ТАТЬЯНА МАРШКОВА НАШ СОВРЕМЕННИК №5 2025

ТАТЬЯНА МАРШКОВА

МАРШАЛ ПОБЕДЫ

День Победы 1970 года. Утром, перед парадом, как обычно, из почтового ящика достали “Комсомолку” с исторической тогда публикацией — огромной, на целую полосу, беседой Василия Пескова с маршалом Жуковым, реабилитирующей имя великого полководца после опалы и долгих лет замалчивания. Как рад и горд был, — пришла справедливость! — перечитывая её ещё и ещё, дорогой мой отец, защитник Отечества, фронтовик, участник Сталинградской битвы, исторического Победного парада сорок пятого на Красной площади, для которого Жуков был и остался высшим авторитетом воинской чести и доблести. Так и пролежала в тот праздничный майский день газета раскрытой у нас на столе, а потом, аккуратно сложенная руками отца, хранилась в томе “Воспоминаний и размышлений” маршала. Мы не ведали тогда, как будет ещё оболгана и извращена наша история...
За годы обветшавшая — она передо мной. Потускнела и запомнившаяся в юности фотография: Георгий Константинович в домашней обстановке с красивой девочкой-подростком — дочкой Машей. Кто бы мог тогда подумать, что с Василием Михайловичем Песковым мы будем вместе работать в редакции “Комсомольской правды”, а через четверть века в доме на Спиридоновке я буду брать интервью у Марии Жуковой ...
Вот несколько фрагментов из нашей беседы с Марией Георгиевной. Напомню, что самая младшая дочка великого полководца осталась без родителей в семнадцать лет. Теперь она редактор издательства Сретенского монастыря, где выходила её книга “Маршал Жуков — мой отец”, которую с таким названием когда-то завещал написать своей дочери Георгий Константинович.


ОБЪЯСНЕНИЕ С ЧАКОВСКИМ

“Меня всегда поражало в отце его стремление учиться до седых волос. Сейчас недоброжелатели пишут, что он был недоучкой, академий не кончал, не считаясь с тем, какое гораздо более высокое образование он дал себе сам. И это касалось не только военного искусства, в котором он постоянно совершенствовался, много читая об истории войн. Рядом с его креслом штабелями лежали книги по самым разным областям знаний... В последнее время отец читал в основном военные мемуары. Ему небезразлично было, что писали маршалы, генералы о войне, о том, что касалось его непосредственно. Осталась масса книг и журналов, испещрённых его пометками, замечаниями, часто критического характера, иногда довольно резкими. Он, не стесняясь, указывал на полях: “Враньё!” или “Брехун!”. Я помню, как он читал “Блокаду” Чаковского, а потом Чаковский приехал к нам на дачу, и между ними состоялось объяснение. Отец был очень недоволен определёнными моментами в книге, не соответствующими действительности. Там было и намеренно искажённое описание внешности Жукова. Не ручаюсь за точность, но что-то про бычью шею и налитые кровью глаза... В присутствии отца Чаковский вёл себя достаточно неуверенно, извинялся и говорил, что при переиздании всё будет исправлено. А несколько лет спустя написал об этой встрече всё наоборот: оказалось, не ему, а Жукову было стыдно, и маршал оправдывался перед ним”.


КОНЕВА ПРОСТИЛ

“В одной телепередаче кто-то правильно сказал, что вот хотя многие из нас считали себя атеистами, православие за тысячу лет настолько укоренилось в нашем сознании, что мы, пусть и не отдавая себе отчёта, всё равно живём по своей генетической памяти, как жили наши предки... Вера была у многих глубоко в душе, хотя и в церковь не ходили, и обрядов не совершали. Но жили по совести, по справедливости.
В своей книге о Жукове Николай Николаевич Яковлев замечает, что уж очень незлобив был этот маршал. Историк имел в виду ситуацию с Коневым, который написал об отце клеветническую статью в 1957 году, когда Жукова снимали с поста министра обороны. Ну, а в конце жизни отец Конева простил, обнялся с ним. И такой случай был не единственным. Отец мог простить своего личного врага, но не врага Отечества”.


СОЮЗ ЛЮБВИ

“Мои родители познакомились в Свердловске, в 1950 году, когда отец командовал Уральским военным округом, а мама приехала туда из Казани после окончания медицинского института. Ей было 24 года. Отец писал в своём дневнике, что не сразу обратил на маму внимание (он болел, а мама лечила его на дому). Но потом, как он сам признавался, ему понравилась её скромность, а особенно красивые, тёплые зелёные глаза. Родителей моих связывало большое чувство. Об этом можно говорить сколько угодно. Но прежде всего их объединяло духовное начало. Сейчас любовь понимают очень примитивно, как эрос, что ли. А ведь в нашем, исконно русском, православном понимании любовь подразумевает самопожертвование. И в первую очередь женщины, потому как у нас, русских, издавна сложилось, что мужчина — глава семьи. Мне кажется, мои родители были образцом именно такого союза”. (Моя мама, как и Галина Александровна Жукова, в 1960-е работала терапевтом в Главном военном госпитале имени Бурденко, была знакома с ней. Вспоминала, как после работы она торопилась к выходу, посматривая на часы, — Георгий Константинович приезжал за женой и любил точность. А позже встретила их вдвоём в Большом театре, когда уже перешла в поликлинику ГАБТа и, как врач, дежурила на спектакле. — Т.М.).


БЛЕСНА ИЗ ПРЯЖКИ

“Природа всегда давала ему силы. Отец как-то сказал, что лес и вода его успокаивают и заставляют думать, что всё в конечном итоге вернётся в справедливое русло. Он был заядлым рыболовом, охотником. Учил ловить рыбу и меня. Лет в восемь-девять подарил мне спиннинг. Когда мы поехали вместе на первую серьёзную рыбалку, папа ничего не поймал, а я — судака и щуку. Да ещё таких больших, ведь ловили мы не на удочку с червячком, а на блесну. Отец всегда подолгу готовился к рыбалке, сам мастерил всякие снасти, прикручивал к блёснам разноцветные пёрышки. Василий Михайлович Песков вспоминал, что у него сохранилась блесна, которую подарил ему папа, сделанная из пряжки солдатского ремня.
Рыбачили мы в Рублёве. Там была наша дача. Я называю её “дом в Рублёве”. Хотя в литературе он обычно упоминается как “дом в Сосновке”. Эту дачу подарил папе Сталин, вернее даже, не подарил, а предоставил в пожизненное пользование во время битвы под Москвой. После смерти отца, в 1974 году, нас оттуда незамедлительно выселили...”


КАРТОШКА С РОДИНЫ

Когда к отцу приезжал брать интервью Песков, при разговоре присутствовал тогдашний директор АПН Вадим Комолов, который издавал папины мемуары. “Представляешь, — говорит, — Вася, приезжаю к маршалу, а он сообщает: “Картошку мне с родины привезли” (из Калужской области. — Т.М.). Я ему говорю: “Георгий Константинович, неужто вам есть уже нечего?” А он: “Вадим, ну, если ты этого не понимаешь, я объяснить тебе ничего не смогу”. Картошка с родины для отца была особенной. Хотя жили мы на даче как бы своим натуральным хозяйством. Территория громадная, среди леса. Яблоневый сад. Когда он цвёл, всё становилось кругом белым-бело. Конечно, огород. Своя картошка...
Уже совсем больной, в больнице, он очень просил, чтобы ему привезли с родины земляничное варенье. С трудом нашли тогда маленькую баночку. Именно с родины, и именно земляничное. Быть может, в те дни он вспоминал, как в детстве собирал землянику в родных местах...”