ОЧЕРК И ПУБЛИЦИСТИКА
ВАЛЕРИЯ ОЛЮНИНА
АВДЕЕВСКИЙ КОКСОХИМ В НОЯБРЕ МЕСЯЦЕ
Я снова иду по улице Стартовой мимо Джамгаровки, так в народе называют Джамгаровский парк в Лосиноостровском районе Москвы. Это одно из армянских мест на карте столицы, созданное в конце XIX века банкирами Джамгаровыми. Я эти вековые сосны и пруд на реке Ичке видела еще прошлой весной с высоты балкона госпиталя ветеранов войн № 3, современного многопрофильного медицинского учреждения, куда ребята с жёнами, матерями и подругами, пришедшими их навестить, выходят курить и заодно подышать свежим воздухом. Вид отсюда открывается на Москву головокружительный. Возглавляет этот госпиталь доктор медицинских наук, профессор с большим числом регалий и наград Георгий Геннадьевич Мелконян. В прошлом году в преддверии Дня Защитника Отечества представители редакции газеты “Ноев Ковчег” поздравили здесь с праздником более 20-ти участников СВО. Каждому участнику — герою войны, после тяжёлых ранений проходящему реабилитацию, “ковчеговцы” вручили весомый пакет продуктов и напитков, доставленных из Армении, а также фирменные футболки и очередной номер газеты. Был среди ветеранов и Арам Газарян. Об этой встрече с главным редактором газеты Григорием Анисоняном мне во Владивосток оперативно доложила мать Арама. Я пишу Григорию Юрьевичу: с вами только что виделся сын моей подруги, какие приятные совпадения!
Григорий Юрьевич был ещё в машине, возвращался от бойцов в редакцию, а его уже на том конце страны “отследили”.
— Да, — говорит он мне по телефону, — мы только что с Олегом Горобцом были там. И парень действительно ко мне подходил, сказал, что из Арцаха.
“Да не из Арцаха он”, — мысленно поправила его я, да не стала раскрывать чужих тайн.
Вот сейчас по позднему мартовскому солнцу иду к ветерану СВО, поехавшему биться за Донбасс из Калининградской области, Араму Газаряну.
Несколько лет назад мы где-то на просторах армяно-русского сегмента интернета познакомились с его матерью Стеллой Ашотовной Газарян, дочерью фронтовика, освобождавшего Балтику. Как ни странно, ещё не встретившись в жизни, мы со Стеллой Ашотовной стали подругами, хотя она меня несколько старше. Многое нас объединяло. Мы обе из военных семей, потомки героев Великой Отечественной и Первой мировой. Нас объединила и Куршская коса, узкая и длинная песчаная часть суши саблевидной формы, отделяющая Куршский залив от Балтийского моря. Ведь мой дед, смершевец, в конце войны выбивал из клайпедских лесов литовские фашистские формирования “лесных братьев”. Там в дюнах и разбился на трофейном мотоцикле, стал инвалидом.
Газаряны же на Куршскую косу ездят из Калининграда. Приехали они в эти места на Балтике, где дрался с фашистами дед Арама и его брата Константина, не сразу, как и каждый советский человек, пройдя свой круг испытаний.
У Стеллы ещё дядя по отцу Абел Семенович воевал, жил в Минводах, был почётным учителем города. Младший брат её отца пошёл на фронт в семнадцать лет и погиб в первые дни войны. Звали его Вагаршак, и были все они уроженцами Шуши. Арам с детства очень увлечённо слушал рассказы деда Ашота Семеновича Айрапетяна, про войну ему было всегда интересно. Он даже сочинение в школе написал, как дед под юбками у белорусских женщин бежал из плена со своим командиром. Это было недалеко от Гомеля. Дед тогда в лагере заболел тифом, и чтобы его не сожгли, санитар, который оказался его земляком (по специальности был ветврачом), спрятал его в гробу с умершим от тифа фашистом.
Немцы своих офицеров не хоронили в русской земле, отправляли в Германию. Дед три дня лежал в гробу. Санитар приходил и то ли давал ему хинин, то ли уколы делал. Ашот Семенович очень исхудал, весил всего 36 килограммов. Потом санитар его выпустил.
Потом Ашот увидел своего командира и понял, что если его узнают, то убьют. Тогда молодой герой разработал план. Был он образованным человеком, помнил, как был в плену у турков в Шуше. Тогда они прятались в церкви. За его светлую рыжину и конопушки турки его не убили, думали — он русский.
Немцы гоняли копать окопы, а недалеко гуляли женщины местные. Одежда у них была широкой, с множественными юбками. Одна из них пожалела армянина и подняла юбку. Ашот не сразу понял, что она хочет, а потом понял. Вот так они с командиром и бежали под юбками у женщин. Потом их отвели за лесополосу, где они спрятались в стогу сена. Их не искали. Позже Ашот Семенович вспоминал, что даже списки убежавших не составляли. Тиф косил всех. Вот так он и оказался в партизанском отряде. Потом этот командир после войны нашёл Ашота Айрапетяна и подарил свои часы. Благодаря ему с Ашота Семеновича наконец-то сняли обвинения в измене, и он продолжил службу.
Ещё в школе Арам внимательно читал “Войну и мир”, особенно военные страницы, и гордился, что мало кто читает эти главы так усердно.
Сами Газаряны до развала СССР, как и многие выходцы из Арцаха, жили в Баку, но в самый разгул националистических настроений, подогреваемых извне, им пришлось бежать в Россию, сначала к родственникам в Ярославль... Героическая родословная предков, рассказы родителей не могли не сформировать правильное мировоззрение Арама. Он до войны был адвокатом в родном Гусеве, увлекался театром. Но началась СВО, и жизнь резко изменилась. После гибели своего друга Ивана Матыгина пошёл с ребятами в военкомат. И через два месяца его мобилизовали. Вот судьба и уготовила ему среди первых принимать участие в битве за Авдеевку, где находился завод, считавшийся крупнейшим коксохимическим производством в Европе. К сожалению, по оценкам специалистов, сейчас он не подлежит восстановлению.
...В прошлом апреле мы встретились со Стеллой Ашотовной в госпитале на Стартовой и наконец-то обнялись. Это трудно передать словами, но к тому времени эта семья мне стала родной. Да и я им тоже — ведь с тех пор, как подорвался на мине Арам, меня иначе как ангелом-хранителем они не называли. В ноябре 2023 года я была дома во Владивостоке, где временно проживала, и вдруг увидела сообщение в чате.
— Ну, всё. Мой отвоевался, — сказала Стелла, и между нами повисло тяжелое молчание в несколько секунд, натянутое с той концы России до Дальнего Востока.
Слава богу, Арам был жив, но его тяжелейшее состояние пока не давало определённого ответа на вопрос — выживет он или нет. С критической температурой среди сорока других бойцов, бравших Авдеевку, Арам на поезде был доставлен в ростовский госпиталь. В то горячее время не хватало врачебных рук, и Арам несколько дней пролежал без терапии, погружаясь в предсмертный бред.
Как объясняла Стелла Ашотовна, во время подрыва на гранате Араму вырвало пятку, и он ещё получил множество осколочных ранений в обе ноги, с которыми теперь живёт. К тому же он потерял много крови, и сутки пролежал на холодной земле под дождём, пока его не вынесли свои в блиндаж.
Стелла рассказывала мне всё это почти хладнокровно, как бы советуясь со мной. И тут я вспомнила, что в Ростове-на-Дону у меня живёт товарищ моего друга, арцахского армянина Гариба Бабаяна Алексей Арменович, тоже учёный, как и Гариб Михайлович.
Я быстро связалась с Алексеем Арменовичем Аванесяном, который по роду деятельности курсировал между Дербентом, Пятигорском и Ростовом-на-Дону. На тот момент в Ростове его не оказалось, и он позвонил своему племяннику, который через час был уже в госпитале у Арама и говорил с главврачом. Наконец Араму стали проводить интенсивную терапию, вливать антибиотики и спасать ногу, которую он рисковал потерять. Ведь заражение крови уже шло полным ходом. Пока он лежал у железной дороги во впадине, надеясь, что там его не заметят укронацисты, теряя сознание (а сил хватило на то, чтобы наложить себе шину и остановить кровотечение), конечности ещё грызли полевые мыши. А они — ещё одна огромная беспощадная армия, которая на войне, получая свой источник жизни, как полагается разной живности, пожирает всё: от человеческого мяса, солдатского провианта до газет и портянок.
* * *
— Получилось так, что наши дали задымление не к самому забору, ограждавшему коксохим, чтобы мы под пеленой шли незамеченными, а несколько дальше. А когда мы пошли на штурм, вообще не знали, есть по ту сторону враг или его нет. И тут с той стороны нас стали закидывать, и часть наших отскочила от забора и побежала в ту сторону, где как раз было задымление. Часть остальных друг за другом стала продвигаться, стараясь не отклоняться от забора ни на метр, потому что это было опасно.
В беге я и наскочил прямо на гранату. На этот момент я был командиром группы, и когда меня выбило, я назначил главным пацана, который бежал за мной. Всё произошло так стремительно, что он даже не понял, что я подорвался. Ему показалось, что я перепрыгнул через гранату. До того было похоже на прыжок — а это меня ударило взрывной волной. И я смог на коленях доползти до безопасного места. Это надо было видеть мои колени, после того как я полз по щебенке, когда стал отползать к железной дороге.
— Объясни мне, пожалуйста, а зачем вообще Авдеевку надо было брать такими жертвами? Хочу разобраться.
— Дело в том, — объясняет Арам, — что Авдеевка действительно имела стратегическое значение. Ведь она входит в Донецкую агломерацию, и, по сути, любой укуренный дегенерат мог лупить по городу из винтовки. А сейчас, чтобы им достать до Донецка, нужно высококлассное дорогое оружие типа американских джавелинов, но его-то не так много. Да и нашим оно в большом числе достаётся, нахоботили и бьём в обратном направлении! После её взятия интенсивные обстрелы Донецка прекратились.
Он вновь погружается в воспоминания о штурме Авдеевского коксохима.
— Вокруг меня умирали наши, я слышал стоны, да и сам лежал и только молился, чтобы Бог забрал меня. Поверь, в этот момент отключается страх и человек уже готов проститься с жизнью. Один наш, тоже раненый, увидев меня в ложбине, пытался ползти ко мне. Но я на него заорал: не надо ко мне, нас заметят. Вдвоём нас точно убьют!
И он затих, не доползая до меня, и вскоре умер.
Я лежал, уже понимая, что никто за мной сегодня не придёт, в лучшем случае завтра утром. Темнело, в небе вспыхивали огни артиллерии. И вскоре полил дождь...
Теперь Арам сидел передо мной после недавно проведённой пересадки кожи, после операции стопу удалось развернуть в правильном направлении. Часть её потеряла чувствительность, но всё равно он уже несколько месяцев мог ходить сам. Ещё в прошлом году я застала его лежащим на кровати, обречённо смотревшим в будущее. Но после лечения он смог даже приехать в отпуск домой и даже при помощи друзей зайти в море. После всего, что с ним произошло в эти годы, купаться в морской воде было каким-то невероятным блаженством...
* * *
После того, как Араму сделали первую операцию и спасли ногу, после реабилитации он ещё смог вернуться на Донбасс в строй и послужить в штабе. Указом Президента Российской Федерации от 15 ноября 2023 года он был награжден медалью Жукова.
Мы сидим у него в палате за столом, наливаем чай. Накануне из дома Стелла Ашотовна передала посылку, где лежали печенье и армянская бастурма, как и полагается, в обмазке с красным перцем, которая не обсыпается.
Я беру нож и пытаюсь нарезать куски, делая это так примитивно, как если бы русский человек нарезал колбасу.
— Дай мне нож, — командует Арам. — Ты всё испортишь, резать надо тонкими ломтями, чтобы прочувствовать вкус...
Я подчиняюсь и из сумки достаю яблоки, красные, крупные, как он и просил.
Он берёт одно и начинает его с аппетитом грызть.
— Ты представляешь, однажды мне приснился сон на войне, — с улыбкой говорит он, и я понимаю, что время героических новостей закончено. — Как будто я дома, и выхожу в сад и срываю с дерева большое красное яблоко и с наслаждением кусаю его. И тут вдруг понимаю, что с ним что-то не то, вкус как будто поролоновый. И тут же просыпаюсь и чувствую, что у меня во рту мышь. Я тут же выплюнул её! Нет, ты представляешь!!
В комнату входит санитарка, и мы выходим в отделённое от коридоров застеклённое пространство, комнату отдыха с уютными кожаными диванами темно-малахитового цвета. Садимся и время от времени посматриваем в телевизор, где идут Югорские лыжные соревнования. Красивые мужчины в модной экипировке, отталкиваясь палками, спускаются по ослепительному снегу с высот на сильных здоровых ногах.
— Был у нас такой мужик с позывным “Югра”, — вспоминает Арам. — Он в мирное время по тайге ходил, видно было, что человек ко всему привыкший, закалённый.
— Старшего возраста? — спрашиваю.
— Ну, конечно. Так этот Югра и рассказывал нам, как нужно вести себя на войне, как уходить от беспилотников, ведь мы многое узнавали уже в горячем режиме. И я тебе скажу, что некоторые его советы мне реально помогли выжить. Он сам на войне себя чувствовал в своей стихии. Есть же такие! Иной раз выскочит из блиндажа без бронежилета и начнет стрелять по украм. Я его спрашиваю: “Ты как же в майке одной выскочил?” А он мне: “Так в бронике тяжело, а так по-быстрому передвигаться можно!”
— А Югра, он жив? — спрашиваю осторожно.
— Да нет, что ли, — отвечает Арам буднично, — погиб уже.
В комнату отдыха въезжает на коляске мужчина без ноги. Чувствуется, что моего поколения, но уже сильно состарившийся, а глаза светятся, добрые, голубые, бездонные, как у русских святых.
— Я после Донбасса мышей теперь ненавижу, — смеется Арам. — Стоит только заснуть, как они тут же нападают на тебя, впрыскивают под кожу нейролептик и начинают тебя грызть, а ты поначалу ничего не чувствуешь. Особенно я их возненавидел, когда оставил в пластиковой бутылке воду. Прихожу с задания, думаю, сейчас водички попью, а там только на дне бутылки! Мы с тех пор перестали их в потолок засовывать, подвешивали на верёвке.
Подъехавший ветеран тоже смеётся и включается в разговор.
— Когда берёшь сапог, обязательно надо переворачивать. Мыши это ладно. Я теперь и свиней ненавижу. Недавно звонил домой и сказал, чтобы этих тварей есть не смели!
— А что так? — спрашиваю я, хотя уже знаю, о чём пойдёт речь. Во время Арцахской войны 2020 года в “чёрном стекле” видели эти кадры, как в райских кущах дикие свиньи жрали трупы азербайджанцев.
— Да эти свиньи жрут мертвецов, как не в себя! — говорит безногий боец. — Вы не представляете, какой стоит запах в округе. К тому же мы занимали окопы после украинцев, а кто их будет убирать? Они тут рядом и лежали. Запах этот ничем не вытравить. Я его никогда не забуду.
Наступило время уходить, мы прощаемся с ним, и Арам идет провожать меня до лифта. Я выхожу в залитый солнцем прогретый внутренний двор, уже и на деревьях набухают почки и вот-вот мир захлестнёт новая весенняя стихия. Группами сидят бойцы, курят, вспоминают, у кого-то на лацкане камуфляжа приколота георгиевская лента. И кого-то, совсем ещё мальчишку с перевязанным глазом и ампутированной ногой везёт в коляске молодая женщина. Сердце сжимается от боли и гордости за несломленный дух нашего воинства. И вспоминаются строчки Льва Толстого из “Севастополя в декабре месяце” о виде чистого неба, красивого города, блестящего солнца, отворенной церкви и движущегося по разные стороны военного люда...