ПАРИЖКИ
РАССКАЗЫ
НАСТАСЬИН БАНКЕТ
“Окрасился месяц багрянцем…” — динамик шипит, словно старая пластинка. С дорогой повезло: март на севере — ещё зима, а вот снегопадов уже нет, трасса прикатана. За окошком старого уазика-буханки тайга сменилась болотом, пошли скалы. Василий с волнением почуял приближение родного дома.
Он вырос здесь, на берегу Белого моря. Тридцать лет назад, окончив школу, уехал в Кемь, выучился на помощника машиниста. Срок подошёл — машиниста дали. “Вышел в люди”, — говорили соседи по селу.
Вот из-за поворота ледяной дороги видна родная, очень-очень знакомая картина: стоящие на высоком заснеженном берегу чёрные избы. Грунино!
Село стоит на полуострове, закрытом с моря островами. Пришедшим сюда несколько веков назад первопроходцам Великого Новгорода приглянулась вытянутая, словно выброшенный на берег кит, скала, под которой и встали первые избы. Приезжие художники (они полюбили северный край) сравнивают село с многопалубным кораблём: смотрящие окнами-иллюминаторами на море избы встали вдоль чёрных линий мостков-тротуаров. Такие вот в Поморье улицы!
Выпрыгнув из автобуса и взвалив на плечо обычную для машинистов увесистую спортивную сумку, Василий, бодро скрипя сапогами по мартовскому снегу, зашагал через всё село вдоль косых изгородей из наклонно вбитых полугнилых жердей. То тут, то там чернел остов умершего чуда техники: то джип, то автобус, а то и трактор гусеничный.
А вот и родная изба! Шесть окон по фасаду и шесть разновысоких ступеней ведут на крыльцо дома, поставленного на высокий полуэтаж. Хата поделена между двумя семьями, чтобы экономить тепло. Сейчас за стенкой живёт Танька-пьяница.
— Ой, никак сын родной приехал! — воскликнула мать, спеша в сени. Василий широко обнял старуху. Лицо обветрено, в морщинах, а глаза всё те же, светятся. За сенями — жилая половина с выбеленной, голубой по низу русской печью и намертво укреплённой лавкой вдоль всей стены. В доме вкусно пахло кислыми щами и пирогами. Мать быстро накрыла на стол, ухватом вытащила из печи горшок.
Тепло посидели, выпили немного водки. Василий подошёл к висящей на стене в рамке группе фотографий. Все под одним стеклом: боец в гимнастёрке с ромбами — знаками отличия, молодые на курорте, затем в Москве на выставке ВДНХ, ребятишки улыбаются. Дед? Отец с матерью? Теперь не вспомнить. Раз, он ещё был подростком, мать подвела сына к собранным воедино фото семьи, рассказала, обняв за плечи, да только всё уже забылось. Эх!
Он обернулся: в другом углу, на убранной вышитым полотенцем полочке — литая из металла икона. Такие лили только старообрядцы!
“Что ж, пройдусь по деревне!” Со скалы Грунино как на ладони. Изломанные линии прохудившихся заборов, спичечные коробки чёрных изб, бани, сараи, мачты с телеантеннами, на них сидят сороки. На холме, на видном месте — построенная до войны школа. Рядом с ней, как памятник, застыл бесхозный грузовик. Как же он забрался сюда?
Машинист не спеша зашагал вниз под гору, вдоль скалы, мимо магазина, церкви, по улице, что идёт мимо клуба. Целое путешествие! По дороге он с любопытством крутил головой, впитывал всё, что происходит в деревне. Сегодня суббота, кое-где вьётся дымок над баней. Вот медленно идёт баба, уже напарилась, голову обмотала полотенцем в виде тюрбана. Мужики по улице на больших санях везут под горку дрова. Да, раньше дрова хороший хозяин заготавливал весной — и на всю грядущую зиму. Обленился народ! А этот мужик тащит на санях бидон с водой.
Редко-редко встретишь прохожего, хотя день погожий, да и светло уже по весне. Вот встречный мальчишка, как принято, поздоровался первым. Надо же, сохранилось!
Встретилась в ряду изба с пустыми глазницами окон, затянутых полиэтиленовой плёнкой. В другой чернеют пустые рамы. Значит, хозяева выехали, бросили дом. Соседний дом повернулся задом, так поставили; часть сооружения снесена, видна внутренность. Встречаются сломанные крыши от неубранного когда-то снега, скелеты несущих досок крыши.
— Чего ж не заходишь? — сказала встретившаяся соседка баба Настя; повернув от магазина, она ласково заглянула в глаза. — Давно вернулся? Приходи, чай попьём.
Ближе к вечеру, завершив домашние дела, Василий через огород направился к стоявшему ближе к морю ладному домику с тремя окнами по фасаду. Уверенно отворил дверь крыльца:
— Баба Настя! Ты дома?
Хозяйка из комнаты отозвалась. Вошёл, снял сапоги.
Дед Анастасии когда-то работал на стоящей неподалёку метеостанции, приехал сюда до Великой Отечественной войны из Архангельска. Службе на удалённом от цивилизации посту посвятил себя и отец её. Выйдя на пенсию, он купил дом в Грунино. Будучи молодой девушкой, она работала в рыболовецком колхозе, ходила в море. Приводили лодки, полные рыбы, — и днём, и ночью! Теперь рыбы такой нет, как раньше. Даже коров мойвой кормили! Добыча рыбы — работа тяжёлая, особенно для женщин, вот и получилось, что детей у неё не было.
Пять лет затем Анастасия косила сено и трудилась в коровнике. В те времена корова была в каждом сельском доме на Белом море! Были в деревне и северные олени — и колхозные, и частные. Животное более неприхотливое, и летом, и зимой питается мхом. Весной их отпускали, олени расходились по островам, уходили в тайгу. Осенью специальная бригада еле отлавливала одичавших оленей.
— Так что ж ты в дверях стоишь, как чужой? Проходи.
В большинстве изб налажено по две печи — русская и голландка, а вот в этом небольшом домике хватило одной русской. Василий разглядел на кухне печь СВЧ, электронагреватель воды, электрочайник. Живёт по-современному старуха! Под окнами на кухне стоит столик, а за окном — залив, морской простор, где даль неба сходится с белёсой далью моря.
Пока Анастасия готовила еду, он тихо прошёл в жилую комнату. Коврик у кровати, на стене — размытые временем довоенные фотопортреты ушедших в мир иной хозяйки и хозяина дома. Причёски, костюм, чистота и твёрдость в глазах — всё ассоциируется с далёким советским прошлым. Меж рамами окна — вата и заботливо расправленные серебряные бумажки от конфет.
Накрыла на стол, подала жарёху — треску с картошкой. Гость достал из пакета коробку с вафельным тортом. Сели, налили по стопке водки. Анастасия спрашивала, как люди в городе живут. Рассказала, что рыболовецкие предприятия еле-еле выживают. В районах моря, где всегда рыбачили, надо квоту покупать. А вот Павел, крашеная изба которого у скалы выше стоит, деятельным оказался: в нынешнее непростое время, почувствовав интерес новых русских к охоте и рыбалке в этих заповедных краях, открыл собственное дело. Отремонтировал дом под гостевой, грузовик-вездеход поставил на ноги, принимает богатых, купивших тур, куда включено всё — от и до. Встречает прямо с поезда, готов забирать с вещами даже из столиц.
Хозяйка за словом в карман не лезла, но матом не злоупотребляла. Анастасии шёл седьмой десяток, натура деятельная — в деревне бездельничать не будешь. Взять ту же воду: хоть и есть она под окнами, да ведь морская, солёная. За питьевой к колодцу бабка ходила через полдеревни; зимой на санках удобно везти бидон, а вот летом тяжелей!
На прощанье пригласила соседа отдать дань уважения старухе, посетить в день рождения, что будет справлять через два дня.
В назначенный день Василий с утра занялся делами по хозяйству. Когда-то, когда ещё жив был отец, дом был полон домашних животных. Свинья, корова, куры. Собственно, северная изба для того и связана воедино с сараем. Крыльцо, вход, из холодной прихожей — жилая комната направо, а иначе можно в сарай налево повернуть. Один наполовину сломанный трап лестницы ведёт вниз, где отгорожена загородка для свиньи, другой — вверх, где сенной сарай. С улицы сюда по наклонному настилу въезжали возы с сеном, здесь хранили рыболовные снасти, домашние вещи. Ох, давно здесь не хаживала хозяйская рука!
Чем же бабку порадовать? В магазин, что на горе, товар привозили раз в две недели. Понятное дело, хлеб, кое-что из бакалеи, гастрономии раскупали сразу, но многое на полках лежало. Женщина остаётся женщиной, ей красоты, блеска хочется. Решил взять коробку хорошего чая и турецкий набор туалетного мыла.
В марте световой день на севере дольше, чем в тёмную зимнюю пору. Солнце садится медленно, по пологой-пологой горке. Василий отворил калитку дома Анастасии, когда снег окрасился розовым светом вечерней зари. Залюбовался. Не успел постучать в избу, как дверь распахнулась и наружу вышли двое. Мужчину Вася еле узнал — то был бабкин дальний родственник, говорят, также из Кеми. Тучная женщина была одета в спортивную куртку и резиновые сапоги.
— Ты куда? Всё, бабка спать легла. Банкет закончен... — окатив гостя матом, грубо сказала женщина. От обоих пахло перегаром. Видно, и Настасья хорошо приняла.
Досада невелика, до родного дома пара минут. Только ведь хотел старого человека уважить, посидеть, как водится, мирком, за разговорами — когда ещё случай представится? А теперь ...
ПАРИЖКИ
Вечером в пятницу первой недели июля от лодочной стоянки на окраине города Онега отвалил швертбот. В Поморье пойти в выходные на острова — всё равно, что выехать на большой земле на шашлык. Четверо друзей, все — поморы, давно ждали этого благословенного часа, когда можно будет ощутить лицом свежий ветер с Белого моря; ногами, спиной, упирающейся в борт, — свежую волну, а затем поднять с друзьями долгожданный стакан.
Выйдя из устья реки, парни вздохнули — и вспомнили, как давно каждый из них не видел такого простора. То там, то здесь плыли вытянутые острова облаков, создавая небесную картину, которая возможна только на севере. На горизонте тем временем медленно, словно по еле заметному косогору, садилось солнце. Форштевень плавно резал спокойную — ни ветерка — золотистую от солнца воду. Шли поначалу на моторе, на руле сидел Андрей — владелец судна. Тарахтение далеко стлалось по тихой воде, но чаек оно не пугало.
Вот с востока потянуло ветерком — значит, пора ставить парус. Ночи в это время на Белом море по-настоящему белые, солнце чуть-чуть на час-два опустится за горизонт — и тут же выплывает новый день.
Шли галсами, при необходимости открениваясь, экипаж в эти моменты пересаживался на наветренный борт. Кроме хозяина, лишь Сергей умел ходить под парусом, и Андрей, одной рукой держа рулевое колесо, с опаской смотрел, чтобы друзья не оказались за бортом, не прозевали резких поворотов гика и не получили по башке. Пока обошлось. Перевёл взгляд: мелкой зыбью шуршала-бежала за бортом беломорская волна. Он любил море, мог часами смотреть на волну.
Вскоре справа под перламутровым куполом северного неба показался лесистый островок с главкой храма. Да, это легендарный Кий-остров, на котором когда-то нашёл спасение от непогоды будущий патриарх Никон. Но онежан манило открытое море.
— Пора по стакану, — весело сказал, словно пропел, самый заводной, Сергей, и полез за бутылкой из непочатого ящика спиртного. Трое, устроившись в каюте, налили, выпили, подцепив для закуси вилкой беломорской селёдочки. Без неё поморы жизни себе не представляют! Андрей, стоящий на руле в двух шагах от них, только облизнулся с досады, подумав про себя: “Ничего, я своё наверстаю!”
К утру компания приблизилась к цели — Кондострову. Здесь, на обширном острове, очертаниями с высоты птичьего полёта похожем на руно, богатом лесом и камнем, в конце XIX века был основан скит Соловецкого монастыря. Путешественники знали, что на протяжённых песчаных пляжах шестикилометрового острова есть рыбацкие избы, и намеревались встать в глубине подковообразной бухты.
Узкая полоска острова, освещённая косыми лучами утреннего солнца, всё ближе и ближе, свежий ветер вселяет уверенность в не сомкнувших глаз за ночь мореходов, что скоро конец пути. Оранжевый свет всё отчётливее освещает кромку леса, каменную дорогу, поклонный крест на мысу и становище с деревянной резной фигурой пирата. Это и есть то место, что так их манило.
Но что там пламенеет оранжевым пятном? Хм-м! На просветлевший от близкой развязки лоб Андрея легла тяжёлая морщина. Никак, варяги опередили? Палатка туристов! Так-так.
В кубрике двое клевали носом, только Сергей бодрился, выглядывал, щурясь на солнце, предлагал сменить у руля. Сплёвывая от досады, срочно вдвоём обсудили ситуацию. Делить уединение с кем-то — ни в жизнь! Надо подойти к острову с северной стороны — такой же пляж, есть рыбачье жилище. Швертбот тем временем всё дальше не спеша двигался на север, держа в прямой видимости стоянку непрошеных гостей. Вот покатая луда-остров медленно заслонила стоянку.
Впереди справа показался ещё один безлесный остров, доселе неведомый онежанам. На нём при приближении стали вырисовываться постройки: барак, несколько сараев, навесы. Не иначе, становище рыбаков из ближайшего рыбколхоза! Скорей всего, из Нюхчи. Целая фактория. А что, если... Андрей взял ответственность решения на себя — и направил яхту к покатому каменистому берегу.
Швартоваться было легко: хозяева острова врезали несколько столбиков с кольцами, а проблем с глубинами у швертбота нет. Причалив, послали одного — Сергея — в разведку, остальные, подрёмывая, ждали в каюте. Солнце тем временем уже не оставило и доли сомнения: новый день настал. Скоро пионер вернулся с радостной вестью: “Да нет там никого! Смотали рыбаки!”
Едва вновь не заснувшие от ночной дороги и водки, путники радостно переглянулись. Сна как не бывало. Неужели конец пути? Сумки, рюкзаки полетели на берег. Когда очередь дошла до припасов и выпивки, команда утроила внимание и осторожность. Не дай Бог! Разобьёшь — в магазин не побежишь. Остатки сна как рукой сняло. Руки и плечи бодры, налиты. Брали, передавали коробки и мешки так, словно речь шла о хрустале.
Надёжно привязав яхту, четвёрка постепенно всё перенесла в жилой барак рыболовецкой артели. Да, до чего доходят мужики в отсутствии женского глаза! В бараке — разор, беспорядок. Бедлам, да и только!
Не первый раз гости из Онеги пересекались с рыбаками ближайшего рыбколхоза из Нюхчи, да вот в их жилище наведались впервые. Зимой со льда поморы ловят навагу, осенью — сельдь, летом же парней ставят на заготовку водорослей — ламинарии. Добытую крючьями-кошками морскую траву бригада сушит на берегу под навесом, затем на дорах — больших поморских лодках с обрезной кормой — переправляет на базу, что на острове вблизи совхозной штаб-квартиры в Нюхче. Периодически туда приходит судно из Архангельска, чтобы забрать сырьё и доставить его на архангельский комбинат. В столице Поморья из морской травы делают лекарства и другие полезные вещи.
Нынче бригада рыбаков, скорее всего, ушла с грузом водорослей домой, онежане это поняли. Возвращение на большую землю длится не день-два, и непрошеные гости мало чем рисковали.
Члены бригады не готовились к приёму гостей. На нарах, на столе — грязная посуда, бельё, одежда, тряпки, рыбацкое снаряжение, окурки. Ладно, нашему брату не привыкать. Варяги сгрузили вещи в углу — и, умиротворенные, завалились спать. Летний день на севере долог. Косой луч не спеша скользил по столу от тарелки к стакану, как по рельсу, катил по вилке и далее — к немытой кастрюле. Через стенку доносился лишь плеск прибрежной волны и свист ветра. Сколько часов прошло, никто не знал. Ближе к вечеру в тишине, раздался голос:
— Андрюха, а чё есть-то будем?
Обломов живёт в каждом из нас. Полчаса-час ещё дремали, но голод не тётка… У рыбаков имелась газовая плитка, однако пришельцы рисковать не стали. Достали харч, по-простому разложили, порезали. Ну, и главное, щедро разлили по туристским кружкам водку. Ради чего же добирались в эту тьмутаракань! Сдвинули кружки, опрокинули, снова налили. Стало веселее. Размахнись рука, раззудись плечо! Пошли шутки, анекдоты. Свобода...
Солнце село, чиркнув по горизонту, и вскоре, умытое, вновь осветило землю. Гуляние продолжалось, вот и ящик уже иссяк наполовину. Вечер или ночь то была — в середине лета на севере определить непросто. Один за другим четвёрка отрубилась, благо нары были рядом.
На следующий день лишь яркое солнце, в который раз скользнувшее косым лучом по столу с пустыми кружками, объедками, остатками колбасы, лука, нарушило сон отдыхающих. Первым приоткрыл глаз Андрей. И тут же закрыл: всё гудело, голова — как чугунная. Один за другим м’олодцы просыпались.
Ещё лежа пластом на нарах, среди простыней, курток, полотенец, Андрей осознал: оставаться здесь, на фактории, опасно. Неровен час, рыбаки вернутся с материка. И что тогда?
Эта мысль протрезвила его окончательно.
— Эй, хлопцы, собирайтесь, пока... Надо двигать подобру-поздорову.
В самое высокое время прилива швертбот подошёл к Кондострову. К тому самому оранжевому пятну, к импортной палатке. Глубокая лагуна слева заканчивалась каменистым мысом, справа же убегал бесконечный пляж — чем не Анапа? Встали у монастырского причала, что построили монахи век назад, то есть мола, сложенного из каменных плит. Онежане решили, что в тесноте на стоянке, да не в обиде, всё равно рыбачий домик пустует. Лагерем у избушки, как оказалось, стояли трое питерских художников, прибывших на пленэр. Ребята простые, без претензий, к новым соседям отнеслись с пониманием. Места много, лось большой — всем хватит...
Прибывшие перенесли рюкзаки и коробки в рыбачий домик, не представляя, каков он теперь, после нескольких лет расставания с ним. Простота и убогость. Маленькое грязное оконце, буржуйка посередине, дощатый стол, нары в два яруса. Ладно, главное — крыша над головой.
Пока товарищи обустраивались, Родион, худенький тщедушный мужичок лет тридцати, невысокого роста, чуть сутулый, решил пройтись вдоль берега. Его пригласил в компанию одноклассник, завлёк возможностью пройтись под парусом. Расписывал вольницу безнадзорной босяцкой жизни, только пускаться в загулы Родя был небольшой любитель. Одно время он преподавал в школе биологию, и хотя теперь сидел на казённой работе, интерес к природе сохранился.
Вода пошла на убыль, отлив, и полоса мокрого песка предстала тетрадью, словно восковая доска с письменами древнего школьника из Геркуланума. На пляж во множестве выбросило плавник — обточенные водой стволы и кряжи деревьев. Пойдут на дрова сегодня-завтра, непременно, но как красиво! Вот серое, гладкое корневище, лежащее на мокром песке, словно готовый к атаке спрут. Вот по мокрой плёнке песка петляют четырёхпалые следы лисы. А-а-а! Вот рыжая сделала крюк, чтобы выяснить, что притаилось в кучке полусгнившего морского гороха — фукуса. Появился заячий след, и сразу плутовка проявила явный интерес к нему. Чуть ниже петляет цепочка птичьих крестиков — то оставил о себе память куличок... Конечно, это кулик-сорока! Вон сколько их бегает по литорали — зоне прилива, издавая тревожное “пи-пи”.
Но пора возвращаться в лагерь. Мужички постепенно распаковали скарб, благо это уже приходилось делать на становище. Особо внимательно пристроили в углу мешок сахара и бидон. Скоро им черед настанет. Как ни тяжело было троице после долгих посиделок в становище рыбаков, почуяв запах обнажившейся с отливом морской травы, запах морского гнилья — что суть признаки отлива, — они заспешили с приготовлением к рыбалке. А нужны-то для этого лишь резиновые сапоги, крючья да банка морского червя. Сергей спешно облачился в робу, побросал снасти в ведро и зашагал по обнажившемуся дну к блестевшей вдали кромке воды. Резиновые сапоги чавкали, оставляя чёткие отпечатки. Он остановился, накопал морского червя; тут же насаживал его, иногда разрывая на части, на крюк, который прилаживал ко дну. Ну вот, теперь только не ленись — через 12 часов собирай урожай!
Так и получилось. В очередную фазу отлива, когда компания, обосновавшись на стоянке, восстановила силы и перекусила, трое надели резиновые сапоги и пошли с вёдрами “по рыбу”. Заглотившие наживку рыбёшки смирно лежали на песке, лишь недавно бывшем морским дном. Иная подпрыгивала, как на сковороде, постепенно смиряясь со своей участью и затихая. Набрали полтора ведра рыбы, да не зевай — тут же поставили новую наживку. Вывалив улов на лагерный стол, трое с чисто рыбацким азартом принялись разглядывать серебристую добычу.
— Смотри, какой корюх! Еще, ещё один. А вот тресочка. Помню, мой батя говаривал: “Трещоцки не поешь — не поработаешь!” — не унимался Андрей. Годами он немного не дотягивал до возраста Родиона, но был не в пример ему (вырос-то в крепкой поморской семье) бывалым, сноровистым, владел многими поморскими хитростями.
Благодаря ему на швертботе имелось всё для горячего копчения рыбы. Разожгли костёр, поставили банку, рассортировали улов.
День стоял солнечный. Над морем висело марево, и тут кто-то, оторвав взгляд от рыбных сокровищ, заметил новый вытянутый остров, отделённый от горизонта ровным шнуром пространства. Висящий в воздухе. Что за чудеса!
— Может быть, это мираж. Вишь, как горизонт дрожит. Рефракция! — со знанием дела осадил скептика Родион. Подивились — и продолжили заниматься рыбой.
Ближе к вечеру в отдалении за островом послышался стук мотора. Звуки на море стелются на многие километры. Кто же это может быть? Вспомнили, что за день сегодня, — среда. Кто же спешит в будний день наведаться в эти дикие места?
Из-за луды показался шедший мимо острова рыболовецкий бот, тянущий на буксире три доры. “Словно гага тянется с выводком птенцов!” — подумалось Родиону. Э-э, да верно артель с материка возвращается в становище. Вовремя же мы собрали манатки — подумал каждый из четвёрки.
Левая луда заслоняла остров, где базировалось становище, и звук затих. Прошло буквально несколько минут, и другой звук, меньшего калибра, тонкий и задиристый, застрекотал над морем. Когда точка показалась из-за луды, стало ясно: рыбаки заглянули в своё становище и тут же снарядили лёгкую лодку-поморку с мотором, идут срочно сюда, к стоянке на Кондострове. “Что же это? Что им нужно?” — с тревогой подумал каждый.
Звук быстро нарастал. Прилив только начался, и вот уже поморка уткнулась в песок, немного не дойдя до берега. Трое крепких парней в сапогах-болотниках, камуфляже, один в робе, шагнули через борт и не спеша подошли к домику.
— Эй! Чёрт, вашу!.. Кто залез в наши хоромы и навёл порядок? Кто хозяйничал, твою мать? — пошёл в наступление крепко сбитый парень с широкими плечами, которого спутники называли Серый. Тёмные очки на его бритом черепе были надеты задом наперёд, на затылок, как делают модники в больших городах, излом бровей и твёрдый взгляд не предвещали ничего хорошего. Он шагнул к Андрею грудь-в-грудь, вцепился ручищами в полы куртки и скрутил их. Дыша перегаром, чуть не оторвал замершего от неожиданности онежанина от земли.
— Слушай, паря… Мы ничего, так, только отдохнули чуть с дороги. Мы приберём...
— Ну ты, тебе просто так это не пройдёт. Куда дели? Признавайся?
— ?..
— Нет, ты не увиливай. Говори, куда парижки дел?
— Всё, всё поставили на место. Пошарьте, вмиг найдёте.
— Не-е... Не увиливай. Говори, кореш...
— Всё оставили. Ничего не взяли.
— Но парижек нету! Ни его, ни моих! — тон нарастал, Серый шёл в атаку.
Стоявшая за спиной Андрея троица переглянулась. О чём речь? Морду бить не будут, уж точно, так чего придрались?
— Извините... Уточните, пожалуйста, что вы имеете в виду под парижками? — осмелился наконец, собрав волю в кулак, озвучить свою догадку Родион.
— Не горячись, браток, скажи, что за парижки? Из-за границы привезли? Лакированные? — осмелел Андрей, сохранив, однако, напряжённую гримасу.
— Ты всё остроумничаешь.... Без них нам как без рук, ни посуху, ни на судне. Ты честно скажи...
— Не понимаю. О чём речь?
— Выкладывайте, я так не оставлю. Ну, такие сапоги, голенище срезано…
— Хм-м. Резиновые? Опорки... Ха-а! Да стоят они в углу, надо ещё раз посмотреть.
— Ты еще поговори...
Пыл прибывших, осознававших никчёмность своих претензий, постепенно угасал. Сели. Дело постепенно прояснялось. Парни со швертбота объяснили, что всё-всё возместят. Земляки, как-никак, чего делить?
А может, чуть было не разгоревшуюся ссору окончательно потушить?.. Уже поставлена бражка, тепло, и через три-четыре дня питие будет готово. Тогда ждём наших рыбарей к столу, закуска — копчушки. Наша забота. Посидим, поговорим.
Ударили по рукам, и лихие, горячие поморы-рыбаки, заведя мотор, не спеша отправились к себе на становище. Собравшийся через несколько дней поморский круг начисто потушил возникший конфликт. Из-за парижской обуви.
ВЛАДИМИР САБЛИН НАШ СОВРЕМЕННИК № 12 2024
Направление
Проза
Автор публикации
ВЛАДИМИР САБЛИН
Описание
САБЛИН Владимир родился в 1951 году. Журналист, экскурсовод, по образованию математик. Проживает в Санкт-Петербурге. Работал в газетах деловой направленности. Участвовал в литературных сборниках с рассказами и стихами (верлибр). Рассказы отмечены призами на конкурсах “Север — страна без границ” (2020) и “Моя малая родина” (2022). Автор документальной книги “Глагол времени. Семейные истории рода Лобановских” (СПб, 2024).
Нужна консультация?
Наши специалисты ответят на любой интересующий вопрос
Задать вопрос