ЯРОСЛАВ ВАСИЛЬЕВ НАШ СОВРЕМЕННИК №4 2024

НА РАССТОЯНИИ ДЫХАНИЯ

* * *
В Петербурге белая ночь,
а ты гладишь седые волосы женщины.
Может быть, птицей
она становится от любви.
И прячет на твоей груди голову,
как бы завершая полёт
на обломках великой империи —
молодости.

* * *
Звёздное небо лугов — одуванчики, васильки…
Кажется, что нам подмигивают,
раскачиваясь на ветру.
А воздух, как увеличительное стекло,
и счастье расплывчато —
так близко твоё лицо,
и небеса близки.

* * *
Утром распахиваешь окно,
и глубоко дышится
мраморным холодом неба,
пряной горечью листьев.

О, воздух любви,
родившийся осенью,
домик, приткнувшийся к лесу,
как полуостров.

И искушение
уйти, не прощаясь.

* * *
Наше время — осень,
перекошенные ветром рябины.
Мы пригибаемся друг к другу,
чтобы уйти под снег, во вьюгу
и дождаться, когда с плеч упадут снега.

Мы — всегда молодые,
весной — с новыми листьями,
с цветами — будущими горькими ягодами
нашей любви.

* * *
Эта осень, сорока-воровка,
понатаскала фальшивого золота,
вот и засыпало городок
листьями по самые брови.

А потом зачадили костры;
сгорало, казалось, нажитое добро.
И едким и сизым был дым,
и деревья сутулились, как вдовы.

И я поцеловал тебя случайно,
чтобы утешить.
А ты сказала: “Не надо.
Скоро зима, сумасшедший!”

* * *
Мёрзлая клюква на кочках —
эти последние искры осени
холодно собирать горстью.
Мы ползаем по болоту.
Как будто в худом мешке
свистит ветер.
И всё же ты красивая
в сапожках и телогрейке!
И губы твои с кислинкой
тёплые,
несмотря на холод.

* * *
Из той весны запомнил ты снега,
что долго таяли, не поддаваясь солнцу.
Льды на реке стояли насмерть,
а вода
уже истачивала их, пробившись на порогах.

И было равновесие во всём:
ещё стояли ночью холода,
а днём весёлое летало вороньё
и прошлое расклёвывало в клочья.

И женщина шагала
в шубке нараспашку,
и платье в бабочках её
рвалось навстречу
твоей судьбе.

* * *
Февраль — это почти весна, но с холодом,
снегом пуржащим, как выцветшие одуванчики.
И лёд потрескивает по ночам,
а утром играет солнечными зайчиками.

А ты давно разучилась плакать,
стала суровой за зиму.
И глаза у тебя слезятся
потому, что сквозь лед
нас
на свету увидела.

* * *
Ты говоришь:
“Пахнет снег,
как будто растут подснежники.
Обеляют берега рек
своей ненасытной нежностью”.
Может быть, остаток любви
есть и на сердце твоём.
И этот ветер, ветер и снег
помнят ещё о былом.

* * *
Начало марта, синева,
прозрачные на солнце ивы
пьют первое тепло,
дрожа от ветерка.

И женщина моя в пальтишке тонком,
как мотылёк, что вылетел на свет,
когда вокруг
ещё холодные снега.
Но так она красива!

* * *
В саду стоит ночная тишина
и медленно крадутся мыслей тени.
Пропитана холодная весна
раскрывшейся сиренью.

Пойду напьюсь,
черпнув ковшом Большой Медведицы
последнюю любовь
до ледяного дна.

* * *
Она неуловимо пахла весной,
когда приходила к нему,
а он не включал свет.
Они чувствовали друг друга
на расстоянии дыхания,
немых жестов.
И только кромешная темнота
говорила ему:
это — любовь,
которую нельзя обнять.

* * *
Страх и любовь живут вместе.
Ангел поставил свечку, а ты задула,
самая скромная моя женщина.
Я так любил, чтоб ты — любила!
Помню: сдвинутые шторы,
луч блестящей луны
падает на обои.

* * *
Каждой снежинке я говорю:
“Спит любимая, падай тихо,
укрой дом цветами,
упади на ограды тяжёлые”.

Даже гнев этой женщины,
что проснётся
со мной на краю света,
куда не летят птицы,
будет нежный.