, сначала пожал ему руку, потом приобнял, говоря весело и шутливо:
— Видишь, у них один вопрос: откуда? Как будто не знают, где я был.
— Разве такими оттуда приходят? — сказала Варюнька. — Мы ждали тебя в грязном ватнике, небритым, вонючим. Отмывать тебя хотели, а ты явился, как из загранки, свеженький, пахнет дорогущим одеколоном. И костюмчик от фирмы, небось, не одну сотню баксов отдал.
— Я так и знал, что прикид мой сеструхе не понравится, — радостно шутил, смеялся Иван. — Завтра в ватнике приду. Предварительно в мусорном баке поваляюсь, чтоб сестру запашком удовлетворить.
— Ничуть не изменился, — раздевалась с улыбкой Варюнька. — Такой же болтун!.. А я думаю, чем мне угостить братца-иностранца? Без коньяка, он, должно быть, за стол не сядет, а у нас только ликёр. Коля, беги в магазин!
— Не надо никуда бежать, стол накрыт, — веселился Егоркин. — Осталось по тарелкам разложить. Мы уж хотели без вас сесть, коньяк на троих распить, — подмигнул Иван племяннику, который стоял в двери зала и с улыбкой слушал их шутливую перебранку.
— Письмо я от тебя три дня назад получила, там ни слова о скорой встрече не было. Я ещё ответить не успела.
— Ответишь после третьей рюмки.
За столом Иван уже серьёзным тоном пересказал все свои приключения и метаморфозы за этот безумный день, рассказал, как познакомился с Волком в лагере, как они там подружились и как он выручил его оттуда. Слушали, как сказку. Не верилось, что и квартира своя у него сразу появилась. О статье в "Московских новостях" Варюнька с Колькой не слышали. Зять обещал завтра же найти и принести её.
— Страшно даже, — горестно покачала головой мать. — Что же он за всё это потребует? — сказала она о Волкове. — Даром никто такое не даст.
Подготовка к мести
Гришаня оказался прав. Анну Романовну на работе только пожурили за халатное отношение к давнему делу Егоркина. Она оправдывалась, что, судя по показаниям свидетелей, ни у кого сомнения не возникло, что виновен именно Егоркин. К тому же он всего за неделю до убийства получил срок за злостное хулиганство, и никто не оспорил то решение суда. Но на всякий случай, чтоб ни у кого не было сомнения, что народный суд отнёсся несерьёзно к газетной статье, записали выговор судье Чеглаковой и отписались в газету, что критика услышана, справедливость восторжествовала: невинно осуждённый на свободе, а судья наказана.
Гришаня с Алиной съездили в Турцию, закупили там партию кожаных курток и стали предлагать их на рынке в палатки, но оказалось, что точно такие куртки уже были там, поступили от постоянных поставщиков. Продавцы не хотели брать куртки на продажу у случайных челночников, портить сложившиеся отношения. К тому же Алина с Гришаней из-за неопытности на всю сумму закупили партию курток одной модели, а надо бы брать разные по несколько штук. Удалось пристроить на продажу только две куртки, да и то взяли их потому, что отдали они их от отчаяния по той же цене, что и купили. Без всякого навара. Продавец не гарантировал, что сможет продать за месяц хоть одну из них.
Дома даже обычная доза дури не вернула им хорошего настроения, не покидала тоска от неудачи, от пропажи денег.
— Лоханулись мы с тобой, подружка, — грустно вздохнул Гришаня. — О наваре и думать нечего, хоть бы своё вернуть. Хреновые мы спекулянты!
— Может, арендуем свою точку на рынке? — предложила Алина. — Сами продавать будем?
— Я тоже намыливался туда. Павильон под одну куртку снимать западло, хоть бы один стол взять.
Сняли они закуток в три метра в дальнем углу рынка. Редко сюда добирались покупатели, и если удавалось за день хоть одну куртку продать, то это был праздник. Нужно было и за точку платить, и бандитам. К лету распродали почти все куртки, остались две, но из-за них точку держать не стали, себе дороже, да и кому нужны куртки в жару? И деньги к этому времени кончились, растаяли. Больше всего ушло на дурь. Алина с Гришаней уже не думали о возврате десяти кусков баксов Климанову: где их взять, когда нечего жрать? Не обеднеет!
Николаю Волкову докладывали об их неудачах, докладывали, какие дела ведёт судья Анна Романовна Чеглакова, знал он и о проделках её сына-наркомана Эдика. Волков не был удивлён, когда узнал, что Эдик сын Климанова.
А банк Долгова за эти месяцы расцвёл. Друзья-акционеры подогнали к нему счета знакомых фирмачей, даже два министерства по совету Климанова открыли у него свои счета, да и реклама по телевидению, по радио и в газетах хорошо работала. Не успевали открывать счета новых фирм. Пришлось в Москве открыть два других отделения, по два в Ленинграде и в Свердловске.
Долгов был как никогда счастлив, энергичен, бодр. Говорил друзьям, что наконец-то обрёл своё настоящее дело, мол, подозревал и раньше, что рождён банкиром, финансы, именно деньги его дело, но прежняя система не давала заняться любимым делом, а теперь он в своей стихии. В каждом городе откроет отделения банка, всю Россию покроет ими.
Волкову доложили, что Климанов имеет тайную квартиру, куда ему поставляет девочек-подростков Макеев Андрей Алексеевич. Когда ему показали фото Макеева, лицо его показалось Волку знакомым, в памяти тут же возник безликий суетливый человек, который вытирает платком кровь с его лица, с жалостью и сочувствием приговаривая об избивших его сокамерниках:
"Звери! Звери!.. Ты садись, садись... Сейчас мы тебя к врачу... Мигом подпишем бумаги и — к врачу... И из этой камеры уберём... Ох, звери!"
Информация о тайной квартире Климанова ему понравилась.
— Установите в квартире видеокамеры... — приказал Коля Волк. — И не одну. Записывайте всё, следите за всем, что происходит, делайте копии.
Заявление в прокуратуру Славки Зубанова с подробным описанием того, как подставили журналиста Николая Анохина за то, что он пытался разоблачить преступления уваровских руководителей, братки Захара выбили и передали Волку ещё в феврале.
Ивана Егоркина через две недели после освобождения Волков отправил в Лондон к руководителю одного из своих совместных предприятий, приказав устроить Ивана на трёхмесячные курсы по изучению английского языка, а через месяц интенсивного обучения определить Ивана на двухмесячные курсы в школу бизнеса.
Вручая Егоркину билет в Англию, Николай Петрович сказал серьёзным тоном:
— Надеюсь, ты понимаешь, что от того, как ты проведёшь эти три месяца, зависит вся твоя дальнейшая жизнь. Не суетись, не торопись впечатляться лондонскими красотами. Успеешь! Тебе там придётся бывать не раз. Всё увидишь! Работай по восемнадцать часов в день! Не отвлекайся ни на что. Работай, работай!
И Егоркин работал. Разве эту, пусть интенсивную, учёбу в чужом городе можно было сравнить с работой на заводском конвейере или на лесоповале в колонии? Через месяц он уже мог поддержать лёгкую беседу на английском языке, мог спокойно объясняться с продавцами, но на курсах в школе бизнеса сначала он не всё понимал, было множество специальных слов, терминов. Пришлось сосредоточиться на изучении именно таких слов. И через две недели он уже легко мог задавать преподавателю вопросы, без труда улавливал, что говорили ему однокурсники, свободно делал конспекты в тетрадь. Он записывал лекции на диктофон, потом дома заново прослушивал их, а некоторые фрагменты прокручивал по несколько раз, искал незнакомые слова в словаре.
В конце мая Егоркин вернулся в Москву, и Волков назначил его генеральным директором вновь созданного товарищества с ограниченной ответственностью "Валючи", учредили который по паспортам двух умерших пенсионеров, и отправил с двумя своими парнями в Амурскую область в посёлок Дипкун, который находится в ста семидесяти километрах от Тынды по БАМу. Они должны приехать туда под видом рыбаков, спуститься пешком километров тридцать вниз по горной речушке Валючи, которая протекает рядом со станцией, фотографируя через каждые сто метров её берега, особенно там, где есть песчаные отмели. Ну, и порыбачить, конечно, где можно. В реке водятся форель, таймень, хариус.
Так не спеша готовил Коля Волк почву для мести, не догадываясь, что план его подвергается опасности, всё идёт к тому, что с совершенно неожиданной стороны может случиться его разоблачение.
Редактор Кирюшин
Василий Филиппович Кирюшин, бывший редактор уваровской районной газеты, в которой перед арестом работал Николай Анохин, теперь был на пенсии. Ему перевалило за семьдесят лет, он постарел, сгорбился, увлёкся рыбалкой, стал редко бриться, ходил постоянно с седой щетиной на лице.
Однажды в феврале, когда Кирюшин сидел на реке Вороне перед лункой во льду и дёргал непрерывно короткое удилище, стараясь привлечь внимание карасей к мормышке, к нему, шурша валенками по твёрдому снегу, тонким слоем покрывавшему лёд, подошёл приятель со своим ящиком, висевшим на ремне на плече, такой же пенсионер Володька Сибилёв, с которым они приехали сюда рыбачить на автобусе, поставил ящик на снег возле него, открыл, достал бутылку водки и сел на ящик со вздохом:
— Пора оскоромиться. Нет клёва...
Да, рыба в тот день не шла. Рука устала теребить удочку. Василий Филиппович отложил короткое удилище на лёд и достал стакан с закуской из своего ящика. Они выпили, заговорили о политике. Володька спросил:
— Ты слыхал, что Гайдар ляпнул?
— Ты о шоковой терапии? Вся страна уже в шоке, цены за месяц в пять раз взлетели и останавливаться не собираются.
— Рынок.
— Не рынок, а базар. Вся Россия от голода в базар превратилась. Надо было Ельцину Явлинского ставить, а не этого журналиста.
— Своего собрата критикуешь, — пошутил Володька.
— Нас, журналистов, к власти допускать не дай боже. Мы такое напортачим... Явлинский — экономист, обещал за пятьсот дней страну поднять... Если не его, так хоты бы Силаева оставили. Хозяйственник опытный...
— Силаев, видать, не устроил, что советский, а Явлинский — горбачёвский, новенького захотелось...
Они выпили ещё и заговорили о гласности, о том, что теперь не то, что прежде, когда Кирюшин был редактором, тогда всё власть контролировала, а теперь пиши, что хочешь, никто внимания не обращает. Володька вдруг вспомнил о статье в "Московских новостях" об их земляке и спросил:
— Ты читал в "Московских новостях" статью о парне из деревни Масловки?
— Я этих газет-брехунов уже давно в руки не беру. Тошнит... Чего это они вспомнили о нашем земляке?
— Парня осудили в Москве за убийство, которого он не совершал. Десять лет человек оттрубил ни за что.
— Как его зовут?
— Фамилию его на запомнил... То ли Егорочкин, то ли Ерошкин... А вот фамилию судьи там не раз поминали, запомнилась. Анна Романовна Чеглакова...
— Как-как? — воскликнул Василий Филиппович.
— Анна Романовна Чеглакова, — с удивлением глянул на него Володька. — Знакомая, что ли?
— У нас в Тамбове была такая... Лет двадцать назад.
Ему живо вспомнилось, как он хотел попасть на суд своего заместителя Николая Игнатьевича Анохина, хотел защитить его, мол, не мог Анохин перед свадьбой изнасиловать и убить девчонку, не маньяк он, как пытаются его представить. Но суд был закрытым, и он не сумел попасть на его заседание. Кирюшин надеялся, что судья Анна Романовна Чеглакова разберётся и оправдает Анохина, но она приговорила его к смертной казни. Узнав об этом, Василий Филиппович написал письмо Брежневу, чтоб тот остановил беззаконие — невинного человека осудили на смерть.
Но ответа не получил. А потом прошёл слух, что Анохина расстреляли. Начальник полиции Сарычев подтвердил это.
А года через три после того в Уварове задержали насильника и убийцу одной девчонки, смерть которой приписали Анохину. Оказалось, это был знакомый её, одноклассник, по пьянке проговорился, его взяли, он всё и выложил. Осудили убийцу, а про Анохина никто и не вспомнил. Не воскресишь!
И теперь это давнее дело всплыло в памяти Кирюшина, не давало покоя, будто он был причастен к смерти Анохина, мог бы спасти, бить во все колокола, писать в "Правду", в Верховный суд, а он ограничился письмом Брежневу, будто не понимал, что у руководителя страны больше дела нет, что ли, как заниматься судьбой частного человека. Сколько писем на его имя идёт, жизни не хватит, чтоб всё прочитать. Да и никто не даст ему такие письма, помощников полно.
Кирюшин взял в читальном зале городской библиотеки подшивку газеты "Московские новости", прочитал статью о Егоркине и о судье Анне Романовне Чеглаковой. Не верилось, что в Москве есть судья — полная тёзка тамбовской. И он позвонил в областной суд, спросил, работает ли у них судья Анна Романовна Чеглакова. Ему ответили, что она уже лет пятнадцать, как в Москве. Она, значит! Точно она осудила и Егоркина, и Анохина. И снова непонятная вина стала томить его душу; что делать, как избавиться от неё, он не знал. Не спал ночами, думал, вспоминал Николая Анохина, которого уже хотели назначить редактором областной газеты, далеко мог пойти человек, энергичный был, доброжелательный, сердечный, и вдруг такое на него свалилось. Пропал человек зазря!
Василий Филиппович вспомнил свою молодость, вспомнил, что когда-то считали его подающим надежды журналистом, но он рано женился, пошли дети, надо было кормить семью, стало не до развития журналистского таланта. Грустно всё это было вспоминать! Банальная история! Не первый он и не последний, которого жизнь заела! И чтоб хотя бы что-то сделать для памяти своего погибшего сотрудника, хоть как-то облегчить свою совесть, Василий Филиппович решил получить в архиве прокуратуры дело Николая Анохина, посмотреть показания свидетелей и самого Анохина, прочитать решение суда, вдруг там можно будет за что-то уцепиться, оправдать невиновного человека, хотя бы после его смерти.
Но прежде чем ехать в Тамбов, он написал в "Московские новости" отклик на статью, рассказал, что эта судья Чеглакова осудила на смерть его заместителя, замечательного человека Николая Анохина, за убийство, которого он не совершал. Настоящего убийцу потом поймали.
Елена
Откликов на статью в газету пришло множество. Подборку наиболее интересных писем собрали и передали Лене, чтобы она проанализировала их и написала по ним статью в рубрику "Отклики читателей". Когда она дошла до письма Василия Филипповича Кирюшина из Уварова, удивилась, обрадовалась, вспомнилось ей, как она в детстве летом купалась в Вороне, когда бывала у бабушки на каникулах, и побежала к матери.
— Мам, смотри, тут письмо из нашего Уварова. Оказывается, та судья тоже из Тамбова.
Зина взяла письмо, начала читать и вдруг взялась рукой за грудь, придавила сердце.
— Мам, что ты такая бледная! Что с тобой? — удивилась, испугалась Лена.
— Это редактор уваровской газеты пишет...
— Ну да.
— Я знала его...
— А про случай этот не слышала?
Давнее, которое никогда не забывалось, но притухало на время, резко всплыло в памяти, прежней болью отозвалось в сердце. Мигом пронеслись в голове встречи с Колей, сердце ещё сильнее, острее защемило, и чтобы скрыть своё состояние от дочери, она, стараясь казаться невозмутимой, сдержанно проговорила:
— У нас об этом всё Уварово судачило... Ой, дочка, что-то мне дурно... Приступ какой-то... Давление на улице сегодня низкое. Погоду чувствовать стала. Пойду я, прилягу!
Она вернула письмо дочери и ушла в спальню, упала на подушку, уткнулась в неё, чтобы дочь не услышала её рыданий. Плечи её беззвучно дергались. Она не видела, что Лена стояла в двери спальни, с тревогой и жалостью смотрела на неё. Подойти к матери, успокоить она не решилась, почувствовав, что за этим случаем стоит какая-то многолетняя тайна, которую мать бережно хранит ото всех и вряд ли сейчас решится открыться ей. Она отошла от двери, села читать другие письма. Но письмо Кирюшина не выходило из головы, а перед глазами стояли вздрагивающие плечи матери. Было грустно, тревожно, жалость к матери давила на неё. Хотелось что-то сделать, чтоб матери стало легче. Но что? Ей вдруг пришло в голову, что надо выпросить у редактора "Московских новостей" командировку в Тамбов по этому письму, взять давнее дело в прокуратуре и попытаться разобраться, что произошло двадцать лет назад, ещё до её рождения.
Она собралась потихоньку, чтоб не тревожить мать, крикнула от двери:
— Мам, я на часок отлучусь!
И, не дожидаясь ответа, осторожно, чтобы не хлопнуть, словно в квартире оставался больной человек, прикрыла дверь.
Редактора газеты на месте не было, и Лена заглянула к заведующей отделом писем, рассказала ей о тревожном письме из Уварова от бывшего редактора газеты, что ей хочется съездить в Тамбов, прочитать дело Анохина, поговорить с Кирюшиным. Заведующая пообещала ей организовать командировку, пообещала поговорить с редактором. На другой день сказала Лене по телефону, что редактор ответил, что подумает. Думал он недели две, а потом отказал. Не захотел отправлять в командировку студентку по такому серьёзному делу.
Лену закрутили свои студенческие дела за эти дни ожидания, мать не вспоминала о письме, повседневная жизнь встала на привычные рельсы, прежние эмоции от письма и от внезапного приступа матери после его прочтения притухли, размылись, а потом и вовсе ушли из памяти.
Вспомнилось об этом письме только осенью, когда позвонила бабушка, что она в больнице, и мать решила её навестить, уговорить приехать к ним, перезимовать в Москве, а весной вернуться. Лена вспомнила о неудавшейся командировке и уговорила мать взять её с собой в Уварово. В архив ей не пробиться без сопроводительных писем, но можно найти в Уварово бывшего редактора газеты Кирюшина и поговорить с ним.
Кирюшин
Василий Филиппович Кирюшин, отправив письмо в газету, в тот же день поехал в Тамбов. Но оказалось, не так просто получить судебное дело, пусть давнее, пусть суд был в стране, которой уже не было. Нужны разрешения от разных высоких лиц.
Кирюшин стал кататься в Тамбов, как на работу. Каждый день съездить не удавалось, путь неближний. Четыре часа туда, четыре — обратно. Пользуясь тем, что некоторые сотрудники администрации губернатора области, так теперь назывался Исполком областного Совета народных депутатов, знали его ещё редактором районной газеты, Василий Филиппович организовал письмо из администрации на имя областного прокурора с просьбой предоставить ему дело Николая Анохина. Хотел взять такое же письмо у знакомого редактора областной газеты, которая раньше называлась "Тамбовская правда", а с недавнего времени стала "Тамбовской жизнью", но тот отказался подписать, говоря, что с областным прокурором он не в ладах, и его письмо только отпугнёт того, лучше обратиться к либералам. Прокурор с ними в дружбе.
Кирюшин отправился в новую, недавно появившуюся газету "Гласность", объяснил, что неправый советский суд, по его мнению, осудил невиновного человека. Приписали ему изнасилование и убийство девчонки, а потом поймали настоящего убийцу. Редактор "Гласности" с удовольствием подписал его письмо, попросив, если он настрочит статью по тому делу, то пусть непременно сперва покажет ему.
Дело Анохина оказалось тощеньким. Кирюшин знал лично троих свидетелей по делу Анохина. Не знал девчонку с маслозавода, которая после смены возвращалась в общежитие вместе с изнасилованной Валентиной Покровской, не знал и Вячеслава Зубанова. Фамилия знакомая, не сын ли он бывшего председателя Ждановского колхоза? Михаил Семенцов — известный в Уварово пропойца с забавной кличкой Мишка Выродок, Сын Вселенной. Кирюшин хорошо знал его мать, которая много лет работала заместителем председателя райисполкома. Куда-то исчез Мишка в последнее время, давненько не видать его на улице. Васька Ледовских, бывший официант, а до недавнего времени владелец уваровского ресторана, недавно помер. Цирроз печени от постоянной пьянки. И самый известный из свидетелей — Юрий Кулешов, в то время он был водителем секретаря райкома партии, а потом вдруг стал завскладом! Всего пятеро, все чётко и складно высказали на суде слово в слово то, что говорили на предварительных допросах.
Василий Филиппович обратил внимания, что начальник Уваровской милиции Сарычев не был приглашён в суд в качестве свидетеля, несмотря на то, что и Семенцов, и Зубанов показали, что девушка покончила с собой, прыгнула с железнодорожного моста на рельсы в то время, когда с ними был Сарычев. "Она что, птичка? — подумалось Василию Филипповичу. Он знал, что перила на мосту по плечам высокого человека. — При желании не каждый сможет через них перелезть". А тут девчушка, которую сопровождали три здоровенных мужика, сумела на их глазах перепрыгнуть, будто бы перила были по колено. "Убили девчонку, сволочи! Убили, как ненужного свидетеля!.. Сарычев, именно Сарычев организовал это убийство! — холодом ошунуло Кирюшина. — Теперь он, говорят, аж замминистра МВД. Не достанешь!.. Но зачем, зачем ему это?"
Василий Филиппович начал читать стенографию показаний Анохина в зале суда:
"Анохин: Я журналист. Работаю в районной газете заместителем редактора... По некоторым фактам я стал догадываться, что на нашей Уваровской трикотажной фабрике что-то нечисто. Я поехал туда, но не к директору, а в цех...
Судья: Это было в день преступления?
Анохин: Нет, недели три назад...
Судья: Какое это имеет отношение к делу? То, что вы журналист, мы знаем, и чем занимаются журналисты, тоже знаем. Переходите к делу, давайте по существу. Вы признаёте себя виновным в совершённом преступлении?
Анохин: Нет.
Судья: Ясно... Почему же вы следователю признались в совершённом преступлении?
Анохин: Меня вынудили! Меня били!
Судья: Следователь бил?
Анохин: Нет. В камере!
Судья: В камере били, а следователю вы признались, что изнасиловали и убили двух девушек? Хороша логика!.. Садитесь, суду всё ясно!
Анохин: Я не всё рассказал!
Судья: Садитесь! У суда к вам вопросов нет. Не мешайте работать!"
Василий Филиппович понял, что судья не дала слова обвиняемому, сразу заткнула ему рот. Он снова перечитал начало выступления на суде Анохина:
"Я журналист. Работаю в районной газете заместителем редактора... По некоторым фактам я стал догадываться, что на нашей Уваровской трикотажной фабрике что-то нечисто. Я поехал туда, но не к директору, а в цех...". Да, да, помнится, Анохин даже статью написал о непорядках на трикотажной фабрике, но секретарь райкома Долгов не разрешил её печатать. Стоп! Погоди-ка, ведь Долгов раньше был директором этой трикотажной фабрики. Был, точно! Может быть, это не сплетни были, что начальник милиции Саяпин накопал что-то на фабрике и за это его отравили? А вдруг не сплетни и то, что кто-то из работников фабрики рассказывал, что в ночную смену там изготавливают неучтённые, левые товары? Что если действительно Саяпина убили, когда он узнал это? Да, и зам его Ачкасов в те дни по пьянке на мотоцикле попал под машину, за рулём которой был сын председателя Ждановского колхоза Вячеслав Зубанов. Так этот же Вячеслав Зубанов был свидетелем у Анохина! Господи, вот оно что! Один клубок! Вспомнилось, что именно после смерти Ачкасова начальником милиции назначили Сарычева, и с тех пор тихо стало в Уварово, ни одного серьёзного преступления. За это он и пошёл на повышение сначала в Тамбов, а потом в Москву.
А что там за реплика была у Анохина, когда начал давать показания Михаил Семенцов? Василий Филиппович вернулся к стенограмме показаний Мишки, прочитал:
"Анохин: Неправда! Я лежал в кустах связанный! Это они насиловали, они!
Судья: Что за бред! Успокойтесь, а то попрошу вывести из зала! Вам дадут слово!"
А если Анохин не пытался выкрутиться, а говорил правду? Что тогда? Но зачем, зачем они это делали? Не из-за статьи же его? Помнится, ничего там особенного не было, просто критика, какие-то факты незначительные, он готов её был напечатать, показал Долгову, а тот мягко посоветовал ему отложить статью. Он сначала сам разберётся с делами на фабрике. И Кирюшин тогда легко согласился с ним, ведь Долгов был когда-то директором той самой фабрики. Ему виднее!
Из-за статьи не могли так изощрённо подставить Анохина, тут что-то другое, и Кирюшин решил поговорить сам со всеми свидетелями этого дела, кроме умершего директора ресторана Ледовских.
Но поговорить с ними ему не удалось. Когда начал их искать, выяснилось, что двое из них арестованы, сидят в Тамбове в СИЗО. Юрка Кулешов — за торговлю наркотиками, а Мишка Семенцов — за убийство своего собутыльника. Отец Зубанова, бывший председатель Ждановского колхоза, на пенсии, со всей семьёй переехал в Тамбов, купил там частный дом где-то на окраине города.
И снова Василий Филиппович отправился в Тамбов на поиски Зубанова. Две недели потерял, пока не нашёл дом Зубановых и не выяснил, что бывший председатель умер ещё десять лет назад, а жена его — два года спустя. Сын продал дом и уехал в Москву. Опять неудача!
Тогда Кирюшин отправился на трикотажную фабрику. Сначала решил поговорить с директором. За двадцать лет их там поменялось несколько. Нынешний оказался старожилом. Работал там больше двадцати лет. Пришёл туда сразу после техникума, когда директором был Долгов, работал мастером, потом начальником цеха, а недавно чуть ли не силком, по его же словам, работники уговорили его стать директором. Ведь только его цех теперь еле-еле работал. Остальные закрылись. Продукция фабрики не выдерживала наплыва китайских и турецких товаров. Они были и дешевле, и симпатичней на вид кофточек и свитеров производства фабрики.
Директор Фёдор Никитич был хмур, неразговорчив поначалу, но чувствовалось, что с утра он уже принял граммов сто. Кирюшина он знал ещё тогда, когда тот был редактором. Приходилось вместе бывать на районных посиделках. Во встрече не отказал, но принял неохотно, грустно рассказывал о нерадостных делах фабрики. Потом вдруг махнул рукой и полез в холодильник, достал начатую бутылку водки, нарезанную на тарелке колбасу и поставил на стол:
— Эх, остограммишься, и легче на душе становится. Уходят думки о будущем. Не дотяну я, видать, здесь до пенсии. А куда идти работать? Некуда. И уезжать отсюда не хочется. Укоренился. Да и где теперь работу найдёшь? Всё закрывается, всё! Пропала Россия! Хоть на рынке палатку открывай!
— Так и открой, — посоветовал Василий Филиппович, — рынок-то теперь у нас каждый день работает. Открой палатку, поставь продавца и торгуй своими кофтами-юбками. Всё копейка будет идти на фабрику.
— А что, идея! — одобрил Фёдор Никитич, наливая водку в небольшие стаканчики. — Жизнь к этому толкает. Раньше за это судили, а теперь спекулируй — не хочу... Ну, давай, выпьем за то, чтоб всё плохое утонуло в болоте!
Он первым выпил водку одним махом и стукнул стаканчиком о стол, берясь за вилку:
— Подумывал я о своей палатке на рынке, но как-то душа не лежала. Начнёшь своим товаром торговать, а потом, глядишь, на китайский перейдёшь, в Долгова превратишься.
— А чё Долгов, — закусывал неторопливо Кирюшин. — Долгов — человек! Во куда взлетел, — указал Кирюшин вилкой в потолок. — Я слышал, у него теперь свой банк. Банкир!
— Сука он, а не человек! — сказал вдруг резко Фёдор Никитич. И снова взялся за бутылку. — Обворовал фабрику, распух от денег, падаль! И теперь он банкир! Убил бы!
Они снова выпили, и Кирюшин спросил миролюбиво, как бы защищая Долгова:
— Как он мог обворовать? В СССР был контроль, учёт...
— Контроль, учёт, — с усмешкой перебил директор. — Он тут себе подпольный цех открыл. Вся ночная смена на него работала, мы подписку давали ему — не болтать! Одна баба сболтнула соседке, глядим — померла скоропостижно. Безжалостной сволочью был твой Долгов!.. Тут твой зам тогда крутиться стал, говорят, статью накарябал, а ты её не напечатал. Почему?
— Не было в той статье ничего про подпольный цех. Я хорошо помню!
— Почему тогда не напечатал?
— Долгов запретил. Он тогда районом командовал. Газета в его ведении была. Сказал, сам разберётся.
— Вот и разобрался! Подставил Анохина, и нету его... Статью надо было печатать, может, и не тронули бы его. Струсил ты, струсил!
— А ты не трусил? Знал всё и молчал. Подписку они дали вору, той подпиской только задницу вытереть!
— Я не молчал, не молчал, — снова взялся за бутылку Фёдор Никитич. — Молодой был, горячий, справедливости хотелось... Я всё в заявлении в милицию описал: откуда сырьё идёт, как сбывают продукцию, как отчёты подделывают...
— И что?
— Как что? Забыл, куда делись начальник милиции Саяпин и его зам Ачкасов? — Фёдор Никитич поднял стаканчик. — Давай не чокаясь, помянем невинные души убиенных Саяпина, Ачкасова и Анохина.
Он выпил залпом, крякнул, выдохнул:
— Ох, захорошело!.. — и стал закусывать, продолжив разговор. — Я тогда посчитал, что моё заявление в их руках. Я следующий! Пришёл-то в милицию Сарычев из отдела ОБХСС, он-то с ними был. Все это знали! Я думал, копец мне. Обрез сделал, без него из дома не выходил, в столовой есть боялся — отравят, как Саяпина. Но обошлось как-то, даже начальником цеха поставили. Видать, заявление моё к ним в руки не попало.
— Да, тяжкая история! — вздохнул захмелевший Василий Филиппович. — Надо было в Тамбов с твоим заявлением!
— В Тамбов? А кто Тамбовом в то время правил? Кто был секретарём райкома в Уварове, когда Долгов здесь сидел, — указал на своё кресло директор.
— Климанов.
— Вот-вот, дружбан Долгова — Климанов. Ему писать? Он всё про подпольный цех знал, сам вместе с Долговым открывал. Стал бы Долгов секретарём, если бы не Климанов. Он же его и в Тамбов вытащил, а потом и в Москву вслед за собой.
— Не может быть!
— Как же вы, журналюги, слепы! Всех зрячих, честных выбили! Не будешь же ты писать обо всём, что услышал? А и напишешь, только прославишь Долгова с Климановым. За такие дела сейчас Звезду Героя дают. К кому твоя писулька попадёт? К генералу Сарычеву, а он разберётся... разберётся, не сомневаюсь, как… Прежде чем писать, на кладбище загляни, местечко пригляди... Ох, разбередил ты мне душу! Давай, ещё по граммулечке, и в цех пойду. Палатку на рынке открывать буду, тут ты меня убедил...
Долго ещё обдумывал этот разговор Василий Филиппович бессонными ночами. Писать в Москву? Кому? В МВД генералу Сарычеву? В газету? Кто рискнёт опубликовать о Председателе Совета республики. "Сам бы напечатал такую бездоказательную статью? — спрашивал себя Кирюшин. — Нет же, нет! — отвечал себе честно. — Побоялся бы, побоялся!"
Золото
Иван Егоркин вернулся из Амурской области с несколькими отснятыми фотоплёнками, привёз тайменей и хариусов сестре и Волкову, сделал фотографии в фотоателье и выложил их на стол перед Николаем Петровичем. Тот рассматривал их с серьёзным видом. Непонятно было, то ли удовлетворён снимками, то ли недоволен.
— О добыче золотишка на этой реке ничего не слышно? Старателей не встречали? — спросил Волков.
— Нет. Тишина... На сорок километров вниз спускались, никто не встретился. Никого нет.
— Будут, — заговорил Николай Петрович, продолжая рассматривать фотографии. — И ты сыграешь в этом главную роль!.. Валючи впадает в реку Унаху, в которой издревле старатели моют золотишко, но промышленным способом там его никогда не добывали. Дороги надо строить. Горы, болота — дорого! Да и выход в граммах на тонну руды невысок. Здесь будет больше... Вернёшься с юристом в Тынду, откроешь там офис для своей фирмы "Валючи", оформишь аренду участка тайги в бассейне реки Валючи на тридцать квадратных километров. Я дам тебе карту участка для аренды. Наймёшь буровиков и направишь их ставить вышку туда, где я укажу на карте на нашем арендованном участке. Дорогу для перевозки вышки туда надо будет пробивать. Это недалеко, надеюсь, километров десять от посёлка Дипкун. Но прежде ты сам, лично, без свидетелей разбросаешь на тех участках реки, где я тебе покажу на фото, десять килограммов золотого песка с небольшими самородками...
— Десять килограммов золота в реку? — воскликнул Егоркин.
— Да-да, в реку, не дальше метра от берега — и в песочек. И не особенно густо. Приблизительно в десяти местах на отмелях. Пока ты будешь оформлять в Тынде свои дела, твои рыболовы начнут мыть разбросанное тобой золотишко, а ты заявишь в милицию посёлка, что на арендованном тобой участке моют золото пираты, захватишь с собой вместе с милицией корреспондента местной газеты. Старателей задержат, конфискуют намытое золотишко, а в местной газете появится заметка, что в реке Валючи нашли золото. Пойдёт слух, народ из посёлка ломанётся мыть песок, а тут твои буровики обнаружат залежи золота. Поддерживай шум в газетах, чем больше шума, тем лучше, а сам не светись. Твоя фамилия не должна мелькать в газетах.
— Задача ясна, цель непонятна, — засмеялся Егоркин.
— У меня одна цель, ты её знаешь.
— Замётано! Когда приступать?
— С завтрашнего дня. И постоянно держи связь со мной. Билеты на самолёт получишь у секретарши, а карту и подробную инструкцию завтра у меня.
Егоркин вышел, а Волков продолжил рассматривать фотографии, помечая ручкой, где нужно разбрасывать золотой песок. Раздался зуммер аппарата, вызывала секретарша. Волков нажал кнопку.
— К вам Акимов, — сообщила секретарша.
— Пусть входит.
Акимов следил за квартирой, в которой Климанов забавлялся с девочками. Когда он вошёл, Николай Петрович пожал ему руку, спросил коротко:
— Ну?
— Запись принёс.
— И что?
— Отвратительное зрелище! Старый козёл забавляется с двенадцатилетней девочкой.
— Насилие?
— Видать, Макеев уговорил за деньги. Не сопротивлялась... На другой день с ней же забавлялся ваш главный редактор Перелыгин.
— И он туда же? Господи, что им надо! — не удержался Волков. — Оставь копию!.. Размножьте в пяти экземплярах и в разные сейфы. Никто об этом, кроме нас двоих, не должен знать!
Когда Акимов вышел, Николай Петрович покрутил в руках дискету, пробормотал: "Нелюди!" — и спрятал дискету в сейф.
На организацию поисков золота там, где его нет и не может быть, Иван Егоркин получил на счёт своей фирмы несколько десятков миллионов рублей с полным карт-бланшем распоряжаться ими по своему усмотрению и с указанием не жалеть денег на взятки тындинским чиновникам. Вместе с ним в Тынду вылетела большая группа сотрудников. Помимо юриста, были среди них главный бухгалтер, знакомые ему по прежней поездке рыболовы, переквалифицировавшиеся в старателей, мастера по строительству дорог и буровым вышкам. Работать все должны быстро и слаженно.
Егоркина больше всего волновала аренда земельного участка в тайге. Ему думалось: "Какой дурак решится отдать в аренду аж тридцать квадратных километров тайги?" — поэтому он сразу же предложить начальнику отдела Тындинского муниципалитета два миллиона рублей за помощь в оформлении аренды участка. Начальник отдела посмотрел карту участка и подумал про себя с усмешкой: "Какой дурак решил взять в аренду пустое место, где ни леса хорошего нет, ни полезных ископаемых, ни рыбы в промышленных масштабах, а удочкой и сетью он мог в реке и без аренды половить? Да ещё и за такие деньги!" — но ответил серьёзным тоном, вздохнув для убедительности, мол, не просто будет это сделать:
— Попробую... постараюсь... Как раз начальство всё на месте. Позвоните через недельку!
К удивлению Егоркина, через неделю начальник отдела вручил ему все подписанные и утверждённые документы на аренду участка, и он, захватив с собой корреспондента газеты "Тындинская правда", молодого парня, которому пообещал хороший гонорар за репортаж в газете с места задержания незаконных старателей на арендованном участке реки, отправился в посёлок Дипкун. Там уже работали его старатели, мыли золото в одном из мест, где ещё в первый день приезда Егоркин разбросал десять килограммов золотого песка.
Дорожники к этому времени уже наметили маршрут к тому месту, где надо поставить вышку. Дорога оказалась длиннее десяти километров, как предполагалось по карте. На местности пришлось огибать небольшую гору. Это удлинило дорогу на два километра, зато маршрут проложили по твёрдой каменистой местности с редколесьем и буреломами без толстых деревьев, которые надо пилить, а потом выкорчёвывать. Все деревья можно было легко сдвинуть бульдозерами, которые имелись в посёлке.
Егоркин сразу же по приезде подписал два договора с местным строительно-монтажным управлением по строительству подъездной дороги к буровой вышке и по установке туда линии электропередачи. Работы в посёлке было мало, и руководство СМУ эти договора приняли как манну небесную, тем более что Егоркин тут же перечислил им оговорённый аванс, благодаря которому управление смогло выплатить долг по зарплате своим сотрудникам, и бульдозеры на другой же день принялись расчищать тайгу, делать дорогу.
А Егоркин, подписав подготовленные юристом договоры со СМУ, тут же отправился с корреспондентом в отделение милиции, показал там свои документы на арендованный участок и написал заявление на незаконную добычу золота частными лицами на его участке, пообещав за поддержку купить милиции новенькие "Жигули". Это сработало!
Утром следующего дня наряд милиции из трёх человек во главе с лейтенантом Митрофановым, корреспондент и Егоркин отправились по берегу реки вниз по течению. Шли, сохраняя молчание, чтоб не спугнуть старателей, пробирались по кустам, по берегу вдоль отмелей. Быстрая горная речушка с коричневой водой негромко плескалась, шумела, перекатываясь через камни. Поблизости в кустах громко щёлкал соловей, ему откликался издали другой, а из глубины ярко-зелёного майского леса звала, грустно куковала кукушка, изредка умолкала, словно прислушиваясь к чему-то, и начинала снова звать к себе; отовсюду доносилось тонкое посвистывание, негромкое кряканье, щёлканье птиц.
Через час увидели палатку на берегу реки и двух мужиков, которые, стоя в воде в сапогах, полоскали мутную воду в больших чашках. Лейтенант Митрофанов, шедший впереди, поднял руку. Все остановились, замерли. Корреспондент стал готовить фотоаппарат. Он издали щёлкнул возящихся в воде старателей, а лейтенант шёпотом скомандовал милиционерам:
— Сидоренко, бегом к палатке! У них там могут быть ружья, а мы, — глянул он на второго милиционера, — бросаемся к ним. Пошли!
Милиционеры мигом выскочили из кустов. Егоркин с корреспондентом — следом. Журналист непрерывно, старательно щёлкал фотоаппаратом.
— Стоять! — заорал лейтенант на бегу, размахивая пистолетом.
Оба старателя выпрямились, спокойно глядя на подбегающих милиционеров. Они знали, что придёт милиция и конфискует намытое золото. Граммов триста золотого песка они привезли с собой.
— Стоим... В чём дело? — спросил старший по возрасту старатель. — Мы ничего не нарушаем. Закон не запрещает мыть золото.
— На свободном участке — это да! А это место арендовано. Вот хозяин! — указал лейтенант на Егоркина.
— Откуда мы знали, что оно арендовано? Где тут указано, покажите, — повёл рукой вокруг себя старший старатель.
— В милиции покажем документы, — ответил лейтенант.
К ним быстро подошёл Сидоренко, осматривавший палатку.
— Оружия нет, — сказал он, протягивая тяжёлый мешочек. — А золотишко есть!
Лейтенант Митрофанов взял мешочек, взвесил на ладони и произнёс:
— Тяжёленький... С полкило будет. Придётся конфисковать!
— Как это конфисковать? — возмутился старший. — Мы тут неделю корячимся в холодной воде, а вы конфисковать? Как это?
— За неделю полкило золота? Мне бы так жить! — засмеялся лейтенант.
— А кто тебе мешает, иди да мой! — указал на реку старший. — Для этого нужна-то всего копеечная пластмассовая чашка!
— Этот участок арендован! Нечего базарить! Сворачивайтесь! Вы задержаны за незаконную добычу золота на чужом участке. В милиции разберёмся.
Новое месторождение золота
Статью о задержании старателей за незаконную добычу золота на реке Валючи рядом с посёлком Дипкун, опубликованную в газете "Тындинская правда", Николай Волков переписал, добавил к задержанию старателей, которые за неделю намыли полкило золотого песка, свои сведения о новом месторождении золота, и отослал по факсу Егоркину, чтоб тот показал её тындинскому корреспонденту, который должен от своего имени послать её в Москву в газету "Коммерсантъ".
Потом вызвал из Тынды Ивана Егоркина, поблагодарил его за активную работу в Амурской области и объявил, что переводит его генеральным директором в совместное предприятие, а возглавлять фирму "Валючи" он назначил старичка Фунта.
Вскоре статья была опубликована в "Коммерсанте" — этой самой популярной у бизнесменов газете. Волков читал с улыбкой, что в окрестностях посёлка Дипкун, стоящего на БАМе, в бассейне реки Валючи, обнаружено крупное месторождение золота, названное Валючинским, которое, в отличие от крупнейшего в России месторождения "Сухой Лог" в Иркутской области, находится совсем рядом с БАМом, в восьми километрах от железнодорожной станции и посёлка Дипкун.
"По исследованиям "ВНИИцветмет", находящегося в Усть-Каменогорске, — читал Волков, — рудное тело представлено пластообразной залежью, мощность которой колеблется в пределах от девяти метров на флангах месторождения до ста двадцати в его центральной части и в среднем составляет около девятисот метров. Размеры рудного тела по простиранию — около двух тысяч метров, по падению — тысяча–тысяча двести метров. Выхода на дневную поверхность и естественных границ рудное тело не имеет.
Руды месторождения относятся к золото-сульфидно-кварцевому технологическому типу. Проведённые исследования показали, что большая часть золота ассоциирована с сульфидными минералами, в основном с пиритом.
Содержание золота в руде изменяется в интервале 1,5-10 граммов в тонне руды и в среднем составляет 3,4 грамма. На фоне равномерной сульфидной минерализации наблюдаются обогащённые участки, где содержание сульфидов повышается до 1,5-2,0 % и более. Мощность прожилок и других образований пирита находится в пределах от миллиметра до нескольких сантиметров. Содержание золота в пирите колеблется от одного грамма на тонну до нескольких сотен.
Подсчитанные специалистами института запасы составили больше тысячи трехсот тонн золота и около тысячи тонн серебра, которых должно хватить на тридцать лет при ежегодной добыче золота в тридцать-сорок тонн. Близость железнодорожной станции и короткие коммуникации позволяют достаточно быстро построить и запустить золотоизвлекательную фабрику.
Лицензия на разработку месторождения и аренда участка принадлежит тындинской фирме "Валючи", которая уже провела дорогу и линию электропередачи к месторождению и приступила к подготовке нулевого цикла под золотоизвлекательную фабрику. Однако, по нашим сведениям, эта фирма не обладает достаточными ресурсами для такой масштабной работы и вынуждена выставить весь арендованный участок и лицензию на аукцион. Месторождением уже заинтересовались казахстанская и австралийская золотодобывающие фирмы".
Через два дня после публикации статьи Долгов собрал экстренное совещание акционеров. Оказывается, статью в "Коммерсанте" прочитал Сарычев и позвонил Виктору Борисовичу, тот нашёл газету, прочитал, загорелся, поручил срочно найти телефон фирмы "Валючи", позвонил директору, и тот подтвердил, что хотел выставить на аукцион участок и лицензию, но казахи предложили ему продать им полностью фирму, мол, не нужно будет переоформлять аренду и лицензию. Директор согласен, осталось согласовать цену с хозяином фирмы, и никакого аукциона не будет. ТОО "Валючи" вместе с месторождением "Валючинский" полностью уйдёт казахам. Узнав об этом, Долгов тут же позвал друзей на совещание и рассказал им о разговоре с директором, спросил совета.
Мнение акционеров было общим: надо попробовать опередить казахов, выкупить фирму. Только Николай Волков уточнил, предложил: не надо гнать лошадей без оглядки. Надо срочно послать в Тынду своего человека, пусть он захватит с собой специалиста из московского НИИ, который должен не только ознакомиться с образцами руды на месте, но и непременно захватит с собой в НИИ образцы, сделает анализ на содержание золота. А сотрудник банка пусть отправится на участок, осмотрит проделанную работу и составит подробный отчёт.
— Разумное предложение, — одобрил Климанов и порекомендовал: — Сегодня же надо отправить не одного, а двух сотрудников в Тынду вместе со специалистом из НИИ. Тянуть не стоит...
— Надо ещё договориться с НИИ, — ответил Виктор Борисович. — Не надо жалеть денег, если хотим успеть!
Николай Волков не сомневался в результатах анализа, ведь руда в Тынду в офис фирмы "Валючи" была доставлена из месторождения "Сухой Лог".
Отчёт командированных в Тынду работников банка о состоянии работ на месторождении "Валючинский" и анализ руды в Научно-исследовательском институте драгоценных металлов и алмазов, чей научный сотрудник летал в Тынду, превзошли самые лучшие ожидания акционеров банка. Командированные рассказали им, что своими глазами видели, как в реке Валючи моют золото десятки старателей, несмотря на то что милиция постоянно гоняет их, конфискует намытый песок. Удручало только одно — цена! Оказывается, казахи уже согласовали цену за фирму и месторождение — сто восемьдесят миллионов долларов! И перебить эту цену можно, только повысив её. Директор фирмы не против того, чтобы отказать казахам, если банк предложит сто девяносто. Договор с казахами ещё не подписан.
— Ну, сто девяносто — это не пятьсот, что нужно для разработки "Сухого Лога", — заговорил Климанов. — Прельщает ещё и то, что железнодорожная станция близко, работы начаты, дорогу, конечно, надо улучшать, асфальтировать... Двенадцать километров не так много...
— И фабрику надо строить... — подсказал Сарычев.
— Фабрику, технику закупать, — размышлял Климанов. — Но это не так дорого и не так долго. Пласт в девять метров до золотоносной руды можно снять быстро. Думаю, следует купить фирму!
— Денег своих у нас не хватит, надо кооперироваться с кем-то или брать кредит, выпускать акции, — сказал Долгов.
Сам он был против кооперации: не хотелось делить с кем-то будущие доходы. А они должны пойти уже через год. Это просто сказочно в таком бизнесе, как золотодобыча!
— Сами справимся, — ответил Сарычев. — Доход пойдёт, отдадим кредит.
— Я тоже так считаю, — высказался Виктор Борисович, не дожидаясь мнения остальных акционеров.
— Я согласен, — подал голос Волков.
Климанов с Перелыгином тоже проголосовали за покупку фирмы.
Для выкупа фирмы взяли в Центробанке кредит в пятьдесят миллионов долларов.
Газета "Коммерсантъ" опубликовала статью о покупке золотоносного месторождения "Валючинский" банком Долгова, и что для завершения этой сделки банк выпустил дополнительный пакет акций, которыми сразу заинтересовались бандиты. Коля Волк посоветовал Захару не толкаться в очереди за акциями, присмотреться, что дальше будет. Через своих людей он довёл до сведения Барсука, что у банка будет огромнейший навар, и Барсук вложил в банк двадцать миллионов “зелёных” из своих личных сбережений и десять — из общака. На совещании акционеров Долгов предложил всем пятерым поднапрячься, взять все свои личные сбережения, залезть в долги, но докупить акции, внести деньги, недостающие для завершения сделки. Уговаривать их долго не пришлось, ведь все считали, что навар будет блестящий, они непременно выиграют. Волков первым предложил семь миллионов, даже Перелыгин гарантировал, что возьмёт в банке "Столичный" кредит в пять миллионов долларов, с хозяином банка Александром Смоленским он был знаком. Сарычев пообещал наскрести три миллиона, взять в кредит, а Климанов вложил десять.
Удачная сделка
Сделка по покупке фирмы "Валючи" была завершена в течение месяца, о чём было объявлено в газетах, даже был небольшой сюжет в новостях телеканала "Россия". Акции банка на бирже сразу взлетели в несколько раз.
Вырученные деньги за ТОО "Валючи" Николай Волков тут же переправил на свой счёт в швейцарский банк, передав в общак пятьдесят миллионов баксов наличными. Такой суммы одним кушем туда ни разу не поступало.
Как раз в эти дни Указом Президента РФ от 14 августа 1992 года в России были введены приватизационные чеки, ваучеры, предназначенные для обмена на акции предприятий. Опубликован был список приватизируемых предприятий.
Николай Волков читал указ с наслаждением, с улыбкой на лице, его распирало ликование, подумалось, что Ельцин подслушал его обеспокоенность тем, как изъять свои деньги из банка, как выйти из учредителей так, чтоб заклятые друзья его ничего не заподозрили. И вот он, подарок президента.
Волков в тот же день встретился с Долговым, энергично с радостным лицом вошёл в его кабинет, кинул перед ним на стол газету "Коммерсантъ" с указом на первой странице и бодрым голосом спросил:
— Читал?
Виктор Борисович взглянул на заголовок и без всякого воодушевления ответил:
— Нам-то что? Мы все возможности свои исчерпали с "Валючинским", свободных средств ни копейки. Одни долги, а надо ещё фабрику покупать, технику: экскаваторы, бульдозеры, машины, я уже в бюджетные деньги наших клиентов-министерств втайне от них залез, снял со счетов. Не дай Бог, попросят перечислить, а нечем.
— Да, не подумал я, — с сожалением проговорил Волков. — А я уж договорился с "Газпромом", что закуплю у него хорошенький пакетик акций. Записали в очередь одним из первых. Хотел предложить банку выкупить мои акции...
— Чем? Я же сказал, пусто в хранилище...
— Я готов не по рыночной цене. Сбросить процентов пятнадцать...
— Сколько у тебя процентов акций?
— Девятнадцать с небольшим.
— Представляешь, какая это сумма?
— Бухгалтерия посчитает.
— Считать не стоит. Мы и одного процента сейчас выплатить не сможем, — твёрдо ответил Виктор Борисович. — Потерпи месяца два-три, может, поступления будут.
— Откуда?
— Трудный вопрос. Может, Бог пошлёт от своих щедрот. Поступления от возврата кредитов наших клиентов пойдут в январе.
— До января ещё почти полгода, а мне нужно сейчас. "Газпром" ждать не будет. Придётся акции выбрасывать на биржу.
— Ты понимаешь, если такой куш сразу выбросить на рынок, акции упадут. Потерпи недельку, подумаем.
— Договорились, неделю подожду, а потом, извини, не хочу упускать "Газпром"!
— У нас через два года доход по акциям будет выше, чем у "Газпрома".
— У "Газпрома" будет через месяц, а здесь два года ждать. Времена сейчас скоростные, кто знает, что будет через два года. Зюганов станет президентом, и частные банки прикроет.
— Да, не станет он, не станет! Кишка тонка!
— Кто знает? Разве мы могли с тобой подумать три года назад, что СССР гавкнет? Времена непредсказуемые. Решайте, недельку жду, а потом выставляю на рынок. Буду частями, по пять процентов, чтоб обвала акций не допустить.
— Ну, хорошо, хорошо, — тяжко вздохнул Долгов. — Буду искать деньги!
Когда Волков вышел из кабинета, Виктор Борисович поднял внезапно потяжелевшую трубку и набрал номер Климанова.
— Новая проблема, Сергей Никифорович! — грустно произнёс Долгов. — С неожиданной стороны!
— Что такое? Я подумал, что ты звонишь по поводу шумного указа Ельцина. Посоветоваться хочешь.
— Этот указ мне подлянку и подкинул. Волков выходит из учредителей банка, продаёт свой пакет акций.
— Что это с ним вдруг?
— Говорит, договорился с "Газпромом", что купит у него акции на всю вырученную сумму за наши. Предложил нам выкупить с дисконтом.
— А ты?
— Банк пустой сейчас, совсем пустой! Одни долги! — нервно вскричал Долгов.
— Долги Долгова, — пошутил Климанов.
— Мне не до шуток! Что делать?
— Пусть продаёт. Мне он никогда не нравился. Какой-то тревожный человек, не по себе мне рядом с ним, не будем больше его видеть в банке. Акции его размоются среди сотен других акционеров.
— Как бы обвал цен на акции не произошёл? Правда, он обещал выбрасывать малыми частями...
— Вот пусть и выбрасывает, — одобрил с некоторым облегчением Климанов.
На другой день Виктор Борисович позвонил Волкову, сказал:
— Выставляй акции на биржу. Мы посоветовались, выкупить твой пакет мы не сможем. Только, как договорились, малыми пакетами выбрасывай, это и тебе выгодно!
Николай Волков распродал все свои акции на бирже за месяц, выручку отправил в швейцарский банк, и снова вложил в общак пятьдесят миллионов “зелёных”. Через некоторое время вор в законе Захар позвал его к себе, рассказал, что заслуги его оценены на сходке "воров в законе", предложили ему короноваться в "воры" и стать держателем воровской кассы — хранителем общака.
— Предложение лестное! Передай благодарность, но я пока могу приносить братве больше пользы на своём месте. Потом время покажет!
Алина и Гришаня
Гришаня с Алиной кое-как перекантовались лето, расписались в июле без большой свадьбы, посидели в ресторане вчетвером вместе со свидетелями, в долги залезли ещё глубже. Тяжко стало жить, надо как-то выкручиваться. Искали работу, но подходящей не было, а на стройку разнорабочим идти не хотелось. Толклись на рынке, да и там они уже всем приелись, никто в долг не давал, наоборот, при виде их начинали требовать вернуть прежний. Гришаня не раз заговаривал, что надо взять Алинину долю в квартире матери. На Кутузовском проспекте сейчас квартиры золотые, пусть оценит и выплатит им третью часть. Всё по справедливости! Они купят однокомнатную, вернут долги, и на житьё ещё куча “зелёных” останется.
Алина съездила к матери, предложила выплатить им её долю.
— Забудь! — закричала Анна Романовна. — Кинь своего наркомана, найди нормального человека и живи здесь.
Будет нормальный мужик, куплю квартиру. А с этим через полгода все деньги проссыте и опять ко мне?
— Ну, ладно, ладно, поняла, — успокоила мать Алина. — Чего ты на взводе? Где Эдик?
— В СИЗО...
— За дурь?
— Дилером захотел стать, торговцем, — сердито ответила Анна Романовна. — Взял партию и попался. Героин конфисковали... И теперь бандюки деньги с меня требуют, отдавать и выручать надо... Тоже немалые деньги нужны. А тут ты со своей долей! Работать идите, работать! Вам уже родителей кормить надо, а вы всё на моей шее. Ну, и детишки у меня выросли!
— Говорят, яблоко от яблони далеко не падает. Каковы родители, таковы и детишки!
— Ну да, разве я вас не холила? Пылинок с вас не сдувала?
— Дедушка с бабушкой с тебя тоже пылинки сдували?
— Ага, мой отец сдует, скорее ремнём вздует! Ремень постоянно у двери висел, напоминал, — усмехнулась Анна Романовна.
— А что же ты у отца не училась, как детей надо холить?
— Считала, чтоб вы без забот росли, да теперь вижу, что просчиталась.
Анна Романовна позвонила Сергею Никифоровичу, рассказала про сына. Тот посоветовал ей договориться с судьёй, не жалеть денег, чтоб та выпустила его до суда под домашний арест, а он организует Эдику побег в Англию к своим знакомым. Там его не достанут. Под присмотром он образумится, не дадут ему пропасть.
Судья легко согласилась выпустить Эдика под домашний арест, запросив за это хорошую сумму. Анна Романовна покряхтела, но согласилась. Спасать сына надо. В тот же вечер Коля Волк знал, когда и где Анна Романовна будет передавать деньги судье, и приказал записать на видеокамеру передачу денег.
Суд отправил Эдика под домашний арест, и он сам при встрече с сестрой разболтал ей, что как только сделают ему заграничный паспорт на чужое имя, он тут же улетит в Англию.
— Это же удача! — воскликнул Гришаня, узнав об этом. — Другого шанса у нас не будет никогда!
И он открыл свой план, как можно завладеть квартирой Анны Романовны, продать её за кучу “капусты” и жить припеваючи без забот. Надо просто нанять киллера, чтоб он в тот день, когда Эдик улетит в Англию под чужим именем, задушил мать, они обнаружат вечером труп, вызовут милицию и всё свалят на Эдика. Мол, это он убил и куда-то скрылся.
— Убить мать! — возмутилась Алина. — Ни за что! Ты с ума сошёл!
— Наследницей всего станешь ты, — убеждал её Гришаня, — и квартиры, и кучи денег. А если бабок много, то и квартиру продавать не надо, живи да радуйся!
— Нет, нет, нет!
— Ну, смотри, другого шанса не будет...
Предложение мужа не выходило из головы Алины. Сначала она вспоминала его слова с негодованием: надо же до такого додуматься! Убить мать! Но когда мучила ломка, мать вспоминалась с раздражением, с гневом за то, что отказывается помогать им. Всё для Эдика, всё для своего любимчика! И в такие минуты предложение Гришани не казалось ей безумным. Она пыталась искать другой выход, где найти деньги, но не видела его. Хорошо, если бы мать сама умерла или машина её сбила, тогда бы она законно стала наследницей всего накопленного матерью.
День отъезда Эдика близился, и Гришаня во время очередной ломки, а дури не было, обратился к Алине:
— Долго мы так будем мучиться, а? Давай разом решим проблему. И долги отдадим, и будем жить по-человечески.
— Где ты возьмёшь киллера?
— На рынке, у знакомых бандюков. У них всё есть...
— Поезжай на рынок, — простонала Алина. — Только без дури не возвращайся.
Киллер нашёлся быстро.
Когда Волков узнал, что Гришаня заказал киллеру мать Алины и что киллер тот из группировки Захара, он позвонил Захару и предложил ему поговорить с киллером, чтоб тот отклонил заказ перед днём назначенного убийства.
Киллер вечером сказал Гришане по телефону, что срочно улетает из Москвы, выполнить заказ не сможет. И Гришаня, и Алина, уже свыкшиеся с мыслью, что завтра они станут обладателями квартиры, всех украшений Анны Романовны и её больших денег, были удручены звонком киллера, подавлены. Искать нового некогда, Эдик завтра улетит, и тогда всё, пропал их замысел. Опять нищая жизнь, снова терпеть муки от ломки, снова мотаться по Москве в поисках дури!
— Давай сами, — предложил Гришаня.
— Сами что? — спросила Алина, с ужасом понимая, что имеет в виду муж.
— Придушим.
— Нет, нет, нет! — испуганно воскликнула Алина.
— А что же делать?
На это Алина ничего не ответила.
— Я справлюсь... Ты только ноги подержишь, чтоб не брыкалась!
— Не, я не смогу! Не смогу!
— Там и мочь нечего... Тут же вызовем милицию, скажем, пришли, а она удушена. Эдик задушил и сбежал. Всё просто! Что думать?
— Нет-нет!
— Что ты заладила: нет, нет! Предлагай, что делать!
— Я не знаю...
— Тогда соглашайся. Другого выхода нет. Что киллер задушит, что мы. Со всех сторон лучше: свидетеля не будет, и бабки платить не надо. Как бы он нас шантажировать не стал потом. Не отвяжешься... Самим ловчее...
Алина помолчала и хмуро согласилась, несмотря на то, что на душе было смутно, тревожно и тягостно.
Поздно вечером на другой день они сидели на детской площадке, наблюдали за подъездом, ждали, когда, проводив Эдика в Лондон, вернётся из аэропорта мать. День был пасмурный, моросил мелкий нудный дождь, стемнело быстро. Дождь не прекращался. Они сидели в полутьме под одним зонтом, укрывались им, когда появлялись редкие торопливые прохожие, которые старались побыстрее скрыться в подъезде от липкого дождя. Гришаня с Алиной боялись, что их узнают знакомые. Пасмурно, хмуро было у них на душе, несмотря на то, что дома они хорошо заправились дурью. Он ещё бодрился, сжимал её руку, шептал:
— Всё будет отлично, не дрейфь!
На этой детской площадке Алина частенько играла ребёнком, вспомнилось, как мать раскачивала её на качелях, а когда они особенно высоко взлетали вверх, ей становилось жутко. Разве она могла представить себе, что будет сидеть возле этих качелей, ждать мать, чтоб её убить? Жутко было на душе, жутко! Жизнь, как качели, то вверх, то вниз. Вот и мать появилась. Торопливо вышла из-за угла дома под зонтом и, обходя лужу, быстро направилась к подъезду. Десять часов. Народу никого не видно.
— Пошли! — шепнул Гришаня и в который раз проверил в кармане кусок бельевой верёвки.
Вошли в подъезд и поднялись на лестничную площадку третьего этажа незамеченными. Это порадовало Гришаню, а Алина всё надеялась, что кто-нибудь из знакомых встретится им, и они не тронут мать. Алина позвонила нерешительно. Гришаня спрятался за угол стены, чтоб Анна Романовна не увидела его в дверной глазок.
Дверь открылась. Мать отступила в сторону в коридоре, чтоб впустить дочь, и в это время в квартиру ворвался Гришаня, с ходу ошеломил, сбил с ног Анну Романовну, навалился на неё, выхватил из кармана верёвку и начал пытаться накинуть её на шею Анны Романовне. Она билась под ним, пыталась вырваться, крутила головой, не давая накинуть верёвку на шею.
— Держи ноги! — крикнул Гришаня оцепеневшей Алине.
Она опомнилась, упала, придавила ноги к полу сопротивляющейся матери, которая успела освободить одну руку и вцепиться ногтями ему в лицо. Гришаня ударил её кулаком в лицо, потом ухватил её за волосы и стал бить головой об пол, а когда она обмякла, быстро окрутил её шею верёвкой и стал с силой тянуть концы в разные стороны, сдавливая горло. И в это время раздался звонок в дверь. Гришаня в испуге ослабил верёвку, взглянул на всё ещё лежавшую на ногах неподвижной матери Алину. Оба они замерли. Дверь открылась. Они забыли её запереть. На пороге стоял Эдик и три сопровождавших его милиционера.
Эдика задержали возле трапа самолёта. В следственный отдел поступила запись разговора двух судей и видео передачи денег судье, чтоб она освободила задержанного Эдуарда Чеглакова под домашний арест, и сообщение, что преступник вылетает в Лондон по поддельным документам. После допроса Эдика привезли домой, чтобы сделать обыск.
Милиционеры скрутили Гришаню, который даже не пытался сопротивляться, вызвали "скорую помощь" и стали приводить в чувство Анну Романовну. Очнулась она ещё до приезда врачей.
Пропавшее золото
Банк Долгова, став хозяином фирмы "Валючи", тут же приступил к освоению Валючинского месторождения. Нанял специалистов из московского НИИ, арендовал ещё одну буровую вышку и приступил к работе по определению границы месторождения. В каком месте ни поставят вышку, возьмут пробу — нет золота. Перенесли вышку и к тому месту, где впервые оно было обнаружено. И там нет. Тогда Долгов направил специалистов в Усть-Каменогорск во ВНИИцветмет, который проводил исследование образцов пробы руды и определил в ней высочайшее содержание золота. Там посмотрели документы и подтвердили:
— Да, это наш анализ! Мы храним руду, поставленную нам для исследования.
Принесли из хранилища образцы руды, поступившие из месторождения "Валючинский", сопроводительные документы из ТОО "Валючи". Всё было в порядке.
Руду изъяли по акту из ВНИИцветмета и вместе с новыми образцами руды из месторождения "Валючинский" привезли в Москву для исследования в столичном НИИ. Результаты анализа усть-каменогорской руды совпали с анализами ВНИИцветмета, только та руда никакого отношения не имела к Валючинскому месторождению. Московские специалисты определили, что эти образцы соответствуют руде из "Сухого Лога", и пришли к выводу, что руководство ТОО "Валючи" сознательно предоставило на анализ в Усть-Каменогорск руду, добытую в Иркутской области.
Чрезвычайное заседание учредителей банка проходило в нервной, возбуждённой обстановке. Генерал Сарычев и Перелыгин внесли в банк не только все свои накопленные сбережения, но и взяли кредиты в банке: Сарычев — три миллиона, а Перелыгин — пять. Чем отдавать, где взять деньги? Банк банкрот.
Долгов был раздавлен, убит создавшимся положением, понимал, что банкротство неизбежно, рушилось его любимое дело. Будет суд. Надо бежать, бежать! Согревало душу только то, что было куда бежать. Он успел купить в Испании виллу на Средиземноморском побережье да перевести в испанский банк на свой счёт, правда, всего-то пару миллиончиков. Понадеялся на большой куш от месторождения. Этого мало, но сегодня же можно было перебросить миллионов тридцать в оффшоры из поступивших на счёт министерства культуры бюджетных денег ,да, может, завтра что-то ещё поступит в банк. Этим тоже можно будет воспользоваться. И бежать в Испанию!
Более-менее спокойно держался только Климанов. Он не брал в долг деньги для покупки акций да к тому же сегодня перед заседанием он получил приятное известие от Макеева. Две недели назад на общегосударственном мероприятии, в котором он принимал участие, высоким гостям вручали цветы школьники. Ему преподнесла букет девочка лет двенадцати, пухленькая, загорелая, вся сияющая молодостью и красотой. При взгляде на неё Климанова ошунуло, даже руки затрепетали от возбуждения. Он поцеловал её, коснулся губами мягкой нежнейшей щеки. Ночью в постели, лежа рядом с молодой женой, вспоминал прикосновение своих губ к щеке девочки, снова чувствовал волнующее возбуждение от нежнейшей кожи, представлял, как он будет ласкать девочку.
Утром взял у фотографа снимок вручения ему букета и передал Макееву, приказав найти девочку и за любые деньги привезти её на квартиру для утех. И сегодня утром Макеев позвонил, что нашёл девочку и готов с ней договариваться.
— Действуй! — ответил довольный Климанов.
Все эти две недели девочка не выходила у него из головы, и теперь он находился под впечатлением от собственных мечтаний о предстоящей встрече с девочкой. Мечталось, что встреча с ней будет не одноразовой, как обычно, а будет длиться и длиться бесконечно.
Когда Долгов объяснил положение банка, Сарычев выкрикнул гневно:
— Как фамилия директора "Валючи"? Я его живым закопаю!
— Фунт, — ответил Долгов.
— Фунт? — воскликнул удивлённо Перелыгин.
— Ты знаком с ним? — быстро повернулся к нему Сарычев.
— Знаком! — горько усмехнулся Перелыгин. — Это подставной директор фирмы Остапа Бендера "Рога и копыта". Кто-то надул нас...
— Служба безопасности банка уже пыталась найти его. Канул. Никто не знает его в Тынде, — угрюмо сообщил Виктор Борисович.
— Фото есть? — нервно и раздражённо спросил Сарычев.
— Только эта. На банкете после подписания сделки, — Долгов бросил на стол перед Сарычевым фотографию.
На ней был изображён в профиль в толпе людей представительный старик с бокалом в руке.
— Седоусая сволочь, — пробормотал Сарычев и кинул фотографию на стол.
Климанов взял, посмотрел, усмехнулся:
— На меня похож!
— А учредители? Кто хозяева? Искали? — наступал грозно Сарычев.
— Учредители — из Подольска, древний старикашка с женой. Он умер за два года до регистрации ТОО, а жена ещё раньше. Все концы обрублены! Что делать?
— Главное, не нервничать, не в таких переделках бывали... — заговорил Климанов.
— В таких не бывали! — вставил Долгов.
— Первое: надо сохранить в тайне как можно дольше, что Валючинское месторождение пустышка, — спокойно продолжил Климанов, — второе: надо нам всем с сегодняшнего дня потихоньку спускать акции, пока они в цене; третье: надо сейчас же начинать сверхактивно искать, кому сбагрить, пусть не полностью, а какую-то долю месторождения. И не нервничать, делать вид, что всё идет отлично.
На том и остановились.
Когда все четверо вышли из кабинета в приёмную, секретарша оторвалась от чтения газеты и спросила:
— Тут о нас, видели?
Климанов взял у неё газету "Коммерсантъ", где на первой странице крупно стоял заголовок: “В месторождении "Валючинский" золота нет!” Он показал заголовок всем. Долгов молчком повернулся и, сгорбившись, устало направился в кабинет. Трое учредителей также безмолвно двинулись следом.
— Звони на биржу, спроси цену акций, — хмуро бросил Климанов в кабинете. — Кто-то словно подслушивает нас. Может, жучки?
— Каждый день специалисты проверяют, — ответил Долгов, поднимая трубку.
Оказалось, что на бирже торги акциями банка приостановлены.
Когда разошлись, Долгов тут же приказал перевести все сто двенадцать миллионов долларов бюджетных денег, поступивших для министерства культуры, в свою оффшорную фирму.
В конце дня ему позвонил сердитый Барсук, коротко бросил:
— Жди, еду!
Приехал гневный, злой, кинул на стол перед Долговым газету, спросил:
— Это правда?
— Увы... подставили нас...
— Завтра же вся моя “капуста” должна быть у меня! — сурово и грозно приказал Барсук.
— Это нереально! Подождите недельку, соберу, верну...
— Двух дней хватит!
— За два дня не получится.
— Учти, я знаю, что банк пустой. И знаю, у тебя есть вилла в Испании и оффшоры есть. Там поскребёшь и вернёшь мне всё до цента. Дошло?
— Понял, что ж тут не понимать... Верну... — хмуро ответил Долгов, думая: "В Испании ты меня не достанешь! Руки коротки... А найдёшь, улечу на острова, там тоже местечко приготовлено!"
Вечером Климанову позвонил Макеев и рассказал, что поговорил с девчонкой, Света Никишина её зовут. Она ни в какую, дерзкая, чертёнок, не уломал.
— Света, Светлячок... — пробормотал Климанов, размышляя, живо увидел в своём воображении, как он целует девочку в щёку, и снова почувствовал те же самые ощущения, что и во время поцелуя. — Именно чертёнок мне нравится... Привези! — решившись, приказал он.
— Брать силой?
— Бери!
— Завтра привезу!
В ресторане
Волков вызвал к себе Егоркина, спросил шутливо:
— Привык к руководящей работе?
— Человек ко всему привыкает, — ответил Иван и засмеялся. — Даже Иваном Алексеевичем себя почувствовал!
— Отзываются о тебе хорошо, да и дела у твоего предприятия идут неплохо. Хоть и ошибки есть!
— Учусь...
— Ты мне нужен по важнейшему делу. Очень важному!
— Я готов! Что делать!
— Милиционера избить!
— Какого? Интересно... — засмеялся Иван. — Это мне в радость! Укажи, кто это нам напакостил?
— Любого, — засмеялся в ответ Волков. — Какой под руку подвернётся, но не сильно. Ломать ничего не надо. Так, чуточку, а потом дать себя скрутить и в кутузку отвезти.
— Чем дальше, тем интересней! А потом?
— А потом я тебя выручу, но за нападение на милиционера будет суд.
— К судам мне не привыкать, два неправедных пережил, а тут за дело. Можно потерпеть. И сколько мне светит?
— Статья 318 уголовного кодекса. Применение насилия, не опасного для жизни или здоровья, в отношении представителя власти в связи с исполнением им своих должностных обязанностей. Срок до пяти лет.
— Пять лет — не четырнадцать, посидеть можно, а то я слишком привык к служебному "Мерседесу".
— Ладно, ладно, — засмеялся Волков. — Сидеть тебе не придётся. Но потерпеть надо. Зато познакомишься с замом министра МВД. Кстати, он был начальником милиции в твоём Уварово.
— Вот это прикол!
— Неужели знаком?
— Не-е, в деревне даже не слышал, кто там у нас милицией правит.
— Ну, вот и познакомишься.
— Когда и где я должен драться с милиционером?
— Поедешь сейчас в ресторан "Натюрлих" на Красной Пресне, надерёшься, подерёшься. Официант вызовет милицию. А дальше действуй по усмотрению! Ночку придётся переночевать в обезьяннике! Адвоката пришлю хорошего!
Иван Егоркин так и сделал. Заказал в ресторане графинчик водочки, ополовинил его, увидев, что официантка несёт из кухни поднос с едой, поднялся и пошёл, пьяно покачиваясь, ей навстречу. Встретились у стола, за которым сидели пожилые, хорошо одетые мужчина с женщиной. Егоркин, будто споткнувшись, плечом выбил и рук официантки поднос прямо на ничего не подозревавшего мужчину, облив его костюм рассольником. Тот, как ошпаренный, вскочил, заорал на Егоркина:
— Ты что, гад, делаешь?
— Я — гад? Ты меня гадом назвал, ах, ты козёл! — пьяно ответил Егоркин и шагнул к мужчине, который гневно стряхивал с костюма кусочки рассольника.
Мужчина взмахнул кулаком, пытаясь ударить Ивана, но тот увернулся, поймал его за руку, мигом вывернул её назад и ткнул мужчину лицом в стол в лужу от рассольника, крича сердито:
— Думаешь, я нарочно! Споткнулся человек! Что, я не имею права споткнуться!
Он орал всякую глупость, что лезла ему в голову. Официантка кинулась к ним, разнимать. Егоркин сильно оттолкнул её, и она, отскакивая от них задом, наступила на поднос, поскользнулась и упала навзничь.
— Милицию, милицию вызывайте, убивают! — закричала женщина, которая сидела за столом с мужчиной.
Молодой официант кинулся к телефону. Егоркин отпустил мужчину и заговорил громко, сердито, но миролюбиво:
— Во, сразу милицию! Заплачу я вам за рассольник и за посуду заплачу, — обратился он к официантке, которая поднялась и отряхивалась. — И тебе заплачу за костюм, — глянул он на мужчину, который вытирал салфеткой лицо. Иван вытащил из бокового кармана кошелёк, раскрыл его, вытащил пачку купюр и бросил на стол перед женщиной, выкрикнув: — На, жри!
И, покачиваясь, направился к своему столу, налил водки в рюмку, выпил стоя и сел закусывать, не обращая ни на кого внимания.
Наряд милиции во главе с молоденьким лейтенантом приехал минут через десять.
— Где дебошир? — спросил лейтенант у официанта.
Тот указал на неторопливо закусывающего Ивана. Лейтенант с двумя милиционерами направились к нему. Взглянув на них, Егоркин пьяно заулыбался и указал рукой на свободный стул.
— А-а, лейтенантик, садись, садись! Небось, с утра не пимши. Давай, выпьем, — он налил водки в рюмку и протянул лейтенанту.
— Гражданин, успокойтесь! Поднимаемся и едем в отделение, — строго обратился к нему лейтенант, отодвинув в сторону его руку с рюмкой.
— Ну, раз не хочешь, мне больше достанется, — быстро опрокинул рюмку в рот Егоркин.
— Поднимайтесь, едем! — уже сердитей и громче потребовал лейтенант.
— Сейчас откушаю, — поднял Егоркин графинчик за горлышко и показал лейтенанту. — Немного осталось... Потом я отвезу вас... куда скажете!
— Ах, ты наглец! Берите его! — приказал лейтенант милиционерам.
Они подскочили к нему с двух сторон, ухватили под руки, но Егоркин, вскакивая, легко вывернулся и с силой оттолкнул одного милиционера ладонью в лицо. Тот полетел назад, споткнулся о стул и вместе с ним грохнулся на пол. Второй милиционер снова ухватил его за руку и пытался выкрутить назад, но Егоркин опять вырвал руку и схватил милиционера за шиворот мундира. Лейтенант выхватил из кобуры пистолет и заорал:
— Стоять! Нападение на милицию. Стрелять буду!
Егоркин сделал вид, что испугался пули, показал руки, говоря спокойно:
— Стою, стою!
— Наручники! — командовал лейтенант.
Егоркин вытянул перед собой сложенные вместе ладони, и милиционер, который пытался ему вывернуть руку, быстро захлопнул на его руках наручники. Лейтенант дрожащей рукой совал пистолет в кобуру.
— На предохранитель поставь, а то ногу прострелишь и скажешь, что я! — сказал ему с усмешкой Егоркин.
Лейтенант, хмурясь, глянул на свой пистолет и сдвинул рычажок предохранителя. Упавший милиционер подскочил к Ивану и с силой ударил его под дых, но Егоркин успел мигом напрячь пресс. Удар не причинил ему боли.
— Бить зачем? Я же тебя только толкнул, а ты свалился. Пить не надо во время работы...
Сарычев
Милиционеры повели Егоркина к выходу. Один из посетителей ресторана подошёл к телефонному аппарату на стене у входа в ресторан, кинул в щель две копейки, набрал номер телефона и коротко бросил в трубку:
— Взяли!
Услышал в ответ.
— Отлично!
И повесил трубку.
А Николай Волков, ответив, стал тут же набирать номер телефона Сарычева.
— Александр Кириллович, добрый день!
— Добрый, добрый, — откликнулся Сарычев.
— А у меня не очень добрый. Затем и звоню. Вы можете разговаривать?
— Говори, что случилось?
— Гендиректора моего совместного предприятия задержали. Кстати, он твой земляк, тамбовский, из какого-то городишка, из Уварова, кажется.
— Так и я из Уварова. Зина с дочкой как раз там сейчас, два дня назад отправил.
— Это уж совсем земляки!
— За что его?
— Молодой, надрался в ресторане, нахамил, а те милицию вызвали, ему бы успокоиться, а он сопротивляться стал...
— Никого из милиционеров не покалечил?
— Вроде нет... Но статья до пяти лет светит. Он сейчас в Краснопресненском отделении. Егоркин Иван Алексеевич зовут его. Протокол, думаю, ещё не успели составить... Егоркин — человек денежный! Он может всему отделению компьютеры поставить. И ты мог бы с ним встретиться. Земляки всё же! Может, пригодится когда-нибудь... Хороший парень! Зазнался чуток, можно его на место поставить.
Сарычев слушал и думал: "Гендиректор совместного предприятия... Человек денежный... А у меня три лимона “капусты” висят на шее, отдавать придётся, а где взять? Каждый день проценты капают... Хороший парень... Земеля! Надо встречаться!" Выслушал и проговорил:
— Землякам помогать надо... Это факт! Как ты говоришь? Егоркин Иван Алексеевич?
— Так.
— Я записал, сейчас позвоню... Ты прав, надо с земляком познакомиться. Скажи ему, что я завтра буду в гостинице "Советская" на Ленинградке. Пусть подъедет к двум часам, встретимся в холле, познакомимся. Я буду в мундире, узнает.
— Спасибо, Александр Кириллович, я в долгу у тебя.
— Время придёт — расплатишься!
— Непременно расплачусь!
Ивана Егоркина отпустили в этот же вечер, а утром он встретился с Волковым, который проинструктировал его, как себя вести с генералом Сарычевым. В гостиницу Иван приехал за двадцать минут до встречи. Сел в холле в кресло так, чтоб был хороший обзор и входа в гостиницу, и лифта. Сидел, оглядывал потихоньку входивших в здание и выходивших из лифта людей. Вначале было некоторое волнение от ожидаемой встречи с генералом — замминистра МВД, большая шишка! — но потом успокоился, принял виноватый вид, как учил его Волков. Генерал появился из лифта в сопровождении двух крепких молодых людей в чёрных костюмах с синими галстуками. Увидев Сарычева, Егоркин поднялся и нерешительным шагом двинулся к нему. Генерал, взглянув на него, быстро кинул что-то парням, те остались стоять неподалёку от входа, а Сарычев быстрым шагом направился к нему.
— Егоркин? — спросил он, подходя и не подавая руки.
Иван виновато и растерянно качнул головой.
— Что же вы так? На вид человек солидный!
— Бес попутал.
— Говорят, вы из Уварово?
— Из района, из деревни Масловки.
— Слыхал что-то, но никогда не бывал. Дальняя, должно быть?
— Перед Павлодаром.
Егоркин разговаривал всё время с виноватым скорбным видом, отвечал заискивающе, как учил Волк.
— А-а, понятно! Павлодар — большое село... Знаешь, что тебе светит за нападение на милицию? — непроизвольно перешёл на "ты" Сарычев.
— Пять... Работы много... Не хочется терять... — промямлил Иван.
— Понятно... За каждый год по “лимону” “зелёных”, и ты свободен.
— Когда, где? Я готов! — радостно встрепенулся Егоркин, а Сарычев с огорчением подумал о себе: "Идиот! Надо было больше называть! Видать, очень денежный человек, надо подружиться". Не удержался, вздохнул.
— Сможешь завтра?
— Сделаю.
— Тишинский рынок знаешь?
— У Белорусского?
— Ну да... Перед ним автостоянка. Встретимся там в девять вечера. Рынок закрывается, народ с сумками разъезжается. Перебросим сумку из багажника в багажник и разъедемся. Сложи в клетчатую, как у торгашей. Я буду в штатском.
— В одну не поместятся!
— Не понял?
— В сумку одну не поместятся.
— Возьми две.
Попрощавшись с генералом, Егоркин тут же позвонил Волкову в редакцию по прямому телефону, сказал коротко:
— Всё отлично. Договорились!
— Позвони мне вечером. Часиков в девять, — ответил Волков и положил трубку.
Он с ответственным секретарём газеты обсуждал следующий номер. Они сидели перед распечатками и обсуждали расположение материалов. Не успел Николай Петрович положить трубку, как в его кабинет с шумом ворвался Акимов, его пыталась задержать секретарша.
— Он занят, занят! — кричала секретарша.
— У меня сверхсрочно, Николай Петрович! — воскликнул Акимов.
Ответственный секретарь взглянул на Волкова и стал собирать со стола распечатки, говоря:
— У меня всё, больше вопросов нет.
Акимов проводил его взглядом и вполголоса испуганно проговорил, вытаскивая из кармана дискету:
— Он убил! Задушил девочку!
Убийство
Волков схватил дискету, вставил в компьютер, включил и стал смотреть, как Макеев вносит в комнату девочку лет тринадцати и кладёт на диван. Она, видимо, была без сознания. Макеев кому-то звонит по телефону, говорит коротко:
— Привёз... Мы на месте... Жду!
Макеев уходит на кухню, приходит с кружкой с руке и, отхлебнув из неё, брызгает изо рта воду на лицо девочки, потом бьёт её тихонько по щекам. Она открывает глаза, смотрит на Макеева и вдруг с криком бросается на него. Он отскакивает, защищается, хватает её за руки, обхватывает сзади руками, тащит к дивану, приговаривая:
— Успокойся, чертёнок! Успокойся! Сядь и сиди! Я к тебе не коснусь!
Он прижимает девочку к дивану и отходит от неё. Девочка начинает рыдать, уткнувшись в диван. Макеев уходит на кухню и тут же возвращается с шоколадкой в руке, толкает девочку в плечо, суёт ей шоколадку:
— Бери, бери, ешь!
Девочка хватает шоколадку и швыряет в него. Он уворачивается, смеётся:
— Ну, чертёнок, настоящий чертёнок!.. Ладно, сиди, успокаивайся, а я пойду, кофе приготовлю. Есть хочешь, осетринка есть, икра, сделать бутерброд?
Девочка ничего не отвечает, опустив голову, угрюмо сидит на диване.
— Будешь прекрасный торт?
Девочка молчит.
— Ну, ладно, сиди! Сейчас гости будут. Я пойду, стол накрою. А тебя закрою на минутку...
Он вышел, запер за собой дверь в комнату. Услышав щелчок замка, девочка вскочила и подбежала к окну, отдёрнула шторы. Ручек у фрамуг не было. Девочка оглядела комнату, взяла стул в руки и ножкой ударила в окно. Зазвенело разбитое стекло. Рама была застеклена двойным стеклом, разбилось только одно, внутреннее. Макеев тут же влетел в комнату, вырвал из руки девочки стул, закричал сердито:
— Ты чё творишь! Зачем окно разбила, а? Что я скажу хозяину?
Девочка села на диван и опустила голову. Макеев сел рядом.
— Тут можно прокрутить, — сказал Акимов.
Волков нажал на кнопку быстрой прокрутки. Замелькали кадры сидящих на диване девочки и Макеева, потом появляется в дверях Климанов.
Макеев вскочил с дивана. Девочка поднимает голову и смотрит на вошедшего.
— Чертёнок, настоящий чертёнок, — говорит Макеев. — Вышел на минутку кофе поставить, а она стулом в окно шарахнула.
— Напугал ты её, наверное, — говорит ласково Климанов. — Видишь, как синичка испуганная сидит!
Девочка вдруг оживляется, восклицает:
— Я вас узнала... Я вам цветы дарила...
— Да-да-да, прекрасный букет! — воркует Климанов. — Он у меня до сих пор на работе стоит. Вот видишь, мы с тобой старые знакомые! Не бойся ты этого старого дуралея, — смеётся ласково Климанов, глядя на Макеева. — Мы его сейчас прогоним. Уходи! — говорит он Макееву. — Мы со Светланчиком кофе попьём, а то я проголодался. А потом я её домой отвезу!
— Тогда я побежал, — говорит Макеев.
— Беги, беги!
Макеев исчезает в коридоре, хлопает дверь. Климанов протягивает руку девочке, которая продолжает сидеть на диване.
— Пошли, перекусим!
— Я не хочу есть... отвезите меня домой!
— Погоди чуть-чуть, я перекушу и поедем.
Он берёт девочку за руку и ведёт в кухню. Она покорно бредёт рядом с ним.
— Тут опять прокрутить можно, — сказал Акимов.
Волков послушно увеличивает скорость просмотра, кадры мелькают. В руке Климанова появляется бутылка шампанского.
— Вот здесь! — быстро проговорил Акимов.
Волков включил нормальную скорость.
На экране Климанов, сидя за столом, наливает шампанское в бокал, стоящий перед девочкой, поднимает его, подаёт ей, говорит ласково:
— Выпей, выпей, тебе хорошо будет! На, попробуй, послаще кока-колы.
Девочка отталкивает руку Климанова, говорит насупленно и сердито:
— Не буду! Я хочу домой!
— Какая же ты упрямая! Просто сил нет с тобой разговаривать! Ты что, ласковых слов не понимаешь? Пей, говорю! Это шампанское! А то сейчас коньяк силой в глотку залью, если ты добра не понимаешь! Держи! — суёт он девочке бокал.
Она с силой отталкивает его руку с бокалом и вскакивает со стула. Бокал падает на пол и разбивается.
— Не хочешь шампанского — хлебнёшь коньяку, — берёт он со стола открытую бутылку коньяка и идёт к девочке, которая отбегает в угол кухни.
Климанов пытается поймать её, скрутить, но девочка отчаянно бьётся в его объятьях, а тот пытается всунуть ей в рот горлышко бутылки. Коньяк льётся на её лицо. На миг она вырывается из его рук, но он снова хватает её, она падает на пол и под руку ей попадает разбитый бокал. Она цапает бокал за ножку и втыкает разбитым краем в руку Климанова, который на полу пытается сунуть ей в рот горлышко бутылки. Кровь из руки брызжет на пол.
— Ах ты, сучонка! — вскрикивает яростно Климанов и вцепляется рукой в горло девочки, она бьётся, крутится под ним, хрипит и вдруг замирает.
Климанов поднимается, пьёт из бутылки коньяк, берёт салфетку со стола и начинает вытирать кровь на своей руке, зажимает рану, смотрит на девочку, толкает ногой. Тело её безжизненно шевелится.
Резко в тишине кабинета зазвенел телефон прямого провода, потрясённый увиденным Волков даже вздрогнул от неожиданности. Он быстро поднял трубку и бросил:
— Волков!
— Николай Петрович, Акимов у вас? — звонил Александр Мухин, следивший за Климановым вместе с Акимовым.
— Да.
— Видели?
— Смотрим...
— Макеев вошёл в квартиру. Что делать?
— Климанов там?
— Нет, он сразу вызвал Макеева и ушёл. Давненько уже...
— Срочно звони в милицию, скажи, что в квартире убита девочка. Пусть выезжает наряд. Жди их! Карауль Макеева у подъезда. Мы тоже мчимся. Будем через пять минут. — Волков мигом вскочил, бросил Акимову. — Летим туда!
Он выхватил из своего стола фотоаппарат и бросился из кабинета, Акимов за ним.
Приехали они к подъезду дома, где была квартира для утех Климанова, раньше милиции. Мухин ждал их на лавочке у подъезда.
— Не выходил? — спросил у него Волков.
— Нет, а вот и милиция, — взглянул Мухин на подъезжавший милицейский "Жигулёнок", поднялся с лавочки и направился к машине.
— Вы звонили? — спросил у него капитан милиции.
— Я.
— Откуда вы узнали, что там убийство?
— Сначала истошный крик девочки раздался, потом визг, а когда всё стихло, оттуда окровавленный мужик выскочил с шальными глазами и помчался по лестнице. Дверь не закрыл. Я заглянул, а там на кухне мёртвая девочка, и вам позвонил... Когда я спускался по лестнице, чтоб звонить, мне навстречу другой мужик бежит, весь испуганный. Я проследил, он в ту квартиру нырнул. Пока не выходил.
— На каком этаже?
— На девятом.
— А вы кто? — обратился капитан к Волкову и Акимову.
Волков показал удостоверение.
— Ого, даже "Российская жизнь" этим делом заинтересовалась. Хорошо, пошли, будете понятыми, — сказал капитан.
Они вошли в подъезд, вызвали лифт. В полном молчании стояли, ждали, прислушиваясь, как шуршит, поскрипывает, спускаясь, лифт. Открылась дверь. Перед ними в лифте стоял Макеев, оцепеневший при виде милиционеров, в ногах его стояли две клетчатых сумки.
— Это он, он! — воскликнул Мухин, показывая на Макеева. — Он входил в квартиру!
Волков быстро поднёс к лицу свой фотоаппарат и щёлкнул Макеева в лифте с сумками.
— Гражданин, выходите, выходите! — поманил его капитан. — И сумки не забудьте! — Он сам подхватил одну из них за ручки, вынес на лестничную площадку. — Ух ты, тяжёленькая! Что там у вас? Откройте!
Макеев дрожащими руками медленно расстегнул сумку. Сквозь прозрачный пакет на них глянуло оттуда мёртвое лицо девочки.
А Волков щёлкал, щёлкал фотоаппаратом…
Генерал Можаев
В редакции Николай Петрович сразу зашёл в фотолабораторию, отдал плёнку на проявку, попросил срочно сделать фотографии.
Из своего кабинета он позвонил заместителю Председателя ФСБ генералу Можаеву. Напросился на срочную встречу по сверхважному государственному делу. Месяц назад Волков брал у него интервью для газеты. Можаев предложил встретиться завтра, но Волков объяснил, что дело касается государственной тайны. Завтра может быть поздно.
— Уговорили, — согласился генерал. — Приезжайте прямо сейчас. Заказываю пропуск!
Генерал Можаев встретил его приветливо, был он в штатском костюме с галстуком, вышел из-за стола навстречу, протянул руку. Был он высок ростом, моложав, черняв, с казацким чубом и густыми казацкими усами, которые подчёркивали мужество, силу и волю их обладателя.
Николай Петрович вынул из сейфа все дискеты с записями утех Климанова и Перелыгина с подростками, копии заявлений в Прокуратуру Мишки Семенцова, Юрки Кулешова и Славика Зубанова и их показания в суде вместе с приговором и поехал в ФСБ, выложил перед генералом Можаевым дискеты, на которых были приклеены листочки с датами записи и действующими лицами, и копии заявлений уваровских друзей.
— Ого, на изучение их полдня уйдёт, — улыбнулся генерал.
— Игорь Сергеевич, я знаю, вы человек занятой, я много времени не отниму. Пяти минут хватит. Посмотрите-почитаете на досуге. А сейчас мы только глянем две минутки вот эту... — протянул Волков генералу свежую дискету. — Поставьте, пожалуйста, в компьютер!
Можаев вставил дискету в компьютер, запустил, повернул экран в сторону Волкова, чтоб и ему было видно.
— Прокрутите, начало посмотрите потом.
Генерал нажал кнопку быстрой прокрутки.
— Вот здесь, — остановил его Волков, когда на экране мелькнула бутылка шампанского в руке Климанова.
Они стали смотреть, как Климанов уговаривает девочку выпить шампанское.
— Это Сергей Никифорович Климанов? — с удивлением спросил генерал Можаев.
— Он самый!
Они досмотрели убийство девочки до того момента, как Климанов позвонил Макееву, чтоб тот убрал тело, генерал выключил компьютер и удручённо посмотрел на Волкова.
— Макеева с телом девочки задержали сегодня днём перед моим звонком вам, — сказал Николай Петрович.
Генерал угрюмо смотрел на него, потом запустил руку в густой чёрный чуб, потёр пальцами голову и спросил:
— Где взяли?
— На дороге нашёл.
— Лучше бы вы их сразу в урну выкинули, — вздохнул генерал.
— Любопытство взяло. Журналистская привычка... Посмотрите потом, — глянул Николай Петрович на дискеты. — Там то же самое, только без убийства. А когда будете читать суд, имейте в виду, что судья Чеглакова — любовница Климанова. У них общий сын. Это было ещё в Тамбове, где журналист Анохин попытался остановить Климанова и получил смертную казнь. Смотрите, решайте! — поднялся Волков.
— Да, задал ты нам задачку, — покачал головой генерал Можаев. — Не было проблемы, так подай! — попытался пошутить он, пожимая руку Николаю Петровичу.
Как только Волков вышел, генерал Можаев тут же вызвал своего помощника и приказал срочнейшим образом выяснить полностью биографию Волкова Николая Петровича и узнать судьбу Анохина Николая Игнатьевича, приговорённого к смертной казни и отправленного в Орловскую спецтюрьму из Тамбова на расстрел. Потом позвонил Председателю ФСБ.
— Евгений Аркадьевич, мне сегодня срочно надо с вами встретиться. Большая проблема! Вы до которого часа сегодня на месте?
— В девять освобожусь! Заходи! — ответил Председатель ФСБ.
А Волков вернулся в редакцию и тут же позвонил Можаеву. Тот сразу взял трубку.
— Смотрите?
— Читаю.
— Игорь Сергеевич, простите меня, я без вашего разрешения записал наш разговор. Копии записей на дискетках в пяти экземплярах в запечатанных конвертах я передал пяти доверенным лицам. Они, если я вдруг скоропостижно скончаюсь или покончу с собой ни с того ни сего, тут же передадут конверты в зарубежные СМИ вместе с записью нашего с вами разговора. Сами понимаете, что за этим последует и как отразится на вашей судьбе! Решайте судьбу Климанова, а не мою!
— Николай Петрович, что с вами? Те времена ушли. Мы давно уже так не работаем. Будьте спокойны! Уничтожьте вы эти глупые конверты, они вам не пригодятся!
— Хорошо, обещаю! Как только решится судьба Климанова, непременно уничтожу! Кстати, Игорь Сергеевич, не забудьте о Макееве, который арестован с телом девочки. Как бы он не начал болтать!
— Он уже у нас со всеми документами, — ответил Можаев.
Сарычев
Егоркин приехал на автостоянку у Тишинского рынка чуть раньше девяти, отыскал свободное место и въехал потихоньку. Сидел в машине, ждал, оглядывая въезжающие на стоянку машины. Больше уезжали, чем приезжали. Стемнело. Зажглись фонари. Народ покидал рынок. Большинство было с большими клетчатыми сумками, такими же, в каких привёз деньги Иван.
На стоянку потихоньку въехал невзрачный "Жигулёнок". Егоркин не обратил на него внимания, ожидал, что генерал Сарычев приедет не менее, чем на "Мерсе". Но это был он. Ехал медленно мимо стоявших машин, вглядывался в них. Только поэтому обратил на него внимание Егоркин, узнал и вылез из машины. Сарычев увидел, остановился возле и тоже выбрался из "Жигулёнка", огляделся. Народу на стоянке осталось не так уж много. Никому до них не было дела. Сарычев на этот раз поздоровался с Егоркиным за руку, и они подошли к багажнику машины Ивана. Егоркин открыл, там стояли две клетчатые сумки. Сарычев расстегнул одну. Внутри плотными рядами лежали пачки долларов. Сарычев сунул руку глубоко в сумку мимо ряда пачек, вытащил одну из-под самого низа, провёл-пролистал большим пальцем по торцу пачки, проверил — не кукла ли?
— Я понимаю, где я буду, если обману. Всё верно! Не переживайте!
Сарычев кивнул одобрительно, вжикнул застёжкой, закрыл сумку и подхватил её за ручки. Егоркин вытащил другую, захлопнул дверцу багажника и понёс к "Жигулёнку" вслед за Сарычевым. Тот открыл багажник, поставил сумку, помог Ивану бережно установить его сумку в тесном багажнике "Жигулёнка", захлопнул крышку и протянул свою визитку Егоркину.
— Звони, если что!
Егоркин взял визитку и боковым зрением увидел подлетающих к ним пятерых мужчин.
— Спокойно! Тихо! — быстро и властно проговорил один из них, видимо, старший и показал удостоверение, представился:
— Полковник Терентьев, ФСБ!
Один из подбежавших начал снимать происходящее на видеокамеру.
— Вы знаете, кто я? — возмутился Сарычев и полез в карман за удостоверением.
— Знаем, знаем, товарищ генерал! Откройте багажник!
Сарычев растерянно медлил.
— Открывайте, открывайте! Ведь знаете, что всё равно откроем.
Сарычев нехотя поднял крышку багажника.
— Что в сумках?
— Вы знаете, что...
— Откройте.
Сарычев, волнуясь так, как давно уже не волновался, неспешно расстегнул сумку, показал аккуратные пачки долларов.
— А теперь покажите ручки. Давайте, давайте, не стесняйтесь.
Полковник осветил ультрафиолетовой лампой руки Сарычева, на пальцах его высветились ярко-малиновые пятна.
Потом он посветил в сумку. Пачки долларов засветились тем же ярко-малиновым цветом.
— Вопросы есть?
Сарычев молчал, заговорил Егоркин, с улыбкой обращаясь к Сарычеву:
— Это вам привет от Анохина!
— Кто это? — глянул на него недоумённо и убито Сарычев.
— Забыли земляка? Журналиста Николая Анохина, отца вашей дочери.
— Он жив? — ахнул Сарычев.
— А как же, вы часто общались с ним. Два дня назад он обещал вам вернуть свой долг. Считайте, что квиты!
— Волков! — догадался, взвыл Сарычев. — Волков! Змея!
Егоркин засмеялся, а полковник Терентьев приказал своим:
— Берите его! В машину!
Сарычева подхватили под руки и повели к джипу, стоявшему неподалёку. Полковник пожал руку Егоркину, бросил быстро:
— Когда будет надо, вызовем! — И пошёл следом за ними.
А два его сотрудника сели в "Жигулёнок" генерала.
Председатель ФСБ
В девять часов вечера генерал Можаев показал кругленькому и седому Председателю ФСБ, как Сергей Никифорович Климанов убивает девочку.
— Что будем делать? — спросил Председатель. — После его ареста такой шум поднимется. На весь мир Россия опозорится. Ельцин не даст согласия... Проблема!
— Один мудрый человек говаривал: нет человека — нет проблемы!
— Ты о журналисте?
— О Климанове.
— Куда он денется? Если арест невозможен?
— Туда, куда все мы в своё время уйдём. Вряд ли местечко в раю ему Господь зарезервирует.
— Он здоров, как кот.
— Доверь это мне. Всё будет тихо. Позвони ему, попроси встречи со мной, мол, срочно надо посоветоваться по государственному делу. Позвони домой, — указал генерал Можаев на "вертушку", — если он сможет, я подъеду к нему прямо сейчас. Романов переулок в двух минутах от нас.
Председатель неохотно потянулся к телефону правительственной связи, медленно, неуверенно набрал номер Климанова.
— Сергей Никифорович, добрый вечер! Узнаёте?
— Узнал, узнал, Евгений Аркадьевич.
— Сергей Никифорович, мы хотели посоветоваться с вами по государственному делу.
— Я слушаю!
— Не по телефону. Супруга ваша дома?
— На даче.
— Вы один?
— Прислуга задержалась.
— Отправьте её домой. К вам сейчас минут на десять подскочит мой зам, генерал Можаев. Он расскажет вам суть проблемы.
Климанов на некоторое время задумался, вспомнив высокого чубатого красавца заместителя Председателя ФСБ, о нём была молва — ретивый служака, но честный, и хотел перенести встречу на завтра в Верховном Совете, но сегодняшнее приключение не выходило из головы, волновало, потому захотелось узнать, что за проблема возникла у ФСБ, может, при случае они поддержат его, и он ответил:
— Пусть приезжает, я буду один.
— Всё, ждёт, — положил трубку Председатель ФСБ, обращаясь к Можаеву. — Можешь ехать... Кстати, для информации, наши ребята только что арестовали за взятку прямо на месте преступления заместителя министра МВД генерала Сарычева.
— Сарычева? — удивлённо воскликнул Можаев.
— Что тебе так удивило?
— Я только что читал о его преступных интригах в годы молодости. Ещё тот фрукт.
— Доинтриговался...
Климанов
Климанов встретил генерала Можаева дружелюбно, предложил виски. Тот не отказался. Выпили. Можаев обратил внимания на забинтованную руку Сергея Никифоровича и спросил:
— Что это у вас с рукой?
— Ерунда. Порезался, — ответил Климанов и быстро заговорил о другом: — Что у вас за проблема?
— Есть проблема, есть, без вас нам её не решить, — вздохнул притворно генерал и достал дискету из портфеля. — Давайте посмотрим на компьютере.
Климанов включил компьютер, вставил дискету, непонятное беспокойство стало охватывать его. А когда он сам появился на экране монитора, тревога, доходящая до ужаса, охватила его. Он пытался не показать своего состояния Можаеву, который немо, потихоньку массировал голову, сунув пальцы в свой кучерявый чуб. Когда досмотрели до конца, Климанов глухо, делая голос недовольным, спросил:
— Кто записывал? Вы? Вам запрещено следить за высокопоставленными лицами. Я четвёртый человек по рангу в России.
— Не мы!
— А кто? Кто посмел? — поднял он голову, распрямился.
— Волков. Замглавного газеты "Российская жизнь". Он и передал нам записи.
— Волков?! — воскликнул поражённый Сергей Никифорович и как-то сразу сник, почти шёпотом проговорил: — Я всё время чувствовал опасность при встрече с ним! Зачем ему это надо? Зачем?
— Он не Волков. Он давний знакомый ваш по Уварову.
— Уварову? — повторил удивлённый Климанов. — Он же с Севера? При чём здесь Уварово? Кто он?
— На Севере он отсидел восемнадцать лет, сменил фамилию и отчество и приехал сюда. Вы его знали как Анохина Николая Игнатьевича, журналиста. Помните такого?
— Так его же расстреляли! — ахнул Климанов.
— Брежнев помиловал... Кстати, Анохин не совершал преступлений. И вы это знали...
— Он двух девок изнасиловал и убил! — возмущённо вскрикнул Климанов.
— Не насиловал и не убивал. Убийца первой девчонки, её одноклассник, признался ещё лет пятнадцать назад. Думаю, уже отсидел своё и теперь на свободе. А вторую девчонку насиловали по приказу генерала Сарычева подонки Михаил Семенцов, Юрий Кулешов и Вячеслав Зубанов. Заявления их о явке с повинной у меня на столе. А убил её Сарычев... сбросил с моста на рельсы... И вы это знали... — повторил генерал Можаев.
— Я не знал! Я не знал этого!
— Не лгите хоть себе в свой последний час. Да, лично вы убили только несчастного ребёнка, а Саяпина, Ачкасова, Поклонскую убивали не вы, по вашему приказу...
— Поклонская? Кто это?
— Та девчонка, изнасилование и убийство которой приписали Анохину.
Климанов умолк на минуту. Он ощущал внутри себя дрожь, и одновременно ужас сковывал его, сидел, опустив голову и мял пальцы рук, скрещённые между ног. Потом чуть слышно спросил:
— Что мне делать?
— Выхода два: или суд... представляете, какой будет шум в газетах... Учтите, по всему миру, по всему миру! Вы ведь государственный человек! Позор России! Или почётная смерть, почётные похороны. Новодевичье кладбище вряд ли получится, но Кунцевское гарантирую. В компании многих знаменитостей будете лежать.
— Нет, нет, я не хочу умирать! — всхлипнул Климанов, вскидывая голову. — Я государственный человек, а кто такой Волков? Муха! Прихлопните его! Вы всё можете, ведь только он один знает про меня. Нет его, и дела нет!
— Был бы мухой, прихлопнули, но он тигр! Тигр редкой, краснокнижной породы! Тронешь его, сам сгоришь. Он сумел записать разговор со мной, и если с ним что-то случится, то немедленно всплывут во многих местах копии записей ваших дел и запись разговора со мной. Вы всё равно суда не избежите. А я? Скажите, зачем мне слава?
Своей работой я доволен. Вы думаете, я приехал к вам по своей воле. Послан...
— Посланник смерти... — пробормотал, перебил Климанов.
— Можно и так сказать. Знаете, как себя назвал Волков-Анохин в разговоре со мной? Карающей десницей Божьей!
Сергей Никифорович уныло усмехнулся.
— И знаете, я с ним согласен. За ваши дела, что я видел своими глазами и слышал своими ушами, вряд ли Господь Бог пожелает встретиться с вами на Страшном суде. Если есть загробная жизнь, не мните для себя местечко в раю, ждут вас в другом месте.
— Нет никакой загробной жизни, черви съедят... И только...
— Может, и так... Пришла ваша очередь червей кормить. Первый вариант никому не подходит: ни вам, ни там, — указал генерал пальцем вверх, — ни друзьям, ни родственникам...
— Застрелиться? — снова мрачно ухмыльнулся Климанов.
— Зачем поднимать шум? Самоубийство не подходит. Как бы мы ни скрывали, ушлые журналюги всё равно пронюхают. Вы должны умереть своей смертью! В вашем возрасте, при такой напряжённой работе у людей частенько сердце не выдерживает. Бегал человек, суетился, считал себе большой шишкой, вершителем судеб и вдруг — бац — инфаркт! И пошёл вершитель судеб, как вы говорите, на корм червям. Что ж тут поделаешь? Такое нередко случается!
— Позвонить перед смертью можно?
— Последнее желание придётся выполнить! Кому? Жене? Друзьям?
— Жена счастлива будет... через неделю после похорон замуж выскочит!
— Приятно с умным человеком разговаривать. Сарычеву не дозвонитесь. В камере телефона нет.
— Уже… — выдохнул Климанов.
— Не знаю, доживёт ли он до суда. Анохин-то не только знаменитый журналист в миру, но и большой авторитет в криминале, знают его там как Колю Волка.
— Волчара... — пробормотал Сергей Никифорович и спросил с надеждой: — А что же вы его не берёте, раз он авторитет у бандюг?
— За что? Преступлений не совершал и вряд ли совершит, не тот человек. Всё у него по закону. Долларовый мультимиллионер... честно заработал. Мы следим...
— Банк Долгова он разорил?
— Чем? Тем, что продал свои акции, когда они на самом пике были? Значит, нюх у бизнесмена хороший. Кто же вам мешал свои акции продать?..
Не дождавшись ответа, Можаев напомнил:
— Вы, кажется, звонить хотели бывшему банкиру? Набирайте, телефон рядом. Он сейчас на своей машине по Ленинградке в Шереметьево мчится. Даже любимую супругу без денег оставил на произвол судьбы. Удрать хочет в Испанию.
— Откуда вы знаете?
— Мы много чего знаем. Догадываюсь, что до Шереметьева он не доедет. Слишком много врагов, помимо Анохина, нажил.
Сергей Никифорович стал быстро набирать номер телефона Долгова в системе "Алтай". Тот, сидя в машине, быстро поднял трубку, ответил суетливо:
— Сергей Никифорович, я тороплюсь, говори быстрее, что у тебя?
— Ты сейчас катишь в Шереметьево? Удрать хочешь в Испанию?
— Откуда ты знаешь? Даже жена моя не знает!
— Я знаю, кто тебя разорил и подставил! Анохин Николай Игнатьевич! Помнишь журналиста из Уварова?
— Его расстреляли!
— Жив-здоров! Бывший акционер твоего банка...
— Волков! — догадался-воскликнул Долгов. — Не может быть!
— Может, да ещё как может! Сарычев, сучонок, нам наплёл о расстреле и сам поверил. А его Брежнев помиловал. Ты знаешь, что Сарычев арестован?
— Как арестован? Он же генерал, замминистра МВД. Кто его мог арестовать?
— В камере он сидит, в камере. Есть мнение, что ты до Шереметьева не доедешь...
При этих словах Климанова генерал Можаев быстро нажал на рычажок телефона, отключил, говоря сердито:
— Э-э, мы так не договаривались. Смерть намного легче, когда о ней не подозреваешь. Вам ли об этом не знать?
— Если вы знаете, что будет теракт, почему не предупредите Долгова? Почему перед покушением не арестуете киллера?
— Зачем? Пусть змеи поедают друг друга. На земле чище будет. А киллера мы арестуем... после покушения...
Климанов тяжко вздохнул, а Можаев спросил:
— Ещё одно последнее желанье?
— Да!
— Виски?
— Всё-то вы знаете, — устало и обречённо вздохнул Климанов.
— Это можно.
Генерал Можаев взял бутылку виски, налил полстакана, потом достал тёмно-коричневый пузырёчек из кейса, показал его Климанову и, не открывая, сделал вид, будто наливает содержимое пузырька в виски. Делал он это с улыбкой, глядя на Климанова, спрашивал взглядом: "Налить?"
Сергей Никифорович тоскливо оскалился и качнул головой, соглашаясь.
Можаев распечатал пузырёк, полностью вылил содержимое в виски и пододвинул стакан по столу к Климанову. Тот неспешно взял его, покрутил в руке, спросил:
— Мгновенно и без боли?
— Инфаркт — болезненная штука, — вздохнул генерал и развёл руками, мол, ничем помочь не может. — Простите, потерпеть придётся!
— Что ж... “Лёгкой жизни я просил у Бога, лёгкой смерти надо бы просить…”
С этими словами он быстро выпил виски и протянул стакан Можаеву.
— Налейте чистого, посмаковать напоследок хочется.
Генерал налил и снова пододвинул стакан к Климанову. Тот взял, отпил глоток и сказал спокойно:
— Хороший виски! Любил я его, цистерну, видать, выпил. — И добавил: — Не забудьте стакан вымыть, а то на экспертизу возьмут...
По нему чувствовалось, что он уже смирился с неизбежной смертью.
— Не волнуйтесь, этот стакан я возьму с собой. В речку выкину, а в другой налью виски, будто вы пили и отключились...
— Предусмотрительный, — усмехнулся Климанов.
— А как же, такие мелочи у нас каждый студент знает.
— Ох, кольнуло, — прижал руку к груди Климанов и быстро допил виски.
— Начинается, потерпите...
В это время раздался телефонный звонок. Климанов потянулся к трубке, но генерал Можаев быстро схватил её, бросив Сергею Никифоровичу:
— Это, должно быть, меня.
Можаев молча слушал торопливый голос своего сотрудника, лишь усмехаясь потихоньку про себя, потом положил трубку и обратился с полуулыбкой к Климанову:
— Не доехал ваш дружок-банкир до Шереметьева. Расстреляли из автомата. Водитель и Долгов погибли на месте.
— Анохин? — быстро спросил Климанов, часто дыша, и прижимая ладонь к груди.
— Не его почерк... В банке Долгова многие солидные люди целые состояния потеряли. Чтоб пришить его, думаю, немалая очередь выстроилась. Как узнают, что убили, всю ночь праздновать будут... Вот так живёт человек, богует, считает, что Бога за бороду держит, не догадывается, что смерть его для многих праздником станет.
— А что... Перелыгин... — прошептал Сергей Никифорович.
— До Перелыгина, видать, очередь не дошла.
Климанов вдруг вытянулся в кресле, словно превозмогая боль. Голова его откинулась на подголовник кожаного кресла, потом он как-то обмяк, уронил голову на грудь и словно умалился, вжался в кресло. Рука его сползла по подлокотнику и безвольно спустилась, скользнула по коже вниз и повисла, замерла.
Утром газеты на первой полосе сообщили, что Председатель Совета республики Верховного совета России Сергей Никифорович Климанов скоропостижно скончался от инфаркта. На той же странице газеты "Коммерсантъ" была краткая информация, что "по дороге в аэропорт Шереметьево расстрелян банкир Виктор Борисович Долгов. Киллер арестован, дал показания, что выполнял заказ криминального авторитета по кличке Барсук, который объявлен в розыск". А чуть ниже кратко сообщалось, что арестован за взятку заместитель министра МВД Александр Кириллович Сарычев.
Николай Петрович Волков читал эту информацию почему-то с грустью. Он отомщён, но почему грустно, почему? Может, из-за Перелыгина? Что делать с ним?
Он не знал, что Перелыгин в этот миг сидит в кабинете генерала Можаева, который показывает ему видео с дискеты, где тот забавляется с девочкой-подростком.
Перелыгин тупо смотрел на экран монитора, а генерал Можаев теребил свой чуб, массировал пальцами темя, чтобы унять боль.
— Отключи! — выдавил из себя Перелыгин.
Можаев выключил и с грустью спросил:
— Что прикажешь нам делать, Алексей Андреевич? Срок за совращение малолетних немалый, а тут не один эпизод...
Можаев кивнул на стопку дискет, лежавших перед ним на столе.
— Посмотрим дальше?
— Не надо... — всхлипнул Перелыгин. — Я не насиловал! Вы же видели... по согласию...
— А вы разве не видели, сколько лет девочке? Разве не знали, сколько лет дают за совращение малолетних?
Слёзы потекли по щекам Перелыгина. Он снова всхлипнул, был похож в этот миг на большого толстого обиженного ребёнка.
— Оп-па! — воскликнул Можаев. — Мужчина плачет! Жалкий вы человек...
— Климанов... из-за этого... умер... — всхлипывал Перелыгин.
— Вы разве газет не читали? Инфаркт!
— У него сердце никогда не шалило...
— Может, не жаловался? Человеком он был, в отличие от вас, мужественным. А у вас как с сердцем при такой полноте?
— Пошаливает... одышка...
— Жалко мне почему-то вас, жалко! Денег лишились; друзей, которые тянули вас всю жизнь, лишились; а человек, которого вы считали другом, взяли замом, предоставил нам всё это богатство, — указал Можаев на дискеты.
— Кто?
— Кто-кто, Николай Анохин, — устало ответил Можаев с таким видом, будто ему надоело разговаривать-объяснять Алексею Андреевичу.
— Какой Анохин? — недоумённо, с удивлением смотрел на него Перелыгин.
— Я же говорю, друг вашей юности Николай Анохин, которого вы предали! Только не говорите мне, что он расстрелян. Он сидит сейчас в своём кабинете в вашей редакции и с наслаждением читает о смерти Климанова, об убийстве Долгова и об аресте Сарычева и думает, как ловко он отомстил своим недругам, не подкопаешься, и размышляет потихоньку, что делать ему с предателем Перелыгиным.
— Волков — Анохин?
— Надо было давно догадаться! Но вы были ослеплены тем, что он спас вашего сына. Кстати, Олег не ваш сын, а Климанова. Видите, и жена у вас гулящая, да не где-то на стороне, а с другом-покровителем. Да ладно!.. Это всё в прошлом... А сейчас, сейчас что нам делать с вами? Будь моя воля, я бы немедленно арестовал вас и посадил на много лет, но моё либеральное начальство не одобрит такого решения. Шум, шум им претит! Ну, и оставить вас возглавлять главную газету России, зная, что вы растлитель малолетних, не сможет, помня, что в любой момент может всплыть эта запись на свободном телевидении...
— Я сейчас же напишу заявление об увольнении, — воскликнул с надеждой на спасение Перелыгин.
— Пиши, — пододвинул генерал по столу к нему чистый лист бумаги.
Алексей Андреевич схватил ручку и стал быстро писать. Расписался и поставил дату.
— Ну и ладненько! — взял лист, глянул на заявление Можаев. — Завтра у газеты будет новый редактор!
— Волков?
— Нет, я думаю, он не согласится... даже если будут предлагать. Мне кажется, что теперь он тоже уйдёт из газеты. Цели своей он почти достиг. Почти! Я не могу представить, как он отомстит вам. Посмотрим, посмотрим!.. Умирать вам, когда вы потеряли всё, буквально всё, будет несладко. Нельзя сказать о вас, что вы уходите в мир иной насыщенный жизнью, деньгами и славой. Имейте в виду, любитель девочек, что вы теперь вольный человек, попадётесь снова с подростками — сядете как педофил, и никто этого не заметит... Можете быть свободным. Прощайте!
Генерал Можаев не протянул ему руки, отвернулся, выдвинул ящик и положил в него заявление Перелыгина, который, сгорбившись, побрёл к выходу из кабинета. Он чувствовал себя раздавленным, размозжённым, отяжелевшим, еле ноги поднимались. Особенно ошеломило его то, что Олежек, которого он мнил своей кровиночкой, наследником, продолжателем рода Перелыгиных, не его сын. Выходит, и Любаша, и Сергей Никифорович многие годы насмехались над ним, посмеивались за его спиной над его лопоухостью, а может быть, даже считали, что он знает об их отношениях и по подлости своей души делает вид, что не догадывается. Червяк он, червяк!
В редакции Перелыгин сразу направился в кабинет Волкова. Брёл по коридору, никого не видя, не отвечая на приветствия. Сотрудники, встречавшиеся на его пути, с недоумением провожали его взглядом. Что с ним? Болен? Алексей Андреевич даже не взглянул на секретаршу Волкова, открыл дверь в его кабинет и с подавленным виноватым взглядом, как щеночек к волкодаву, зашаркал к нему. Николай Петрович, увидев Перелыгина, сразу понял его состояние, поднялся, показал рукой заведующей отделом писем, с которой обсуждал, как ответить на важное письмо, чтобы она покинула кабинет, и вышел из-за стола навстречу Перелыгину. Заведующая отделом посмотрела недоумённо и испуганно на главного редактора, проскочила мимо него, — он не взглянул на неё, — и выскользнула в приемную.
— Что с ним? — озадаченно спросила она у секретарши.
Та с недоумением пожала плечами.
— Он меня даже не заметил.
— Ой, Господи, что-то будет? — заведующая приникла ухом к двери, замерла.
— Что там?
— Т-ш-ш! Прощения просит.
А Перелыгин в кабинете подтащился к Волкову, упал перед ним на колени, обхватил его ноги и забормотал:
— Коля, Коля, прости, если можешь! Предал, предал я тебя. Трус я! Слаб, испугался! Прости! Я нищ, я семью обездолил. Из газеты я ухожу, ухожу. Заявление уже подал...
Волков осторожно высвободился из рук Алексея Андреевича и вернулся в своё кресло за стол, а Перелыгин продолжал стоять на коленях, опустив голову, словно ожидая удара.
— Встань, — сказал ему Волков. — Ты никого не убивал, я знаю. Да, ты струсил... Да... тебе хотелось стать главным... Но не думаю, что ты обрёл счастье, предав друга. — Николай Петрович с жалостью и презрением смотрел, как тяжело поднимается с колен Перелыгин, как, задыхаясь, отодвигает стул и опускается в него своим грузным телом.— И с Любашей вряд ли ты был счастлив. Уверен, она относилась к тебе без уважения, чувствовала, понимала твоё нутро и презирала, сама скрывая от себя это, ведь ей было удобно с тобой, комфортно. Только и всего…
— Ты не убьёшь меня? — прошептал Перелыгин.
— Не трепещи, — усмехнулся Волков. — Ты и так раздавлен... Я отомщён. Теперь ты знаешь, как это — потерять всё. Вряд ли Любаша останется с тобой, когда ты нищ и наг.
— И сын, оказывается, не мой, — со скорбью признался Алексей Андреевич.
— Как это? — Волков сделал вид, что впервые слышит об этом.
— Климанова. Она гуляла с ним...
— Вот козёл! И ты терпел?
— Я только сейчас узнал.
— А к Зине он не подкатывался?
— Она его терпеть не могла... Словно догадывалась... Зина любила только тебя. Она Любе призналась, что Лена твоя дочь...
— Я чувствовал... догадывался, — качнул головой Николай Петрович.
— Зина считала, что тебя в живых нет... Мы все так считали!
— Я надеюсь, что ты ей не скажешь, что я Анохин?
— Она же теперь свободна... Будет счастлива...
— Она не свободна, у неё муж в беде... Как она себя поведёт — никто не знает. Я с ней как-нибудь сам разберусь... Что ж, прощай! Надеюсь, я тебя больше никогда не увижу. Обниматься не будем!
Лена
После приезда в Уварово Зина с Леной сразу поехали в больницу. К счастью, мать её, Екатерина Алексеевна, просто перенесла сильнейший гипертонический криз. Давление у неё всегда было высокое. В больнице давление сбили, привели в чувство, к приезду дочери и внучки Екатерина Алексеевна ощущала себя вполне здоровой, и её выписали.
На другой день Лена отправилась в редакцию местной газеты, теперь ею руководила молодая женщина, узнала у сотрудников адрес бывшего редактора и отправилась к нему. Представилась Василию Филипповичу журналисткой из газеты "Московские новости" Еленой Змеелов, мол, газета давненько получила его письмо по поводу статьи о судье Чеглаковой, и вот только теперь, через полгода, её смогли командировать в Уварово, чтобы поподробней поговорить о том случае, который он описал в письме.
— Ну, и хорошо, что сразу не приехали, — сказал Кирюшин, выкладывая из своего письменного стола копии документов. — Когда писал письмо, я многого не знал. Мало что мог бы рассказать. А потом получил дело Анохина в архиве, скопировал, что смог, поговорил кое с кем, даже через милицию делал запрос в Орловскую спецтюрьму, куда Анохина отправили на расстрел. Знаю об этом деле много. Вот, садись за стол, читай! А я тебе кофейку сделаю, а сам газеты посмотрю. Я по старой привычке много выписываю. С утра некогда было. Копался в огороде... Осень! Сад готовить к зиме надо... Люблю "Литературку", даже в "Коммерсантъ" иногда заглядываю, смотрю, что поделывают наши бизнесмены... Ты садись, садись за стол, устраивайся поудобней! Прочитаешь, потом поговорим. Отвечу на все вопросы.
Кирюшин вылез из-за стола, уступил место Лене, положил перед ней копии допросов на суде свидетелей обвинения Анохина и решение суда, а сам пошёл готовить кофе. Лена принялась читать. Её дважды резануло упоминание двумя свидетелями имени её отца, поэтому она решила скрыть от Кирюшина свою настоящую фамилию.
Василий Филиппович принёс кофе, поставил перед ней чашку, а сам сел в кресло перед наваленными на журнальном столике газетами, зашуршал ими. Она дочитала до конца решение суда, вздохнула тяжко и взглянула на Василия Филипповича.
— Ну, и как? — спросил он, откладывая газету.
— Тяжко.
— Вот и мне было тяжко, ведь я с ним работал. Прямо перед этим случаем его назначили редактором областной комсомольской газеты, с невестой в загс подал заявление. Ходят слухи, она даже дочь от него родила. И вот тебе на! Разве можно в это поверить? Я сразу не поверил... А потом убийцу первой девчонки поймали, пятнадцать лет дали...
— Суд не пересматривал дело Анохина, когда убийцу поймали?
— Все думали, его в живых нет. Назад мёртвого не вернёшь!
— А вы не пытались найти свидетелей изнасилования, тех, что были на суде?
— А как же! Но поговорить не удалось... Один спился, помер, другой в Москве. Я не пытался найти его там, может, вам удастся, а двое в тюрьме. С ними не поговоришь.
— Свидетели упоминали начальника милиции Сарычева, на глазах которого девчонка прыгнула с моста, но его почему-то не вызвали в суд, как свидетеля?
— Вот-вот, меня это тоже заинтересовало, а потом, когда я поговорил с директором фабрики, стало ясно.
— Почему же? — нетерпеливо спросила Лена.
— А вы поняли, за что судили Анохина?
— За изнасилование... Пусть липовое, но обвинили в этом.
— Анохин начинал говорить в суде, почему он оказался на скамье подсудимых, но судья не дала ему сказать...
Лена вспомнила, что Анохин начал говорить про какую-то фабрику, но судья прервала его, посчитав бредом. Лена не увидела в этом решении судьи никакого подвоха.
— Да, он начинал говорить про какую-то фабрику...
— Анохин понял, за что попал в суд, но сделать ничего не мог. Был обречён!
— За что же его судили?
Василий Филиппович передал ей свой разговор с нынешним директором фабрики, рассказал, что Анохин вышел на след подпольного цеха, который организовали секретарь райкома партии и председатель Тамбовского облисполкома. Имён он не называл, считал, что они неважны для журналистки, только запутают.
— Они, боясь разоблачения, и организовали ему смертную казнь. Кстати, судья эта была любовницей председателя облисполкома, даже якобы сына от него имеет.
— Откуда вы знаете?
— Разве можно такое скрыть от людей? Тамбов маленький городишко, а тут не какой-нибудь слесарь, а сам глава области…
— А Сарычев, начальник милиции, играл у них какую-то роль?
— Это я не выяснил. Я его знал хорошо, ничего плохого о нём сказать не могу. Но одно меня мучает, понять не могу, как девчонка могла на глазах у трёх мужиков перепрыгнуть через полутораметровые перила. Я ходил на тот мост, пробовал перелезть — не получилось. Что-то здесь не то... А у него не спросишь, он сейчас замминистра МВД. Высоко сидит. Да и те ребята, что хотели отправить на казнь Анохина, слава Богу, у них это не получилось, сейчас на самой вершине власти...
— Простите, вы сказали, что казнь не получилась. Разве Анохина не казнили? — перебила Лена.
— Слава Богу, нет! Я делал запросы от нашей милиции. Ответили: Брежнев помиловал. Казнь заменили на пятнадцать лет, отправили в колонию. И туда я делал запрос: освободился два года назад. Восемнадцать лет отсидел.
— Почему восемнадцать?
— Это я не выяснил.
— Сюда он не приезжал?
— Насчёт приезда не могу сказать, но тут он точно не прописан. У меня с нашим начальником милиции прекрасные отношения, он мне помогал в розыске Анохина, подписывал мои запросы на бланке. Только вчера я получил ответ из московского Управления загсами, что Анохин два года назад поменял фамилию и отчество, стал Волковым Николаем Петровичем...
— Волков? Николай Петрович? — потрясённо воскликнула Лена.
— Вы его знаете?
— Кто же его не знает?! Это знаменитый журналист!
— Нет, это не тот, — остудил её Кирюшин. — Статьи Волкова я лет пять назад, ещё в начале перестройки начал читать в "Огоньке". Анохин тогда ещё сидел в колонии. Волков из "Российской жизни" — полный тёзка теперешнего Анохина!.. Сейчас я покажу письмо из загса.
Кирюшин стал рыться в газетах, навалом лежащих на журнальном столике, начал искать конверт с ответом из Москвы.
— Что это? — вдруг недоуменно спросил сам у себя Кирюшин и взял в руки газету "Коммерсантъ". — Климанов умер!
— Как умер?! — воскликнула Лена.
Василий Филиппович вопросительно поднял на неё глаза.
— Он из Верховного Совета? — спросила Лена.
— Ну да... умер, инфаркт. Это тот самый бывший председатель облисполкома, который отправил на казнь Анохина, — возбуждённо глядел в газету Василий Филиппович. — И вдруг воскликнул: — Оп-па! — и прочитал вслух: — "По дороге в аэропорт Шереметьево расстрелян банкир Виктор Борисович Долгов. Киллер арестован, дал показания, что выполнял заказ криминального авторитета по кличке Барсук, который объявлен в розыск".
Лена замерла, ошеломлённая, сидела не шевелясь.
— Этот банкир, — воскликнул радостно Кирюшин, — был у нас секретарём райкома. Это он организовал подпольный цех на фабрике! Это он убил начальника милиции Саяпина, а потом и его зама Ачкасова, вот тут-то и всплыл Сарычев... Гляди-ка, и о Сарычеве здесь!
— Убит?! — вскрикнула Лена.
— Нет, — удивлённо глянул на неё Кирюшин. — Арестован!.. Что-то они всем кагалом в один день, — задумчиво проговорил Василий Филиппович. — Подозрительно! Неужели Господь наконец-то обратил внимание на их деяния?
Подозрительно! У меня от радости руки затряслись. За это выпить надо! У меня винцо есть. Выпьем? — живо спросил он.
— Нет-нет, спасибо! — отказалась Лена, поднимаясь из-за стола. — Я и так отняла у вас столько времени. А информации сколько — ужас! Голова кругом идёт. Надо всё осмыслить! Я пойду!
— Ну, смотри, смотри, а я сейчас выпью! Нет, напьюсь! Бывают же такие благословенные дни! — провожал её до двери Василий Филиппович.
А Лена была ошеломлена услышанным: отец арестован, Долгов убит, Климанов умер. Она почти бегом бежала к своему дому по тёмной, неосвещённой улице. Раньше на ней в это время горели фонари.
— Где ты была? — встретила её с упрёком мать. — Мы тебя заждались! Волноваться начали... Ужин готов, раздевайся и за стол!
— Мама, папа арестован! — оглушила её Лена и обняла.
— Как арестован? Откуда ты взяла? — прошептала Зина в плечо дочери.
— Арестован, за взятку... В газете напечатано... Это ещё не всё: Долгов убит, а Климанов умер...
— Господи, что же это? — горестно перекрестилась Екатерина Алексеевна.
Она вышла из кухни и стояла, смотрела, как обнимаются, разговаривают дочь со внучкой.
— И это ещё не всё: Николай Анохин, тот журналист, не расстрелян! Живой он!
— Колюшка? Отец твой? Живой? — ахнула Екатерина Алексеевна.
Лена выпустила Зину из объятий и обескураженно глядела на бабушку.
— Как отец? Анохин мой отец?
— Мама, зачем ты? — с горечью вскрикнула Зина. — Лена не знала...
— Ой, прости, доченька! Сорвалось! От радости сорвалось... Камень с души...
Лена обратилась к матери:
— Ты была его невестой?
— Она-она, раздевайся, раздевайся, за столом поговорим! — теребила её бабушка.
За столом Екатерина Алексеевна открыла бутылку вина.
— Столько новостей. Надо сердце успокоить, — объяснила она. — Рассказывай, где была, откуда у тебя такие новости? — потребовала она у Лены, когда они выпили по рюмке.
Лена рассказала всё самого начала, как пыталась приехать в командировку от газеты в архив и к бывшему редактору Кирюшину, как встретилась с ним сейчас и чем закончилась их встреча. Услышав, что Анохин поменял паспорт на имя Волкова Николая Петровича и что Кирюшин считает, что знаменитый журналист просто полный его тёзка, Зина нервно воскликнула:
— Это он, он, он! Я на него смотреть не могла. Стыдно! Я не узнала, а сердце почуяло! Теперь я понимаю, почему всегда, когда я читала его статьи, сердце ныло, ныло! Стиль не изменишь, всё равно пробьётся!
— Что ты теперь будешь делать? — обратилась к ней Екатерина Алексеевна.
— Завтра полечу мужа спасать, адвоката хорошего искать, — горестно проговорила Зина.
— Ты ведь его никогда не любила?
— Я с ним двадцать лет прожила. И он ни меня, ни Леночку не обижал...
— А Колюшка?
— Что Колюшка? Он, может, обо мне и не помнит.
— Помнит, всё он помнит, — горько вздохнула Екатерина Алексеевна.
ПЁТР АЛЁШКИН НАШ СОВРЕМЕННИК № 9 2023
06.11.2023
Направление
Проза
Автор публикации
ПЁТР АЛЁШКИН
Описание
Нужна консультация?
Наши специалисты ответят на любой интересующий вопрос
Задать вопрос